Эти одиннадцать дней

День первый
Магвайр не загнал в лузу со звоном последний шар, а закатил небрежным тычком. И это не сулило ничего хорошего. Опять клиренс. Я ожидал, что будет тяжело, но второй раз подряд Стивен одним заходом убрал все шары со стола – это слишком. И уже ноль-два. До перерыва ещё два фрейма, и минимум один я должен выиграть. В перерыве Они обещали поработать. “Не парься, - лениво цедил Шкипер. – Его заведут в перерыве как следует. Из штанов будет выскакивать…”

Но пока Стивен в прекрасном самочувствии, а значит - и форме. Все знают – если он ещё не был чемпионом, то лишь из-за характера. Как только он терял самообладание – сразу начинал рисковать безмерно. А так – мог убрать любого. И сейчас он спокойно присел, плеснул охлаждённой воды в бокал, едва пригубил и перевёл взгляд на зрителей, кому-то улыбнулся. Худший вариант – и меня за противника не считает, и не расслабляется раньше времени.

А вот это ошибка – ожидая, пока судья расставит шары, он скользнул взглядом и по мне. Но не проскочил мои глаза – попытался понять их выражение. Зря. “Тоша, - вопрошала меня-подростка мать, пугаясь остекленевших глаз. – Ты где? – и я менял выражение лица. – Что с тобой?” – совсем пугалась она. Я говорил голосом робота, что мозги уже трещат от уроков, и получал свободу, пусть и временную. Мать всякий раз ловилась на это. И тем более поймался Магвайр, меня совсем не знавший.

Откуда он мог знать меня, никогда не участвовавшего ни в одном даже любительском соревновании? Ну да, в универе я чувствовал себя королём, считал, что играю лучше всех, во всяком случае – в Академгородке. Если разбивали в лоб, то шестью-семью ударами заканчивал партию. И главное – то чувство… Не шара даже, кия или противника. - Пространства. Застывающего в миг удара времени. Но с тех пор минуло десять лет. И только последние два месяца я активно восстанавливал навыки. И чувство пока не вернулось.

 Всего два удара я успел нанести. Первым – начинал первую партию. Биток чиркнул по блестящей поверхности красного шара в пирамиде и двумя отражениями от длинных бортов вернулся назад – за болкерную линию. Как я считал – в безопасную зону. Но Стивен ответил прекрасным дальним, и понеслось.  Во второй партии я успел раз отыграться, опять уведя биток за линию цветных шаров. Казалось – неплохо. Но не достаточно. Опять дальний, под довольное урчание Магвайра, и через несколько минут – конец партии.

Третьим ударом я решил рискнуть. Заодно проверить – сработали ли мои переглядки. Я опять начинал, и не довёл биток сантиметров на двадцать до болкерной линии, откуда насмешливо смотрела тройка цветных. Стивен наконец не забил дальний. На лице появилась знаменитая ухмылка. Главного я добился, он завёлся, осталось лишь самому не мазать и хорошо выводить биток на следующий удар. Пришло вдохновение, и на пятнадцатиминутный перерыв мы ушли при равном счёте. Не знаю – работали ли Они с ним в перерыве, и как – Стивен ухмылялся совсем отвратно, зато биток (специальный белый шар, по которому бью), казалось, белозубо улыбался мне и выкатывался в желаемое место как солдат. И удары пошли, только не рисковал бить дальние, пока рано. Матч я выиграл шесть-три. Стивен пожал руку, откровенно пялясь на меня – откуда тебя принесло, русский? Ну да, в мэйн-туре ни одного из наших. Так и испанцев тоже. Им же это не помешало такой турнир отхватить.
Все в шоке. И я немного. Хотя казалось – крышу мою снесло основательно и не сейчас. И я не пускал мысли в запретную зону.

День второй
Барселона Мастерс – совсем недавно организованный турнир.  Поговаривают – дабы успокоить каталонцев, хоть как-то смягчить горечь недавнего поражения с обособлением, им дали рейтинговый турнир высшей категории – наравне с чемпионатом Великобритании, сразу после чемпионата мира.  Кроме огромного призового фонда, турнир отличался и сроками – полторы недели в конце сентября. День играешь, день – отдых.

Мне было не до барселонских красот, и в первый же день отдыха я опять отправился во Дворец спорта на Монжуике – посмотреть вживую игру Капитана, так звали очень уважаемого всеми Али Картера, моего следующего противника. Большую часть из тридцати восьми лет он борется с болезнями. Знаю точно - рак яичек он вылечил, отчего полностью обезволосился. А ещё были опухоль в лёгких и болезнь Крона. Чем-то страдает до сих пор. И мне было интересно глянуть своими глазами – как он держится.

