Пробуждение. Роман. Часть 1

Продолжение

***
– Все, – удовлетворенно пробормотал Вильковский. – На сегодня все дела вроде бы переделаны. Осталось только дождаться звонка Петры и – вперед с песнями.
Плеснув в стакан виски, он, отхлебывая по глотку, начал ходить по кабинету из угла в угол, время от времени что-то поправляя на письменном столе.
Отчего же она не звонит? Обещала в семь, а уже восьмой побежал. Накативший на него страх, что женщину, которую он бешено желал, что-то не устроило в начавших было складываться между ними отношениях, оказался настолько силен, что заставил его прижать руку к груди, стараясь удержать готовое выскочить из нее сердце. Поэтому веселая мелодия звонка прозвучала для него чуть ли не погребальным колоколом.
Звонит, чтобы попрощаться, – панически подумал он.
– Милый, – услышал он в трубке нежный голосок Петры, – я уже собралась и жду тебя в общежитии.
– Лечу! – радостно прокричал в ответ Роберт, у которого от неожиданности внутри все так сжалось, что стало трудно дышать. – Скоро буду.
Но быстро не получилось. Москва стояла в пробках. Пока он добрался до общежития, пока оттуда они выбирались, пока заехали в супер за продуктами, набралось порядочно времени. Короче, дома оказались около девяти вечера.
– Петруша, – обратился он к Петре, – ты раскладывайся. Тут все в твоем распоряжении, а я поийду прописать собачку.
Прогулка с собакой была недолгой, и не потому, что Роберт торопился домой, где его ждал отличный ужин с прекрасной дамой и элитным «Дом Периньон». После работы он обычно гулял с Никиткой не более двадцати минут, давая прописаться. Основная прогулка начиналась поздно вечером, часиков с одиннадцати и продолжалась далеко за полночь. Такой распорядок был удобен, и псу, и хозяину. Поэтому, выскочив на собачью площадку и задрав лапу несколько раз, чтоб отметиться, пес подбежал к хозяину, дав понять, что не возражает вернуться домои;, тем более что на площадке не было собак и пообщаться ему было не с кем.
Дома их ожидал сюрприз.
– Милый, – нежно проговорила Петра, когда Роберт прошел в гостиную, – я не знала, что у тебя такая очаровательная соседка.
– Так и я не знала, что у него появилась не менее очаровательная молодая пассия, – проговорила Лика, переведя взгляд с Роберта на Петру. И обе они рассмеялись.
– Уже спелись! – только и смог воскликнуть Вильковский.
– Ты не против, если мы нынче поужинаем в гостях? – объявила Петра тоном, не терпящим возражении;.
– Да, нет, отчего же, если ты за, – послушно ответил Роберт, хотя, если честно, ему не очень хотелось провести первыи; их совместный вечер на чужом застолье. Но, очевидно, это был тот случаи;, когда отказать нельзя.
– Какие гости! – громко поприветствовал вошедших хозяин и, вскочив из-за стола, галантно поцеловал руку Петре. – И тынеплохо выглядишь, – следом без паузы констатировал он, взглянув снизу вверх на Вильковского.
– Стараемся, – улыбнулся Роберт и в свою очередь поинтересовался, отчего тот встречает гостеи; не в своей параднои; капитанской форме, которая ему очень идет, а в затрапезном, будто и не моряк дальнего плаванья вовсе, а так, охранник с лодочного причала.
– Надену, когда мы с женой отчаливать будем, чтобы запечатлеться на память. Форма-то ведь обязывает и вольностей не позволяет, а они во время выпивки, которой мы сейчас займемся, обязательны. Хотя тебе, цивильному, этого не понять.
– Хватит трепаться, – оборвала дружескую пикировку Лика. – Прошу к столу, гостюшки дорогие. Чем богаты, тем и рады, – и жестом пригласила за стол.
– Мы что, на обеде у императора Поднебеснои;, и это все должны съесть? – воскликнул Роберт, ошалело оглядев уставленныи; закусками стол.
– Сколько одолеете, – гордо сверкнув глазами, ответила Лика. – Сегодня у нас чисто китайскии; стол. Ивану это не в новость. У него на судне кок из обрусевших китайцев, балующий своего капитана блюдами ханьской национальной кухни. А вам, гостюшки, наверно будет интересно прогуляться с вилкои; по столу.
– Это что, знаменитые китайские яйца с душком? – спросила у хозяина Петра, указав на очищенные от скорлупы кругляши светло-серой прозрачности с желтыми шариками в центре.
– Китаи;цы это блюдо именуют «яйцами цвета серой сосны». Они совсем не вонючие, как предвзято думают люди, никогда их не пробовавшие. На самом деле, они имеют специфический, весьма пикантныи; вкус.
– А это, – продолжил он, увидев брошенныи; Петрой взгляд на блюдо, где в майонезном соусе плавало нечто похожее на больших гусениц, – трепанги под майонезом.
