Посреди океана. Глава 65

Следующая встреча с М. произошла, когда Инга, не пожелав никуда поступать после окончания школы, устраивалась на завод.
В отделе кадров, в заводской поликлинике при прохождении медкомиссии, у инженера
по технике безопасности - повсюду встречались они, М. со своей девушкой.
Вероятно, та тоже устраивалась на работу, только в какой-то другой цех. А он везде
её сопровождал.
Инга делала вид, что не замечает ни его, ни её. И М. тоже словно не замечал свою бывшую одноклассницу.
Но на самом-то деле, конечно же, она не выпускала из виду эту парочку. То боковым зрением, то мелькающим взором она наблюдала за ними.
Девушка его была высокая, почти ростом с М. Хотя он был далеко не малорослый. И очень худенькая, с тонкими руками и ногами. И с длинными распущенными волосами, тёмно-русыми, как и у Инги. Лицо у неё было миловидное, маленькое, с дробными чертами и большими серо-зелёными глазами.

Глядя, как он подавал ей руку, как бережно приобнимал за плечи или как бы
ненароком касался её локтя... Инга почувствовала себя такой одинокой, такой заброшенной...
А та рядом с ним выглядела такой оберегаемой, такой защищенной...
И сердце горестно заныло, когда в голове всплыли пушкинские строчки давней её
молитвы:
"Я знаю, ты мне послан Богом, до гроба ТЫ хранитель МОЙ."
"Выходит, не мне он послан и хранитель не мой," - подумала Инга.

Эта пара всё время стояла у Инги в глазах. И дома, и ночью вместо сна видела она
их.
Почему-то это было больно. Словно в сердце вонзили нож и проворачивали его там.
Видя её защищенность, ещё острее ощущала свою одинокость.
Выходит, он встретил, кого искал. Теперь он будет её хранитель. Он будет её защищать.
А она будет его берегиня. Она будет о нём заботиться, будет беречь его.
И он будет счастлив. А это главное.
Главное, чтобы он был жив-здоров и счастлив.
Слёзы, текущие из глаз той бессонной ночью были и согласны и не согласны с такими выводами.
Главное, что он есть. С ним всё хорошо. Он счастлив.
И она, Инга, придёт время, снимет свою маску, отринет свою одинокость... Потому
что тоже когда-нибудь будет такой же защищенной и оберегаемой. Может быть.
Только вряд ли будет счастлива.
Потому что рядом будет не он, а другой какой-то хранитель. И она будет заботиться
и оберегать кого-то другого.
И сердце было не согласно с этим. Оно говорило, что уж лучше тогда не надо никого.
Уж лучше защищать и оберегать себя самой. И никто не нужен. Никто. Потому что...
"Другой!.. Нет, никому на свете не отдала бы сердца я!"

Эта пара всё время стояла у Инги в глазах.
И откуда-то его девушка была ей знакома. Пытаясь уяснить себе, откуда же, наконец вспомнила...
Как же тесен мир, и как всё переплетено в этой жизни, как всё взаимосвязано.

Её зовут Наташа. Сомнений быть не могло. Это она. Не сказать, чтобы сильно изменилась... Но вытянулась. И эти длинные распущенные волосы, которые раньше были много короче.
А Инга наоборот, прежде была с длинными волосами, которые приходилось прятать в дурацких косичках-баранчиках и вместо которых теперь на её голове была стрижка "гаврош", почти как у Мирей Матье.
Вспомнилось, как когда-то М. одарил её удивлённым взглядом, увидев с распущенными волосами, когда они прогуливались с подружкой по улице.
Видимо, ему нравятся девушки именно с такими причёсками.

С этой Наташей Инга когда-то училась в первом классе. Но с той поры как-то она не особо запомнилась.
Однако можно только удивляться, как всё в этой жизни закольцовано.

