Любовь, прошедшая сквозь боль

I часть
Алевтина Александровна открыла глаза и сладко потянулась, нежась в мягкой, но в то же время достаточно упругой, и очень приятной для тела кровати. Провела рукой по атласной простыне, почувствовав легкий холодок, который способен излучать только натуральный шелк, и подумала: "Дорогущее бельё". Повела глазами вокруг, изучая интерьер чужой для неё комнаты. Всё было изящно, шторы подобраны в тон обоям с изысканным вкусом. Казалось, они сливались воедино, и лишь при пристальном взгляде можно было уловить чуть темноватый оттенок на шторах. "У неё хороший вкус", – подумала про себя и немного занервничала.
Ей ни в коем случае не хотелось покидать это уютное гнездышко, пусть даже и чужое. Легкий мороз пробежал по коже от воспоминаний о вчерашнем вечере и ночи. Как же долго ей грезилось это, и вот сейчас, казалось, получила всё, о чём так давно мечтала, но внутри шевелились невыносимо противоречивые чувства. А что же дальше? Что будет с нею? И как с этим жить? Не лучше ли было оставить всё так, как было, и жить спокойной размеренной жизнью: ходить на работу, варить своим мужикам борщи, смеяться там, где нужно плакать, ложиться в постель и ненавидеть себя за мерзопакостные минуты, проведённые вместе, чтобы поставить галочку в книге жизни, что супружеский долг исполнен.
Она закрыла глаза, вновь и вновь крутила в памяти вчерашнюю ночь, горячие поцелуи, безумство, которое охватило их с такой силой, что обоим стало страшно. Неужели это вот-вот закончится?
Внизу живота что-то предательски загорелось, плоть требовала продолжения. Женщине казалось, что она уже никогда не испытает этого сладострастного чувства, которое невозможно сравнить ни с чем в этом бренном мире. Многие годы, живя с мужем, она имитировала это, чтобы скорее избавиться от него, а тут вдруг всю её охватило таким чувством, словно она и не она вовсе, а сладострастный комок наслаждений. И, самое главное, ей совсем не было стыдно ни перед мужем, ни перед сыном. Твердо была уверена, что получила то, что ей принадлежало по праву, но, почему-то очень надолго было отсрочено.
Еще раз потянувшись, закрыла глаза, и перед глазами, как будто вчера, встала картина давно минувших дней, давно настолько, что, казалось, и вспомнить ничего не возможно. Ан, нет, память выискивала всё новые и новые эпизоды их жизни и преподносила в более ярких красках.
Вот они, счастливые и беззаботные, бегут с Санькой по лесу. Он собирает ромашки, она плетёт венки, причём и себе, и ему, затем одевает венки на головы.  Взявшись за руки, они кружатся и смеются так, что птицы, не выдержав, взлетают и с недовольным щебетанием покидают облюбованную ветку. И вот они, гонимые неведомым тогда ещё чувством, накружившись, падают на траву, как на перину, и, держась за руки, долго лежат, глядя на облака, выискивая среди тучек различные фигуры и, торопясь, наперебой спорят, чья интереснее и кто больше увидит. Вдруг Саша спросил:
– Алька, а что значит любить по-настоящему?
– По-настоящему?
– Да, совсем-совсем по-настоящему?
– Не знаю, не любила ещё.
– А мне кажется, я уже знаю.
– Ты?!
– Да, я!
– А зачем меня тогда спрашиваешь, если любишь и знаешь. Не рановато ли? А кто она?
Вспомнилось, что они долго молчали, затем Сашка резко встал, подал ей руку, также резко помог подняться, вплотную приблизился и, глядя в глаза, скороговоркой ответил:
– Кто-кто! Ты, Алька, ты! Я знаю, что ты – моя первая любовь и последняя, а вернее, единственная.
– Я!?
Тогда у неё от удивления глаза открылись так, как будто в них вставили спички и что-то не даёт им закрыться. Сашку она всегда считала хорошим другом-одноклассником, который с первого класса носил её портфель, отдавал свои пирожки, защищал ото всех и от всего. Но чтобы любить!?
Они всегда и везде были вместе. Сидели за одной партой (причем все десять лет), хорошо оба учились. Ей было стыдно прийти, не выучив уроки, причём стыдно не перед учителем, а именно перед ним. И всё же Сашка был сильнее в учёбе. На уроке, когда была контрольная по математике, сделав свои, всегда проверял её задания и поправлял. Алька воспринимала это как должное и питала к однокласснику чувство глубокого уважения, за ум.
Тогда в лесу совсем юный и неопытный мальчик стал в одночасье взрослым, ответственным и серьёзным:
– Знаешь, Алька, я очень много думал о нас. Думал, почему всегда вместе, почему долго не можем находиться в разлуке? Мы созданы друг для друга. У каждого есть своя половинка. Вот мы и есть две половинки.
– А моё мнение тебя не интересует? – строго спросила она.
– Твоё? Конечно же, интересует. Давай несколько дней не будем встречаться, тогда и поймем.
– А если не поймем?
– Значит, мы не две половинки.
– И ты так легко от меня откажешься?
– Я никогда-никогда от тебя не откажусь! Я люблю тебя, Алька, люблю! Понимаешь? Люблю! Но ни в коем случае не хочу, чтобы мои чувства не были взаимными. Это очень важно, Алечка, очень-очень! Какая же ты у меня ещё маленькая и глупенькая!
Возвращаясь в тот день из леса, они резвились, как малыши, хотя были уже выпускники. Впереди их ждала новая жизнь, та, которая называется взрослой. Детство уже закончилось, незаметно подступила юность, а за нею вот-вот и взрослая жизнь. Что ждет их? Какую судьба уготовила долю? В тот день об этом никто ничего не знал, да и не желал знать. Они молоды, красивы и счастливы! Что ещё нужно? Дойдя до села, условились, что десять дней не будут встречаться. Да и время будет получше подготовиться к вступительным экзаменам в институт. Алька с легкостью согласилась на условие, подметив:
– А может, лучше месяц не будем видеться? Тогда уж точно узнаем, нужны ли друг другу?
– Нет! Вполне хватит и десяти дней, – улыбнувшись, ответил Сашка. – Для меня и это целая вечность! А тебе если мало будет, дай знать.
– Хорошо! – смеясь, отпарировала бесшабашная девчонка. – Всё! Пока-пока! До встречи через десять дней!
Они жили достаточно далеко друг от друга, но, идя в центр села, он должен был проходить мимо их дома, другой дороги нет, если только в обход по другой стороне. Поэтому она надеялась, что сможет его увидеть, хотя бы издалека.
Утро следующего дня наступило, как обычно. В школу идти не надо. "Какая прелесть! – подумала Алька. – Не нужно рано вставать, быстро принимать душ, пить чай и ждать Сашкин стук в окошко". В этот момент поймала себя на мысли, что именно этого и ждала все последние годы, а услышав, неслась, как шальная, вручала ему портфель, и они, болтая, не замолкая ни на минуту, шли в школу. С ним она могла обсуждать всё и говорить на любые темы. Санька умел слушать и, где необходимо, умел остановить, поправив, или дать нужный совет. Для Альки его советы были жизненно необходимы. Казалось, что правильнее, чем её одноклассник, никто и никогда не посоветует. Она очень это ценила.
Первый день прошёл нервозно. Пыталась сесть за учебники, но ничего не шло на ум, пыталась заняться уборкой – всё падало из рук, собрала вещи в стирку, сложила горкой у машинки, да так и оставила. Ничего не хотела. Уже к вечеру поняла – ничего с утра не ела. Налила чай, отрезала хлеб, положив сверху сыр и колбасу, посмотрела в окно и чуть не расплакалась. Оказывается, весь день её с огромной силой тянуло к окну. Всё, чтобы она не начинала делать, быстро бросала и усаживалась у окна, глядя на пустынную улицу. Изредка проходили соседи, но того, кого ждала, не было.
"Что со мной? – думала Алька. – Почему так тоскливо и хочется плакать, почему ничего не идет на ум? Как потерянная весь день? Ну, ничего, просто устала от экзаменов. Стрессов, связанных с этим, было предостаточно, вот сейчас высплюсь, и завтра будет всё здорово!"
