Сильвестр Фиолетовый Зуб

В любом старом или заброшенном месте, в лесу, например, кто-то обитает. Это число не включает в себя обыкновенных, более-менее опасных гризли, рысей и тому подобной живности. В их тощих мозгах пылает одна мысль - убить, и ничего более. Они не способны спланировать нападение, узнать, высунулась ли их добыча из норы, ибо их предел - бездумное разрывание тканей. Они проживают свои никчемные пять-семь лет и отходят, оставив или не оставив потомство. Но они все же нужны - мало кто хочет носиться по периметру леса с воплями "ОН ОСКВЕРНИЛ СОБСТВЕННОСТЬ ЛЕСА!, ну и заниматься прочей ерундой. эту честь оставляют неразвитым собратьям, которым большего и не надо - на то они и неразвитые. Это разделение весьма удобно.
Но фишка в том, что обыкновенные, никак не связанные с чем бы то ни было людишки, рвутся пометить территорию и обставить все аки деревенский рынок - с дешевым пафосом и купленным авторитетом. Это не нравится не только неразвитым - этим недовольны все живущие в лесу. самые старые поговаривают, что "в те времена гомо сапиенсы были-то чуть слабоумнее и не лезли на рожон" так, как это теперь делают их наследники. Да и раньше было проще - повоешь, потрещишь листвой и все, тебе крестят и обходят за соседнее село, а сейчас нет, так просто не отделаешься. Современных надо самолично выпроводить из леса, предварительно напугав до смерти/седины в волосах. Большинство действительно отбитые индивидумы - прут как чума на Англию, с фонариками, серебряными крестами, пулями, осиновыми колами и остальной дребеденью, не понимая, что эти игрушки не способны напугать даже новоявленное привидение-однодневку, но нет, лезут и лезут, словно тут золото зарыто под каждым кустом.
Самый завал начинается в полнолуние - людишки верят, что в это время оборотни рыскают по кладбищам, завывая и грызя могильники. Это, конечно, бред пьяного ангела, но они-то верят! Верят, будто им это в крови передается. Хотя, может так и есть. Кто их поймет.. Они сами-то себя понят не могут - отыскивают джнна и давай уходить в себя "Что же загадать? Шубу или золота?". И объясняй им потом, что лимит - три желания, не больше. Орут так, что Люци слышит.

"НУ Я ЖЕ СКАЗАЛА, ЧТО МНЕ НУЖНА СОБАЧКА, УЧАСТОК НА МАЙАМИ-БИЧ, МАШИНА И ДЕНЬГИ, ДЕЕЕЕЕЕНЬГИИИ!"

С женщинами в это плане.. ну вы сами поняли.

Самый бред начинается, когда ломятся подростки. Эти незрелые, трусливые и скользкие умы всегда ставят на уши весь лес. Они вообще ведут себя несуразно. Это история. Во все времена маленькие человеки были такими. Когда сжигание ведьм было в моде, настолько подлых крыс даже отыскать было сложно, не говоря уже об "напугать".
Духам, призракам и прочей воздушно-летучей братии, конечно, легко, ибо эти недоросли прут в заброшенные дворцы и проклятые дома, где, собственно, их и поджидают воздушно-говорящие массы.
По пути к заброшенному сооружению, кое-что перепадает и оборотням, которые гоняют их по дорожкам, гномам, которые втыкают палки в ноги, и темным эльфам, которые состязаются в зоркости - чем ближе к голове жертвы вонзится в дерево (камень, стену, другую жертву) оперенная пером ворона стрела, тем лучше.
Хуже всего русалкам, то бишь мне. Поскольку человеческие отпрыски знают лишь слова "заброшенный", "дом", "пусто", то, соответственно, лишь ими и руководствуются в поисках вышеупомянутых мест. Это удручает, поскольку не только вервольфам кушать-то хочется. Хотя, они-то по сути всего лишь животные с подавляемым человеческим умом, так что их можно отмести. Но все равно обидно - плаваешь себе как в стеклянном саду - все видно, все слышно, есть хочется, еда есть, а нет.
Фигня в том, что мой р-р-р-резер-р-р-рвуар-р-р-р-р находится под мостом, по которому почти ежечасно топают двуногие, ищущие приключений в проклятом доме Иссайда Великолепного 1956 г.. Они разве что не купаются в моей воде - в нее летит все, начиная от недогрызенных яблок до письм с любовными признаниями (ну не мог я удержаться от любопытства, прочел парочку). Последнее самое популярное и частосбрасываемое, ибо у детенышей людей свои представления о романтике. Они то бьются насмерть, то о слиянии спорят: кто, как, в какой позе.. Чаще всего это критика какой-нибудь Джульетты, Мэри, Саманты, которые "*************", или Стена, Джона и Криса: "****************". Вроде все.
 
Но потом случилось то, что сломало все мои убеждения по поводу этих мелких соплей.


С три месяца назад, когда я еще намывал хвост в одном из притоков озера, далекого от места, в котором я нахожусь сейчас, вечером, в день летнего солнцестояния, в мою воду кувыркнулось длинноволосое недоразумение в каком-то мешке. Как я потом понял, оно само спрыгнуло с моста. Зачем? Не все сразу.

