Глава 16. Дорога в Ад

Только на пятые сутки после событий на Сухом болоте, прекратилось в небе раздаваться эхо далеких громов. Придавали ли в деревне Кощьи Нави этому хоть какое-то значение, Илья не интересовался. Хотя, может быть этот гром, и вовсе не связан с криками боли демона от ударов Ангела крестом по голове его, а всего лишь, от грома, звучавшего в соседнем районе.

Может и так: в деревне давно уже не работали не радио, ни телевизор, чтобы узнать хоть о каких-то событиях, происходящих в мире, в стране, в области, в конце концов, как и не было возможности у людей пробраться, через просевшую зимнюю дорогу в болотах в близлежащие села, районный центр. Опять началась островная жизнь для селян Кощьих Навей.

Больше всех это бесило губернатора. По его словам, он никого даже не предупредил из группы Правительства области, с которой прибыл в Советский район с рабочим визитом,  о своей ночной «вылазке» в Кощьи Нави на спектакль – рождения Кощея Бессмертного. А потому, что стеснялся, как-то неудобно было ему рассказывать родным и знакомым, чтобы не посчитали его на старости с ума сошедшим, что он верит Касьяну, то есть прокурору Демидову Юрию Юрьевичу в сверхъестественные силы, которые появятся ночью, во время его молитвы на Сухом болоте в Кощьих Навях.

Да и сам в это сильно не верил, но, все-таки сдался уговорам местных олигархов - Горынова Юрия Петровича, главы администрации района, и его заместителя, бывшего директора совхоза в Кощьих Навях Михаила Федосеевича  Одинцова. Тем более, обещали, что он такое увидит там необычное действо, которое по силам сделать только в мультфильмах или в кино. Но это произойдет на самом деле, после которого он сможет даже получить то, что человеку, хоть бы каких рангов он не был, и какими богатствами не обладал бы – невозможно. Это несколько удивило губернатора, как и та мысль, что все же к утру он вернется в райцентр, и это никак не скажется на первом вечернем заседании с администрацией района, да районными депутатами думы. Значит и отдохнуть после ночных бдений у него время будет.

Но вот уже пятые сутки сидел губернатор в Кощьих Навях, и неизвестно, знал ли кто-то из муниципалитета района, что он с Касьяном выехал сюда. Наряд ли, Касьян был в отпуске, и о своих увлечениях черной магией мало кому рассказывал, как и о празднике, который якобы он затеял в Кощьих Навях, в честь приезда в их район губернатора.  Любит он секретничать, по-прокурорски!

Но то, что произошло в действительности на Сухом болоте, на глазах губернатора, как и обещал Касьян, было очень страшным и необычным. Да, видел он, как из-под земли, в самом центре болота, начало подниматься что-то огромное и черное, чернее ночи. Лучи прожекторов, направленные на него, тут же поглощались этим огромным, растущим ввысь, демоном, из очей которого во все стороны били зеленые молнии. И, когда демон поднял свои руки, закрыв ими луну и звезды, то, то, что происходило на Болоте, можно было рассмотреть только за счет десятков огромных костров, раскиданных в разных сторонах и прожекторов. У главного костра начали кружить в хороводе страшилы, подпевавшие молитвам в честь демона-Кощея, которые громко, через мегафон с десятками усилителей, расставленных по сторонам, кричал Касьян.

Одна из молний демона ударилась о черное пятно, приближавшееся, как птица к трибунам, и произошла такая яркая вспышка, что ослепила всех. Люди с испугу начали орать, кричать, мычать, пищать, а вместе с ними и Иван Иванович, потерявший от увиденного дар речи. Губернатор уже не мог управлять собою, как и дрожащими ногами, и руками, и, что-то пища, что есть мочи, проталкиваясь через кричащую толпу, бежал с трибуны назад, в лес.

.
Вот и сейчас он до сих пор не мог прийти в себя от тех видений, произошедших на Сухом болоте. И больше всего он боялся сна, даже временной дремы, охватывающей его и без того не только физически, но и психологически уставшее тело, сознание. И пусть даже эта дрема была секундной, но и в этот момент к нему приходило то, что он не смог досмотреть там. Такая страшная нечисть его окружала, что кровь в жилах стыла. И ладно бы снились только демоны с чертями, сороконожками да слизнями, молними с пожарами, а через две ночи начали происходить какие-то, как наяву, судилища над ним.

То новый Президент, который вот-вот будет избран, вместе с людьми в строгих черных костюмах осматривают в его доме картинную галерею, собранную Семеновым за счет строительства моста, через реку и виадука в областном центре. Вернее, фирмы, которая предложила ему огромную цену, превышающую в два с половиной раза из запланированных средств, выделенных на строительство моста и виадука. И он, губернатор Иван Иванович Семенов, подписав все необходимые для этого документы, получил за это хорошую мзду от победившей в конкурсе фирмы.

А что было делать, если эта его мечта, мальчишки, собиравшего марки с картинами Ван Гога, Айвазовского, Шагала, Рубенса, Ван Дейка, Халса, Рембрандта, Вермера, Иорданса, теперь перевоплотился от марок к холстам настоящих картин, написанных кистью этих художников.

А вчера, и вообще приснился суд над ним, за то, что он построил себе дом на Канарах. Правда не он его строил, а – жена, за счет того, что закрыла в области две крупнейшие фермы по выращиванию лис, соболей…, и еще там чего-то. Нет, Иван Иванович, за ее деятельностью не следил, некогда, пушной бизнес – это ее прерогатива, как и поставки шуб из Турции, Италии, Греции.

Он старался не вникать в ее дела, тем более торговые. Вот и сейчас, выслушав жалобы местного фермера Колосова, которому запретили на землях Кощьих Навей выращивать гречиху, картофель, свеклу, он понимал, что это, ничто иное, как дела его любимой женушки, Светланы Федоровны. Но, он сделал очень удивленное лицо, выслушав Колосова, и заверил его, что обязательно разберется в этом деле и наведет в области порядок.