Ночь прошла в полузабытье. Снились обрывки снов: то они бегут с Сашкой по лесу, то плещутся в речке, а то вдруг резко летний сон сменяется зимним, и они мчатся на лыжах с раскрасневшимися лицами, счастливые и радостные. И везде – Санька, Санька, Санька…
Открыв утром глаза, не могла поверить в то, что никакого облегчения не наступило, напротив, голова была как каменная, в глазах – словно песок насыпан, хотелось разрыдаться. Приняв душ, пообщалась с домашними, пошла в лес, где они всего два дня назад наслаждались общением. Подходя ближе и ближе, казалось, что и лес, и трава, и цветы, которыми была усеяна опушка, были такими дорогими и необыкновенно родными. Хотелось расцеловать каждое дерево, каждый цветок, каждую букашку, ползущую в поисках своего счастья, и, вообще, расцеловать весь мир! Взгляд уловил несколько сорванных Санькой ромашек, лежащих в тени под деревом, схватив их, прижала к груди, и, как ненормальная, стала целовать каждый подвявший лепесток, прижимая к себе, как что-то очень бесценное и дорогое. Затем начала кружиться по поляне, где они также  кружились, и радостно вскрикивала: "Люблю! Люблю! Люблю!..." Эхо подхватывало слова и уносило вдаль: "Лю-лю-лю…" Сколько прошло времени  не помнит, но вернувшись домой, перекусив, села на улице, чтобы видеть дорогу. Не могла поверить, что ещё один день не увидит его. Взяв в руки книгу, чтобы не отвлекали на домашние дела, делала вид, что учит, но на самом деле в голову ничего не шло, отрываясь, каждую минуту смотрела вдаль, пытаясь разглядеть знакомую фигуру, которую узнала бы из тысячи, без ошибок. Но все ожидания оказались напрасными.
Войдя в дом, достала тетрадь и написала: "День № 1 прошёл ужасно скучно и тоскливо. День № 2  – хуже, чем вчерашний, несмотря на отвлекающий момент – лес". Оставив место ещё для восьми дней, в конце написала: "Санька, дорогой, любимый, единственный и неповторимый! Уже в первый день поняла – ты моя половинка, а я – твоя. Ты – мой навсегда, а вернее, навечно!"
Перечитав ещё раз, поцеловала эти слова и дописала: "Вряд ли выдержу десятидневную разлуку", подрисовала цветок ромашки, обвела свою правую руку, нарисовав обручальное колечко на пальце. Конечно же, десять дней она не выдержала, на пятый отправила младшего брата к нему с запиской, где написала: "Умираю. Люблю. Жду".
Санька примчался так быстро, как будто стоял за углом их дома. Вид у него был растерянный, глаза сияли счастьем, сильно похудел и, видно было, что провёл бессонную ночь, а может, и ночи.
Они не могли наговориться, наперебой  рассказывали, как провели эти дни. Оказывается, он вообще не спал ни одной ночи, очень боялся, что Алька не заскучает и не окажется его половинкой.
С того дня они не расставались надолго. Малышня, завидев их, кричала: "Тили-тили тесто, жених и невеста!" Проходя мимо них, только смеялись, дразнилка нисколько не злила, наоборот, забавляла.
Вступительные экзамены в институт сдали успешно. Учиться уехали в Москву. Он – в институт высоких технологий, она – в медицинский. После лекций спешили на свидания, много гуляли, изучая улочки столицы. Их счастью не было границ. "Никто и никогда не был так счастлив, как мы!" – говорила Алька. Строили планы на будущее, рисовали, как обставят новую квартиру, где какая мебель будет стоять, где какая картина будет висеть. В один из дней Саша сказал:
– Алечка, нет в мире ничего такого, что могло бы нас разлучить!
– Ой, не говори так, прошу тебя! Я боюсь сглазить наше счастье.
– Ты всё такая же маленькая и глупенькая, как и раньше. Пора взрослеть, моя прелесть.
Он нежно обнял её, поцеловал и, сильно прижав к себе, повторил:
– А я говорю, что нет и никогда не будет такой силы, способной вторгнуться к нам. Всё, что связано с этим, истреблю на корню. Даже если мне придется спуститься в преисподнюю, чтобы спасти нашу любовь, не задумываясь, спущусь!
– Не забудь только вернуться, – смеясь, сказала Алька.
То, что они созданы друг для друга, понимали не только они, но и близкие, и друзья. Все восхищались отношением Саши к Але, подруги наверняка завидовали.
После второго курса Сашу призвали в армию. После вечера-проводов влюбленные долго гуляли. Алька давала наставления, что и как ему делать, как одеваться, как вести себя, как будто она уже отслужила и знает всё. Саня, весело смеясь, поучал ее.
Был конец мая. Соловьи заливались на разные голоса, казалось, что они понимают, как тяжело для влюбленных расставание, и старались сгладить грустное состояние, внося свою сказочно-красивую мелодию в их души. Над прудом росла раскидистая черёмуха, где влюбленные любили проводить время. Санька сделал столик и лавочки. Это было их излюбленным местом. Вот туда-то они и пришли. На душе, несмотря на постоянные веселые шутки, было очень грустно. Что-то не давало Альке покоя, какая-то далекая и очень назойливая мысль сверлила мозг. Она пыталась отогнать ее, но та возвращалась вновь и вновь, внося сумятицу и неразбериху в мысли. Грустно вздохнув, она тихо произнесла:
–Знаешь, мне кажется, это наша последняя встреча.
– Что-что ты сказала? А ну, повтори! Что за глупости! Нет, моё прелестное создание, это просто временное краткосрочное расставание. И что это у тебя глазки блестят? Посмотри быстренько на меня. Не нужно плакать, моё счастье, не успеешь даже соскучиться и я уже вернусь.
Душа девушки разрывалась. Хотелось кричать, плакать, снова и снова кричать, бежать далеко-далеко, чтобы эта сверлящая мысль никогда не смогла её догнать. Глядя вдаль, в темноту ночи, быстро-быстро заговорила: "Я знаю, что делать, знаю-знаю! Идём к бабушке, она сегодня у дочки в городе, дома нет никого".
На сердце стало так легко и спокойно, так бывает, когда после долгих проблем найдено решение. Вот и тогда ей казалось, что она нашла одно единственное, но правильное решение. "Он будет только мой, а я – его, навсегда", – так думала девушка, спешащая вперёд. Сейчас всё разрешится и станет на свои места. Тихонько скрипнув калиткой, зашептала:
– Да иди, не бойся, Санька, ты что, трусишь?
– Не трушу я, просто вдруг баба Вера дома, неудобно.
– Ага, сейчас она спросит: "И что это вы тут делаете, молодой, интересный?" –   подбежав, чмокнула в щеку и засмеялась.
– Алька, не шути так! Стыдно будет.
Но влюблённая до безумия молодая девушка не хотела ничего слышать. Нежные прикосновения вывели Саньку из состояния стеснительности. Подхватив свою маленькую глупышку на руки, закружился с нею. Ему казалось, что и небо, и звезды, и огромная луна, освещающая их, как днём, тоже кружатся в любовном танце. Алька была безумно счастлива, гнетущие мысли улетучились, весь мир был её, он сиял всеми красками радуги, и ничто не сможет остановить её. Она любима и любит! Что ещё нужно для счастья? Ее губы скользили по лицу Саньки, она с жаром впивалась в губы любимого, мысли путались, по телу шёл озноб, её трясло, словно находилась раздетая на морозе. Плохо соображая, зашептала: "Санька, любимый, я знаю, что делать. Идём, идём, ничего не говори и не спрашивай, а главное, не перечь! Мы вместе, слышишь, мы навсегда вместе! Это должно произойти сегодня, обязательно сегодня! Умоляю, молчи, молчи! Я так хочу, слышишь, хочу!" Его руки заскользили по бёдрам, затем выше и выше, нежный поцелуй с губ опустился на шею, затем ласково прикоснувшись к груди, обжёгся таким жаром, что Санька уже не мог не только перечить, он не мог даже понять, что происходит. Алька, влекомая неизвестным чувством, растворялась в объятиях любимого. Вся её плоть взбунтовалась и рвалась в яростном порыве незнамо куда. Она шептала на ухо: "Санечка, Санечка, я – твоя и только твоя! О, боже, какое счастье! Я – твоя…"
Через несколько минут они, безмятежно раскинув руки, как когда-то в лесу на траве, лежали молча, глядя на белый потолок. Каждый думал о своём. Первым нарушил молчание Саша:
– Аленька, счастье мое, любовь моя, нежность моя! Всё, что есть в этом мире самого дорогого для меня – это ты!
– Сашенька, давай поклянемся, что всегда будем вместе, и что никакие силы не смогут нас разлучить! Я умру без тебя!
– Клянусь! Где бы не находился, в каких бы ситуациях не пребывал, быть всегда верным тебе, любить до конца своих дней, до последнего вздоха. Я – твой, слышишь, любимая, только твой. И это навсегда!