От гостиницы до Сант Жорди Арены было километра полтора. И я решил прогуляться пешком. А в результате – последние метры практически бежал – по пути встретилось немало семей с детишками. Пяти-шестилетние девочки – все при огромных бантах, в пышных платьицах и попрыгуньи. И мне с какого-то момента стало казаться…

Потому так по душе пришлась темнота огромного зала. Я поначалу сел подальше от освещённых пятен столов, не поднимаясь, впрочем, в верхние ряды. Здесь кресла были комфортабельные, царили прохлада, тишина и приятные запахи – кожи, кофе. Доносящиеся голоса, щёлканья шаров поглощались темнотой и расслабляли. Внутренний контроль ослаб, и накатили впечатления последних недель.
Барственный Шкипер, прозванный так - то ли из-за небрежной властности, а может по причине соответствующей бороды и походки слегка вразвалочку. Он вызывал скорее недоумение и раздражение, чем ненависть.  Манерные жесты, растягивание слов – аристократ с помойки. Нелепое предложение, потрясшее наглостью. Впрочем, все мои запросы удовлетворялись быстро и полностью. Их было по сути два – настоящий снукерный стол и знающий специалист.
Лет восемь как запавший на снукер зритель, я знал, что здесь бильярдный стол весьма отличается от привычного мне. Но снукерный стол вблизи потряс меня. Солидный, благородный – он олицетворял чопорную Британию. Красного дерева борта, особого камня плита под зелёным сукном, внутренний обогрев и запах – едва уловимый аромат аристократизма.
Но особенно поразили размеры – почти четырёхметровой длины и вдвое меньшей ширины. До многих шаров я просто не дотягивался и приходилось пользоваться специальными приспособлениями – рестами и экстешнами. Последние просто удлиняли кий, прикручиваясь сзади. А рест – подставка для кия, позволяющая сыграть шар, находящийся в трудной позиции. Приходилось левой рукой держать рест, правой – толстый конец кия, класть другой конец кия на головку реста и целиться. Подобных навыков я не имел вовсе, и пришлось много времени потратить на их приобретение. Я знал – не сможешь забивать все шары с реста – шансов ноль.
Поначалу удивляли шары и лузы. Казалось – чуть меньшими шарами попадать в чуть большие лузы будет проще. Если бы. Хитрые правила всё усложняли, придавали игре интеллектуальный акцент. Шары делились на красные и цветные. И надо было бить белым битком сначала по красному шару – любому, забьёшь в лузу, тогда выбирай цветной шар, тоже любой.  Забьёшь и его – переходи опять к красному. Задачей было набрать очков больше противника.
И здесь имели значение стратегия и тактика. Особый цимес – поставить снукер или выйти из поставленного тебе. Снукер – это когда тебя загнали в угол, если по-простому. То есть беленький твой несчастный биток оказался после удара противника (или твоего) в таком положении, что не виден шар для удара. Например, встал сразу за зелёным шаром так, что не видно ни одного красного. И тогда ты начинаешь придумывать траекторию – чтоб отражениями от нескольких бортов попасть таки в красный. Но этого мало – важно попасть в него так, чтобы он не превратился в подставку (лёгкую добычу) для противника. С сильным противником это обычно приводит к проигрышу фрейма (снукерной партии).
Часами подряд я гонял шары, просто учась выбирать нужную траекторию и пускать биток точно по ней. Кроме направления, важна была и сила удара. Учился бить так, чтобы биток доходил до нужного шара, осторожно его касался, практически не шевеля, и останавливался. Будто нежно целуя. При слабом ударе приходилось учитывать и направление ворса сукна.
Всё это не нужно было на обычном бильярде. И даже то, что там иногда требовалось, в снукере приобретало огромное значение. Только новичок может думать, что угол отражения равен углу падения. Очень даже нет. Ударь чуть выше центра битка – биток после столкновения с шаром покатится вперёд, как бы задумавшись. Ударь чуть ниже – наоборот назад, с ускорением, будто вспомнив: “Ой, мне ведь надо вернуться”. Если кий коснётся битка правее или левее центра, то биток начинает вращаться и после соударения отскакивает совсем под другим углом. До знакомства с снукером я не знал, что все эти удары не по центру шара называются винтами. Вспомнилось школьное правило буравчика. На винтах тоже пришлось набивать и набивать руку, частенько улыбаясь, представляя несчастный буравчик. Мой метод заключался в закачке в организм информации по тысячам ударам, добиваясь полного автоматизма и самостоятельности. Организм должен был сам всё оценивать и направлять. Участие мозга исключалось. Кроме очень сложных ситуаций.
Это работало в студенческие годы. Я надеялся – сработает и сейчас. Больше надеяться было не на что. Ах да – характер.