Я вытащил "это" (даже не думайте, что я сделал это из добрых побуждений!) на берег, пристроившись рядом на огромном теплом камне. Мое сиденье плавно прогревало мой хвост так, что я почти устремился в нирвану, совсем забыв про горе-утопленника. Когда я наконец про него вспомнил, то он вскочил на ноги, удивленно смотря на меня, словно увидел Кракена. Я открыл глаза - передо мной стоял двуногий, нескладный, угловатый, мокрый и весьма странный. Странным он мне показался потому, что я считал, что все сопляки абсолютно одинаковые, как крабы или улитки. Но этот не походил ни на кого из тех, кого я видел прежде - хаотично отросшие как лианы волосы цвета старых песчаных водорослей, разные глаза - серо-карий и бело-голубой, кожа как из лунного света и одежда, представлявшая собой балахон и синие рванные "джансы" (или как их там?) и потрепанные тапки на когда-то белой подошве. Все это великолепие стояло и пялилось на меня, медленно раскрывая глаза шире и шире. Я разомлел и окончательно расслабился - как выяснилось потом - зря."Это" совершенно бесшумно швырнуло в меня камень (где только нашел?), прилетевший мне в запястье левой руки и рассекший боковой плавник. Больно было очень. Даже так: ОЧЕНЬ БОЛЬНО! Я соскользнул с "пролива в нирвану" и с "бульк" ушел под воду, громко шипя. Я не хотел показывать этой дохлой медузе, что мне больно - быстро вынырнул и утащил неожиданно обмякшее тело под воду, намереваясь утопить. Но нет - левая рука почти онемела, кровь струилась из разорванного плавника фиолетовыми нитями - они растворялись в воде за мгновенья, не больше. Я снова вынырнул, забыв на время про него, осторожно расправляя пальцами плавник, чтобы оценить масштабы катастрофы. Хорошего было предостаточно, мышцы остались целы, но из-за разрыва я не мог даже коснуться плеча - так больно было. У меня было ощущение, что мне вогнали в плавник раскаленный прут.
Я инстинктивно отплыл чуть подальше от злополучного камня, зло шипя на выбиравшегося из воды человечка. Он устало шагнул на чистый сероватый песок и снова уставился на меня - я оскалился во все сорок с лишним зубов и отвернулся, бережно баюкая пораненную руку. Боль не шла дальше, но  полностью парализовала руку - я раздраженно зашипел и поплыл в сторону логова, чтобы наложить на разрыв красную траву. Эти четыре пучка я хранил еще с мягкого хвоста - они были чрезвычайно редки и невероятно полезны.
Когда я показал голову из укрытия, то этот ненормальный все еще стоял на песке, как-то... жалостливо смотря на меня побитой ящерицой. Я снова зашипел на него, но видимо не слишком устрашающе - он осторожно шел ко мне, тянув свои клешни к моей траве. Я замахнулся на него здоровой рукой, но по привычке попытался дернуть левой - боль снова обожгла мне конечность.
Я не удержал грудного стона и яростно хлестнул хвостом по воде, обдав брызгами всю его сутулую фигуру. Он закрылся рукой, продолжая идти ко мне, пугающе медленно переставляя ласты по песку и слегка шатаясь из стороны в сторону. Я смотрел на него и больше не чувствовал ничего, кроме жгучей боли, все разгорающейся все сильнее. Он присел на корточки около самой воды, смотря на мою руку и сжимая что-то в клешнях. Я не знал, что это - лезвие, отравленная игла или еще что-то.
Он несмело поманил меня пальцами - со стороны, наверное, это выглядело как сценка приручения детеныша крокодила, но мне было почти все равно. Я неотрывно смотрел на предмет, зажатый в его левой (или правой) руке. Он вдруг перехватил мой взгляд и протянул вторую руку, разжимая пальцы - в них оказалась неизвестная мне бутылочка с зеленой жидкостью внутри. Она не переливалась - очевидно, была очень густой.
Он снова поманил меня - я осторожно, дабы не потревожить плавник, на пару взмахом подплыл к нему. Он склонился ко мне - протянул бы руку, вонзил бы мне в грудь нож, будь у него таковой. Я еще немного подплыл - он нерешительно протянул сво клешню к моей руке, указывая пальцем на свою склянку. Я внимательно посмотрел на него.
"Ну, удиви меня." И подплыл совсем близко.
Он передвинулся ко мне, настороженно всматриваясь в плавник - тот уже бледнел, теряя свой чудесный розовый окрас, и открыв склянку, капнул немного прямо на рану. Я закрыл глаза - резко захотелось умереть и больше не чувствовать ни-че-го. Я чувствовал, как капелька попала на самый верх разрыва, чувствовал, как она просочилась внутрь и как растворилась в моей крови.
И вдруг в  руке словно что-то ожило - онемение сходило на нет, кровь снова приобрела благородный фиолетовый цвет, а разрыв на глазах затягивался новой тонкой, полупрозрачной чешуей. Я удивленно посмотрел на него - он на меня. С минуту мы молчали, потом я растерянно стал отплывать от берега. Он поднялся с песка и тонко спросил:

- Эй! Я Мино. А как тебя зовут?

Я не ответил, пребывая в остолбенении.

Он окинул меня взглядом, и уже было развернулся, как ко мне вернулся язык.

- Спасибо. - смог выдавить из себя я.

Он резко обернулся, словно его хлестнули бичом.

- Пожалуйста. - промямлил он, и снова вернулся к воде. Едва он раскрыл рот, я перебил его:

- Сильвестр. Сильвестр Фиолетовый Зуб.

- Красивое имя. - застенчиво мяукнул он, садясь на песок и обхватывая клешням колени.