– И я клянусь. Быть верной и любящей. Если я разлюбила тебя, значит, я просто умерла. Другого быть не дано. Клянусь! Клянусь! Клянусь!
Утром все суетились, мама Саши плакала, причитая,  как же она будет без него, и как долгие два года изведут её душу и сердце тоской… Гости, кто похмелялся, кто плясал под заливистую гармошку, и только два человека хранили полное молчание, с нежностью глядя друг на друга. Они как-то сразу повзрослели. Альке не хотелось без умолку болтать, а Саньке хотелось прижать к себе самое любимое существо на свете и никуда не отпускать, но…
После обеда новобранцев увезли. И пошли долгие скучные для Альки дни. Вечерами писала письма. Ходила на лекции, снова писала. Условились, что будут отсылать письма каждый день. В письмах  подробно описывала всё, что происходит  с нею. Она была счастлива, и очень скучала.
В один из дней по дороге домой встретила почтальоншу, веснушчатую Светку. Она не была красавицей, все к этому привыкли, но то, что у неё гадкий язык, привыкнуть было невозможно. Увидев её, Алька хотела перейти на другую сторону, но та окликнула и с ехидной усмешкой спросила:
– Ну, что, пишет жених-то?
– А ты разве не знаешь? Сама ведь приносишь?
– Да знаю-знаю, но только ты, Аль, дура!
– Это еще почему? – выпалила зло Алька.
– Да вот ты ждешь, никуда не ходишь, а он возьмёт да и привезёт себе жену из армии.
– Чего-чего? Ой, и глупая ты, Светка! Мой Санька никогда никого не привезет!
– Ну, поживём – увидим! Уж много чего видели, и это увидим,– Светка улыбнулась, как оскалилась, по-собачьи, а из глаз сверкнули искры ненависти.
– Ох, и стервозная ты деваха! Чего неймется тебе, чужому счастью завидуешь? Так себе приобрети. Или злобный характер не позволяет?
Светка плюнула в сторону по-мужски, сверкнула недовольным взглядом и пошла прочь. На душе у Альки заскребли кошки: "И что остановилась с этой дурой? Прошла бы мимо, спокойнее было". Но пройдя несколько метров, отвлеклась на бегающих по лужам ребятишек и забыла об этой злыдне. На носу сессия. Жила от письма к письму.
Встав утром, как всегда пошла в душ. Вдруг внутри что-то перевернулось, желудок издал отвратительно-неприятную отрыжку, и она еле успела добежать до унитаза. Открылась страшная рвота, Альку всю трясло, казалось, и сам желудок вот-вот вырвется наружу. Рвота прекратилась также быстро, как и началась. Уже через несколько минут состояние стало таким, каким и было всегда. Алька вспомнила вчерашние беляши, которые ела больше от голода, чем от необходимости. Ругала себя, думая: "И зачем ела, глупая, сразу ведь не понравились, но голод заставил! Как бы не было отравления".
Сдавая зачет и ответив уже на большую часть вопросов, почувствовала опять тошноту, вновь затрясло. Не успев отпроситься, помчалась в туалет. Снова рвота также резко прекратилась, как и началась. Объяснив преподавателю, что, видимо, вчерашние беляши были несвежими, закончив сдавать, пошла к врачу. Благо, он был в институте.
Врач, внимательно выслушав и осмотрев, посмотрела в упор и спросила:
– Месячные давно были?
– Нет, месяц назад. А что?
– Думаю, ближайшие восемь месяцев их больше не будет.
– Что значит "не будет"? Причём рвота и месячные? Какая может быть связь?
– А самая прямая, милочка. Беременная ты.
– Я?!
– Ты-ты, не я же! Мой возраст ушел!
– Доктор, вы шутите?!
– Да уж, какие тут шутки! А жених-то есть или как?
– Что значит "или как"? – вспылила Алька, – Есть, конечно, только он в армии.
– Ну, армия – это не тюрьма, не успеешь оглянуться – вернется.
Когда  вышла от врача, её охватило непонятное чувство. С одной стороны - неописуемая радость! В её теле есть маленький человечек, которого она уже любит безумной любовью. Она погладила живот, улыбаясь, прошептала: "Здравствуй, сыночек". "А почему сыночек? – подумала, улыбаясь. – А, может, доченька? Нет-нет, именно сыночек, точно знаю и чувствую". С другой стороны – тревога. Что скажет мама? Что они будут делать? Ведь деревня начнет судачить… Она всегда с болью вспоминала о ранней смерти отца. А сегодня была рада тому, что он не узнает о её позоре. Мучали сомнения: "Разве может так случиться? Ведь это была единственная близость. Что будет со мной, ведь ещё два долгих года без Саньки? А институт?"
Сдав сессию, измученная токсикозом, приехала домой. Мама с порога ахнула:
– Доченька, что с тобой? На тебе лица нет, а похудела-то как? Зачем же так переживать! Сдашь ты свои экзамены, ведь ты у меня умница!
– Да, мама, умница-разумница я у тебя! Ты даже не представляешь какая!
– Что ты такое говоришь? Не сдала что ли?
– Сдать-то сдала, мам, всё, но вот такую проблему тебе привезла, – Алька зарыдала, уткнувшись в плечо матери.
– Да господь с тобой, девочка моя маленькая, что ты говоришь?
– Мама, беременная я! – выпалила на одном дыхании, не ставшая ходить вокруг да около Алька.
– Как беременная, дочка? – мать, подняв передник и закрутив в него руки, села на стул и замерла.
– Вот так, мамка, твоя разумница оказалась большой дурой!
– А как же Санька? Ему-то что скажешь? Он-то умрет, узнав!
– Мама, да как ты могла так подумать обо мне?! Это его ребенок!
– Его? – мать посмотрела на дочь с явным удивлением. – Вы же такие маленькие!
– Да уж, и маленькие, но не совсем! Видишь, до чего дошли детки.
Посидев молча несколько минут, мать подошла к Альке, обняла её, поцеловала и добавила:
– Так давно хотела уехать из этой деревни. Вот и случай подвернулся.
– Зачем, мам? Почему уехать? Мы же не преступники!
– Нет, доченька, уехать и сохранить твою честь. А потом, когда Санька придет в отпуск, всё само собой разрешиться.
Переубедить маму было невозможно. Решили лето побыть в деревне, пока незаметно, и за это время купить домик в Подмосковье. Маме всегда хотелось жить ближе к столице. У неё были сбережения, оставшиеся от отца. Саньке решили пока не говорить, пусть привыкнет на службе, а то, вдруг, чего в голову взбредет! В ближайшие выходные съездили в подмосковное село и быстро нашли подходящий домик. Стали готовиться к переезду.
В один из дней, идя из магазина, Алька натерла ногу новыми босоножками, попыталась пойти босиком, но не смогла и шагу ступить от боли, под ногами были сплошные камни. Остановилась, чуть не плача. В этот момент Славка Ивлев мчался на мотоцикле. Увидев её мучения, остановился, крикнув: "Садись, соседка, подвезу!" Она была безумно рада. Прыгнув на мотоцикл, вцепилась в Славку как жук.  Только он хотел заводить, как на дороге появилась Светка-почтальонша. Ехидно улыбаясь, вскинув удивленно свои белые свинячьи глазки с рыжими ресницами, прогнусавила:
– Недолго горевала ты, Алька! Молодец!
– Иди, куда шла, дура!
– Я-то, может, и дура, но не до такой степени! Ну, катайтесь-катайтесь, молодежь! Удачи вам!
Светка зашагала прочь, довольно тряхнув своими рыжими вихрами. Славка подвёз до дома, распрощавшись, уехал. Внутри  всё кипело. Она со страшной силой ненавидела Светку. Впервые за всё время обрадовалась, что уезжает из этого села, и что эту языкатую замарашку больше не будет видеть.
Лето пролетело молниеносно. Переезд планировался на начало августа. Всё было упаковано и уложено. Дом куплен. На вопросы соседей о причине отъезда мама отвечала, что хочет поближе к городу, чтобы легче  учить детей.
Алька всё также каждый день получала и писала письма. Она жила ими, ночами по нескольку раз перечитывала и, расцеловав, ложилась спать. В один из дней мама спросила:
– Доченька, не пора Саньке сказать?
– Нет, мам, как переедем, сразу напишу.
– Ну, хорошо, как знаешь.
Приехав как-то из города, Алька вышла из автобуса и вдруг услышала резко скрипнувшие тормоза. Оглянувшись, увидела Славку на своём мотоцикле. Он, улыбаясь, спросил:
– Ну что, подвезти, соседка?