Я улыбнулся аналогии – в зале темно, как в коммуникационных подземных коридорах универа, а тренировки во время каждого дежурства в мастерской сантехников напомнили такие же многочасовые кружения вокруг снукерного стола. Так же – только ты и стол, пусть и огромный, роскошный. И удары, удары… За десять лет с окончания универа ничего не изменилось – я так же в охотку тренировался, то играя сам с собой, то ставя себе всё новые задачи. 

Я окончательно пришёл в себя и отправился к светлым пятнам. Их должно быть шестнадцать. Столько пар играло вчера, и столько сегодня. Растянутый на две серии первый тур. За одним из столов играл мой следующий противник. Почему-то я был уверен, что Али Картер обыграет своего оппонента. Он уже вёл три-ноль и был на серии в четвёртом фрейме. Через пару минут стало четыре-ноль, игроки ушли отдыхать пятнадцать минут. 

С моего места хорошо просматривался и соседний стол. Там играли мой кумир Ронни О`Салливан и какой-то экзотичный юнец. Происходило что-то странное, и я пересел к их столу поближе. Я не видел пока счёт, и как играет юнец. Но он был у стола, а Ронни сидел со скучающим видом. Не смотрел по сторонам, ловя приветствия и улыбки, а тихо поглаживал большой палец левой руки. Это означало растерянность. Он не понимал, что происходит. Я переключил внимание на худенького, высокого паренька с иссиня-чёрными волосами и в белоснежном костюме. Мехта Бинтай – гласила табличка над его углом. Я вспомнил, что в мэйн-туре появился индийский семнадцатилетний вундеркинд.

Высокий и худой, он чуть ли не ломался над столом, но рука во время удара двигалась очень пластично. Завораживающе пластично. Он уже победно завершил фрейм и отправился в свой угол, а я продолжал пялиться на стол, где только что происходило волшебство. В лузу шары закатывались строго по осевой линии, не касаясь стенок. После удара биток откатывался ровно туда, куда надо. Обычно всегда видно, какой шар следующим надо бить, и куда выкатывать биток для удара. Последнее – самое сложное. У меня и сейчас это слабое место. Не скажу, что плохо получалось контролировать биток, но под давлением, в напряжённые минуты он меня слушал через раз. У Мехты – ни одной ошибки.

Увиденное впечатлило. И я понимал Ронни. На перерыв он ушёл, проигрывая один-три. Шёл внешне весело, но горбился и торопился. Я чувствовал: в спасение он уже не верит. Интересны были отыгрыши индийца, постановки снукера и выходы из него,  дальние удары, и я дождался окончания перерыва. Шок – с момента возобновления матча и до конца. Я даже не знал – много ли времени прошло, пока не загорелись финальные цифры – один-шесть. И дело было не в отсутствии слабых мест у Мехты и минимуме ошибок. Поразила его пластика. И траектории шаров. Словно играл робот, всё точно просчитывающий и идеально исполняющий. Никаких эмоций, даже после последнего забитого шара и пожатия руки Ронни, выслушивания от него каких-то слов. Это было мёртвое совершенство, безэмоциональное, бездушное, безнадёжное. И подумалось – наверное, если научатся делать биороботов, то будет несложно достичь у них такой пластики. И снукер умрёт, как умирают шахматы, вытесняемые программами. Вряд ли этого ждать скоро, но мне у Мехты нипочём не выиграть. Если только… Я знал, что иногда у человека всё получается в какой-то день, дико прёт во всём. И больше никогда такой уровень не достигается. Следующая игра Мехты должна всё показать.

День четвёртый
В свой второй день отдыха я опять отправился в Сант Жорди Арену. Смотреть игру Мехты. Его сегодняшний соперник отличался от индийца всем. Англичанин Кинг даже по меркам снукера был староват, уверенно перевалил за сорок. Отличался вспыльчивым, необузданным нравом. Даже остывающие угли его темперамента вполне могли испепелить хрупкого юношу. Ну и был Кинг лыс.  Его плотносбитая, блестящая черепом фигура напоминала мне вепря. Так и казалось в минуты его гнева – сейчас разойдутся в стороны уголки губ, покажутся жёлтые матёрые клыки.

Перед поворотом на холм, я проходил мимо небольшого ресторанчика. Мои размышления не помешали резко затормозить и сделать шаг назад. Сверху в цокольное окно вид был не очень, но эта дама уж слишком напоминала…

Внутри всё походило на кабак, тот кабак средневековья, что рисовало моё воображение. Тёмное, закопченное временем дерево и камень, длинные лавки и укромные закутки, настоящие факелы коптили низкий потолок  и порождали игру теней на мрачных стенах. В закутке у высоко расположенного окна она и сидела. Такой же круглый столик, рюмка на блюдце и, конечно, локтем упёртая в столешницу рука, поддерживающая голову. Не было ни графина, ни светлой скатерти, ни синего глухого платья, но это была она – Любительница абсента.  Все столики были заняты, и я стоял столбом,  непонимающе уставясь в это чудо. Почувствовав пристальный взгляд, она повернула ко мне голову. И я сразу сбросил десятка полтора лет. Уловив в глазах незнакомки приглашение, протиснулся за её столик.
 