– Я слышала о них, но никогда не пробовала.
– Это утка в имбирном соусе. Это пряные баклажаны. Это... – Хватит экскурсию разводить, – решительно пресекла Лика. – Иван, я тебя посажу рядом с гостьей, будешь за ней ухаживать – все само собой и объяснится в процессе. А я присяду рядом с соседом. От него мне на кухню за блюдами ходить удобнее. И последнее всем предупреждение перед тем, как начнем пиршество: закусками не наедаться. Вслед за ними нам предстоит одолеть на первое: грибной суп и китайские пельмени, называемые денежными мешочками. А на жаркое – утку с апельсинами. Единственно, что на нынешнем моем столе не китайское, так это десерт. У меня на него просто ни сил, ни времени не хватило. Так что не обессудьте. Ванечка, разливай.
От стола оторвались как раз часам к одиннадцати, когда Роберту пришло время выйти с собакой.
– Спасибо за все, – поблагодарила Петра хозяев. – За угощение, за прекрасный совместный вечер. А тебе, – она влюбленно посмотрела на Роберта, – за то, что познакомил с замечательными людьми, которые, к сожалению, нас покидают.
– А не прогулять ли нам Никитку всем вместе? – предложил Роберт. – Заодно и съеденное утрамбуем.
– Я за! – обрадовался Иван. – Последний раз по ночнои; Москве бродил, когда с Ликой женихались. Жена, собирайся, пойдем собачку выгуливать.
– Вы идите, а мне прибраться надо, – решительно отказалась Лика.
– Давайте, помогу? – вызвалась Петра. – Вдвоем быстрей и веселей.
– Да нет, я сама управлюсь. Ступайте без меня.
На бульваре было просторно: аллеи пустынны, с редкими спешащими прохожими, но скамейки, чтоб посидеть и поболтать, пока пес занимается своими делами, были заняты резвящейся молодежью.
– Может, не будем им мешать своим присутствием и побродим по переулкам старой Москвы? – проговорил Роберт, спуская с поводка собаку, тянущую к кустикам. – Сделает свои дела, и пойдем.
– Маленький! – Окликнул он пса, увидев, что тот, опорожнившись, царапает землю задними лапами. – Пошли отсюда.
И, прицепив к нему поводок, они, оставив бульвар молодым, перешли улицу и нырнули в первыи; попавшийся им на пути переулок.
Ночные прогулки по старой исторической Москве, кое-где еще не тронутой новостроями и новоделами, – несравнимое удовольствие. Щекочущие нос запахи потрескавшегося от веков дерева немногих оставшихся нетронутыми строений, не перебитых бесчисленными реставрациями. Близкие крыши двухэтажных домиков, за которыми сразу распахивается бесконечность мироздания с далеким таинством звезд. И тишина, изредка нарушаемая урчанием пронесшейся машины, да топотком одинокого прохожего.
– Раньше здесь жили люди, – с ностальгическои; ноткой в голосе нарушил молчание Роберт. – Вот в той, реставрированнои; и отданной под офис двухэтажке, – мой дружок Леонид Шликер. У его родителей здесь поначалу была пара комнат в коммуналке, а потом, когда соседи получили квартиру, им оставили освободившуюся площадь. Чего это стоило – разговор особый. А на месте домика, в котором жил я со своими стариками, – Роберт показал рукой на трехэтажное строение, пупком торчащее меж двух очаровательных особнячков позапрошлого века, – какому-то недоумку потребовалось построить чудище со стеклянными гляделками на весь фасад. Не знаю, правильно ли поступают городские власти, отдавая отреставрированные площади в аренду под офисы.
– Очень даже правильно, – заметил Иван. – Разве плохо, что людей из коммуналок расселили по новым квартирам со всеми удобствами. У твоего Леонида в доме даже ваннои; комнаты не было.
– Была, ободранная и без душа.
– Вот-вот! Есть и еще один немаловажныи; фактор: дома старые, без реставрации развалятся.
– И все равно жаль. Когда в этих домах жили люди, здесь была настоящая жизнь. Теперь лишь видимость. Фасады оставили, а душу убили.
Они гуляли по узким улочкам, тихо беседуя главным образом о прошлом, навеваемым темными пустотами окон с отраженными бликами уличных фонареи;.
– Я теперь начинаю понимать Лику, которая по вечерам в охотку выгуливала твоего пса, – вдруг оборвал разговор Иван, взглянув на часы. – Два часа прогулки мигом пролетели. И никакой усталости. Жаль, что не могу завести себе животное. Дело это ответственное, а я по земле считанные дни в году хожу. А с таким, как у тебя, зверем, жене однои; не справиться
– Так ты ее пикинесом осчастливь. По крайней мере, еи; не так одиноко будет с теплым любящим комочком под боком, пока ты по морям разгуливаешь. Хочу спросить, когда отчаливаете?