Хорошо Одинцов пока молчал, слышавший эти претензии фермера. Хотя, куда ему деваться, ведь сам он является помощником его жены, помещик чертов. Только бы молчал, а то, действительно, если место Президента займет тот самый выдвиженец нынешнего президента, то с многих плеч в его администрации головы полетят, с грустью подумал Иван Иванович. Тогда и этот сон вполне может стать пророческим и его накажут, конечно, не так, как во сне: не наденут лямку, чтобы он через болото тащил на себе трактор, как репинские «Бурлаки на Волге», через земли, в которых копошатся черви с многоножками.

 Губернатор передернулся от этой мысли. Посмотрел на часы: 16-30, но ему так с самого утра никто и не предложил из хозяев дома пообедать. Он вышел во двор. Шел мокрый снег, куча навоза, которую утром попросила его переложить в повозку местная фермерша, так и осталась на своем месте с воткнутыми в нее вилами. Дверь дома Анны Павловны была также закрыта на замок.

«Хоть бы поесть оставила, - подумал со злостью про себя Семенов. – Ну, ничего, вернусь, тогда и поговорим с вами о том, как вы здесь издевались надо мною! Тогда я уж вообще раздавлю вас, как червя».

…Сумерки спускались на Кощьи Нави, у губернатора прихватил желудок, да так больно, что хотелось по-волчьи выть на всю округу. И как назло в кармане у него, как всегда, не было ни одной обезболивающей таблетки, все полагался он на свою медсестру, которую всегда брал с собою в командировки.

Скрипнувшую калитку он услышал хорошо, выскочил из времянки навстречу хозяйке, и еле сдерживая боль, крикнул:

- Вызовите врача! Быстро, у меня язва желудка! Бегом!

- Ишь, раскричался тут! - словно молотом по голове получил ответный удар он от фермерши. – Нет у нас такой, как и больницы с поликлиниками разными, здравпунктами и фельдшерскими. Даже в школе, понимаешь, губернатор называется!

- Я не вру, мне больно, бегом за врачом!

- Сам беги! – взорвалась фермерша и поставила руки в боки. – Загнал нас в быдло, а теперь ему подавай царский трон с санаториями разными! Ишь, какой! А чего навоз не загрузил, просила же? Значит и жрать не заработал, спи на голодный желудок, губернатор, - и с силою захлопнула за собою дверь.

Иван Иваныч, еле сдерживаясь, чтобы не завыть от боли, застучал в ее дверь и крикнул:

- Дай но-шпы хоть, Анна.
Но в ответ, даже занавеска на окне не дернулась, а, наоборот, в доме погас свет.

- У-у-у! – застонал Семенов, и выскочил со двора ненавистной ему фермерши, и пошел в деревню, мыча от боли. Через какое-то время остановился, и, корчась от боли, присел, и только теперь он почувствовал, что находится в глубокой и холодной луже.

Встал, осмотрелся по сторонам, но ничего не смог рассмотреть в черной ночи, ни дороги, ни домов крестьянских, только по лаю собак определял, где расположены сельские дома. Но двинуться с того места, где стоял, уже сил не хватало, грязь, как смола, держала его ноги. Попытался вытащить их, но не удержался и, потеряв равновесие, с размаху шмякнулся в лужу. И если бы не трактор, ползущий с грохотом по этой дороге, высветивший своей единственной фарой его копошащее в луже тело, то утонул бы Семенов тут, иль был бы раздавлен его гусеницами.

 - Эй, кто тут? - еле расслышал Иван Иванович голос тракториста. – Вот нужно же вам здесь по нашим канавам лазить, - сказал кто-то под ухо Семенову, вытаскивая его из лужи.   

- 2 –

  -  Проходите, пожалуйста, сюда, - Колосов открыл дверь в отделение милиции, так прочитал на старой потрескавшейся вывеске у порога Семенов, и невольно почувствовал дрожь в коленях.

- Я, я, - сторонясь, с дрожью в голосе, начал шептать Иван Иванович, - я…

- Да не переживайте, это единственная у нас сегодня власть в деревне.
В кабинете было сумрачно, к нему спиною у окна стоял человек в гражданской одежде.

- С кем я говорю! – громко спросил Семенов.

И, когда, человек, стоявший к нему спиной, повернулся, то то, что увидел Иван Иванович, его от неожиданности потрясло, настолько тот человек был истощенным, больше похожим на скелета в одежде, чем на милиционера.

- А, вы? - тяжело вздохнув и, натянуто улыбнувшись гостю, спросил хозяин кабинета.

- Семенов Иван Иванович.

- Так с кем я говорю? – теперь в его голосе что-то хрустнуло, он стал хриплым, сухим.

- Извините, Иван Иванович, хотелось бы верить, что вы именно тот, за которого себя выдаете, грубо говоря, - с какой-то непонятной натяжкой в голосе просипел хозяин кабинета. – Вы, извините, не представился, я сержант, бывший, участковый отделения милиции, бывший, села Кощьи Нави Петр Аркадьевич Андреев, - тяжело вздохнул ответил он. - Присаживайтесь.

- Вы знаете, с кем говорите, сержант!? – громко, выставив вперед грудь и, сделав несколько властных шагов к Андрееву, пытаясь тем самым показать себя хозяином, и поставить тем самым на место участкового, начал Семенов.
Участковый поднял голову, посмотрел в глаза Семенову, и, морщась, видно от боли, сделал несколько шагов навстречу гостю, подтягивая за собой правую ногу:

- Вы, не нервничайте, никому, грубо говоря, это сейчас на пользу не пойдет. А кто Вы, вот я поподробнее об этом и хотел поговорить с вами, - и Петр Аркадьевич еще раз пригласил рукой присаживаться гостя на стул, стоящий у стола.

- Да, вы знаете! – сорвался Иван Иванович, и вытаращив глаза на бывшего милиционера замолчал.

Но участковый, видно, был готов к такому началу разговора, и сделал вид, что не расслышал гостя.

- А вы докажите, что вы, именно, и есть Иван Иванович Семенов, губернатор нашей области, - и пристукнув пальцами по столу, - тихо сказал, предъявите-ка, документы.

- Да я…!

- Вы, вы, Иван Иванович, документы прошу.