– С удовольствием, а то по жаре так не хочется идти.
Алька снова, как жук, вцепилась в Славку, и вдруг её взгляд выхватил стоящую на противоположной стороне Светку. Светка дружески помахала рукой и крикнула: "Привет-привет, голубки! Хорошо смотритесь!" Алька не стала отвечать, отвернулась и увидела угловым зрением, как Светка отряхивается от заклубившейся сзади мотоцикла пыли. Придя домой, долго думала: "Почему эта стервозная деваха постоянно путается у неё под ногами? Что надо ей?"
Настал день переезда. Мама позвала ближайших соседей-мужчин помочь, в том числе и Славку. Быстро загрузив две машины, накрыли стол, позвали женщин и устроили проводы. Люди очень сожалели, но многие были искренне рады, что Алькина семья переберется ближе к цивилизации. Застолье шло к завершению, как появилась почтальонша. Принесла письмо. Мама пригласила и её к столу, хотя тоже недолюбливала:
– Иди, Свет, по рюмашке выпьем за нашу легкую дорогу.
– Да уж куда легче! Молодцы, все быстро обтяпали!
– Что обтяпали? – не поняла мама.
– Жениха быстро поменяли. А что же он с вами сразу едет или для отвода глаз попозже?
– Ты что плетешь, Свет? Какого жениха?
– Ой, не прикидывайся, вся деревня уже знает, что Алька со Славкой любовь крутит! И переезд задумали неспроста. Мы тут тоже не дураки!
– Ах ты, стерва! – мама стукнула кулаком по столу. А ну, пошла вон, сплетница подлая! Это ты таскаешь грязь за мою девочку по селу! Вон пошла из моего дома!
– Я-то пойду. На вот, письмо передай, думаю, последнее это. Сашка не дурак!
Светка бросила на стол конверт и ушла. Соседи начали возмущенно ругать её. Мужики, выпив ещё по рюмке, разошлись.
Алька не слышала этого. Выйдя из дома, закрыла дверь и весело сказала новым хозяевам: "Живите с миром! Наш дом счастливый! Он и вас сделает счастливыми!"
Рассевшись по машинам, двинулись в путь, а был он не близок, более 800 километров. К вечеру следующего дня благополучно прибыли. Новые соседи встретили с добром, помогли разгрузить машины, накрыли стол. Улучив минутку, села писать письмо, в котором изложила всё о переезде. Она писала каждый день, но ответа не получала. Успокаивала первые дни себя, думая, что на новое место письма идут дольше. Но прошла неделя, месяц, два, а ответа так и не было. Алька настойчиво писала, просила, умоляла, приказывала объяснить, что случилось, но, увы…
В один из дней получила свое письмо назад, на конверте было написано: "Адресат выбыл в другое месторасположения". Как тогда не сошла с ума, до сих пор остается загадкой даже для неё самой. Месяцами бессонные ночи, мокрые от слез подушки. Иногда уходила в близлежащий лес и просто кричала. Ночью, не успев забыться чутким сном, как  сразу всплывало любимое лицо, она металась по кровати и, рыдая, звала: "Санька, Санька, Санька…"
Спасло рождение сына. Они с мамой переключились на него.  После лекций мчалась быстрее домой, где ждало маленькое чудо,  самый красивый и самый любимый комочек счастья, её сын – Антошка, как две капли воды похожий на Саньку.

II часть
Окончив успешно институт, Алевтина, как лучшая студентка,  получила распределение в один из Московских медицинских центров.  Ей дали маленькую комнатку в общежитии, куда они и перебрались втроем.
Утро начиналось с чашки кофе. Мама была так внимательна и заботлива, что иногда  охватывал ужас, что было бы с ними, если бы не мама? Всю домашнюю работу и Антошку она взяла на себя. Анну Павловну заботили образование и карьера дочки. Она часто повторяла: "Учись, доченька, учись, а то я, видишь, не успела, замуж выскочила и никем не стала, хотя школу окончила на одни пятёрки".
Все эти годы Алевтина почти каждый день вспоминала свою первую любовь – Саньку. Конечно, боль уже притупилась. Раньше при одной только мысли о нём слезы обиды душили её, она никак не могла понять – почему? Что могло произойти такого? За все эти годы никто и никогда не встретился ей и не написал, а что же с ним? А самой не позволяла гордость и обида.
Когда Антошке исполнилось десять лет, ей повстречался на пути хороший человек. Соединиться с ним брачными узами была больше мамина идея, чем её. Мама постоянно причитала:
– Доченька, годы уходят, самые хорошие для счастья.
– Мама, а где оно, счастье-то мое? Заблудилось где-то и кричит: "Ау, Алевтина, ау!" Наверное, так далеко зашло, что и не услышу никогда, не то, что увижу.
– Что ты, дочка, не говори так. Рядом оно где-то, чувствует материнское сердце.
И когда в Алькиной жизни появился Андрей, мама радовалась больше всех:
– Вот видишь, говорила же – рядом, а ты не верила.
– Мама, нет у меня к нему чувств, понимаешь? Ну, никаких, совершенно.
– Ничего, девочка моя, смотри, как он заботливо относится к тебе и Антошке. Стерпится-слюбится. Придёт она, любовь, придёт, моя маленькая.
Антошке,  видимо, не хватало мужского участия в его маленьком мире. С первых минут он, как прирос к Андрею. У них было столько общих тайн и секретов! Андрей с явным удовольствием общался с ним. Вместе ползали по полу, собирая сложный конструктор, спорили, делая домашнюю работу, о правильности поставленных вопросов в учебнике. Андрей восторгался умом и эрудицией мальчика.
После долгих уговоров мамы и сына Алевтина всё же решилась создать семью. И сейчас, уже взрослой женщиной лежа в чужой постели, думала: "Не надо было". Ведь счастливым в их браке так никто и не стал.
Первые годы она очень старалась, боролась с собой, иногда даже ненавидела за глупые поступки и выходки, но чем старше становилась, тем сложнее ей это удавалось. Несколько раз заводила речь о разводе, но Андрей всегда говорил одну фразу: "Не торопись". И продолжали жить каждый своей жизнью. Внешне их семья была образцовая. Подруги  завидовали, говоря, что своё счастье Алька не просидела. Порой не хотелось идти домой, а хотелось остаться на пустынной ночной улице и всю ночь гулять, предаваясь воспоминаниям о далёкой, но такой дорогой и незабываемой юной любви, о Саньке, которому она давно всё простила, и, если бы хоть одним краешком глаза увидела его, несмотря на годы сразу бы узнала. "Господи! Ну, почему так? Чем мы провинились? За что ты нас разлучил?" – часто в мыслях она обращалась к Богу.
В сорок два года Алевтина стала главным врачом медицинского института эндокринологии. Работа полностью поглотила её. Домой приходила поздно, уходила рано, что происходит вокруг , не замечала, а вернее, не хотела замечать. Её все устраивало. Никто никому не предъявлял претензий.
В один из вечеров мама вкрадчиво спросила:
– Ты за Андреем ничего не замечаешь?
– Что именно, мам? Андрей как Андрей, ну, чуть повзрослел! Так ведь годы идут, мамочка.
– Нет, девочка моя, он как раз, наоборот, помолодел. Посмотри, как стал следить за собой. Одеколон поменял на дорогой, весь сияет.
– Мама, не говори глупости! Тебе, наверное, скучно, вот ты и придумываешь.  Может, нам родить для тебя игрушку? – Алевтина засмеялась.
– Да я давно – за, но кто меня слушает, да и Антошке одному плохо. Годы-то твои уходят.
– Хорошо, я очень-очень подумаю.
Слова мамы вначале не были восприняты всерьёз. Потом, сидя на кухне за чаем, она вспомнила, как ночью, услышав сигнал смс на телефоне, Андрей вставал и уходил. Алевтина улыбнулась уголками губ и подумала: "Надо же?" И сама себе ответила: "А ты что хотела, дорогая? Он мужчина, желающий ласки, внимания, близости, а что ты ему дала за эти годы? Вот так-то! Ничего! Теперь выпутывайся сама".
Жить вот так, в обмане, ей, конечно, не хотелось, но подумала о сыне, о травме, которая последует за разводом… Несмотря ни на что, у них были прекрасные отношения. Антошка стал называть Андрея папой, причём сам, без всяких подсказок. В один из дней поставил всех перед фактом, сказав:
– Я решил, что лучшего отца, чем мой ни у кого нет. Поэтому с сегодняшнего дня ты – мой отец, а я – твой сын. Не возражаешь?