Когда родители Инги, переехав из коммуналки в однокомнатную квартиру четырехэтажного дома, оказались жильцами второго этажа, рядом с квартирой Людмилы Васильевны, которая, как выяснилось потом, являлась классным руководителем в том самом классе,  той самой школы, где Инга когда-то была первоклассницей. И с пятого класса их новая соседка классно руководила бывшими её одноклассниками.
И так случилось, что у этой классной дамы был сынок, которого отдали в музыкалку учиться игре на пианино. Это был толстый флегматичный мальчик лет восьми,  относившийся к своим занятиям очень ровно, ему - что шла, что ехала эта музыка.
Но его родители надеялись, что тяга к прекрасному у пацана проснётся и со временем разовьется. Однако с покупкой инструмента пока не спешили. Благо, что у соседей он оказался в наличии.
И вот ежедневно по часу-полтора отдавались музыкальным занятиям: соседка приходила
со своим чадом. Мальчик равнодушно давил на клавиши, которые указывала ему мама,
при этом монотонно диктовавшая: второй палец, первый палец, третий палец, пятый. Неважно, какая там музыка получалась, главное - давить на клавиши правильными пальцами.

В благодарность за пользование инструментом, соседка, когда ездила со своим классом
на какие-либо экскурсии в другие города, брала с собой Ингу. В той школе, где она
теперь училась, кроме как на работу в колхоз никуда не ездили. А в школе, где
работала Людмила Васильевна, турпоездки организовывались регулярно, за казенный
счёт пополам с вложениями родителей, что обходилось совсем недорого.
В шестом классе Инга ездила с ними в Ленинград, а в седьмом - в Москву.
Прежние одноклассники-первоклассники её уже не помнили и поначалу считали, что она дочка их классной руководительницы. Поэтому ей приходилось держаться от всех
особняком. Но потом она подружилась с Наташей, которая сама первая изъявила
желание  с ней общаться.

                МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.

- Ну вот, кажется, я закончила со стрижкой, - прощебетала Анюта бодрым голосом, стараясь исправить гнетущее впечатление, оставшееся после нашего бестолкового
разговора.
- Ну как, нравится? - спросила она, снимая с Веньки простыню и, по всей видимости, ожидая похвал.

- Спасибо, - сказал он, подходя к зеркалу.

- Ну как? - нетерпеливо поинтересовалась парикмахерша ещё раз.

- Спасибо, хорошо, - ответил он довольно сдержанно.

- По-моему, ничего не изменилось, - высказалась я, радуясь возможности сказать
правду.
- Какой был лохматый, такой и остался.

На это Ванька лишь кисло улыбнулся и, вежливо попрощавшись, ушёл.


К полднику обстановка на камбузе изменилась. Смех прекратился. Все снова надулись
и словно воды в рот набрали. Нас с Анютой в упор не замечали.
Я попросила было камбузника помочь мне достать из холодильника коробку с маслом
и вынести её в салон, но тот сделал вид, будто ничего не слышал.
Обращаться с этой же просьбой к пекарю я уже не стала. Он так старательно изображал
из себя оскорблённого, что заранее можно было предугадать его реакцию.
В общем, пришлось самой волочь это проклятое масло. Чуть на палубу его не уронила,
так как тяжесть была приличная, коробку только сегодня распечатали.
И чай в чайники опять же пришлось набирать самой. Хотя, если быть щепетильной,
это входило в обязанности поваров. Но не на колени же перед ними падать!
Раз уж масло сама до салона доперла, то уж чайники - это ерунда.
Чего не сделаешь, только бы не унижаться перед этими индюками надутыми!
Правда, под конец пекарь всё-таки не выдержал и, взяв из моих рук чайник,
отправился с ним к кастрюле с чаем сам.

Пашка сегодня, против обыкновения, всё ещё торчал на камбузе.
Оказывается, всё послеобеденное время он вместо отдыха посвятил приготовлению торта
в честь прачкиного дня рождения. Надо отметить, что торт получился роскошный: с кремовыми розочками, с поздравительной надписью.
Пекарь же коронный свой пирог - какой был испечен на мой день рождения - на этот
раз запорол.

- Черствый какой-то получился, - с унылым видом сообщил он Пашке, не обращая на меня внимания, но прекрасно понимая, что я всё слышу. - Не то, что в прошлый
раз. - Он криво усмехнулся. - Это потому, что сегодняшний пирог без настроения
делался.

Чувствовалось, что у прачки день рождения намечался неслабый. Юбиляршу, что называется, забросали тортами.

Перед полдником первый помощник поздравил Лилию Фёдоровна по спикеру довольно оригинально. Свою напыщенную речь он закончил следующими словами:

- Поздравляем нашу маму с днём рождения!