- Нет у меня с собою никаких документов. Да, вы знаете, с кем вы сейчас говорите!

- Вон та дверь, грубо говоря, - перебил Семенова участковый, - в комнату для задержанных лиц. Если хотите туда, то, пожалуйста, а если хотите мне рассказать, кто вы такой, зачем сюда приехали, что вы делали на Сухом болоте, где гражданин Демидов Юрий Юрьевич, прокурор района провел несанкционированное, - участковый надавил ударением на последний слог, - мероприятие, в котором погибли очень многие люди. И я еще не понял, «губернатор» - это ваша должность, или вы обманываете, представляясь именем этого глубокоуважаемого не только в области, а, надеюсь, и в России, человека! - и снова Петр Аркадьевич поставил ударение на последнем слоге.

Этот поворот событий, словно ударил под коленки Ивана Ивановича, и он, еще несколько секунд назад пытавшийся своим видом и гонором показать из себя хозяина, вдруг осунулся, и с дрожью в голосе, всхлипывая сел на стул и уперся локтями в стол.

- Вы поймите меня, как вас, извините? – всхлипнув, сказал Семенов.

- Петр Аркадьевич.

- Так вот, Петр Аркадьевич, я действительно тот самый Иван Иванович Семенов, прибывший вчера в ваш райцентр с рабочим визитом, чтобы посмотреть, как выполняются администрацией решения Правительства нашей области по развитию ЖКХ, кооперации, как расходуются бюджетные средства. И Горынов Юрий Петрович, глава администрации вашего района, уговорили меня с прокурором Демидовым Юрием Юрьевичем прибыть сюда на театрализованное языческое празднество, в день рождения Касьяна, то есть Кощея.

- Извините, - приложил руку к сердцу Семенов, - я даже не ожидал, что так все здесь закончится. Я, по-честному говоря, так и не понял, как он смог, за счет чего поднять этого демона на такую высоту и от него полетят черные молнии. Да, я слышал о них, но разве может сам человек их изготовить. А напротив демона, он поднял великана монаха, который противостоял демону. Вы представляете! Вы же, надеюсь, сами видели. Это же великое совершенство! Да, я слышал, что Касьян, то есть, извините, Демидов, обладает каким-то даром. Ну, там черной магией, или, какой-то силы гипнозом, или всем этим вместе.

- То есть, вы, грубо говоря, были просто приглашены сюда, Иван Иванович? А как вы добрались на Сухое болото, чем? – постукивая карандашом по столу, спросил Петр Аркадьевич.

- На джипе. Но он километров за двадцать отсюда сел, и нас довезли сюда на гусеничном вездеходе, и протащили сюда за собой этот джип. Я не раз ругал себя, что согласился выехать в этот район так. Нужно было заказать вертолет хотя бы, - голос у губернатора снизился до шепота.

- То есть, в администрации района, грубо говоря, знают, что вы находитесь здесь?

- Пожалуй, нет, - замотал головой Семенов.

- И, грубо говоря, из вашей рабочей группы тоже никто не знает, что вы здесь?

- Да вы знаете, Петр, э-э…

- Аркадьевич.

- Да, Петр Аркадьевич, никто. Демидов Юрий Юрьевич, зная, что я имею свою картинную галерею, пригласил меня к себе, и показал свой музей язычества, демонологии. Я был, просто шокирован тем, что увидел там. Вы знаете, как-то в своей студенческой молодости я побывал в каунасском музее чертей. Но то, что я увидел у него, это меня просто шокировало. Демон Кощей, вылитый из металла, как живой, его глаза, будто, наблюдают за каждым вашим движением, страх какой. А Велес! А Лико, а ад! Ой, я был настолько сильно покорен его талантом, что сразу же согласился побывать в Кощьих Навях, на Сухом болоте. Так неужели, то, что я видел тогда, все было живым? И демон, и монах-великан?

- Сам, грубо говоря, тоже так подумал, - вздохнул Петр Аркадьевич. – Но, может, это вы попали, как и многие из нас, грубо говоря, под его гипноз.

- Не знаю, - после некоторого молчания продолжил участковый, - как и на чем доставить вас в район. Здесь у нас, грубо говоря, не только безвластие создалось, а, грубо говоря, целая анархия с крепостническим правом, дорогой Иван Иванович, – начал сильнее постукивать карандашом по столу Петр Аркадьевич. – Грубо говоря, я даже не понимаю, что начинает в России происходить. Все, грубо говоря, построено на развале. Все! Заводы, фабрики закрыты, совхозы развалены, школы, детские сады – закрываются. Куда же вы смотрите со своим Правительством, грубо говоря, Иван Иванович?

Услышав это Семенов вскочил со стула, но сколько он не пытался выказать недовольство мыслями бывшего участкового, но мим лица его больше напоминал клоуна, глупца, пытающегося показать из себя умного:

- Да вы знаете! – вскрикнул губернатор, но тут же схватился за живот, и с исказившимся лицом от боли, сел на место и замычал, - ух, как больно.

- Вот, грубо говоря, так и есть, - словно соглашаясь с ним прошептал участковый.
– И нам все живущим тут, так же кажется. Еще десять лет назад мы были сильным развивающимся хозяйством, первый секретарь обкома коммунистической партии, - Петр Аркадьевич многозначительно посмотрел на Ивана Ивановича, - то есть вы, грубо говоря, да(?), об этом нам так говорили?

Семенов закивал головой.

- …Говорили, грубо говоря, о нашем светлом будущем, что в 1993 году, у нас будет построена дорога, которая свяжет нашу деревню, грубо говоря, с райцентром. Так? Но, как видите, даже, когда вас избирали в губернаторы, и вы сказали, что первым делом, вы построите дорогу, чтобы мы жили хорошо. Так? А не были аппендицитным отростком, грубо говоря, который отрезают. Так? Но все осталось по-старому. И так как мы «аппендицитный отросток», грубо говоря, то мэр Советского района нас по-тихому отрезал от всех социальных подпиток, грубо говоря. Так? Так! Включая медицину, водоочистные сооружения, - второй палец заложил на своей ладони Петр Аркадьевич. И, не сводя глаз с губернатора, продолжил, - отключили связь, потом, грубо говоря, задушили наше сельскохозяйственное производство. Да, да, оставив людей, грубо говоря, без денег, грубо говоря, для проживания. Всего нас лишили.

