Два- четыре

  Утро было удивительное! Солнце, воздух, свежий и нежный,- всё пробуждало какие- то детские воспоминания. И этот стадион, открытый стадион, почти в центре города, можно сказать легендарный. Группы людей в спортивных костюмах концентрировались в разных местах, несколько странные по виду группы, лет сорока-пятидесяти и даже старше. Где- то организованно и не слишком изящно разминались, где- то передавали друг- другу нагрудные номера, обвязывались ими, поворачиваясь и отпуская шутки. Хлопок стартового пистолета- и из дальнего угла стадиона стартовала первая группа бегунов, превращаясь постепенно из толпы в клин, и из клина- в прерывистую линию.
   То ли Минюст, то ли МВД или все сразу сдавали сегодня какие- то свои нормативы. В общем, чувствовалось некое возбуждение, некая радость, сочетаемая с горчинкой ностальгии, ведь большинство участников почему- то были пенсионеры, ветераны или близкие к пенсионному возрасту. Конечно, будь такая возможность, никто из них не придумал бы явиться в такое прекрасное утро на стадион, чтобы отмерять километры, подтягиваться и демонстрировать навыки рукопашного боя. Кто- то заранее сосал валидол, кто-то тайком курил в удалении, кто-то был не совсем трезв, но все безусловно находились в едином «боевом порыве».
Семёныч, как звали его окружающие, постоянно шутил, но между шутками казался весьма сосредоточенным, если не встревоженным. Это был стройный человек лет пятидесяти, спортивного вида, казавшийся почему- то посторонним, хотя активно сопереживал происходящему и запросто общался со всеми. Он знал этот стадион десятки лет, он ходил по этой улице, что за изящной чугунной оградой, с детства. А сегодня он был занят только одним: нужно добежать или дойти и подтянуться. Он держал уже спрей (баллончик с нитроглицерином) в кармане, готовый воспользоваться им перед стартом.
   Но не перенесённый недавно инфаркт и не возможность попасть со стадиона в реанимацию или даже в морг больше всего тревожили его. Он всё откладывал разговор с сыном, держал телефон в кармане, подбирал слова. Ждать было нельзя: сын на службе, у него полёты, и он признался, что как- то терял сознание при перегрузках. Когда Семёныч летал сам, то не сталкивался с такими проблемами, он не был истребителем… Надо переходить в транспортную. Надо переходить. Надо поговорить с Егор Иванычем, всё взвесить и придумать, как это организовать, чтобы медицина потом не смогла «примотаться». Надо поговорить с Егор Иванычем. Если сын не против…
   Тем временем предыдущая группа вышла на старт, и некий человек, морща лоб, как делают это подростки, и сердито жестикулируя, стал пытаться то ли пересчитать, то ли построить группу Семёныча. И всё получалось не то, слышались крики: «мать…мать»; группа то вытягивалась, то становилась в несколько рядов и вот приблизилась к старту…
   Они уже договорились с сыном, что надо получать ещё одно образование и уже придумали какое. Молодой энтузиазм и энергия иногда играют с нами злую шутку. Будь Семёныч в молодости не так ловок и развит физически, ему ничего не стоило бы окончить любой гуманитарный факультет МГУ, и он даже закончил в своё время подготовительные курсы, но родословная взяла своё, философом он не стал. И теперь с изумлением переживал неприглядность своего положения. То, что прежде волновало и мотивировало- сегодня унижало и лишало последних сил. «Мы никогда не знаем кто мы», — вдруг прозвучало где- то в его сознании. Тот странного вида пухлый «подросток», лет тридцати- тридцати пяти, как подумалось Семёнычу, обожравшийся ещё с пелёнок, всё выкрикивал что- то, всё кому- то грозил и, казалось, раздувался ещё больше.
— Не хватает овчарок и патефона с германскими маршами,- вдруг сказал Семёныч. Никто не ответил. Все погрустнели как- то и занялись собой, своей амуницией, разминкой. Наконец, он решил сделать хоть что- то, достал телефон и стал набирать смс: «сынок, срочно позвони мне, как освободишься». Пора было принимать спрей.
   — Свежее дыханье облегчает понимание,- процитировал он какую- то рекламу и поймал на себе взгляд соседа справа:
— У меня такой же.
— Сочувствую. Может, добежим.
За прошедший год в отделе умерли трое, трое попали в реанимацию. В последнее время кто- то в Управлении решил играть по правилам, по закону, поднимать показатели и боеготовность. Как сказала в интервью одна писательница, «кто- то имеет право на всё, а кто- то- на работу и кредиты».
— Надо заканчивать с этим,- подумал Семёныч.- Сын проживёт, а мне уже больше ничего не заработать. Надо уходить в «отстой».
   «На старт! Внимание!..» Будто какая-то пружина распрямилась, и Семёныч рванул вперёд, попутно отдавая команды кому- то из тех, кто помоложе. Цепочка стала вытягиваться. «Два шага- вдох, четыре- выдох»,- считал в уме Семёныч. Он бежал и чувствовал, что ему легче теперь, когда он не пытается уловить знаки судьбы и не сомневается. «Сын позвонит. И я позвоню… Два- четыре»…