Среди матросов, находившихся в этот момент в салоне, возникло некоторое оживление.
Раздались смешки и шуточки.
А дядька Юрка, садясь за стол, проворчал:

- Такой бы маме хорошего папу!

А так, вообще, полдник проходил в обстановке довольно сонной.
Добытчики, пришедшие на чай с вахты, торопливо перекусили и помчались снова на
корму. А бригада добычи, отдыхавшая после вахты, даже и не явилась, спали ребята.

Я стояла возле посудомоечного окошка и болтала с Анютой, когда в салон
торжественной походкой прошествовал Боря Худой.

- А хотите, я не буду угощать вас этими противными конфетами? - спросил он нас,
пряча за спиной руку.

- Боречка, да ты же просто настоящий волшебник! - радостно воскликнула Анюта, почувствовав прилив внезапного уважения к благодетелю, когда увидела в его руке, медленно выплывшей из-за спины, две большие конфетины "Ну-ка, отними-ка!"

В этот момент в салоне нарисовались "соловьи". Впереди шагал Чёрный, а следом за
ним плелся Беленький.

- Тащишься, как червяк! - не удержался Колька от критики в адрес приятеля, который
и правда еле ноги волочил, да и весь он был, как в воду опущенный. - У тебя что, нижние конечности отсохли?

- Нет, - чистосердечно сознался Вовка.

- А верхние? - продолжал ядовито допытываться " соловей-разбойник".

- Нет, и верхние не отсохли! - вдруг поднял голос "тихий соловей". - Особенно, если
их в кулаки сложить. Хочешь угощу? - по-дружески предложил он.

- Ладно, завянь, - сразу успокоился Чёрный и, увидев, как мы с Анютой резво расправлялись с Бориными конфетами, не преминул заметить: - Ничего себе, уплетают!
А ещё говорят, что в море никакая еда в рот не лезет.

- Что там в море! Я и на берегу не всё люблю кушать, - живо подхватил тему Худой, усаживаясь на стол вместе с " соловьями".

- Ну ты - другое дело. Ты вообще не человек, а какой-то довесок к кошмару, -
ворчливо сказал Чёрный. - Одни мослы торчат. Как будто в шахте ломовой лошадью
сто  лет проработал. Что там говорить, чистый Страхура. Страхура, он и есть Страхура.

- Стахура, - терпеливо поправил его Боря и вежливо поинтересовался: - Скажи мне
вот  так честно-откровенно, тебя часто били в детстве?

- Меня отец всегда бил. Жутко бил за всякие происки, - охотно сообщил Колька. -
Моя жизнь полным-полна обломов.

- Я так и думал. Мозговые повреждения, вызванные физическими наказаниями в детстве, налицо, - удовлетворённо констатировал Худой и, не дожидаясь реакции на поставленный диагноз со стороны больного, обратился к его товарищу: - А ты, Вова? Тебя отец часто  бил, когда ты был маленьким?

- Я самый младший был из братьев. Пока до меня очередь доходила, у бати уже сил
не оставалось, - ответил Беленький.

- А ещё скажи мне вот что. Есть такое понятие, "дети улицы", и как ты...

- Ладно, хватит всякую туфту молоть, - прервал его Чёрный. - Я, может быть, тут
чуть  не плачу, готов руки на себя наложить, а ты...

- Готов наложить? Ты это о чём? - не понял Боря.

- Читал? - коротко запытал его Колька, энергично махнув рукой в сторону переборки
с приказом.

Тут в салон вошли рулевой Воронин и Анзор.

- А, герои дня! - воскликнул Стёпа, увидев "соловьёв". - Как же, знаем-знаем! От
этой новости недели всю ночь рыдали рыбаки!

- А ты помолчал бы лучше! - " поприветствовал" его Чёрный. - Когда Воронин на
руле, то даже в штиль так швыряет! Прямо девятый вал! Ты что, специально ловишь здесь все колдобины, чтобы дать нам острее почувствовать все прелести морской
жизни?!

- Это всё из-за ностальгии, - хохотнув, ответил Стёпа. - Что ни говори, а русский человек, он и в Атлантике русский. У нас ведь в России как? Любое место, по
которому  вздумается прокатиться, дорогой называется. А ты говоришь колдобины! Ты
что, по кочкам никогда не лихачил?

- Вы лучше расскажите, как докатились до такой жизни? - задал популярный вопрос  Анзор.