– Не то, что не возражаю, двумя руками за! – ответил Андрей, обнимая мальчика. На глазах у него выступили слезы.
Алевтина не могла разрушить их мир, да и что она получит взамен? В этот вечер Андрей пришел с хорошим настроением, много говорил, был очень доволен и, как ей показалось, счастлив. Алевтина внимательно наблюдала за ним и удивилась сама себе: "Как это я раньше не видела! Да это совсем другой человек! Бог мой, какой элегантный, выхоленный, а манеры? Вот уж правда, я совсем глупая". Но внутри не было ни обиды, ни ревности, ни злости. Она смотрела на него с благодарностью. Он ничем её не обидел, всегда встречал с работы, всегда цветы, внимание. Может и правда, я идиотка, такого хорошего мужа отдала своими руками, не сопротивляясь? Да за таких мужчин женщины идут в огонь и в воду! А я? Но в глубине души чувствовалась такая неописуемая легкость, и ненавязчивая мысль сверлила мозг, повторяя: "Он заслужил счастья, он заслужил счастья…"
Зная свой характер, Алевтина решила сегодня же с ним поговорить. Оставшись вдвоем, она тихонько подошла к нему, положила руку на плечо и сказала: "Андрей, ты не думаешь, что время настало". Нависла долгая томительная пауза. Он смотрел в окно, сидя в кресле. Его взгляд не был растерян или удивлён, напротив, сосредоточен и серьёзен. Впервые за все годы он не произнёс: « Не торопись». Алевтина, выждав паузу, по-дружески погладила его по голове, затем наклонилась, обняла за плечи и поцеловала в щёку.
– Спасибо тебе за всё. Прости, знаю, что была очень плохой женой, но, правда, я очень старалась.
– Да, я замечал.
– Андрей, а кто она?
– Моя бывшая студентка.
– Ты с ума сошёл! Ведь огромная разница в возрасте ни есть хорошо!
– Возможно, но уже поздно!
– Что значит "поздно?
– У нас сын.
– Сын? Как сын? Когда, сколько, где? – Алевтина стояла, раскинув руки, и не знала куда их деть.
– Уже три года!
– Кому три года?
– Сыну.
– Ты шутишь? Как такое возможно? Ты же всегда дома, все ночи, да и днём нечасто отлучаешься.
– Я ей сразу сказал, что для меня семья – самое главное в жизни. Она хотела ребёнка. А сейчас я очень ей за это благодарен. Знаешь, какой он прелестный!
Алевтина села на подлокотник кресла, обняла его и так искренне разрыдалась, думая: "Господи! Каким же надо быть идеально-порядочным человеком, чтобы вот так, не имея практически никакого внимания с моей стороны, беречь мою честь, моё достоинство, моё спокойствие. Даже своего родного ребенка он не променял на нас. Да какая же я гадина! Бедный мой, дорогой мой, несчастный мой…" Она хотела, чтобы в мозгу промелькнула мысль "любимый", но это слово никак не хотело всплыть в памяти, и она, как обреченная подумала: "И все же нелюбимый!"
Он взял её руку, закрыл своими ладонями, немножко сжал и тихо произнес: "Вы – моя семья. Я любил тебя, Аля, очень, да и сейчас люблю, но, мне кажется, тебе очень трудно. Ты маешься. Скажи, как мне поступить. Я сделаю так, как скажешь".
 Ни на секунду не хотелось задерживать его. Нет, не потому что он не нужен ей… С ним рядом очень комфортно и удобно. Он – ее стена каменная, но больше всего в тот момент хотелось быть благодарной и просто отпустить его, чтобы хотя бы он ощутил минуты настоящего счастья, те, которые она, видимо, уже никогда не испытает. Пусть хоть он будет счастлив.
"Андрей, знаю, что мир рухнет из-под моих ног, мир, в котором мне так комфортно и уютно, где меня всегда ждут и любят. Сейчас даже не могу себе представить, что тебя нет. Но! – она сделала достаточно долгую паузу, чтобы он мог собраться с мыслями и правильно её понять. – Ты понимаешь, что Антон никогда не сможет меня понять и простить. Ты для него все! Прошу тебя понять правильно! Нисколько не хочу ущемить твое самолюбие. Ты нам очень-очень дорог. Всё хорошее в нашей жизни связано с тобой. Этот дом всегда твой, Антон не должен, во всяком случае, пока, чувствовать твоё отсутствие, пожалуйста, давай оставим всё, как есть. Ты приходи и знай, мы – твоя семья, но очень тебе прошу, объясни там, что это временно и что это мера вынужденная." Андрей внимательно слушал, иногда пристально смотрел на неё, будто видел впервые. Потом ещё крепче сжал её руку, поднес к губам и с благодарностью чуть дрожащим голосом сказал: "Алечка, родное мое существо. Сейчас я понял, что ты не только изумительно красивая, умная, обаятельная и любимая, но еще и очень-очень правильная. Всё, что ты говоришь, может сказать человек, у которого чистая и нежная душа. Спасибо тебе за всё. Ты – самая лучшая жена в мире и останешься таковой навсегда. Прости меня, что не смог сделать тебя счастливой. Знаешь, это была моя мечта, к которой стремился, но…! Вы – самое родное, что есть у меня на земле! Все будет хорошо".
После того разговора Алевтине стало спокойно на душе. Всё шло, как нельзя лучше. Андрей был рядом, Антон рос в счастливой семье, а Алевтина чувствовала себя, как будто ничего не произошло. Как-то она сказала:
– Андрей, ты можешь иногда оставаться там на ночь.
– Нет, Аля, пока Антон – ребенок, я буду дома. Там все хорошо. Спасибо, что понимаешь.
Ей казалось, что именно сейчас она счастлива. Теперь совсем не мучило чувство вины и угрызения совести за загубленную жизнь Андрея. Он с радостью, взахлёб рассказывал, как подрастает Максим, и мечтает, что они с Антоном будут настоящими братьями.




III часть

С утра в доме много шума, беготня, гремит посуда, все суетятся. Анна Павловна приехала с рынка с огромными авоськами. Андрей, занося продукты в дом, восклицает:
– Да здесь на целую свадьбу хватит!
– Ну, а ты думал как? Юбилей всё же, причём первый серьёзный – восемнадцатилетие! – подняв вверх правую руку с вытянутым указательным пальцем, заметила Анна Павловна.
– И много ли гостей? – поинтересовался Андрей.
– Двадцать один, – ответила теща.
Алевтина внимательно посмотрела на мужа и, улыбаясь, добавила:
– Нет, мама, двадцать два.
– Откуда? Мы вчера точно пересчитывали – двадцать один, – упиралась Анна Павловна.
– Двадцать второй – это подарок Антону на совершеннолетие.
– Ой, да ну вас, говорите загадками, пошла я на кухню лучше, – проворчала Анна Павловна.
В пять часов гости были в сборе. Многочисленные подарки и поздравления сыпались на Антона, дети шумели, смеялись, девчонки готовили праздничный концерт в честь именинника. Настроение было у всех приподнятое.
В половине шестого пригласили всех к столу, но Антон занервничал. Он и не заметил, как отец исчез.
– Где папа?
– Идет-идет, одну минуту. Рассаживайтесь, – ответила она сыну.
Гости дружно принялись за накладывание салатов. Вдруг в дверь позвонили. Алевтина сказала сыну: "Ну, иди, тебя ждет очень ценный и долгожданный подарок от папы". Антон радостный помчался к дверям. На пороге стоял маленький, лет 8-9, очень красивый мальчик с огромным мягким медведем. Он робко, с какой-то очень нежной и милой улыбкой протянул медведя Антону и сказал: "Это тебе, я давно его купил для тебя, брат". Антон не понял, удивлённо посмотрел по сторонам, взял подарок и засуетился, пропуская гостя. Мальчик был один. Зайдя на кухню, Антон тихо прошептал бабушке:
– Кто это?
– Где? – удивлённо покрутив головой по сторонам, спросила Анна Павловна.
– Да вон там, мальчик пришёл и назвал меня братом.
– Ой, да не морочь ты мне голову! Какой брат? Нет у тебя брата, и никогда уже не будет! Уйди, не мешай, некогда мне твои глупости слушать, – отмахнулась Анна Павловна, унося очередной поднос с салатами.
Антон услышал поворот ключа в двери. Зашёл отец. Не дав ему даже снять обувь, Антон пристал с расспросами:
– Папа, кто этот мальчик? Какой он милый и скромный. Видно, что хорошо воспитан.