- Так, – сразу же забыв о боли в желудке, вскочил со стула Иван Иванович.   

- И той дороги, грубо говоря, нет, - исподлобья смотрел на губернатора скелет. - Лес начал воровать Одинцов, наш бывший, грубо говоря, директор совхоза, а значит, грубо говоря, и Горынов, под чьей властью то, грубо говоря, находится. И поэтому дорогу уничтожили, есть у них какая-то своя дорога, не знаем. Но, как видели, весна пришла, и наша лесная дорога месяца полтора-два будет непроходимой.

- Так ничего, выделите мне человека, я и ногами ее пройду.

- Вы, Иван Иванович, или как вас там, грубо говоря, я еще не разобрался. Может это вы с прокурором нашего района бочки с порохом привезли на Сухое болото, и устроили этот, грубо говоря, фейерверк, из-за которого, грубо говоря, погибли люди.

- Опять двадцать пять. Что вы имеет ввиду? – перейдя на фальцет закричал Иван Иванович.

- А вы, грубо говоря, не кричите, так как еще не доказано, грубо говоря, кто вы такой на самом деле.

- Но вы же сами признали во мне бывшего первого секретаря обкома партии!

- Нет сейчас, грубо говоря, такой должности вроде бы, - поднялся Петр Аркадьевич.
– Или есть?

- Да как вы смеете?! Перед вами стоит губернатор…

- …И убийца, грубо говоря, - тихо закончил тираду Семенова Петр Аркадьевич. И нагнувшись, выложил из тумбочки толстую папку, и, не развязывая ее тесемки, потряс ею перед лицом Ивана Ивановича. – Все жители Кощьих Навей подтверждают именно это, уважаемый, грубо говоря, губернатор. Но пока с другими свидетелями произошедшего, грубо говоря, я не имею права вас сводить. Нужно, грубо говоря, подождать лета, когда дороги подсохнут, вот тогда и передадим все следственные документы в прокуратуру города, но лучше (!), в конституционный суд, Иван Иванович, вместе с вами.

Семенов, не ожидавший такого поворота событий, плюхнулся на стул:

- Вы понимаете против кого вы подняли руку? - прищурившись, смотрит он на участкового. – Вы понимаете? – и со всего маху хлопнул рукой по столу. – Да я вас всех раздавлю, вы понимаете? 

- Ну что ж, Александр Дмитриевич! – Петр Аркадьевич посмотрел за спину губернатора, - вы, грубо говоря, стали сейчас свидетелем того, что сейчас, грубо говоря, этот человек, признающий себя Иваном Ивановичем Семеновым, губернатором нашей области, говорил и ударил меня по лицу.

- Я? – ошарашенный от произошедшего вскочил Семенов.

- Да, да, - сказал Колосов, - и еще пугал вас, и сказал, что он всех жителей Кощьих Навей посадит в тюрьму. То есть, нет, уничтожит, все это я слышал, как и фермеры наши сидящие тут же…

Иван Иванович, понявший, к чему идет этот разговор, с испугом осмотрелся по сторонам – никого не было кроме фермера, о котором он и позабыл, и участкового.

- Ну что ж, сейчас все это задокументируем, - сказал Петр Аркадьевич и, положив на стол несколько листов, посмотрел на фермера, - Александр Дмитриевич, грубо говоря, а вы проводите этого гражданина в комнату для задержанных.

- Да, да, а потом вот, - сказал Колосов, - возьмите, Петр Аркадьевич, признание Михаила Федосеевича Одинцова, - и положил перед ним на столе стопку бумаг, исписанных размашистым почерком, - и разберитесь.

- О чем это? - утихомирив свой пыл, спросил Семенов.

- Да, грубо говоря, обо всем, - рассматривая листы, сказал Петр Аркадьевич. – Обо всем, Иван Иванович. О том, как землю воровал у нас, как, грубо говоря, дорогу строил в райцентр, которой до сих пор нет, как, грубо говоря, обирал нас за землю, которая ему не может даже и, грубо говоря, принадлежать. За все! - вздохнул Петр Аркадьевич. – За все! Здесь вот смотрю, - участковый прищурился, рассматривая записи, - даже о том, кто, грубо говоря, командовал ему из области. Да-да, из области! Чтобы, грубо говоря, ни какие зерновые культуры, - поднял указательный палец вверх участковый, - вот как, не садили на своих полях наши, грубо говоря, совхозные кооператоры. О(!), и овощи тоже - картофель с морковью, и капустой, грубо говоря, в том числе. Вот как, грубо говоря. Это, похоже, грубо говоря, ваша однофамилица командовала ему, или, грубо говоря... – посмотрел из-под бровей на губернатора.

- Дайте-ка сюда этот наговор мне! – пошел на пролом Иван Иванович.
Но стальная рука Колосова удержала его за плечо, развернула на сто восемьдесят градусов и толкнула в комнату для задержанных лиц.   

- Вы, Александр Дмитриевич, в какую сторону? - закрывая дверь за Семеновым, спросил Колосов - А я к алтарнику, так что, грубо говоря, составлю вам компанию. Подбросите? - услышал отрывки разговора Семенов и дверь захлопнулась.

Иван  Иванович постоял еще у двери, но понял, что в кабинете участкового больше никого не осталось, сел на нары и задумался.

- 3 –

В комнате темно. Это, скорее всего из-за контраста – сумрака и горящих свеч у алтаря с иконами. И только сейчас Михаил Федосеевич Одинцов заметил спину человека, стоящего на коленях перед иконой и о чем-то молившегося. Рассмотрел тонкую полоску света, падающего через створку окна.