- Ты Антон, - неожиданно по-русски утвердила она. – Новый русский… в смысле - русский снукерист, что поражает всех. Говорят, ты – секретное оружие русских, - она рассмеялась, удерживающая голову рука покачнулась, и я придержал её за плечо, чтоб не свалилась.

- А я думал – Мехта.

- Мехта? Да! Настоящая сенсация! Только он гад – так поступил с моим Ронни… Смеёшься?

Я негодующе замахал рукой. Но остановиться не мог. Увидеть ожившую картину в дурацком кабаке, говорящую по-русски, да ещё любительницу снукера. Во всяком случае – поклонницу Ронни О`Салливана. Как не рассмеяться? Пользуясь моментом, жадно её рассматривал, прикрываясь протестующей рукой. Внешне – никакого сходства. Но иногда она вскидывала носик, бодрясь, и тогда – она, та самая, только ещё не постаревшая, не придавленная обстоятельствами.

- Думаешь – тебе с ним придётся играть? Так ты шёл на него посмотреть? – и слова и взятая пауза выглядели вполне трезво. – Так пошли. С Кингом может быть прикольно, - она тяжеловато приподнялась, и я придержал её за руку. Она невольно опустилась на массивный стул.

- Глотну кофе и пойдём. Каков он здесь?

Она проигнорировала вопрос и уже совсем трезвыми глазами с любопытством посмотрела в мои. “А ты мне понравился - с Магвайром был неплох. А с Капитаном вчера и вовсе хорош. Ты кто?”

 Я не знал, что ответить, потому улыбнулся и спросил, кивнув на рюмку: “Абcент? Никогда не пробовал”.  Она подняла с пола небольшую бутылку и плеснула на донышко. А сама уже вставала. Ну да – мы ж на дело. Обойдусь и без кофе. Обернувшись, я заметил плазму на камине, меж его кирпичных колонн. Они её и прикрывали с других углов обзора. Показывали Мехту, зависшего над столом. Уже начали. И показывают парнишку из конца рейтинга. Да…

После тёмного зала наверху сначала ослепило. Она опустила солнечные очки, задвинутые на волосы. Душно не было, градусов двадцать пять, не больше. Я ещё смаковал несколько странный вкус абсента и подумал, что слишком отвлёкся от действительности. Я ж в Барселоне. Со мной рядом симпатичная женщина. А я… На свету она оказалась ещё лет на семь моложе, даже чуть моложе меня, лет тридцать, вряд ли больше. А я даже имени не спросил. С другой стороны…

Мы шли хорошо – обдувал лёгкий ветерок, она молчала, не касалась меня, думала какие-то приятные мысли, изредка улыбаясь. Я вдруг заговорил: “К Рони я сначала относился пренебрежительно. Чемпионство в далёком прошлом, серьёзного сопротивления никому не оказывал. Почему у него было столько поклонников – не понимал. Не из-за его же невоспитанности – грыз ногти, ковырял в носу – фу…”

- Он просто остался мальчишкой, непосредственным и искренним – вот почему.

Я покосился на неё. Она шла с лёгким лицом, чуть размахивая руками, задевая при этом своё воздушное платье. Типа – продолжай, я просто уточнила. Продолжил: “Пожалуй.  Но кумиром моим он стал относительно недавно. В каком-то турнире, вряд ли слишком крупном, но рейтинговом, раз поединки до пяти побед, он играл с каким-то середняком. Вот память – всё сбросила. Но прекрасно помню – проигрывал ноль-четыре, да ещё и в пятой партии у противника было за пятьдесят очков. Как вдруг всё переменилось. Я сразу даже не понял, что произошло  - то ли противник совсем расслабился, то ли к Рони повернулась удача. Но он выиграл пять фреймов подряд и победил. Потом победил следующего соперника. И в конечном счёте выиграл турнир. И вообще перестал проигрывать матчи. Опять стал чемпионом мира, и потом всех крушил. Его преимущество было безоговорочным. А через какое-то время стал тихо уходить в тень, ещё выигрывая турниры, но всё реже и реже. Пока вот… как с Мехтой”.

Она посмотрела на меня с хитрой улыбкой, но смолчала. Не стала расспрашивать – почему же кумир? Ни слова о своём отношении к Рони. И мне расхотелось откровенничать. Но хотелось поглядывать на неё, двигающуюся легко и в такт колыханиям платья, а может сарафана. Я не разбирался в этом. Но в колыханиях – да. Хотя платье-сарафан было вполне невинно, свободно парило чуть выше колен. Странно, что мне опять стало интересно это. Как и город. Может – из-за города? Хорошо это или плохо – я не знал.