– В следующии; вторник. Сначала в Керчь, на месяц, моих стариков проведать, а оттуда уже к себе, во Владик.
– Времени достаточно, чтобы приличного человечка найти, – пробормотал Роберт, озабоченный свалившейся на него проблемой с собакой.
– Что, Лику заменить некем? – рассмеялся Иван.
– Ее не заменишь. Я о домработнице подумал, чтоб хозяйство домашнее вела, еду стряпала да с Никиткой прогуливалась. – Такую найти не трудно. Только объяви – очередь встанет.
– Хорошую – трудно.
За разговором они незаметно подошли к своему, уже спящему дому.
– Спасибо за потрясающии; вечер, господин капитан! – проворковала Петра Ивану, когда они вышли из лифта. – Но особое спасибо вашей замечательной супруге – главнои; устроительнице феерического застолья.
– О какои; домработнице ты с Иваном говорил? – прильнув всем телом к Роберту, прошептала Петра, когда они вошли в квартиру.
– О такой, – прошептал в ответ Роберт и, схватив ее на руки, понес в спальню, – которая будет заниматься хозяйством, пока мы будем предаваться любви.
– Подожди, – прошептала Петра, зажав ему двумя пальчиками рот. – Прежде накормим Никитку, откроем шампанское, и у нас вся ночь впереди.
– Не знаю, как тебе, а мне девица понравилась, – заметил Иван жене, когда они завалились в постель. – Симпатичная, и на очередную не походит.
– Мне тоже понравилась. Правда, лет на двадцать моложе, но это по нынешним временам и разницеи; не считается. Только вот иностранка она. И этим все сказано.
– Какая иностранка? – удивленно глянул на жену Иван, – если по-русски лучше нас болтает. Я не заметил.
– Два часа с собакои; шлялись, и не заметил акцента?
– Может, и заметил бы, да она все больше молчала.
– Так вы ей и слова не дали вымолвить, обсуждая мировые
проблемы. Словенка она, на годичной стажировке в московскои; клинике. В неи; с Бобом и познакомилась. Он мужик видный, отчего к нему в койку не прыгнуть? – Сказала она с частичкой затаенной зависти в голосе.
– Как это?
– А вот так. Стажировка у нее через неделю заканчивается. А с ней – и роман.
– Это она тебе так сказала?
– Это я предположила. А мы, бабы, редко в таком ошибаемся. Ладно, давай спать, у меня глаза от усталости закрываются.
***
Солнечный лучик пои;мал дырочку в шторе и, протиснувшись сквозь нее, заиграл на лице Роберта.
– Сегодня же заштопаю, – пробормотал он и, приоткрыв глаза, повернулся, чтобы обнять ту, которая доставила ему бесчисленные мгновения неслыханного наслаждения, но рука вместо желанного тела нащупала мягкий шелк простыни.
Ушла, – внезапно накативший откуда-то изнутри холодной волной страх проник в каждую клеточку его большого тела. – Да нет, не могла она взять и просто так уйти, – тотчас одернул он себя последними словами за идиотскую мнительность. И как бы в подтверждение из кухни донеслось.
– Милый! Хватит валяться. Пора завтракать.
– Лечу! – крикнул он, мигом соскочив с кровати, и, накинув халат, рванул в ванную комнату.
– К приему пищи... – начал было Роберт словами из «Швейка», показавшись на пороге кухни, но увидев открывшуюся перед ним картину, счастливо рассмеялся.
– Что за смешинка тебе в рот попала? Давай завтракать, иначе все простынет.
– Есть, кажется, в Третьяковке, картина «Не ждали», – продолжал говорить Роберт, усаживаясь за стол, – а у нас – «Заждались». Ты бы посмотрела на себя со стороны. Сидишь, одной рукой подпирая тоскливую мордочку, другая – на голове собаки, застывшей в жалостливом ожидании.
– Ты овсянку ешь? – скорей утверждая, чем спрашивая, проговорила Петра, не обращая внимания на эскападу Роберта. – Я порылась в шкафчике и нашла начатый пакет. А то в холодильнике, кроме масла, колбасы и сыра да баночки черной икры, ничего путного нет.
– Прости, – виновато ответил Роберт. – Сам я каши не ем. Я ее Никитке завариваю. Но теперь, если настаиваешь, буду.
И действительно, он бы съел все приготовленное ее руками, даже тарелку вареного лука, вид которого вызывал у него отвращение. Роберт ел кашу, благодарно посматривая на предмет своего обожания, вспоминая при этом давнюю историю с отцовским борщом, от тарелки с которым с ревом воротил нос, высмотрев среди капусты разваренное перышко лука. После чего и был отстранен за каприз от обеда.
– Что тебе за смешинка с утра в рот попала? Все время рот до ушей растягиваешь, – поинтересовалась Петра, влюбленно наблюдая за Робертом, с видимым усилием глотающим серое месиво разваренной овсянки.
