Первый день в Москве

Амаду удивительный человек, он умеет устраиваться. Войдя в его обычную комнату общежития техникума в Горно-Алтайске, можно подумать, что тут живет аристократ. И не важно, что на столе постоянно стояла сковородка с яичницей. В небрежности разбросанных по комнате вещей, в красоте поз хозяина (Амаду лежит на кровати, почесывая грудь, Амаду двигается вокруг стула, показывая басню «Волк на псарне», Амаду облокотился на косяк, разговаривая с девушкой), в невероятном количестве всяких артефактов – милых безделушек и настоящих произведений искусства.

В такси он небрежно закинул руку назад, на спинку сидения, озарил пространство вокруг своей полуулыбкой, и уже ощущение, что это - его личный автомобиль, а таксист - его личный водитель. В аэропорту он перемещался так свободно, как будто это его аэропорт. Таможенники, милиционеры, сотрудники пытались вернуть его в реальность, в пределы пассажирской зоны, а он улыбался, возвращался, но с таким видом, как будто уступал стареньким нянькам из уважения к их заслугам и возрасту, в душе понимая, но все запреты и правила – всего лишь игра. Естественно, в самолете Амаду расслаблялся так, будто это его самолёт, а бортпроводниц он знает давным-давно и по имени. Ну и далее по списку: вся Москва была его, все дороги открыты, все люди братья, все женщины – сёстры или любовницы. Я же – полная противоположность. Из десяти людей без пропуска,  идущих мимо вахтера, остановят именно меня, у  которого в кармане будет пропуск. Я отношусь ко всему с опаской, к людям настороженно, я жду подвоха, проверки, облавы, аварии, крушения надежд, планов. И только когда катастрофа происходит, я ощущаю себя на своем месте. Какая-то внутренняя железа в моём организме производит гормоны драматизма и тревоги.

Вот вам яркий пример. Амаду останавливается возле железного ограждения, ставит ногу на перила на уровне живота и завязывает шнурки. У него азиатская внешность, он совершает действия близкие к вандализму, а милиционер подходит проверить документы именно ко мне. Амаду говорит: «Билеты не выкидывай, три дня без регистрации мы можем находиться в столице законно». «А потом?» - спрашиваю. «А потом – задержание и штраф, - улыбается Амаду, - ну или можно сделать временную регистрацию». «А сколько её делать?» «Ну, если не добавить, - Амаду делает характерный жест большим и указательным пальцем, будто перетирает крошки, чтобы покормить голубей, - то будут делать столько, что мы быстрее домой вернёмся». Впрочем, Амаду никуда возвращаться не собирается. Даже если не поступит.

Амаду уверял меня в трёх вещах, что билет на самолет будет стоить пятьсот рублей, что в Москве будет жарко, поэтому теплых вещей брать не нужно, и что жильем мы обеспечены, потому что в общежитии Щепки его помнят, любят и ждут. Билет стоил восемьсот пятьдесят рублей. Стоял страшный дубак. Когда я вспотевший от плотного пассажиропотока выходил из метро, сразу околевал. Дул нехороший ветер и моя джинсовая курточка не спасала. Ну и в общежитие нас не пустили. Амаду сказал, что вахтер новый, вечером будет старый, и мы обязательно зайдем. И расположился на скамейке ближайшего сквера, как в собственном офисе. Потом мы пошли в ближайшую лавчонку и там он взял нечто странное: разрезанную пополам круглую булочку, между двумя половинками которой разместилась мясная котлета, а так де торчал сыр, зелень, разрезанные помидоры и огурцы. Мне интересно как он это будет есть. Насколько у него должен раскрыться рот, чтобы он смог откусить кусочек, неужели как у бегемота угол раскрытия пасти у Амаду сто пятьдесят градусов? Нет, Амаду откусывает непонятный бутерброд с одной стороны, но соус и содержимое выдвигаются с другой, частично проливаясь и валясь на одежду и асфальт. Забавная штука.

«В метро нельзя заблудиться, тут всюду схемы и указатели, смотри, читай, и всё», - учит Амаду. Ага, когда я останавливаюсь, чтобы прочесть, что написано на указателе сзади меня начинают толкать спешащие пассажиры. Приходиться идти вперед, чтобы никому не мешать, и вот уже указатель позади. Куда же мне теперь нужно повернуть? Направо или налево? И куда все так спешат? Что изменится, если люди вокруг пойдут в два раза медленнее?

Вокруг агрессивная среда. Эскалатор стремиться зажевать шнурки и джинсы. Турникет хлопнуть по самому дорогому. Милиционеры смотрят с подозрением. Солдатики на станциях просят денег. Бабушки суют тряпичные перчатки. Нереальные огромные вороны хотят отнять шоколадку и клюнуть в темечко. Цыгане охотятся за наличностью, Иеговисты за душой, и, наверное, только эти две группы людей рады тебе. Для остальных ты раздражитель или они не видят тебя. Замечают, только столкнувшись с тобой, уткнувшись в тебя, чтобы через секунду отвернуться, отвернуть, обойти и забыть.

В маленьком городе не так. Там пять минут погуляешь по улице – встретишь кучу знакомых. Даже если нет денег – всегда можно встретить кого-нибудь, кто тебе поможет, даже если нет денег, до любого места ты доберешься пешком, даже если нет денег в городке столько мест, где тебе будут рады и накормят и напоят. А милиционеры не обращают на тебя никакого внимания, и документы не нужно постоянно носить с собой. В маленьком городе круглый год можно ходить вообще без денег в кармане. В Москве же каждый шаг имеет свою цену. «Господи, - думал я, - бедняги, как же они тут живут!?» В Горно-Алтайске, при желании через пятнадцать минут можно оказаться на берегу речки с удочкой, и вокруг будут летать стрекозы, петь лягушки и квакать птицы. В Москве через пятнадцать минут непрерывного хода в любом направлении ты увидишь тот же индустриальный пейзаж, да, можно выйти к реке, но она будет в бетоне и камне. Костер не разжечь. Исключения, конечно, есть, например Ботанический сад. Я даже там чуть не заночевал, но об этом как-нибудь позже.

А в первую ночь, мы всё же надеялись заночевать в общежитии Щепкинского училища. Вахтер сменился, и действительно, узнал Амаду. Только вот пускать не хотел ни в какую. Только после того, как Амаду позвонил своему мастеру, а тот перезвонил вахтеру, Амаду пустили. Но не меня. Кто я такой? Вахтер оказался пожилым и любопытным. Он стал выспрашивать меня, кто я откуда. Об Алтае он что-то слышал. Но всё, что я говорил, его не вдохновляло. Горы? Ну и что, у них тут тоже горы есть. Воробьёвы. Озера? А ты Московское водохранилище видел? Редкие дикие животные? Ха, тут каждый второй редкое и дикое… В общем перспективы заночевать в комнате общежития таяли. И тут я заметил шахматную доску с расставленными фигурами. Второй раз в моей жизни умение играть в шахматы помогло мне. А вернее неумение. Думаю, если бы я выиграл, то вахтер ещё бы сто раз подумал, пускать меня или нет. Зато проиграл я медленно и со смаком сопротивляясь, то есть, доставляя противнику максимальное удовольствие от победы.  Ура, целая комната, с  шестью пустыми кроватями оказалась в нашем распоряжении. Правда, без одеял, матрасов и простыней.

Сергей Решетнев ©