***
Мы прошли по моей аккредитации. Трибуна напротив стола Мехты и Кинга была наполовину заполнена, в отличие от пустующих рядов, уходящих в темень. Мехта уже вёл два-ноль, но Кингу удалось увести биток в скопление цветных шаров. Получился очень сложный снукер. Тем более что один красный подкатился близко к лузе. Кинг сиял и ждал удара Мехты стоя, не в силах усидеть. Наверняка подсчитывал уже кучу штрафных очков от Мехты (минимум по четыре за каждый промах), но главное – красный шар у лузы обещал ему атаку и выигрыш фрейма. И ещё бальзам на израненную душу Кинга – погрузившийся в раздумья индиец. Кинг развернулся с улыбкой к зрителям, дошёл взглядом до меня, подмигнул.

Я бы пробовал выбираться через небольшую щель между зелёным и коричневым шарами, пусть и отражениями от трёх бортов, пусть и не с первой попытки, но тихо подкатить биток к красному у чёрного борта. Но то, что сотворил Мехта, поразило всех. Сначала все стихли, секунд на пять, потом грянули овации, темпераментные баски засвистели, затопали ногами. На большом экране над столами раз за разом прокручивали этот чудо-удар. От битка до короткого борта было сантиметра три, любой  игрок знает, как тяжело рассчитать правильный отскок с такого маленького расстояния. К тому же нельзя играть сильно – биток может выпрыгнуть за борт. Но Мехта ударил в этот борт, сильно, придавив шар нижним винтом, и биток отскочил не к ближнему длинному борту, а пошёл назад, ускоряясь и заворачивая дугу, что позволило обогнуть мешающий прямому удару синий шар, ударился в другой длинный борт, неестественно отразился и пошёл уже по прямой на красный шар, тот, что замер у лузы. Чпокнул его и свалил в лузу.   

Кинг не верил своим глазам. Подскочил к столу, раз за разом проходя бешенными глазами траекторию битка, огляделся, побраговев до крайности, и шарахнул кием по углу стола. Бросил обломок на пол и рванул в проход для игроков.

- Василина, - сказала она.

- Что? – я опешил.

- Он вернётся. Остынет и вернётся. Мы успеем выпить кофе. Ты же хотел.

Мы пили кофе, дождавшись терпеливо, пока кудесник в чалме сварит нам прекрасный кофе. И то молчали, уйдя в себя, то разговаривали глазами. Неожиданная здесь, но так подходящая, рвала душу Нино Катамадзе своей Song is all I have. Я видел, как заблестели глаза Василины, и уже никуда не хотел уходить. Она накрыла мою ладонь своей и сказала: “Тебе надо посмотреть продолжение. Пойдём”.

Успокоившийся Кинг играл хорошо, местами очень хорошо, но словно против танка.

- Ничего не замечаешь?

Я захлопал ресницами, отгоняя дрёму, окрасившую пространство над столом. Но золотистые пылинки никуда не делись, поблёскивая в белом свете ламп. Впрочем, очень быстро я перестал их различать, лишь казалось – свет сгустился и слегка пожелтел. Я посмотрел на Василину – ты это имела в виду? “Смотри на кий”, - прошептала она.

Я с полминуты пристально следил за кием в руках Мехты, пока не заметил это. Помню восторг от первого знакомства в юные годы со стерео картинками. Концентрируешься на цветных пятнах, линиях и точках, и вдруг – проступает сценка из сказки – объёмная, волшебная. Так и сейчас, только волшебным оказался кий – он словно жил отдельной жизнью, и это он руководил правой рукой Мехты, а не наоборот. На долю секунды раньше кий начинал движение, подхватываемое рукой. Казалось – контур кия эту долю секунды остаётся на месте вместе с рукой Мехты, а сам кий уже на миллиметры выдвигается за его пределы. Потом и контур с рукой догоняют беглеца и вместе наносят удар. Хотя нет – иногда уже кий отставал от контура перед самым соприкосновением с битком, а пальцы чуть проскальзывали вперёд. И тогда получался винт – боковой или вертикальный.

С таким же вниманием я следил и за кием в руках Кинга – может быть у всех возникают такие картинки. Но нет – стерео эффекта не происходило. “И что это значит?” – почему-то шёпотом спросил я. Василина лишь пожала плечами, хотя почудилось – губы чуть шевельнулись в неродившейся улыбке. “Подойди ближе, - так же шёпотом ответила она. – А я здесь посижу”.