– Вспомнил историю с вареным луком, попавшимся мне в борще, приготовленном отцом, которыи; я категорически отказался есть.
– Я тоже его терпеть не могу, – сделала рожицу Петра. – Ты мне лучше скажи – чем заниматься будем в первыи; наш совместный выходной день?
– Мне над статьей хотелось поработать. И, наконец, дырку в шторе заштопать. Всякий раз, когда через нее меня по утрам солнце будит, говорю себе: сегодня же, и никак...
– А ты сумеешь? Может, это я лучше сделаю?
– Нет, – рассмеялся Роберт. – Это моя проблема. Ничего сложного. Просунул нитку в иголку, сделал пару стежков, и конец проблемы.
– Да ты у меня, оказывается, великии; портняжка, – нежно проговорила Петра. – Ладно уж, иди с собакой, а я, пока вы гуляете, немного приберусь.
Услышав «гулять», пес сорвался с места и бросился в прихожую за поводком.
– Какой чудесный день, – запел тихонечко Роберт песенку из известного мультика, зайдя за периметр собачьей площадки, находившейся почти рядом с домом, – какой чудесный пень, – попав строчкои; в момент, когда пес задрал ногу у какой-то деревяшки, – какой чудесный я и песенка моя.
– Привет, Боб, – услышал он направлявшегося к нему знакомого собачника с молодым эрдельтерьером. – Давно не встречались. Уезжал куда?
– Да нет. Никитка был на даче у знакомых, так что не было нужды появляться на площадке. Как у тебя дела? Слышал, что фильм запускаешь.
– Вроде да. Деньги нашел. Теперь главное – снять. Ты давно гуляешь?
– С полчаса, – соврал Вильковскии;, не охочии; до разговоров между собачниками, всегда сводившимися к расхваливанию своих питомцев. А особенно теперь, когда дома его ждали.
– Быстро же вы управились, – встретила Петра вернувшихся с прогулки, как выразилась, мужичков, – я только в кухне прибралась. Ты постель не застилаешь?
– Никогда. Пусть проветривается.
– Правильно. А вот с пылью бороться надо. Когда в салоне последнии; раз тряпкои; проходили? Там на всем пыли на два пальца.
– Честно говоря, не помню. Ты многого от одинокого мужика хочешь! Скажи спасибо, что носки по квартире не разбросаны.
– Спасибо. Ты, вроде, хотел над статьей поработать? Садись и пиши, а я с пылью в гостиной разделаюсь.
– Мне часа три потребуется.
– Мне тоже. А потом, как ты и я со своими делами закончим, если желание появится, куда-нибудь смотаемся.
– В смысле пообедать или культпохода в концерт? – Воскликнул Роберт и, притянув к себе Петру, нежно поцеловал в шею. И увидев промелькнувшую в глазах Петры озабоченность, встревоженно спросил:
– Что-то не так?
– Дело в том, что у меня заканчивается стажировка, и я должна поехать ненадолго, примерно на месяц, домой. Надо утрясти дела с работой, повидаться с родителями, которых год не видела.
– Так быстро? – недоуменно заметил Роберт, жалостливо посмотрев на Петру.
– Ничего не поделаешь. А что если тебе взять отпуск, хотя бы на недельку? Заодно и с моими познакомишься.
– Попробую, – неуверенно пробормотал Роберт. – Я ведь от шефа завишу. – И, помолчав с минуту, вдруг произнес с веселои; решительностью: – А знаешь, что мы сделаем?
– Нет, – сказала Петра, с надеждои; посмотрев на него.
– Знаешь, что мы сделаем? Пойдем в ЗАГС и подадим заявление.
– Пойдем и подадим, – радостно защебетала Петра, прильнув к груди Роберта. – И это наверняка станет поводом, чтобы дать тебе отпуск. Не зверь же он, твои; шеф.
День пролетел незаметно. Статью он закончил быстро, тем более, что у него уже был ранее сделанныи; ее набросок. Роберт называл такие статьи «500+», потому что для фармацевтических компании; они были, по сути, расширеннои; рекламои; препаратов. И платили за каждую подобную публикацию наличными от пятисот долларов и выше, в зависимости от популярности газеты или журнала. Конечно, это не было законно, поскольку выплаты проходили мимо кассы и налоговои; службы. Но Вильковский об этом не задумывался, так как сам, после известия о наследстве, брать перестал, удовлетворяясь гонораром, а другим, к примеру, его Лизавете, сотрудникам министерства, могущим сочинить вразумительное, не мешал, считая фирменные доплаты дополнительным вознаграждением за труд. Он даже дырку в шторе успел заштопать. Причем до обеда, чем был ужасно доволен.
Обедали они в уютном ресторанчике парка Сокольники. А когда настал вечер,  нагулявшись и наговорившись вдоволь, они озорно переглянулись
и, задернув в спальне штору, соревнуясь, кто быстреи; скинет с себя одежду, почти разом прыгнули в кровать.