– Сынок, мы с мамой решили, что ты уже взрослый, и поймешь нас. Это твой брат. Люби и береги его. Остальное потом. Пойдем к гостям.
Все подарки, которым Антон так радовался, померкли. Он посадил медведя на самое почетное место, а рядом с собой посадил маленького человечка, который с нежностью смотрел на него и улыбался ангельской улыбкой. Когда все стихли, Антон громко произнес:
– Друзья, прошу любить и жаловать. Это мой брат, которого я очень ждал.
Антон пришел в замешательство, не зная его имени. На выручку пришел отец, шепнув: "Максим". Антон с благодарностью посмотрел на него, никто и не заметил неловкости. Казалось, не было счастливее Антона никого на земле. Он ни на минуту не отпускал от себя Максима. Оба светились такой неподдельной радостью, что не заметить было это невозможно.
Андрей, зайдя на кухню, и увидев, что Алевтина одна, обнял её, прижал к себе и сказал: "Я счастлив, что мне досталась самая лучшая в мире жена. Спасибо тебе за то, что ты есть". Алевтина с благодарностью положила голову ему на грудь и подумала: "Как странно, человек ко всему привыкает и может жить в любой ситуации". А еще пронеслась мысль: "А могла бы ты вот так делить Саньку с другой женщиной?" И тут же последовал жесткий и твёрдый ответ: "Никогда! Лучше умереть!"

IV часть
Как быстро летит время. Алевтина Александровна, сидя в своем кабинете, просматривала документацию на установку нового оборудования, сделанного специально для их института в Новосибирске. Ставила подписи, где надо делала пометки. В голове вертелись мысли, обгоняющие одна другую. Вдруг вспомнила, что в 14:00 – заседание в Министерстве, где как раз будет директор института, откуда привезли оборудование. Будет представлять вместе со своими инженерами, как оно будет работать.
Ещё раз перечитав документы, поставила свою подпись под подписью директора того института. Вскользь пробежала взглядом по фамилии, что-то знакомое… Но тут же переключилась на другие бумаги, горкой лежащие для визирования.
День выдался суматошный. Мчалась, боясь опоздать по московским пробкам. Заседание проходило в актовом зале института. Людей, на удивление, было очень много, казалось, что мест всем не хватит, но главные врачи и другой состав ЭТР всегда сидели в первом ряду. Алевтина Александровна, оказавшись в кресле, испытала огромное удовольствие, подумав: "Как же хорошо, когда никуда не надо торопиться, никто тебя не подгоняет, а я вот все бегу, бегу… и не увидела, как жизнь промчалась мимо меня. Вот и Антон уже врач-хирург, поговаривает о женитьбе, и Андрей стал всё реже и реже заходить. Какое счастье, что есть мама. Господи! Чтобы я делала без неё? Старенькая, ворчливая, но такая милая. Да и сама я уже не девочка. Хотя  мужчины ещё делают комплементы".
На сцену поднялись люди из Министерства. Второй заместитель сказал несколько слов об общих делах и проблемах. Затем ещё несколько человек выступили. Алевтине тоже нужно было выступать, но уже после того директора, чтобы заодно обсудить нюансы их оборудования. Один выступающий сменял другого, задавали вопросы, делая пометки в своих записных книжках. Затем председательствующий сказал: "А сейчас мы любезно предоставим слово директору Новосибирского института Александру Петровичу Звягинцеву. До Алевтины, увлечённой своими мыслями, дошла только фамилия, в голове промелькнуло: "Где-то я слышала эту фамилию? Или похожую? Да-да, похожую".
В зале наступила тишина. Все с нетерпением ждали человека, под руководством которого было создано сложнейшее оборудование. Вокруг этого оборудования ходило много разговоров. Все восхищались талантом и умом людей, создававших его. Это было новейшее открытие в науке.
     Из зала с противоположной стороны поднялся элегантный высокий седой и, как Алевтине показалось, очень красивый мужчина. Она внимательно вглядывалась в его лицо. Что-то притягивало в нём, никак не могла понять, что? Какой-то холодок пробежал по спине. "Что это?" – подумала про себя.
Выступающий начал говорить. Слух Алевтины, словно молния сверкнула, резанул знакомый голос: "Где я слышала этот голос? Что-то мне он напоминает или кого-то?" Спросила у рядом сидящего:
– Как зовут этого директора? Я прослушала.
– Александр Петрович Звягинцев. Голова! Талантище! Какую машину изобрел!
– Как-как?
– Александр Петрович Звягинцев, – радушно, как будто ему это доставляло огромное удовольствие, повторил сосед.
Алевтина привстала с места, чтобы лучше рассмотреть выступающего, но трибуна мешала. Она присела, ей хотелось полностью раствориться в кресле, чтобы ничего не слышать и никого не видеть. Мысли понеслись, наслаиваясь одна на другую, в голове всё путалось: "Неужели он? Нет-нет, этого не может быть! Как? Откуда? Зачем? И почему именно он сейчас здесь?" Хотелось встать и быстро покинуть этот зал, казалось, все устремили свои взгляды на неё.
Осмотревшись вокруг, поняла, что никто на неё не обращает внимания, все увлеченно слушают выступающего. Боже, какой ужас! Сколько раз она представляла себе эту встречу, сколько готовила слов и фраз, мечтала, что выскажет ему всё, будет кричать и плакать, стучать кулаками ему в грудь, биться головой, произнося одно слово обиднее другого. Пусть он пройдет то, через что прошла она! Пусть попробует объясниться, почему так поступил? Почему предал, растоптал, уничтожил её и их чувства!
Она старалась не смотреть на него, боясь, что их взгляды встретятся. Но он был настолько увлечен, излагая суть работы аппаратуры, что казалось, кроме этого его вообще ничего не интересует в этом мире.
Положив ладонь на лоб, чуть выше бровей, и как бы из-под руки стала тихонько рассматривать своего одноклассника, думая: "Какой же он все-таки красивый, седина очень к лицу. И родинка на щеке, которую она сотни раз целовала, всё такая же. Когда он улыбался, на щеках появлялись ямочки, что придавало улыбке обворожительность и своеобразный шарм. "Санька, милый мой Санька! Какое счастье, что ты живой и, видимо, очень довольный жизнью", – думала Алевтина. Вся её внутренняя суть бунтовала! Хотелось вскочить, кинуться ему на шею, расцеловать каждую черточку этого милого и дорогого лица!
Алевтина потерялась во времени. Совершенно не понимая и не слушая, что происходит, о чем идет речь… И, вообще, кто она? Кто эти люди? Что говорит этот директор? Да и зачем ей всё это, вся эта ерунда, если он здесь, вот совсем рядом, всего в нескольких шагах. Нужно только встать, пройти эти шаги, и он будет смотреть прямо ей в глаза. Мысль прервалась, Алевтина строго скомандовала себе: "Стоп! Ты что, с ума сходишь или что? О чем ы мечтаешь, чудная? Он чужой муж, чужой отец. Он вообще тебе чужой, понимаешь, глупая, чужой!"
В этот момент в зале повисла странная тишина. Алевтина посмотрела по сторонам, затем голос со сцены вывел её из оцепенения:
– Алевтина Александровна, что с вами? Вы нас не слышите? Прошу на сцену к трибуне.
–Да-да, сейчас-сейчас, извините.
Она встала, одернула вниз юбку и пошла, стараясь быть грациозной, словно вступала на подиум для показа мод. Когда проходила мимо Александра, повернула голову в противоположную от него сторону, став к трибуне, повернулась в пол-оборота, чтобы не видел её полностью. Но председательствующий, как нарочно, сказал, улыбаясь: "Алевтина Александровна, повернитесь к гостю, неприлично показывать затылок".  Засеменив на месте, постаралась чуть-чуть повернуться, но все же быть не глаза в глаза с ним. Председательствующий снова подметил: "Ну-ну, еще пол-оборота. Задавайте вопросы, пока сам директор и он же главный вдохновитель, здесь. Вам ведь работать с этой аппаратурой.
Прокашлявшись,  вдруг поняла, что не слышала ни одного его слова. О чем спрашивать? Что сказать? И как себя вести? Александр что-то писал в своём блокноте, воспользовавшись этим,  повернулась лицом к нему и с глупой гримасой, еле слышно произнесла: "Чувствуется, хорошая аппаратура". Повисла пауза, которая достаточно долго затянулась. Председательствующий с удивленным видом, подняв брови и глядя поверх очков, спросил:
– И это всё, что вы хотели сказать? Да у вас должен быть миллион вопросов! Что, как и почему?