Я стоял совсем рядом, в сгустившемся желтоватом свете, казалось - мог дотронуться до игроков. Но ничего не замечал, кроме кия и рук Мехты. Я сам стал частью процесса – чувствовал намерения кия за мгновение до начала его движения. Время остановилось для всего, кроме этого гармоничного процесса. Диссонировали решения Кинга, спонтанные, нервные, нелогичные.

- Антон! Антон! – прорвалось до меня. Я быстро приходил в себя, но недостаточно, и Шкипер уже тряс меня за руку. – Ты где?

- В чём дело? – я с раздражением вырвал руку из жёсткой ладони Шкипера.

- Тебе завтра с Алленом играть, а ты здесь торчишь. Ничего не забыл? 

- Да не жду я от Аллена нового. А главный противник – здесь. Ты бы не мог узнать: Мехта – робот, маг или йог? Может, ходят какие-то слухи?

Шкипер растерянно потёр нос. Внимательно оглядел меня с ног до головы и обратно. “Я сейчас…” – прижал сотовый к уху и заспешил на выход. Я успел его затормозить, подвёл к Василине. “Её надо провести завтра в зал, на удобное место”.

- Окей. А ты не уходи. Дождись меня, - и скрылся в подтрибунных помещениях.

 День пятый
Говоря Шкиперу, что ничего нового от Аллена не жду, я не имел в виду, что с ним не будет проблем, и я знаю, как с ним играть. Марка я не любил всегда. Впервые его увидев, подумал – полное чмо, наверняка – отстой. Приземистый, весь округлённый, с круглым лицом и торчащими ушами. Но бесили две вещи: его косолапость, почти медвежья, и глаза – наивные, непорочно-распахнутые, с длинными рыжими ресницами.  Этакий деревенский увалень. Но он был ирландец, да ещё северный. И характер имел соответствующий.

Его до начала турнира я считал самым опасным. На два года меня младший, он выиграл все, что можно, в юниорах и любителях. Да и в профессионалах лихо начал, но затормозил, проявилась одна  слабость – он плохо играл с очень именитыми игроками и действующими чемпионами, теми, кто постарше. Зато с ровесниками расправлялся беспощадно, а молодые таланты были его лакомым блюдом.

Поскольку я не был именитым, то мог (с натяжкой, из-за возраста) считаться молодым талантом. И если он меня к таковым относил, то шансов не было. Единственная надежда – закосить в третью группу, тот самый отстой, сборище заведомых аутсайдеров. С ними он играл вальяжно, допускал много нелепых ошибок, и иногда проигрывал.

И я решил рискнуть. Тем более что Василины на трибунах не видел.

Только кажется, что поддаваться легко. Марк должен был поверить, что я отстой, что предыдущие две победы над известными игроками – удача, прихоть судьбы. Перед ним просто русский, а они не способны научиться ничему стоящему. Не зря же нет ни одного русского профессионала. И я старался, очень старался. Оказался неплохим артистом. Первые две партии Аллен играл в своей привычной манере против молодых талантов – никакого риска, выжидание, выжидание. Конечно, его ожидания оправдывались, следовали мои ошибки. Ведь я старался. И он аккуратно, не спеша (мне казалось – я слышу, как он довольно урчит, словно поедая меня) клал шар за шаром в лузы, изредка вскидывая на меня свои распахнутые деревенские глаза. Виденное его удовлетворяло, и в третьей партии он расслабился, промахнулся с метровой дистанции, потом и вовсе с тридцати сантиметров не забил почти прямой шар. И всё равно выиграл.


В четвёртом фрейме я должен был начать играть всерьёз, проигрывать ноль четыре – значит заиграться. Это практически конец. А вот уйти на перерыв при один-три – само то.  Но я оказался слишком хорошим артистом, вжился в роль отстоя и никак не мог выйти из неё. Начался парад ошибок – моих и Марка. Моих оказалось больше. То ли переживая всерьёз за ноль-четыре, то ли продолжая играть роль слабачка, я даже не пошёл в комнату отдыха, а все пятнадцать минут просидел в креслице у стола. Зрители активно обменивались мнениями, некоторые по-русски. Но слова превращались в гул, поток воды алтайского ручья. Струи журчали, убаюкивали, глушили вопрос – что дальше? что будет дальше? это всё?

На моё счастье Марк продолжил играть с ошибками в пятой партии, а я, готовясь к удару, вдруг увидел глаза Василины. Она сидела напротив, недалеко от моего угла. Смотрела спокойно, но в губах угадывалась ироничная улыбка. “Сдулся?” – читал я. “Тебя нельзя оставить одного, как…” – продолжал я переводить её выражение глаз, застыв с киём. “Пора за ум браться, дружок!” – последнее прозвучало как приказ. Напутствие, поддержка и вера – жили в её глазах.
Не сразу, но игра моя налаживалась. Ошибки ещё имели место, но не приводящие к подставкам, и не на лёгких шарах и позициях. А в последнем фрейме пришло вдохновение, я давно так не играл, не чувствовал так остро каждый миг, такое единение с кием, столом, шарами...

