Ленин и психологи

Только сейчас, пожив некоторое время вдали от родины, в мире развитого капитализма, в городе тотального ультралиберализма и вечной весны у берега Пацифики, я, кажется, начал постигать одну из фундаментальных максим нашей страны — ключевую черту, по которой ты моментально узнаешь ее в потоке чужих фоточек за англоязычными тегами и умными фильтрами — наряду с окрашенными стволами деревьев и застекленными лоджиями — а именно, я нашел ответ на вопрос, для чего в советских домах красили стены пополам в синий и белый.

Очевидно, что это была не банальная экономия краски, а тонкий психологический маневр, продуманный еще в начале 1920-х, сразу после революции, когда стало ясно, что грядет уплотнение, и нужно сохранить здравый рассудок большинства населения на протяжении длительного времени. Ленин нанял немецких экспатов — тогда такого понятия, конечно, не было, но суть была похожая — и предложил им разработать дешевую, но при этом эффективную модификацию жилых помещений, изъятых у кулаков и спекулянтов, которая позволила бы с минимальными тратами (он повторил, минимальными) сделать существование новых жильцов в условиях адского шеринга терпимым, отвлечь их от деструктивных мыслей о тяжелой доле и даже вдохновить на строительство коммунизма слеш светлого будущего. Психологи (которые, кстати, были современниками Фрейда), сперва закачали головами, приговаривая: «Товарищ Ленин, при всем уважении к вам и делу мировой революции, этот план категорически неосуществим...»

Один очень образованный и аккуратно постиранный врач сказал, поправив очки:

— Для того, чтобы компенсировать чудовищный стресс, которому вы подвергаете этих людей, потребуются невероятно яркие стимулы, очень сильные и постоянно меняющиеся, потому что в таких условиях мозг будет быстро привыкать к любой системе вознаграждения и неизменно возвращаться к фаундейшнл мысли о веревке и мыле.

— Понимаете? — с легким упреком за миллионы еще пока не загубленных жизней заглянул он в озорные глаза-щелочки вождя пролетариата, хотел было рассмотреть гештальт, но растерялся и сник.

Ленин молчал.

— Можно попробовать наладить подачу в квартиры глюкозы, — неуверенно начал второй, чуть помоложе, с тонкими волосатыми руками, торчащими из педантично застегнутых на запонки рукавов. — Скажем, строить дома так, чтобы в квартиры бесперебойно подавался шоколад. На кухне вместо двух будет три крана — холодная вода, горячая вода и глюкоза. Теоретически это может снимать часть раздражения, но только часть, конечно; для поддержания стабильного счастья этого будет совершенно недостаточно.

— Что если в водопроводную воду добавлять 0,001% барбитурата? — отозвался из угла мрачноватый джентльмен. — При правильной дозировке он будет накапливаться в организме на протяжении многих лет и позволит снизить порог чувствительности к внешним раздражителям, в целом купировать чувство тревоги, страха.

— Единственное «но» — конечно, из-за побочных действий резко замедлятся мыслительные процессы и упадут умственные способности, так что вот этого всего — он обвел руками грандиозные голограммы Дворца советов, аэропланов и проекты реконструкции Красной площади, наплывающие одна на другую с фильтром «Dissolve» — вот этих всех проектов вам не видать.

— Это не годится, — сухо сказал Ленин. — Мы должны построить великую державу, и эти проекты архиважны для нее.

— А что если сделать зеркальные стены? — вмешался молоденький круглолицый врач. — Я слышал, что капиталистические общества уже используют этот трюк в своих магазинах — представьте себе, устанавливают зеркало за полкой с товаром, и создается иллюзия, будто бы полка вдвое шире. Нельзя ли применить это в контексте жилплощади?