– Конечно же, не всё, – выпалили Алевтина, – у меня миллион вопросов, но только они личного характера.
"Ой, что я говорю? Какие вопросы? Какого личного характера? Тьфу-тьфу, что со мной?" – промелькнуло в голове у неё.
– Личного?! – удивился председательствующий. – А вы разве знакомы?
– Нет-нет, конечно же, нет. Я просто шучу.
– Мы же здесь не шутить собрались, а решать серьезные вопросы, – строго заметили ей.
В этот момент Александр Петрович оторвался от своего блокнота и поднял на неё глаза. Их взгляды встретились. Он медленно привстал с места, вытягивая вперед правую руку, удивлённо и в то же время с радостным возгласом громко произнёс:
– Алька! Ты…?
Она стояла, опустив голову, руки повисли, как плети, хотелось плакать и смеяться, потом снова плакать… Но, собравшись с мыслями, протянула правую руку для рукопожатия: "Здравствуйте, Александр Петрович. Очень приятно познакомиться". В зале захихикали. Явно она выглядела глупо. Он смотрел не неё так, как будто перед ним стояло, по меньшей мере, святое изваяние. Глаза широко раскрылись, в них Алька увидела всё ту же чертовщинку, которая ей так нравилась в юности.
Затем оба спохватились, стали обмениваться: вопрос – ответ. Что она спрашивала? Что он отвечал? Алевтина ничего не понимала. Было одно огромное желание – побыстрее закончить и сбежать далеко-далеко, чтобы её никто не нашел и не увидел.
Беседа подошла к концу. Алевтина Александровна поблагодарила всех и быстро направилась к выходу. Вслед кто-то крикнул, что ещё не закончили. Она обернулась, еле держась на ногах, произнесла: "Извините, мне очень надо". Сев в машину, быстро закрыла дверь, как будто за ней погоня, сказала водителю: "Домой! И побыстрее!"
Закрыв за собой входную дверь, обрадовалась, что дома никого нет, сбросив обувь, помчалась по коридору, который ей показался таким длинным и бесконечным. Залетела в спальню, упала на кровать и разрыдалась. Прошло чуть больше часа. Ей казалось, что она уснула. Резко открыв глаза, увидела, как дергается телефонная трубка, а резкий звук телефона вывел её из оцепенения. Выждав паузу, подняла трубку:
– Алло, слушаю вас.
В трубке – молчание, но слышно было дыхание.
– Алло, вас не слышно, не молчите.
– Алька, милая Алька, это я, – Санька произнес эти слова с такой нежностью, от этого у неё всё внутри задёргалось, как будто каждый орган был привязан за ниточку, и теперь их поочередно кто-то дёргает.
Она молчала.
– Алло, Алька, прошу, не молчи.
– Как ты узнала мой номер?
– Это не сложно. У твоих коллег.
– Ты надолго в Москву?
– Не знаю, может, навсегда. Меня хотят забрать в НИИ, уже несколько раз предлагали, но я упираюсь.
– Что так?
– Алька, все вопросы потом, умоляю, я должен тебя видеть, слышишь? Никаких "нет"! Я сам приду, если не согласишься.
– Саша, какой смысл? Зачем нам это? Не думаю, что это нам нужно.
– Что ты говоришь! Какой вздор! Нам не только нужно – необходимо, слышишь? Необходимо! Через час я заеду за тобой. Адрес уже знаю. Жди.
Положив трубку,  подошла к зеркалу. На неё смотрела ухоженная, ещё довольно симпатичная женщина, правда, уставшая, но это дело времени. Глядя пристально на себя, с облегчением сказала: "Поздравляю – дождалась"! Потом, как сумасшедшая, стала бегать по дому. В ванную, быстро душ. Открыла гардероб. Огромное количество одежды! Принялась примерять, бросая на кровать одну вещь и доставая другую. Ей очень хотелось выглядеть шикарной дамой, самодовольной, напыщенно-непреступной. Пусть видит, кого потерял!
Потом села на краешек кровати, обняла платье голубое с белыми вставками, похожее когда-то было у неё в юности, и решила: "Ничего не надо, никакой важности, никакой напыщенности, и, вообще, ничего не надо! К чему всё это? Глупо! Подошла к телефону, чтобы позвонить и сказать строго и навсегда: "Нет!" Но, куда позвонить? Где взять его номер? Придётся одеваться.
В глубине души какая-то предательская мысль дернула её за верёвочку и шепнула: "А ведь ты рада? Что из себя выходишь? Иди, глупая, иди! Пусть час, но твой!" С этой мыслью спускалась вниз по лестнице. Выйдя из подъезда, увидела белую "Волгу", из которой заспешил мужчина с большим букетом роз:
– Ой, как много! И это всё мне?
– Тебе, Аленька, тебе. Их столько, сколько прошло лет с момента нашей разлуки!
– А когда он был, этот момент? – глядя на него в упор, спросила Алевтина.
Александр достал из кармана конверт, посмотрел на штамп и, стиснув зубы, так, что на щеках заиграли мышцы, ответил:
– С 24 марта 1974 года, когда я получил это ненавистное письмо.
– Какое письмо? – удивленно вскинув брови, спросила она.
– Всё потом, Аленька, умоляю! Всё потом, а сейчас едем ко мне в гости! Я приглашаю! Отказ не принимаю!
– А ты разве живешь в Москве?
– Я же говорил, что скоро переберусь. Квартиру уже дали и ремонт закончили. Так что прошу на новоселье!
– На новоселье нужен подарок!
– Самый главный подарок судьбы сегодня – это ты, моя маленькая, глупенькая и самая красивая Алька.
Она села в машину. Прежде, чем тронуться, мужчина спросил:
– Надеюсь, Славка не дома? Как ты ушла?
– Какой Славка?
– Ну, Ивлев, твой муж.
– Какой Ивлев? – Алевтина не понимала о чем речь, и фамилия Ивлев ей ни о чем не говорила.
– Алька, да что уж теперь, жизнь прошла. Я давно простил тебя. Не удивительно, что такую красивую девочку отбили у меня – тюфяка!
–  Моего мужа зовут Андрей.
– Андрей?! – произнёс с явным удивлением. – А как же Славка? Вы развелись?
– Да какой Славка? О чем ты говоришь? Какую глупость! Не могу понять тебя!
– Возьми, пока будем ехать , прочти, и всё поймешь, –  достав из кармана всё тот же конверт, передал ей.
Алевтина открыла и увидела письмо с корявым почерком и огромным количеством ошибок:
"Здравствуй, Саша. Ты извини, что пишу я, а не Алька, ей неудобно. Так получилось, что мы полюбили друг друга. У нас скоро будет ребенок. Мы переезжаем в другое место. Нас не ищи и не мешай нашему счастью. Она тебя никогда не любила. Мы встречались, когда ты ещё не уходил в армию. Алька не хотела тебя расстраивать. Надеюсь, ты поймешь. Ведь ты мужик!
Славка Ивлев."
Алька ещё раз прочитала это послание. Нет, ей не хотелось плакать или кричать, просто, вот только сейчас, она поняла, с какой болью, и с какой обидой жил ее любимый  все эти годы. Она смотрела в окно на мелькавшие автомобили и думала, что вот так и они с ним разминулись и разъехались по разным сторонам, и уже никогда не станут в один ряд, и не поедут в одном направлении. Вздохнув, тихо произнесла:
– Санька, и ты смог поверить?
– Когда я получил это письмо, мне положен был отпуск. Приехав в село, не застал там Славку. Светка-почтальонша сказала, что вы уехали вместе. Узнав адрес, приехал к тебе. Два дня ночевал на вокзале, а днём караулил у дома. Однажды ты вышла с ребенком. Всё поняв, уехал. После армии - уехал в Новосибирск. В деревню ездил один раз, на похороны мамы. Ни с кем не общаясь и ничего не расспрашивая, уехал на третий день и больше никогда не возвращался.
– А где твоя семья? Жена, дети?
– С женой мы давно в разводе, но живем в одной квартире. Нам так удобно, друг другу не мешаем. Создавать семьи не собираемся. Она даже в московской квартире помогала. Была сама дизайнером.
– А сейчас она где?
– В Новосибирске.
– Почему?
– Мы решили дать свободу друг другу. Если ей будет трудно, пусть приезжает. Но не думаю, что она воспользуется моим добродушием.
– А дети? Уже взрослые?
– Не дал Бог нам детей. Жена долго болела, лечилась, снова болела. Так и остались одни. Я жалел её, не мог оставить, – после минутной паузы, как бы обдумывая ответ, обречённо, с тоской в голосе, произнес Александр Петрович.– А твои дети взрослые?