- Просто мы умеем жить, как никто другой! - гордо выпятив грудь, ответил Чёрный
и постарался приладить на своём лице выражение повеселее.

- Если во времена Лермонтова мятежные души жаждали бури, то в наше время они  жаждют... жаждают только одного... - высказался Боря и, не закончив мысль, переключился на другое: - Эй, а что вы так далеко? Садитесь к нам, - предложил
он, увидев, что новоприбывшие уселись за стол машинного отделения.

- Нам отсюда на вас удобнее любоваться, - сказал Стёпа. - Сидите там прямо как
на картине "Три богатыря", этого... Как его... Забыл художника.

- Картина народная, - подсказал ему Боря, стараясь сохранять серьёзность.

- А я уже привык за своим столом кушать, - отозвался Анзор.

- Жаль. А то нам так хотелось посидеть при ярком свете твоего фонаря...
рукотворного, - ехидно заметил Колька.

Анзор было вспыхнул, но Стёпа, положив ему руку на плечо, весело посоветовал:

- Делай вид, что так модно.

- Тыр-пыр, мы за мир! - успокаивающее произнёс Боря, подняв руки вверх. - Ты, Анзор, не злись, а расскажи лучше, как приобрёл такое украшение, -
шутливо-приветливо предложил он.

Не услышав в его голосе недобрых интонаций, Анзор ответил:

- Да вот иду как-то по салону. Слышу, сзади кого-то бьют. Оборачиваюсь - меня!

- А ты? - заинтересовался Колька.

- У меня тоже руки сильно чесались. Но нашлись добрые люди, не дали мне их
запачкать.

- Да, говорили, не слабо он тебя угостил. Со всей, как говорится, дури, -
посочувствовал ему Худой.

- Если бы я его достал в тот момент, то убил бы, наверное. Но потом уже всё зло прошло. Я, конечно, бываю психованный. Зато отходчивый. Мне теперь даже жалко
этого придурка. Из-за девочки ошалел.

- Как романтично! - воскликнул Стёпа, жеманно закатывая глаза. - У меня от этого просто голова улетает! - и запел, подражая оперному тенору: - И в пламени моей безумной страсти я весь сгорю, как бедный мотылёк!

- Если бы я не слышал про эту корриду от других, то подумал бы, что ты, Анзор, 
прачке мою новую поэму прочитал, - сказал Боря.

- Какую такую поэму? - не понял Анзор.

- Слушайте! - потребовал внимания поэт и с выражением продекламировал: - Кто
забьёт быстрее тачку, тот получит на ночь прачку! - И затем похвастался: - Это я
сочинил специально для повышения производительности труда в нашей бригаде!

Прочитанное произведение привело слушателей в восторг.

- Не перевелись ещё Пушкины в нашем отечестве! - аж прослезился восхищенный Стёпа
и, отсмеявшись, поинтересовался: - Это ты специально к её дню рождения сочинил?

- Слыхали, как Первый её сегодня по спикеру поздравил? - вспомнил Анзор. - Мамой обозвал. Она себя молодой женщиной считает, а он...Наверное, бедная, как услышала, сразу побежала к комиссару отношения выяснять.

- Заложил за воротник и пошёл на весь "Лазурит" чушь пороть! - сердито сказал
Чёрный. - Сам хлещет по-черному, а на людей приказы строчит. - Он толкнул локтем Беленького, ища поддержки: - Скажи, Вовец? И что ты всё молчишь, как селедка под шубой?

- Язык берегу! - неожиданно огрызнулся тот.

- Да отстань ты от него! - вступился за парня Боря. - Он и так, словно помидор без шкурки.

- Слушайте, друзья, вам не кажется, что вы слишком засиделись? - не выдержала я наконец и выразительно взглянула на салонные часы, давая понять, что время полдника закончилось.

- Фартовые не зырят на бимбасы, - ответил Худой и тут же просветил меня, тёмную: -
Что в переводе на сухопутный русский язык означает: счастливые часов не наблюдают!

- Инга, посиди лучше с нами, - пригласил Анзор.

- Иди лучше старпому пожалуйся, - ядовито предложил Чёрный. - Вы ведь, кажется,
с ним на короткой ноге?

- Сам ты на короткой ноге! - обиделась я.

- Правильно, Инга, - одобрил меня Боря. - Народу нравятся длинные ноги.