***
– Милый, звонят в дверь, – прошептала вдруг Петра, оторвавшись губами от губ Роберта.
– Кого это черти несут, – недовольно проворчал он и, вздохнув, скатился на пол.
– Наверно, Лика, напомнить о чем-нибудь. Мужик дома, а ей все неймется.
– Может, собаку хочет вывести.
– Рано еще, – заметил Роберт, взглянув на часы. – Теперь только восемь. До Никиткиного времени еще как минимум два часа. Сейчас, сейчас, иду, – крикнул он, набрасывая халат и направляясь в прихожую.
– Оп-па, – послышался недоуменныи; возглас Шликера, когда Роберт открыл дверь. – Мы с Геранью битых двадцать минут на звонок давим, сотовыи; оборвали, а ты дрыхнешь без задних ног.
– Не дрыхну, а занимаюсь любовью, – назидательно обронил Роберт. – А когда я занимаюсь любовью, для меня все перестает существовать: дома, машины, люди, звуки. Ладно, проходите, коли пришли, да еще с хваленой лососинои;. Не прогонять же?
– Петруша! – крикнул он в спальню. – Набрось что-нибудь на себя. У нас гости.
– Гости? Слышишь, Никиточка, мы уже гости, – с некоторым неудовольствием заметила Гера, поглаживая прильнувшую к ней и вертящую хвостом собаку.
– Я же не спросил – чего приперлись? – рассмеялся Роберт. – Я сказал – проходите, гостюшки дорогие, поскольку у вас с собой есть что есть, а у нас есть что пить.
– Гер! Может, мы сами распорядимся тем, что принесли? – обратился Лео к своеи; спутнице, топчась в холле. – Нарежем аккуратненько, нальем по рюмашке и выпьем за любовь.
Сказал и оторопел, увидев вышедшую встретить гостей молодую женщину с удивительно знакомым лицом.
– Боб! Сукин ты сын! Как все это называть?
– Это называть Петра. И она согласилась стать моей женой.
– Все верно, – подтвердила Петра и протянула руку сначала
Гере, а потом Леону. – В понедельник мы идем в ЗАГС.
– Вы хорошо подумали? – начал было Лео, но, получив толчок локтем от Геры, обреченно махнул рукой и добавил: – Может, у него удачней, чем у меня, с этим получится. – И, прогнав накатившую было печаль, прикрикнул: – Чего истуканом стоишь! Мечи, что есть на стол, откупоривай бутыль, будем «горько» кричать. Получилось весело. Лео блистал, рассказывая смешные истории из своей медицинской практики, а когда они приелись и женщины удалились в спальню посудачить о своем, посерьезнел и задал Роберту вертевшийся у него на зубах вопрос: хорошенько ли тот продумал столь ответственный шаг с женитьбой? Не мальчик ведь, чтобы – вот так, на третий день знакомства бежать в ЗАГС. А потом – разница в возрасте.
– Ты мне всегда говорил, – пытался посеять в душе Роберта
хотя бы кроху сомнения Лео, – что тебе нужна не умная жена, а послушная. Будет ли она таковой, если хороша внешностью и моложе на поколение, которое к тому же на порядок умнее нашего? Может, тебе бес в ребро? Я в этих делах калач тертый. У меня у самого брак неудачным получился. Помнишь, сколько я потом от развода отходил. А сколько подобных неудачников мне пришлось от стрессов и депрессии; избавлять!
– Спасибо. Только на кой ляд мне слушать россказни про неудачи других. Ты мне лучше про удачи поведай, – парировал его доводы Роберт. – Не можешь? А у меня родители перед глазами: папа был старше мамы на семнадцать лет. А как они любили и ладили друг с другом!
Часы в спальне пробили одиннадцать, пес, лежащии; на циновке в прихожей, завозился и громко вздохнул, явно рассчитывая на то, что его услышат.
– Когда ко мне в институт на осмотр явишься? – сменил тему Леон, одновременно крикнув Гере, что пора собираться.
– Как приеду из Словении, так сразу к тебе. Петра задержится, а я познакомлюсь с ее родителями, чуть осмотрюсь и сразу обратно. Да и больше чем на недельку меня шеф от себя не отпустит.
– Давай, не тяни. Ты ей здоровый нужен, – заключил Леон и, увидев вышедших из спальни улыбающихся и довольных знакомством женщин, сказал:
– Вижу, Герань выбор одобрила. А это многое значит. Ты нас проводишь?
– Конечно. Да и с собакои; пройтись надо.
Роберт проводил их совсем чуть. Ему захотелось побыть одному. Поэтому он довел их до места, откуда было легко поймать левака или таксиста, и наскоро попрощавшись, направился к бульвару догулять пса.
***
– Давай чуть пройдемся, – предложила Гера. – Вечер замечательный.