Где он сейчас находится, Одинцов догадался сразу, в своем старом доме, в котором жил до женитьбы. Косяк из «скрученной» осиновой доски, так и остался топорщиться вверху, и некому его срезать или забить. На потолке потрескались все доски, рассохлись. А вот печка преобразилась, видно кем-то перебрана и стала прямоугольной формы. Кирпичную кладку, закрывающую дымовую трубу, тоже переложили, она стала овальной, а была при нем квадратной. Вот этими руками сложил ее, подумал Михаил, а вот рук поднять, чтобы посмотреть на них, не смог. Не чувствовал и ног, как ничего у него и не было кроме глаз. 

Холод прошел по лбу, быстрее задышал, но это был не сон. Капля пота, скатившая с бровей, попала в глаз и защипала, но вытереть их руками не мог, как и поерзаться на топчане.

Этого еще не хватало, неужели паралич?

- Человек, - позвал Михаил и прислушался к голосу. – Человек?
Но тот, молящийся у алтаря не слышал его. Его слов тоже расслышать было невозможно. Ну, ничего, сейчас только бы напрячься и…

Круги пошли в глазах, красные, с маленького, до огромного и, лопаются. Черные круги до таких размеров, как красные, не вырастают, и синие – тоже, лопаются раньше. И крутить начинает что-то в животе, да так больно! Что это? Кто это? Михаил видит перед собою огромный костер и висящий над ним чан, а в нем что-то кипит, булькает. И стоит кто-то над ним, лохматый, с рогами на голове, то ли бычьими, то ли бараньими, не разберешь.

Дух захватило у Михаила, увидевшего, как это чудовище поворачивает в его сторону свою голову, со страшной ощеренной зубами пастью, с клыками, торчащими из нее. Кто это? И из глаз его искры сыпятся, и дух стоит кругом вонючий, как от тухлого мяса. Но осталось это страшилище у чана, не двинулось к нему, и огромной поварешкой кого-то вдавливает в чан с кипящей жидкостью. Кого?
Когда увидел Михаил, что в чане сидят и хотят вылезти из него сам Горынов Юрий Петрович с прокурором, ужаснулся.

- Спасите нас! – только сейчас он услышал их вопли. – Спасите.

А Страшило, вытащив за чуб Горынова из чана, оторвал от него руку, и бросило его тело назад, а руку, сгибающуюся в локтях, как живую, он кусает своими огромными зубами, и стягивает с костей мясо. Но видно, не понравилось оно ему, и громко фыркнув, с размаху бросает ее назад, в чан кипящий.

Повернулся к Михаилу, скорчил гримасу на своей заросшей морде, и, подтирая когтистой лапой свой пятак, громко, аж уши заложило, чихнул. И, оскалив свои зубы с клыками, смотрит на Одинцова, и громко принюхивается.

Смотрит Михаил на свои руки, а по ним черви белые и красные ползают, опарыши с слизняками. А ноги еще страшнее, кости оголились, мясо на ступнях почернело, и его едят опарыши с червями, сороконожками и слизнями, и какая вонь от его тела идет. Начал задыхаться Михаил от вони, и, слышит, кто-то шепчет ему сзади:

- В ад твоя дорога, больше некуда.

Кто это сказал, и обернуться Одинцов не может, чтобы посмотреть, а голос такой знакомый. Неужели его бабка? Хорошо помнит ее Михаил, как пришла она из тюрьмы, приехала в их деревню, а жители сторонятся ее. Много она, видно, горя людям принесла. Дед с соседнего двора сказал, что она мужа зарубила топором из-за ревности к нему. А что это такое, ревность, Михаил тогда еще был мальцом, и толком в этом не разбирался. Как, и что такое зарубить человека. Ну, видел, как отец курицу вынесет во двор, на бревно ее шею положит, да топором по шее – швак, и все. Побьется она крылами в кастрюле и затихнет. «Все, успокоилась», - мать говорила, да начинала ее ощипывать от перьев.

Так видно и бабка деда принесла, на бревно положила и отрубила ему голову, а потом бросила его в кастрюлю, он там побился и затих.

…Взяло страшило топор, и поглаживает его острием по своей черной ладони. И от этого такой неприятный звук идет, словно, напильником по чугуну ерзает. Дрожь охватила Михаила, чувствует он, что вот-вот это страшилище пойдет к нему и положит его на плаху и отрубит гниющие части тела у него…

- Говорили тебе, что за убийства свои ответишь, - шепчет ему в ухо бабка. Оглянулся Михаил, и закричал от страха, увидев, что его бабку в мясорубку огромную кладут, и начинают ее прокручивать в ней. А бабка от боли кричит, и слезы кровавые идут из ее глаз, а из мясорубки фарш ползет и обваливается в миску.
- И тебя такое ждет, - кричит ему бабка.

- За что? – кричит от страха Михаил.

- А ты вспомни, вспомни, - говорят маленькие страшилы-чертенята, стоящие рядом с Одинцовым, и тыкают в него пальцем, говоря огромному страшиле, что они тоже кушать хотят.

Смотрит Михаил на фарш, падающий в миску, и глазам своим поверить не может, он снова превращается в его бабку, которую Страшило берет за волосы, и кладет заново в мясорубку…

- Папа, - слышит он, - пожарь мне его язык, я очень кушать хочу.
Обернулся Михаил, а это чертененок тыкает в него вилкой острой.

- А ты вспомни, за что тебя в ад послали? – от боли визжит бабка…

…И увидел Михаил себя, стоящего перед старым дедом, лежащим и плачущим от безысходности своей в грязи. А Михаил, оскалив зубы, топчет его лицо в грязи, топчет и топчет, чтобы побыстрее задохнулся тот.

- Так он же старик совсем, зачем ему дом в городе нужен? – в истерике закричал своей бабке Одинцов.
Но у той уже глаза вылезли из глазниц, язык, как убитая змея свисал из ее рта, и лицо, искаженное болью уже ничего не слышало.

- Пап, ну быстрей изжарь его язык мне, я кусать хочу, - хныкал чертенок.

- А мне сердце его! – кричал второй.

- А мне – глаз его! – кричал третий.      

