Прыжок

  «Я буду прыгать и всё. Я буду ждать выходных и ездить на аэродром. Я готов тратить часть своей зарплаты на прыжки. Я просто буду прыгать, и ничто этому не помешает»,- ветром пронеслось где- то между головой и сердцем. Головокружительная находка или неожиданный смысл. В юности приходилось тратить столько сил, чтобы удостоиться любимых занятий- летать или прыгать. А теперь!

   Ан-2 загудел, как гудит только Ан-2. Он загудел и завибрировал, как будто снаружи десятки людей стали колотить по нему палками, и, будто сбегая от побоев, он рванулся вперёд, едва не опрокинув своих пассажиров и набирая скорость. Погода была чудесная! Молодёжь, почти все- перворазники, уставилась в иллюминаторы с каким-то изумлением: аэродром провалился, измельчал, пристыжённый широким форматом открывшейся панорамы, и через минуту только опытные люди могли различить его по приметам где- то далеко внизу.

   Мы летели вдоль лесного шоссе и набирали высоту. С каждой минутой высота становилась всё менее опасной. (Почему- то всегда отмечаешь для себя этот рубеж, этот минимум, необходимый парашюту.)

   «Я буду просто прыгать»,- какое неожиданно простое решение!
 Ан-2 не такой большой самолёт, чтобы не заметить его покачиваний и встрясок. Вот вдруг все провалились будто до земли (я так любил это ощущение) и вновь выправились. Выпускающий надел парашют и исполнил свой «ритуальный танец» (он у каждого свой) и открыл дверь. Неописуемая красота! Когда- то очень давно этот вид казался мне безумием, достойным того, чтобы покрутить пальцем у виска. Но теперь, кажется впервые, я вовсю наслаждался. Ветер кричал что- то в распахнутую дверь, наводя на кого- то ужас, а кому- то казался любимой песней. И вот пристрелочный парашют скользнул из руки выпускающего и исчез где- то за хвостом самолёта, будто и не собираясь спускаться.

   «Ритуальный танец» выпускающего продолжался. Он уже обошёл всех парашютистов: прицепил, вытащил, расправил, проверил… Повисел на тросах под потолком, балансируя над бездной, предложил всем передумать прыгать… и замер, ожидая одному ему известного момента.
Немелодичный гудок- сигнал из кабины- и первый пристрелочный, «на мясо», встал у двери, ожидая команды и всматриваясь в безумие происходящего, понимая, что это не он, и что сам он не мог здесь оказаться.

   Первый пошёл, он исчез в непонятном направлении, и дверь захлопнулась. Лишь через какое- то время все с облегчением увидели внизу белую полусферу и стали следить за ней с неотступным вниманием. Приземление пришлось в нужный район. После ещё нескольких разворотов понимаем, что миг настал. Нас поднимают. Дверь открыта. Всё как во время инструктажа. Один… Второй… Ветер бьёт в лицо и будто выдувает, выхватывает весь твой вес, и ты исчезаешь, проваливаешься, вращаясь, бормоча про себя заученные числа, мелькает где- то хвост самолёта, гул сменяется непонятно чем. С тобой обходятся как с мешком, набитым ерундой, тебя швыряют, бьют, пугают, но надо   не забыть заветный счёт и… Я ни разу в жизни не дёргал кольцо. Парашют всегда раскрывался сам, прибором. Просто всегда казалось кощунственным обрывать это сладостное «исчезновение». Но вот- рывок. И всё возвращается в привычную плоскость. Купол- правильной формы. Немного стукнуло по шлему скрученными стропами, но два- три поворота вокруг своей оси- и всё в норме. Метров на тридцать- сорок выше болтаются перворазники, которые должны бы быть настолько же ниже. Значит, с перепугу дёрнули кольцо почти сразу. «Рыжую!- кричу им диким голосом.-Рыжую!» Смотрю, зашевелились, стали что- то искать, ковыряться в запаске. (Молодцы!) Разблокирую свою запаску и начинаю скучающе ориентироваться: куда несёт, куда развернуться. Аэродрома по- прежнему как бы и нет, но с каждым мгновением всё больше догадываешься о его существовании. Во…от там мы и приземлимся. Расчёт был не идеальным- деревья. Ближе к земле ветер сменился, и пришлось снова разворачиваться. На «Дубе»(Д-6) трудно точно понять, где приземлишься, плюс- минус. Ангар? Нет. Асфальт? Нет. Казарма? Похоже. Очень близко. Деревья. Провода. Ноги! Руки крестом! «Поберегись!» Спортсмены на земле, задирая головы, разбегаются, а я рублю берцами суки дерева, снова и снова, и зависаю в полуметре от земли. Ну прямо сойти с подножки да и только. Удачно, хотя и на дерево.

   Конечно, я тянул концы до последнего, пытаясь попасть на аэродром, но это не помогло. Купол цел. Стащить его удалось только общими усилиями, потянув, и обломив верхушку дерева.

- Страшно было?- возбуждённо спросила, проходя мимо, весьма зрелая женщина- перворазница.
- Страшно было в восьмидесятом году.
А теперь шёл две тысячи двенадцатый. И казалось, что можно просто прыгать, переучиваться на новые типы куполов, готовить спортсменов… Так же как и теперь, спустя два года, думается, что можно просто вспоминать, описывать, и что в этом есть какой- то неоспоримый смысл или какая- то художественная подоплека… Что останется от этих замыслов ещё через два года?..

   Уезжали с аэродрома кто с чем. Молодёжь- потрясённая. Никто не жалеет, наперебой описывают свои впечатления. А кто- то с глуповатой оскоминой: сделал что хотел, а зачем хотел?

      24.07.14