Они не спеша шли по освещаемой уличными фонарями и неоновыми рекламами улочке, делясь впечатлениями. Чего-чего, а женитьбы Боба ими никак не ожидалось. В их троице он выглядел наиболее упертым противником семейных отношении;. И всегда это подчеркивал, насмехаясь над их прошлыми неудачами. А на их попытку оправдаться пословицей про соломку, которую обязательно бы постелил, если б знал, где упасть, отвечал, что умному, который знает, где можно навернуться, соломка не понадобится. Он просто туда не пойдет.
– Слушай, – раздумчиво проговорила Окунева шедшему рядом с ней и погруженному в свои мысли Лео, – а девушка у Боба весьма и весьма. И личиком, и фигуркой, и, что при этом поразительно, головкои;. Я, пока вы с Бобом через бутылку общались, с ней о многом переговорила. Носом почуяла, что любит она его. Так что нашему развратнику с ней крепко повезло.
– С чего взяла? Не верю я в россказни про любовь с первого взгляда. Обычно она заканчивается утром в постели, когда взглянешь на объект обожания во второй раз. Поверь мне, психотерапевту, который подобных сумасшествии; и разочарований по десять случаев на дню наблюдать изволит.
– Когда это ты начал специализироваться на матримониальных отношениях? Мне казалось, что ты все больше по нервным расстройствам, связанным с функциональными нарушениями.
– Я, да будет тебе известно, занимаюсь стрессовыми состояниями. А любовные разочарования именно из этой обоймы
– Надо же! – фыркнула Гера. – Но скажу тебе, знатоку разорванных сердец, – у них все сложится. И нам польза: будет к кому прийти да посетовать на одиночество, на наступление старости, на то, что некому будет подать стакана воды.
– Если пить захочется, – в ответ рассмеялся Леон. – Но, согласен, девица складная. Очевидно, не глупа. Была бы постарше, да из России – никаких проблем.
– Перестаркои; из районной библиотечки?
– Это ты сказала. Я имел в виду что-нибудь твоего типа.
– Бабоньки моего типа, к твоему сведенью, только и умеют
что дружить, – С горечью заметила Гера. И чуть помолчав, уже с улыбкои; добавила. – Чего мы про их отношения спорим. Время покажет. Завалимся через пару недель, так же неожиданно, как нынче, и увидим, куда их любовь завела.
– Честно, меня это мало беспокоит. Сколько у него, на моей памяти, девиц перебывало, когда молодым жеребчиком по лужайкам скакал. В очередь, толкаясь локтями, вставали. Да и теперь, ты же знаешь, сколько из твоих же знакомых к нему готовы в постель прыгнуть.
– Что верно, то верно.
– Мне другое не нравится. И связано оно не с его низом, а с верхом.
– Ты что имеешь в виду?
– Болен он. И, по всеи; очевидности, серьезно.
– Если ты говоришь про тот его приступ со зрением, то все
же прошло.
– К сожалению, нет. Скажу, как врач. В голове ничего не происходит просто так. Ему срочно провериться надо. Его в моем институте спецы ждали. А он им ручкои; помахал и за этой ярочкой вприпрыжку пустился, как молодой барашек. Он тебе не говорил, что собирается в Словению, знакомиться с ее родителями?
– Нет. Впервые слышу.
– Теперь услышала.
Они медленно шли, погруженные в свои мысли.
– По домам, – прервал молчание Леон и, сделав шаг к кромке тротуара, поднял руку, приглашая водителеи; проезжающих машин остановиться.
– На Остоженку, – назвал он первый адрес притормозившему таксисту. – Вначале доставим даму, а потом меня на Кутузовский к брежневскому дому. Знаете, где?
– Разумеется.
***
– Опаздываем, – съехидничал Поскорбышев, жестом останавливая спешащего в кабинет Вильковского. – Хорошо, что шеф с утра в Совмине и ты ему на глаза не попался. Он на тебя за твою дисциплинарную расхлябанность еще со вчерашнего вечера серчал. Где, говорил, мои; «связник»? Когда нужен, его никогда на месте не оказывается. Не веришь, у Катьки спроси. Она свидетель.
– Кончай трепаться. Не мог он по поводу меня ножками топать, поскольку был осведомлен.
– Уж и пошутить нельзя, – проворчал Поскорбышев, скорчив при этом на лице нечто похожее на улыбку. – Шеф интересовался насчет этого проклятого доктора. А мне ему и доложить нечего – ноль информации. И все потому, что послушался твоего совета про долгий ящик.
– Ты бы взял, да и разъяснил шефу реальное положение дел. Дескать, дело в суде, и надо подождать его решения. Чего тут сложного?
– Это у тебя нет сложного. Натравил на меня этого бумагомараку и умыл руки. Тебе велел министр мне помогать, так помогай, а не валяй дурочку.
– Так чем помогать? Ускорить прохождение дела я не могу. Нет у меня таких полномочии;.
– Закажи статью, или напиши сам, про сучьих докторов, которые на наших болезнях деньгу зашибают.
– Может, еще и с указанием фамилии конкретного доктора?