- А ты вспомни, за что тебя в ад послали? – от боли визжит бабка, которую вновь засунул черт в мясорубку и начинает прокручивать…

… И увидел Михаил себя, стоящим у проруби с дружками, и толкающим в нее старуху со стариком. Но те так не хотели тонуть, и хватались своими руками за острые куски вырубленного топором льда, но не удерживались и сползали в воду, тонули...

- Да я же больше потом не убивал людей, - заходясь в истерике, кричал Михаил.

…И тут же он увидел себя барином, сидящим на корме корабля, который тянули бурлаки по берегу реки. Молодая девушка принесла к нему кувшин с медом хмельным и он, причмокивая, пробует его, восхищаясь.

…И тут же видит Михаил, что стоит перед ним приказчик, и кнутом со всей силы бьет крестьянина, который отказался работать на Одинцова.

- А ну-ка поддай ему еще хорошенько, холопу этому! - кричит Михаил, слизывая стекающую по стенке кувшина каплю меда.

- Ну что, Анисим, еще хоть каплю своего меда продашь без моего разрешения, муравьям скормлю…

- Не хочу ада, - в истерике кричит Михаил…

- 4 –

- Черная у вас болезнь, - прошептал про себя Иннокентий, – душу лечить вам нужно, - и обложил крестом скривившегося и корчившегося от боли в животе Ивана Ивановича. – Проведи его, мой сын, в хату, положи его на стол, помогу.
- Спасибо вам, батюшка, - поклонился Иннокентию Колосов. – Пойдемте, Иван Иванович, верьте ему и выздоровеете.

С трудом переставил ноги через порог Семенов, с оханьем и мычанием зашел в маленькую комнатку и, увидев, на топчане Одинцова, упал на колени перед иконою и запричитал:

- Боже, помогите мне! Боже, уберите боль в животе. Боже, прости меня за дела плохие, Боже, - и в судорогах упал боком на пол и, словно, током его било, затрясся, отплевывая пену, пошедшую изо рта.

- Пусть лежит, - остановил алтарник Александра Дмитриевича, попытавшегося поднять Семенова. – Присядь на скамью, - а сам подошел к иконе в углу, стал перед нею на колени, взял толстый молитвенник, разыскал в нем нужную страницу и начал читать.
Колосов тихонечко присел на скамью, и следит за лежащим на полу губернатором. Через минуту-другую тот успокоился, притих, будто заснул.

Долгой молитва была, но, ни одна мысль за это время, хоть чуть-чуть успокаивающая Колосова, так и не приходила ему на ум. Запрокинул он голову, уперся затылком в стену, попытался хоть как-нибудь успокоиться, но и это не получалось, а как только приходила мысль о брате, так сразу же обрывал ее, не пуская к себе. Уж столько он с ним за последнее время помучился, сколько гадостей он от него натерпелся, и откуда, спрашивается, этого тот набрался: жадности и лживости, безответственности и эгоизма, кровожадности и лицемерия. И как только эти черты характера в нем уживаются.

Уживаются? Уже пять дней прошло, как он не видел брата, и его жена не знала, куда он ушел, жив ли? Может и его та черная птица-молния убила на Сухом болоте? Больше из деревни никто так и не решился пойти на то место, даже школьники, которые никогда и ничего не боятся.

И увидел перед собою Александр покой – луг зеленый, усыпанный цветами мать-и-мачехи, одуванчиков и ромашек, подорожника и цикория. Присел он на мягкую землю, провел рукой по молодой травке, и заслушался пением жаворонка, жужжанием жуков, стрекотом кузнечиков и саранчи, писком цикад. А какой приятный аромат идет от цветов. Щекочет нос запах ромашки, склонившей свои цветочки над его лицом. Открыл глаза, и сквозь изумрудную красоту молодых стебельков травы видит раскинувшуюся над ним синюю небесную лазурь. Какая красота!

И замерцали в ней белые шарики, словно, одуванчики, кружатся вокруг него, но не рассыпаются на семена-парашютики. Присматривается к ним Александр, а это вовсе и не одуванчики, а люди. Люди? Да-да, именно люди. Бабушка с дедушкой, смешливые такие. Дед присел рядом и шепчет внуку:

- Собирайся к нам, здесь такой покой, такая радость кругом. И виноград растет, который ты вырастить до сих пор мечтаешь, а сок его медом льется в уста. А яблоки, а персики с абрикосами, а какие сладкие здесь киви с крыжовником. Только вкушай эти запахи, и наслаждайся ими, и кругом покой, птицы поют, павлины гуляют, родники журчат…

- Послушай, - присел рядом его отец. – Чист душою ты, а значит и дорога твоя сюда приведет, и детей с женою приведи к нам. Соберемся в саду и будем отдыхать, и лелеять внуков, и кататься на конях крылатых, и на качелях музыкальных. Здесь такая радость, здесь такая благодать.

Но вот что-то у матери на лице какое-то беспокойство увидел Александр.

- Что, мамочка, чего печалишься? - спросил он у нее.

- А вот, Боречка, брат твой младший, суда ждет строгого, - шепчет она. – Что ж ты, сыночек мой, не удержал братца своего от поступков злых? Что же ты не остановил его, а отпустил его, Сашенька?

Упал Александр на колени перед матерью, заплакал, и сказать ему в свою защиту нечего. Такая боль сдавила ему сердце, что и бороться с нею не пытается Александр. Опустил руки он, и соглашается с матерью в своей вине.

- Извини меня, мамочка, виноват я перед Борисом, очень сильно виноват, хотя…

И все закрутилось перед глазами Колосова, и земля со вспаханными огородами, и тракторами, ползущими по ней. Смотрит Александр, и глазам своим не верит, что вовсе это и не поле, а пустыня, по которой, как жуки, ползут тракторы без гусениц и колес, как черви. И падает кувырком Александр в это место, кишащее змеями и пауками, многоножками и червяками, пожирающими Бориса. И тянет Александр руку к Борису, кричит ему, что бы он взялся за нее, и найдет Александр силы, чтобы вытащить своего братца. Но тот не слышит его, и гусеницы со змеями выползают из его носа и рта…

Испугался за брата Александр и спрыгнул на землю кишащую насекомыми и змеями, раскидывает их ногами и руками в разные стороны, и пробивается к Борису, моля о помощи. И бросились к нему в глаза летучие мыши, но вовремя успел защититься рукою Александр от них. Вовремя. И тишина кругом…

Открыл Колосов глаза, очухался, не в аду он, а в комнате у алтарника. Свечи горят, Иннокентий так и стоит на коленях, крестится и низко кланяется головой перед иконой, до пола доставая, и читает молитву. Молитву, как песню поет.
Посмотрел Колосов на Семенова, тот лежит на спине, закрыв глаза, как и Одинцов, только лицо у того зеленое, зубы оскалившиеся, и блестят в свечном свете капли, скатывающиеся с глаз на подушку.