День одиннадцатый
Ощущение дискомфорта не покидало меня с первых минут финала. Конечно, у стола Мехта. А значит, слегка желтоватая, более плотная атмосфера. Она сковывала движения, замедляла мысли, затрудняла дыхание. Интересно, его противники тоже чувствовали это? И что это – его аура, какая-то магия или гипноз?

По странному обычаю, заведённому Василиной, она отсутствовала до перерыва. И я не успел спросить – почему? После ноль-четыре в матче с Алленом Шкипер был взбешен. “Что ты себе позволяешь? – вопил он. – Это всё твои отвлечения. Там, - он задрал подбородок к  потолку. – Приказали изменить режим: все оставшиеся дни – только номер отеля. А Василину…”

- А Василину не трогать, - рявкнул я. – И не мешать ей сидеть в зале, да там, где выберет.

- У тебя… - шкипер озадаченно смотрел на меня. Жалостливо смотрел. Встревоженно.

- Не выиграю я без неё. Понимаешь? – я сидел усталый, обессиленный после невероятного камбэка, а тут этот… - Силы она мне даёт. Вдохновение. Понимаешь?

Мехта быстренько позабивал все шары в лузы, а я думал об одном – останется ли Василина на вторую сессию? Позавчера в полуфинале она ушла после первой. В подобного ранга турнирах полуфинал и финал играются до девяти и десяти побед соответственно, а потому - в две сессии, с разрывом в несколько часов. Хорошо, что Трамп был никакой, и я неожиданно легко справился сам.

Мысли о Трампе вызвали улыбку. Вот уж ирония судьбы – именно со мной мой любимчик вышел перегоревший. Неужели испугался неведомого русского? А ведь как раз благодаря Джадду я полюбил снукер, из любопытства к незнакомому слову лет восемь-девять назад попав на Евроспорте на его игру. Вихрастый пацан пленил раскованностью и дерзкой игрой. Как и я в своё время, он любил забивать с треском, так что лузы стонали. Вернее – смачно чпокали, будто кончая. В том крупнейшем турнире он дошёл до полуфинала, проиграв чемпиону мира и тогда же заработав болезнь – боязнь авторитетов.

Ха-ха, он меня счёл авторитетом?! Дело не только в авторитетах, снукер – сложная игра. Мало – только классно бить. Надо уметь терпеть, не идти на повышенный риск, удачными отыгрышами перехватывать инициативу и заставлять противника ошибиться. А уж потом – бей, доводи атаку до конца. Джадд до сих пор учится терпению, тактике. Но если противник знает его слабые места, то он срывается, начинает бить всё подряд и быстро проигрывает. А уж я-то знал его слабости. Прекрасно знал. И использовал. Так что обошёлся без Василины.
Кстати, он до сих пор играет в пижонски-безвкусных туфлях, будто покрытых шипами. Если тогда, в девятнадцать лет, он мог черпать уверенность от этих шипов, то сейчас… А ведь и со мной он играл в них. Ещё тогда я сказал себе: пока он не избавится от этого кича - не будет из него толка, до тех пор не станет мужчиной. Мне даже неудобно было пользоваться его слабостями и обыгрывать своего непутёвого любимца.

Но как же давят эти стены, скрывающиеся во тьме. Словно уходящие вглубь пещеры. Ну да – пещера, ашрам. Шкипер говорил про ашрам. Мехта воспитывался в ашраме. Рано потерявший родителей. Взамен получивший… И как  тяжёл этот густой запах (падающих на переливающиеся розово-малиновым угли) капель сока, жира, крови – мясо на вертеле в широкой части пещеры. Но это не та пещера. В той – факел на стене крохотной кельи. Каменные стены, каменный потолок и под ногами неровный камень. Под самым потолком узкая горизонтальная щель, впускающая этот желтоватый свет, запахи моря и свободы. Мне кажется – потяну за эту щель вниз – распахну каменное окно, увижу белый парус. Он стремительно приближается, и вовсе не белый, блёклый  и старый, зато рыбак молодой, с густой копной чёрных волос, он оборачивается и …

Деликатно тянущаяся ко мне женская ручка застыла - судья, только что резко бросившая замечание запоздавшей девушке, заметила моё внимание к этой девушке. Та как раз обернулась  и выпрямилась, отнюдь не виновато глядя на судью. Или на меня, и так застывшего в раздумьях с кием, а теперь и вовсе остолбеневшего. Почему-то не дождавшаяся перерыва Василина выглядела ещё лет на семь моложе и так похожа… Белое короткое платье и белая роза. Как тогда… Сердце вдруг охнуло. От боли – словно шип от белой розы уколол не мой палец тогда, а его сейчас. И сразу лопнул пузырь, так умело сдавливавший со всех сторон – стенами пещеры, желтоватым плотным воздухом, странными видениями.