– Хорошо бы, да нельзя, пока разборка идет.
– Вот и ты понимаешь.
– Я – да. Министр – нет. Ему результат вынь да положь! Тем
не менее, какой-нибудь быстрый материал про деонтологию, так вроде бы называют меж собой доктора медицинскую этику, был бы весьма кстати. Шеф мне про гланды, а я в ответ статью про подобных докторов обличительную. Работаем в этом направлении, пока суд да дело, рук не опускаем. Как предложение?
– Как всегда, к месту и ко времени.
– Вот и договорились. Когда ждать?
– Скоро. Только сам я писать ее не буду. Времени нет. Тебе,
наверно, уже доложили, что меня назначили членом комиссии по противодействию коррупции в медицине.
– Известили, – пробормотал Поскорбышев, уныло чувствуя, что Вильковский в очереднои; раз угрем выскальзывает из его рук.
– Хочешь, я тебе своего сотрудника в помощь дам? – попытался ободрить взгрустнувшего Поскорбышева Вильковский. – Паренек хороший. Сам шеф его мне рекомендовал. А он не ошибается.
– Писать-то хоть умеет?
– Бог его знает. До меня на телевидении кем-то служил. Может, и умеет.
– Так чего же ты его к себе взял, если толком о нем ничего не знаешь.
– Не я, шеф прислал. Вызвал к себе и объявил о новом моем сотруднике. Ты бы стал ему по этому поводу сомнения высказывать?
– Нет, конечно.
– Вот и я.
– Значит, нa; тебе, боже, что нам негоже?
– Обижаешь, Владлен Сидорович. Я тебя когда-нибудь
подводил?
– Нет, – набычившись, пробормотал Поскорбышев.
– Часть своей работы, грешным делом, мне на тебя иногда
удавалось перекладывать. Но чтоб подставить? И в мыслях такого не было. Может, Загурду попросить такую статейку у себя в газетке тиснуть, если тебе молодои; не нравится? У нее тираж приличный, – как бы в раздумье произнес Вильковский, пряча за прикрытой ладонью рот с хитрой улыбкой. – Он мастер по таким статейкам.
– Нет уж! – испуганно замахал тот руками. – Лучше давай твоего, как его?..
– Федяева Алексея Степановича.
– Однофамильца нашего Федюнчика? – заулыбался во весь рот Поскорбышев.
– Племянника.
– Кого? – Выпучив глаза, переспросил министерский помощник.
– Племянника. Я с ним перед этим хорошенько переговорю, – и не дожидаясь ответа со стороны своего собеседника, нарочито строгим голосом попросил по телефону Лизу прислать к нему новенького, если тот, естественно, окажется на месте. Тот на месте оказался.
– Вызывали, Роберт Антонович? – произнес робко Федяев, шагнув в кабинет начальника.
– Присаживайтесь. Извините, что не запомнил вашего имени и отчества, голова, знаете, не тем была занята.
– Федяев Алексей Степанович
– Как тебе, Владлен Сидорович? – обратился Вильковскии; к Поскорбышеву, удивленно уставившемуся на родственника их начальника канцелярии. – При Сталине за подобную семейственность отправляли в места не столь отдаленные.
– При Сталине и тебя... – начал было Поскорбышев, но спохватившись, что не одни, резко сменил тему. – Давай о деле. – Алексеи; Степанович, хочу вас представить помощнику министра Владлену Сидоровичу Поскорбышеву, с которым вы до сего момента, очевидно, не имели случая познакомиться...
А теперь о том, что хочу вам поручить. Вы слышали о деле врача Сивухина? – и увидев отрицательныи; кивок головой, как ни в чем не бывало продолжил, – Вам о нем растолкует Владлен Сидорович, поскольку вы по этому делу отправляетесь в его распоряжение. Поможете с материалом для СМИ, ну и все такое. Считайте порученное вам дело под руководством помощника министра своей прямои; должностной обязанностью, а не чем-то второстепенным.
– Ну, как я его настроил? – поинтересовался Вильковский, когда тот, несколько озабоченный новым, свалившимся на голову начальством, вышел из кабинета.
– Нормально, – удовлетворенно пробурчал Поскорбышев, немедленно предложив обмыть назначенца.
– Тебе налью, а сам не буду. У меня в четыре дело срочное. Должен быть как стеклышко, – пояснил отказ Вильковскии;.
***
Попросив водителя служебного автомобиля поставить машину на свободное место поближе к ЗАГСу (вышло метрах в двухстах) и подождать с полчаса, он чуть ли не бегом припустился к заветнои; двери, у которои; его уже ждала Петра. И, вручив своей избраннице купленный по дороге букетик цветов, он подхватил ее за руку, и они вместе взбежали по лестнице в новый для себя мир.