– Да, мой сын взрослый. Он хирург, подающий большие надежды. Красивый и умный. Моя гордость!
– А почему один?
– Знаешь, я так решила. Детей рожают только от любимых.
– Не понял? Что значит "от любимых"?
– Да так, болтаю просто. Больше не захотели. Некогда было.
Поднявшись на лифте, вошли в шикарную, со вкусом обставленную квартиру. Саша сказал: "Проходи, будь как дома. Я – на кухню".
     Прошлась  по комнатам. Их было пять, все огромные и светлые. Подошла к большому зеркалу, где стояли красивые статуэтки, среди которых она увидела портрет в красивой рамочке и черно-белую, уже пожелтевшую фотографию. На ней была она – Алька, довольно улыбающаяся, со счастливой улыбкой.  Вспомнила, когда это фото было сделано. Александр подошёл сзади, обнял её и прошептал: "Я знал, что хозяйка этого фото рано или поздно займёт своё место, которое предназначалось ей. Надеюсь, в сердце есть маленький уголок, в котором найдется место и мне, несчастному".
Остаток дня и ночь они провели вместе. Алька не могла наговориться. У нее было столько новостей, столько вопросов! Санька, смеясь, несколько раз вставал посреди комнаты и говорил: "Допрос с пристрастием продолжается!" Они поняли, кто написал это письмо. Конечно, же Светка-почтальонша. Эта мерзопакостная личность не могла смириться с тем, что люди могут быть счастливы.
Распрощавшись на следующее утро, когда ей так не хотелось вставать с уже облюбованного места, Алевтина строго, приказным тоном заявила:
– Завтра ждем в гости с ответным визитом. Отказ не принимается.
– Алька, ты с ума сошла! А как же муж? Сын? Что они скажут? Кто я? Что я?
– А ничего! Ты – мой одноклассник и не более того! Они у меня понятливые, не волнуйся. Мама будет очень рада тебе.
– Я не могу! Это выше моих сил! Пожалуйста, не надо!
– Завтра, в 17:00. Еще повторить для непонятливых?
– Ну, хорошо.
Придя домой, Алевтина позвонила Андрею:
– Алло, добрый день. Как ваши дела?
– Спасибо, Аленька, все хорошо! Что-нибудь надо? Какая-то помощь?
– Нет, Андрей, не надо, спасибо. Завтра приглашаю вас в гости. Всех вместе, втроём.
– Аля, что это значит? Почему втроём?
– Так надо, Андрей. Для меня это очень-очень важно. Не спрашивай больше ничего. До завтра.
– Ну, хорошо, если ты настаиваешь.
Вечером  всё рассказала маме. Та прослезилась, долго ругала Светку-почтальоншу и жалела их с Санькой. Потом успокаивала дочь:
– Ничего-ничего, на наш век ещё хватит и любви, и нежности, и уважения. Вот, моя доченька, и твоё счастье пришло.
– Не поздновато, мам?
– Да что ты! Самое время! Бог, он, доченька, всё знает. Кому? Когда? Сколько?
Весь следующий день готовили праздничный ужин. Антон, у которого был выходной, подметил:
– Мы что сегодня принца из Эмиратов встречаем? Такая роскошь и изыски?
– Нет, сынок, не принца, этот человек гораздо важнее.
– Ну, мамуль, ты и загадочная женщина! И выглядишь сегодня -  великолепно!
– Спасибо, родной. Для вас стараюсь!
– Да, для нас с бабушкой можно и попроще.
Антон уже привык, что Андрей редко появляется дома. Первое время немного нервничал, но, видя, что это никоем образом не влияет отрицательно на маму, успокоился. Андрея с семьей Алевтина попросила прийти к половине пятого. Когда позвонили в дверь, все втроем вышли встречать гостей. Андрей не стал открывать своим ключом, видимо, уже не чувствовал себя хозяином этого дома.
В первую очередь в дверях появился огромный букет, который нёс Максим, затем Андрей. Сзади скромно стояла, как Алевтине показалось, совсем юная девочка, жена Андрея. Но, присмотревшись, поняла – просто худенькая, а они всегда выглядят по-детски. Она, чуть краснея, произнесла:
– Добрый день, Алевтина Александровна, очень приятно. Спасибо вам за всё.
– Добрый день. Да не за что меня благодарить. Проходите, пожалуйста. Мне тоже приятно. Будьте, как дома.
Оля, сразу пошла на кухню, как будто всегда жила в этом доме. По-хозяйски расставляла приборы, сервировала красиво стол, подмечая, где что лучше поставить, чтобы было со вкусом. Алевтине она понравилась. Шепнув Андрею, ласково посмотрела на Олю: "Теперь я спокойна. Она достойная жена для тебя". Он благодарно улыбнулся, видно было, что ему понравились её слова. Весело болтая, словно собралась большая и дружная семья, между тем, каждый занимался своим делом.
В 17:00 в дверь позвонили. Алевтина пошла одна, попросив всех остаться на местах. Александр Петрович выглядел безупречно. Дорогой красивый костюм подчеркивал красоту его лица. Протянув Алевтине букет, скромно замялся у дверей, держа ещё один букет в руках:
– Это для Анны Павловны.
– Да-да, я поняла. Проходи. Правда, у нас здесь три женщины.
– Ой, извини. Почему ты не предупредила.
– Ничего страшного. В следующий раз будешь знать.
– В следующий? – Саша удивленно посмотрел на нее.
– Да - да, в следующий. Или ты не хочешь?
– Ты что,  мечтаю!
Они вошли в просторную гостиную, где уже был накрыт стол. Все стояли, как на параде, в ряд. Александр Петрович был удивлён столь многочисленной семье. Он никак не ожидал этого. Алевтина начала представлять.  С доброй улыбкой и ласково по сыновьи обнял Анну Павловну, подарив цветы.
– Сашенька, Боже, как же я рада видеть тебя. Ты всё такой же, молодой и красивый!
– Спасибо Анна Павловна. Я как в детство попал. Вы такая же милая и добродушная. Очень-очень рад видеть вас.
Следующим Алевтина представила Андрея: "Знакомься, это Андрей, мой муж, а это его жена - Ольга.
– Да-да, не удивляйся, мой муж и его жена.
– Очень приятно. Извините, что без цветов. Алевтина Александровна меня не предупредила.
У самого окна, опираясь на подоконник, стоял Антон, он почему-то нервничал, наблюдая за всем этим. Какое-то непонятное чувство будоражило его ум. В груди что-то сжималось и мешало дышать, к горлу подступил ком. Он старался проглотить его, но тот предательски сжимал горло, создавалось впечатление, что не хватает воздуха. Потянулся, открыл окно. Свежий ветер, ворвавшийся в комнату, привёл Антона в чувство. Он увидел, как незнакомый человек, протягивая ему руку, вдруг остановился, как окаменевший, и стоял, вытянув вперёд протянутую руку, силясь произнести слова, но они застряли где-то в горле, и получалось лишь легкое шипение. Александр Петрович хотел прокашляться, но получился вырвавшийся наружу стон. Он смотрел на молодого человека, как будто в зеркало, и видел в нём не кого-нибудь, а именно себя, только очень-очень молодого. Та же вихрастая шевелюра черно-синих волос,  те же брови вразлет,  пухлые губы и, главное, та же родинка на щеке, на том же самом месте. Он не мог ничего понять, сердце колотилось так, что, казалось, сейчас взорвется. В висках, как набат, било: сын, сын, сын…
Они, молча, стояли друг против друга, совершенно одинаковые, только один молодой и черный, другой старше и седой. Первым не выдержал Александр Петрович.  С жадностью голодного исстрадавшегося отца схватил юношу в объятья со стоном: "Сынок!" Антон почувствовал, как тепло разливается по его телу, такое приятное, напоминающее детство, когда они с мамой ложились спать, и она, обнимая, прижимала к себе. В этот момент Антон чувствовал себя самым счастливым на свете. Вот и сейчас у него появилось такое же чувство. Он с нежностью обнял этого, недавно ещё казавшегося чужим, мужчину и прошептал: "Здравствуй, отец. Я всегда ждал!"
Алевтина Александровна смотрела на двух взрослых мужчин, дороже которых, для неё нет никого в мире, и думала: "Долго ты бродило, моё счастье, долго искало меня, но я прощаю тебя. Спасибо тебе за терпение и за то, что никуда не свернуло, а всё же дошло до меня. А ведь могло и остаться где-то…"