Что-то страшное с ним происходит, подумал, как-то холодно об этом человеке он. Видно много зла в своей жизни натворил. И неожиданно для себя перекрестился, и, прикрыв свои глаза, обратился к Богу, что много и хорошего в своей жизни сделал Одинцов. Смог остановить его, Александра, от пьянки, дал ему работу.

«Будь милостив к нему, Боже!»

Но, когда увидел он на лице Одинцова кровь, вместо слез катившуюся с его глаз, заволновался не на шутку, встал, но кто-то невидимый осадил его, шепнув:

- Не в твоих силах противостоять небесам. Только ад его душу вылечит.
Оглянулся по сторонам Александр, больше никого в келье алтарника не было.

- 5 –

Сидит Иван перед дедом своим и глаз не спускает, как он косу точит. Упер палку в землю и ведет по ее резцу камнем, туда-сюда, туда-сюда, затачивает.

И отец рядом стоит, подает вилы Ивану, и  говорит:

- Что ж ты, сынку, совсем белоруким стал, ни мозоля, ни трещинки на руках. Как же ты хлеб находишь? Воруешь? Не воруй, Иван, проклят будешь. Вон черти уже ломятся в наш дом за тобою.

Смотрит Иван за калитку, а там черти лезут и лезут на калитку, но не пускает их пока дед старый в их двор. А черти негодуют, искры из их клыков летят, молнии стрелами в сторону Ивана мечут.

Пятится назад от увиденного Иван, в дверь дома, куда зашли его отец с дедом, уцепился, а отворить ее не может.
- А ну откройте двери мне! – кричит Иван. – Я губернатор, у меня льготы есть на все. Я главный. Отворите двери!

И отворились двери, но что-то продолжает мешать Ивану зайти в дом, и не видит Иван – что не дает ему пройти. А черти уже лезут через ворота, и когти у них на руках, как вилы, и зубы у них острые, а клыки страшные, черные, длинные. Окружили его черти, и не дают шагу сделать Ивану ни в какую сторону, и рычат на него:
- Твоя дорога в ад. Собирайся, - и вилами целятся в него, вот-вот воткнут.
Закричал с испугу Иван, и бросился в дом.

- Ну что, вы пришли в себя? Как желудок, болит?
Прищурился ото сна Иван Иванович, смотрит, над ним алтарник стоит.

- Ой, батюшко, - вздохнул, успокаивая себя Семенов, - спасибо тебе, что на путь правильный поставил.

- Бог тебя простит, - шепчет в ответ старик, - коль сам к нему обратишься за помощью, - перекрестил его Иннокентий. – Есть у тебя еще время одуматься, девять заповедей соблюдая. Есть время, одумайся только.

И какую глубину в силе этих слов священника почувствовал Иван Иванович, словно, что-то вошло к нему в сознание новое, утренней свежестью, в руки - легкостью…

- Не хочу я в ад, укажи дорогу мне, - шепчет Иван Иванович, не сводя глаз с алтарника. – Батюшко…

- Если мысль такая посетила тебя, то сам путь найдешь, - еще раз перекрестил его алтарник.

- Тогда, батюшко, прошу тебя, поставь собаку передо мною, или капкан, чтобы как забуду про это, так кусали меня и, я понимал, что не туда пошел.

- Такую? - усмехнулся алтарник: и в тот же момент боль сильная в животе проснулась, тисками сердце сдавливая, что и продохнуть не может Семенов. Открывает он рот, и все равно воздуха вдохнуть в себя больше не может. – Такую?

- Да, но не так сильно, - заверещал перед священником Иван Иванович.

- Но, как освободишься, так и забудешь о том, что просишь, так как сердцем еще не
дошел до этого, - покачал головой алтарник.

- Нет, я все понял? – скривив лицо, не сводит просительных глаз с Иннокентия Иван Иванович.

- Как хочешь, - преклонив голову перед просителем, прошептал священник, - но не в моих силах останавливать вас. Дорогу в ад найти легко, а вот выбраться из нее и направиться в рай – нет.

- 6 –

Александр Дмитриевич не успел и стукнуть рукой по воротам дома кузнеца, как перед ним их открыл Демьян Демьянович:

- Что так гудишь? – спросил он у Колосова. – А чего такой грязный?

- Да сам посмотри, - посторонился Александр Дмитриевич, указывая на трактор.

- Ни…, ничего себе, - удивился кузнец, рассматривая вымазанный в глине от гусениц до крыши трактор.

- Да вот ты тому дураку спасибо скажи, - и махнул в сторону прицепа, стоящему вдали, в метрах в ста на дороге.

- Не понял?

- Да вчера повез губернатора к алтарнику, а назад возвращаюсь – нет «Беларуси».

- Так это вроде и не «Беларусь»? – тыкает Демьян в сторону гусеничного трактора.

- Ясное дело. Так вот, а дома, смотрю, нет Горынова. Жинка моя руками разводит, не видела, куда делся Петр Юрьевич. Яшка прибегает, спрашивает, кому дал на тракторе покататься, зачем так делаю, он-то общий. И тут понял я, что украли нашего «Беларусика». Ну, на семьдесят пятку сели и погнали по следам.

- И че?

- А не че!  Полез туда, где эти ё… кооператоры лес валили, да в болото угодил, что у Ручья.

- Это тот, что осина ему в рыло!