Строгая дама, принимавшая заявление от брачующихся, несколько раз для виду его перечитала, а затем, дежурно улыбаясь, подняла голову и, переводя взгляд с одного на другого, ласковым и опять же дежурным тоном произнесла: «Ждем вас к себе 15 октября», – сунув при этом брошюрку, в которои; все было расписано по пунктам с указанием организации;, предоставляющих различную помощь в виде свадебной машины, массовика, организатора церемонии, кинооператора-фотографа и так далее.
– А пораньше нельзя? – спросил Вильковский.
– Нет, нет, – запротестовала дама. – Вы должны проверить свои чувства, прежде чем вступить в брак. У нас правило – не менее трех месяцев.
Но, почуяв под словом «пораньше» хруст купюр, немедленно сдалась, начав поиск более раннеи; даты.
– 10 сентября вас устроит? Но это будет, сами понимаете...
– Понимаем и хотим зарегистрировать наш брак послезавтра. Как вам такая дата?
– Ох уж эта молодежь! – выдохнула дама – Куда торопиться? В среду, то есть послезавтра, ничего не получится. Все забито. Четверг в 17.00 вас устроит?
– Устроит, – ответил Вильковский и протянул конверт, который тут же был привычно ощупан и просмотрен.
– Тогда ждем вас в четверг, – прошелестела дама, провожая нежным взглядом Вильковского и Петру, спросив вдогонку: – Ничего из музыки дополнительно заказывать не будете?..
– Петруша, – Роберту так понравилось это слово, что он больше никак Петру и не называл, да она и не перечила, называя, в свою очередь, его «милым», – у тебя свидетель найдется? Он вроде бы обязателен при этои; процедуре. С моеи; стороны будет Лео.
– А с моей - подружка по общежитию - Дильнара. Очаровательная узбечка, мама троих детей.
– Мне без разницы, – пробормотал он, но, увидев ее тут же
надувшиеся губки, мгновенно поправился, распрямив их поцелуем.
– То-то же! А то, видите ли, ему без разницы!
– Пошли, – увлек он озирающуюся в поисках транспорта
Петру, когда они вышли из двереи; конторы. – У меня машина сразу за углом, ближе не припарковаться. Я завезу тебя домой, если, конечно, у тебя нет других дел, или куда нужно, а сам на работу. Надо кое-что доделать.
На самом деле ему просто необходимо было побыть одному, привести метавшиеся в голове, подобно броуновским частицам, мысли, хоть к какому-нибудь порядку.
– Роберт Антонович! Вас можно поздравить? – поприветствовал его водитель, когда он открыл дверцу, предлагая спутнице расположиться на заднем сиденье.
– Можно, Николай Петрович. По крайней мере, надеюсь, что моя дама не передумает и не отменит своего решения, – улыбаясь, ответил Вильковский, поцеловав при этом невесту. – Мы сегодня только заявление подали.
– Повезло вашей девушке. Такого знатного во всех смыслах мужа получить! – И обратившись уже к невесте, добавил. – Он у нас в министерстве в самых завидных женихах числился. Все наши женщины по нему вздыхали.
– Ладно тебе, Николаи; Петрович, дифирамбы петь. Перехвалишь. Давай поначалу завезем невесту ко мне домой, а потом – на работу.
– Погуляешь с собакой, – обратился он к Петре, когда она, выпорхнув из машины нежно попросила:
– Не задерживайся, а я постараюсь к твоему приходу приготовить на ужин чего-нибудь вкусненького.
– Красивую вы себе жену отыскали Роберт Антонович, – заметил водитель, отъезжая от дома. – Журналистка?
– Врач-офтальмолог, – коротко ответил Вильковскии;, не желая распространяться.
А в мыслях было одно: какого хрена я опять на работу подался? Одному, видите ли, захотелось побыть, поразмыслить над своим дальнейшим существованием. Погоревать о своей прошлой беззаботной, ни перед кем не обязанной жизни. Но тут в его голове нарисовалась живописная картинка. Он, бездумно сидящий на диване с закрытыми глазами со стаканом виски. Прикорнувший у ног Никитка. Гора немытой посуды на кухне, после дружескои; попойки. Пустой холодильник. И смеющаяся рожица Петры с вопросом на засыпку: «О чем тоскуем?». И такая у него на себя злость напала, что не сдержался и выматерился вслух от всеи; души.
– Вы что, Роберт Антонович? – воскликнул удивленныи; водитель, не ожидавшии; от обычно спокойного Вильковского подобного всплеска эмоции;. – Никак на работе что-то случилось?
– Да нет. Все нормально. Если не считать свалившегося на голову дела с одним доктором, который со взятками переборщил, – сходу придумал себе оправдание Вильковский. – Поэтому заранее выговорился, чтобы не сорваться при личной с ним встрече.
– Крепко, значит, он вас достал, – сочувственно проговорил водитель, – если вы вот так приподнято выражаетесь.
– Да уж, – только и ответил Вильковскии;.
Чем бы заняться? Чем бы заняться? – теребил он себя по дороге к кабинету.