— Это все хорошо, Карл, но вы не учитываете разницу между местами, где человек бывает иногда и местом, где он обитает постоянно. Одно дело — обман, с которым ты сталкиваешься эпизодически, приходя за покупками, и совсем другое — ложь, которая каждый день смотрит тебе в глаза. Это очень быстро обернется против нас, и депрессия станет только сильнее. В этих зеркалах ведь будут не только стены отражаться, но и все прочие уплотненные граждане — по сути, мы только усугубим проблему.

— Вы правы, правы, — кивал Карл. — Об этом я не подумал.

— А если выдавать гражданам опий? — предложил кто-то. — На первых порах можно использовать конфискованные у буржуазии запасы, а после установить в каждой квартире автономный аппарат по производству, вот, у меня есть схема—

— Может быть, тогда героин? Это выйдет дешевле.

— Что если провести мероприятия по селекции и вывести новый вид пролетария, который будет меньше в несколько раз, и, соответственно, станет менее требовательными к жилплощади? — поднялся авторитетный европейский ученый, нервно поправляя сползающее с потного носа пенсне. — Разумеется, процесс длительный и может занять не одно поколение, но результат будет надежным и гарантированным.

— Товарищи, товарищи! — закричал кто-то. — А почему просто не трепанировать всех новых жильцов?

— Но это же бесчеловечно!

— А вы как собрались строить новый мир?

— А если…

— Товарищи, — раздалось от дальней стены, где трещала печка-буржуйка, раздалось и словно прокатилось добавленным на стадии пост-продакшена эхом по просторной светлой комнате, изъятой у классово чуждого элемента, содержавшей в себе великого вождя народов и все его многочисленные гениальные мысли.

За шумом беседы никто не заметил, как один из ученых встал из-за стола и прошел в угол комнаты, где было свалено солдатское барахло и стояло ведро с краской. Он медленно проводил ладонью по грубой штукатурке с царапинами и следами пуль.

— Товарищи, — торжественно и как бы примирительно произнес он. — Мы не будем никого трепанировать, потчевать опием и кормить иллюзиями.

Ленин изогнул бровь и осторожно расширил глаза.

— Мы обратимся к тому, что всегда выручало человечество в трудные периоды.

— Что вы имеете в виду? — наконец спросил вождь, цепко держа бородку.

— Я имею в виду обычное человеческое воображение.

— Inception? — поднял глаза тучный селекционист.

— Разве это возможно? — пролепетал ерзающий на стуле Карл.

— Да, — ответил ученый у стены, выходя из контрастной тени.

На его лицо упал первый луч древнеегипетского света из высокого скругленного окна с паутиной и трещинками и несколькими мертвыми гимназическими мухами.

— Да, это возможно, — повторил он. — В каждой из этих комнат мы создадим мир, который по размеру будет превосходить их в десятки, сотни, тысячи раз. Мы откроем вселенные, простирающиеся на многие километры во все стороны, и поместим в их центр нашего пролетария, его жену, его детей, его мать, его отца, их родителей, их еду, их домашних животных, их книги, их мечты, их разочарования, их борьбу, победы, счастье, юность, взросление, расцвет и старость — мы сделаем их хозяевами этого мира, безраздельными капитанами гигантского ковчега, плывущего по бескрайним волнам социалистической реальности, на важнейшей миссии к финальной победе революции и всеобщей любви, в плавании к звездам, где цель поиска — поиск, а суть дороги — сама дорога. Товарищи, мы подарим нашему исстрадавшемуся и измученному скитанием по пустыне народу океан.

Он погрузил малярную кисть в ведро с краской и провел по стене, оставив неровную линию на уровне глаз. Насыщенные ярко-голубые капли начали сползать вниз к плинтусу, покрывая белое пространство. Ленин кивнул и откашлялся, промокая платочком широкие глаза с анимешными слезами. Он перекинул в руке четки, исподлобья следя за тем, как ученый возвращается к столу, затем с неожиданной прытью вскинул руку с наганом вверх и оглушительно взвизгнул:

— Вперед, к победе коммунизма!

И разрядил барабан в потолок, перепугав всех собравшихся.