Я увидел табло – всего ноль-два. Заметил взгляд Мехты, мазнувший по мне. И биток, уже несколько минут не зная, куда его послать – везде вспыхивали надписи: “Опасно, сделаешь подставку!” А вот же она – траектория, ведущая аккурат за жёлтый. И, уже не обращая внимания на странно помолодевшую и изменившуюся Василину, быстро ударил по битку, почти не целясь. Так я любил дурачиться в мастерской сантехников, устав соревноваться сам с собой. И не целясь получалось лучше – иногда залетали совсем фантастические шары. Вот и сейчас биток, мазнув красный шар нежно, почти извиняясь,  ушёл в длинный борт, затем на выдохе - в короткий, и совсем устав, подкатился к жёлтому. Судья торжествующе: “Точин болл!” Значит – есть касание, то есть – она болеет за меня?!  Радуется вдруг возникшему снукеру. Посмотрим, как Мехта ответит. Хотя шаров красных и полно – они все врассыпную, не к кому подкатить безопасно.

И Мехта ответил – тоже снукером, да таким, что я сперва подумал – отсюда вообще выхода нет. Та самая келья в скале, что только что привиделась. Уж не она ли? Я тогда каменную щель раздвинул? И, не раздумывая, я резко ткнул в самый низ битка, тот возмущённо подскочил, больно врезавшись в борт, но перескочить его не смог, наоборот – невидимая сила подхватила его и потащила назад, да так настойчиво, что пришлось перескочить через коричневый шар и затихающими прыжками подкатить к красному.

Так мы фехтовали с Мехтой несколько минут, не предоставляя противнику малейшего шанса забить. Зрители, что понимали, сходили с ума. Благо разбирающихся в снукере испанцев было мало. Иначе…

Надо что-то придумать. Мехта явно усилил игру прямо сейчас. Пусть он поразил всех в полуфинале, разгромив Марка Селби (девять-два), действующего чемпиона мира, уже два года никому не проигрывающего длинные матчи. Но всё же два фрейма Мехта проиграл. Но сейчас он совсем уж…

Я глянул на Василину. Она уткнулась в сотовый, не обращая на нас внимания.  Ну ты даёшь, красотка. Удивлённый, я сказал себе: “Стоп! Ты что - забыл, зачем здесь? Ты ей больше не веришь? Что-то же её поведение значит…”

Я ещё раз глянул на неё – совершенно безмятежна и увлечена телефоном. Ну да, она своё дело сделала – нейтрализовала воздействие Мехты, вселила в меня уверенность. Надо и мне что-то самому сделать. Что?

Мы ещё час продолжали с Мехтой мучить друг друга, не забив ни одного шара. Василина встала и демонстративно, наплевав на замечания судьи, пошла к выходу. И я понял. Оставался кокон, сооружённый мною. Не думать о том дне… Не думать, что будет, если… Я вспомнил день годовой давности, когда узнал о гибели Алёны.  Но это не тот день. А был ещё день два месяца  назад, уже почти три, когда Шкипер со своими мерзавцами забрали мою Асю, нашу Асю. И потребовали выигрыша турнира. И я забыл об этом, тренируясь, проходя квалификационный отбор, идя к финалу. Пришло время вспомнить.

Я увидел лицо поворачивающегося ко мне черноволосого молодого рыбака в старой лодке со старыми парусами. Это оказалась Нино, совсем молоденькая, почти не узнаваемая, но её голос я не мог забыть. И она дарила мне всё, что имела – ту самую Song is all I have. Звуки наполняли бухту, зажатую горами, отражались от скал и окатили руки мурашками. И вернулось то студенческое чувство замкнутого на мне мира, пусть ограниченного только мною с кием, столом с шарами и несколькими метрами вокруг. В котором я был король и управлял всем, даже временем. И мне не надо было целиться, стараться, волноваться…
Я нанёс удар, другой, третий… Каждый заканчивался шаром в лузе. И так десять фреймов подряд.  Мехта успевал нанести в каждом фрейме один удар, и на волнах волшебной музыки я разряжался. Пока не разрядился полностью.

В себя пришёл от крика Аси: “Папа! Папа!” И вот родной комочек уже на шее. Где-то сбоку угадывались в опять желтоватом свете люди – организаторы, болельщики, Шкипер, и… бежала Василина. В том первом воздушном платье. И удивлённый Асин шёпот: “Мама?”  Я закрыл глаза, боясь увидеть, как белеет свет и тает Василина. И глупо, дико глупо надеясь: “А вдруг?!”