- Вот, Демьян, тебе и «осина», он въехал в горячее наше болотце по самое, как говорится, не хочу. Нет, чтобы пошел по следам их, нет, решил сократить дорожку и прямо в него. А сам знаешь, где сидит? – пытается подавить смех Колосов. – Не догадаешься?

- На крыше трактора?

- Нет.

- На дереве?

- Нет.

- На той самой кочке, что косачей по весне гоняем.

- Так как он туда добрался-то? Ведь там болото открытое.

- Сам не знаю. Ну, трактор-то нашли, кусты, что рядом разворотили, пару деревьев завалили, по ним-то и добрались к нему, зацепили его за крюк, спасибо навиду был, и вытащили.

- А с Горыном-то как?

- А ни как, Демьян, посмотрели, нет его рядом, покричали, так морду ему хотелось набить. Ну, нет человека, значит, утоп. Потыкали палкой по кругу, нет, а Яшка поссать, так сказать, пошел, и след его там, и увидел. Ну, думаем, и хер с ним. Вор, как говорил Высоцкий, должен сидеть в тюрьме. «Беларусь» не заводится, подцепили его, да оттащить не удалось, крюк лопнул.

- Ясное дело. А как прицеп зацепил-то?

- Да тросом привязали, вот и еду к тебе, за помощью, - и протянул кузнецу лопнувший посередине крюк.

- Рановато еще, не охота с утра баб наших будить. Ленка-то на сносях.

- Демьян, - развел руками Александр Дмитриевич, - так куда торопиться-то, кто здесь «Беларуся» сворует-то?

- Ясное дело, так к обеду подъезжай тогда, помогу.

- Так погоди, - смеется Колосов, - недорассказал же. Ну, смотрим, ночь опускается, разожгли костер, залезли в лапник, и дрыхнуть улеглись. У Яшки было чуть-чуть для согреву. А ночью, представляешь, меня кто-то за ногу, как саданет. Ну, думаю, все, мишка пришел. Я вскочил, смотрю, а там, у дерева, ну настоящим медведь прям, стоит и качается, да еще и похрюкивает. Я стукнул по Яшке и бегом с ним до деревни.

- Ну.

- Да не торопи. Яшка ближе живет, взяли ружье, Генку с Колькой с нашей бригады позвали, у них тоже дробовики есть, и – туда.

Приехали к тому месту на Яшкиной лошади. До самого трактора доехали, она даже не испугалась. Значит, не медведь то был, выходит. Какая коняга его запах переносит спокойно? Ну, сам знаешь.

 Так вот, показываю Яшке, где мишка стоял. Смотрим, а его следов-то вообще и нет, человечьи только, да и все равно непонятные, носок длинный, как у городских. А он в мою постель, представляешь, забрался и дрыхнет там.

- Медведь что ли?

- Да какой там медведь, сам мэр наш, в кадушку его. Мокрый, грязный, губы синие, тряска у него такая, что, думал, совсем конец мужику, а еще и в костюмчике при галстуке.

- Горынов, что ли?

- А я тебе о чем, - всплеснул руками Колосов. – Короче привели его в себя, а у него, вроде бы и совсем крыша поехала, глаза вытаращил и пятится назад в болото, как лягуха. Ну, мы ему сто грамм дали выпить, оклемался, посадили  его в бричку Яшкину, домой к себе его повез, банька у него еще не остыла, должно быть.

- Но, ты знаешь, Демьян, - не отпускает кузнеца Александр Дмитриевич, - божился, что два трактора колесных нам даст и две «сотки» гусеничные, вот. И, пару «Донов» еще, пообещал.

- Это что за такое неведомое.

- Да комбайн «Дон».

- А, - махнул рукой кузнец, - и веришь ему?

- Так мэр все-таки, как не верить.

- У-ум.

- Да без расписки я отсюда его и не отпущу-то, - перекрестился Колосов. – Он мне еще пообещал пару цистерн с соляркой заполнить, да по самой низкой цене.

-  Знаешь, - поближе подошел к Колосову Демьян, - помнишь, в школе сказку читали, про крестьянина и девять генералов, как они на остров попали? Ну, помнишь? И тот их кормил там, обстирывал и тому подобное. Вот, так и здесь все может повториться. Что-то на наш остров, после той кутерьмы на Сухом болоте, одни генералы попались, заметь, Сашка. Губернатор, мэр района и наш бывший директор совхоза. Вот как.

- Стой, стой, - поднял руку Колосов, - а еще шесть бичей нашли, которых Касьян привез сюда.

- Бичей.

- Ну не столько бичей, а тех, кто в ИВС в милиции сидели, пьянь разную, да другую шушеру. Им Касьян обещал после этого свободу, да по бутылке водки дать.

- А-а, - задумался Демьян. – Значит, вот как дело складывалось.

- Так, наш Андреев уже с ними всеми беседу вел, записал их показания, те расписались, - как бы, не понимая кузнеца, начал Колосов.

- Да не об этом я, Александр Дмитриевич. Сегодня, какое число? Вот, 27 марта, а там все произошло с 14-го на 15 марта. Так?

- Нет, с 13-го по 14-е марта, - поправил кузнеца Колосов.

- А сегодня 27 марта. Так?

- Ты это о чем, Демьяныч, - округлил глаза Колосов.

- Ну, сам посчитай, с тех пор прошло две недели. Вот! Если они бичей, то есть, арестантов их городского КПЗ или, как там его называют, изолятора временного содержания брали, то в каких-то документах расписывались, куда их везут, так? Вот, осина тебе в рыло, вот что прицепилась, - усмехнулся Демьян. - Так вот, значит, начальник ИВС и начальник милиции знают, где находится губернатор с мэром района, так? Вот в чем вопрос.

- Да, - потупил глаза Колосов, - ты прав.

- Вот, так-то. Значит, им вовсе и не нужны эти начальники.

- Выходит, - почесал под носом Колосов. – выходит, что так. Чего-то боятся, видать.

- Так нового Президента. Он же КГБ раньше командовал, и, говорят, мужик честный.

- Во-о. Думаешь, за нас заступится?

- Посмотрим, - пожал руку Колосову Демьян. – Так что, к полудню подъезжай, заварю тебе крюк.