Три звезды из созвездия Койота... Глава 10

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ: Великий и ужасный


* * * * * * * * * * * * * * *

Роберт не встает из-за стола. Кажется он рад, что его помощь на данный момент не требуется. Его полицейская рация тихонько о чем-то трещит, но кажется, что он её не слушает. Из угла раздается детское посапывание Джесси и другого маленького чингачгука. Может это и есть индеец по имени Исак?

Роузи уже не лихорадит. Мы снимаем её простыню и выбрасываем пластиковые мешки с уже давно растаявшим льдом. Ким одобряюще смотрит на катетер в правой бедерной вене.

— Надо поменять на меньший, — советует она.
— Попробуйте её левую руку, — я зажигаю керосиновую лампу, и комната озаряется ярким белым светом.

Ким вводит новый маленький пластиковый катетер в вену немного выше левой кисти Роузи. От неожиданной и острой боли Роузи просыпается, но она слишком слаба, и о сопротивлении не может быть и речи. Ким быстро заканчивает и вешает новый пакет внутривенных антибиотиков на гвоздь в стенке над кроватью. Я смотрю на мочевой катетер, радуюсь, что почки работают, и передаю Ким пакет с внутривенным солевым раствором.

Вдвоём нам несложно поменять простыни кровати, где лежит Роузи. Кажется,  это последняя чистая простыня в этом посёлке.

— Нужна стиральная машина, — я говорю Роберту. Его брови подскакивают, от удивления и я спешу пояснить. — Или добавь стиральную машину в свой список, или приходи сюда стирать бельё. Я не прачка.

Роберт деловито кивает головой и делает очередную запись в блокноте.

— И стиральный порошок, — спешу добавить я, пока он не спрятал блокнот в планшет.

Ким аккуратно разматывает повязки с бедра Роузи и смотрит на покрытое шрамами и рубцами тело бесчувственной девушки. Она поджимает края губ и сочувственно качает головой. Кроме шрамов на левой части лица и шеи, левая грудь девушки — это серия зигзагообразных рубцов от подмышки до соска. В шрамах также левая часть грудной клетки и брюшины. Два пальца на левой ноге полностью отсутствуют.

— Бл...дь, — бормочу я себе под нос.
— “Билиат...” – повторяет Ким. – Что такое “билиат?” Вы используете это слово вот уже второй раз. Что это?
— Не "билиат," а “бл..дь,” – механически поправляю я и пытаюсь пересказать это волшебное слово по буквам по-английски: — би, эл, уай, эй, ди... Только “ди” должно быть мягким – “бл...дь.” Это хирургический термин такой. В терапии и других отраслях медицины он редко употребляется.
— “Блиат,...” — повторяет Ким, — “блиат...” Интересно, очень интересно. Никогда его не встречала. А что же “блиат” означает?

Тут задумываюсь я.

— Ну, это сугубо узкое понятие... ограниченное использованием в узком кругу травматологов.
— Родезийских травматологов?

Я неопределённо качаю головой. Отвечать нечем. Это слово на английский не переводится ни с русского, ни с родезийского. И вообще, родезийского языка не существует. Там говорят на английском, африкаанс и нескольких местных языках...

— Так что же означает это ваше “блиат?” – не успокаивается Ким.
— Характер человека, способного нанести подобные ранения, — всё, что я могу буркнуть в ответ.
— А-аа...

Ким внимательно помогает мне обследовать обширную рану на левом бедре. Несколько раз она проводит рукой по живой воспаленной ткани, и Роузи невольно стонет.

— Я знаю, бэйби, больно. Потерпи, бэйби, потерпи, — шепчет Ким.
— Проверь хорошенько, не оставили ли эти ветеранские коллеги там еще чего-то... Гравия, осколков, — настаиваю я. – Мне некому было ассистировать, когда я её вскрыл, так что проверь хорошенько. Ведь у тебя всё-таки две руки...
— Нет-нет, вроде сейчас чисто.
— Тогда давай паковать.

Ким нюхает воздух.

— А откуда у тебя раствор Дэйкинса?
— Сам сделал... Галлон кипяченой воды, чайная ложка хлорной извести и пять ложек соли.
— Надо будет запомнить, — Ким одобрительно кивает головой и мне льстит её профессиональная оценка моего творческого подхода к военно-полевой хирургии.

Минут через пятнадцать она садится за руль своего Джипа и исчезает в столбе пыли. Гойко-Роберт Митич-Виннету, слава богу, остается. С первыми лучами солнца он показывает мне, как управляться с баллонами пропана и дизельным генератором.

На морозный сухой воздух выходит завернутый в тряпку-одеяло Картер и переговаривается с Робертом на непонятном мне языке Навахо.

— По-английски, пожалуйста, — прошу я Картера.
Мальчишка бросает презрительный взгляд в мою сторону, бросает короткое “билагаана,” и сплёвывает себе под ноги. Через несколько лет из него выйдет крепкий парень, но пока я больше и сильнее. Пальцы моей левой руки не полностью обхватывают его горло, но обхватывают достаточно крепко, чтобы он не смог вырваться. Изменив тембр голоса на что-то похожее на голос песен Владимира Высоцкого (если бы Высоцкий  еще заболел бы дифтеритом) я хриплю мальчишке в ухо:
— Не билагаана, не-ееет... Чинди. Называй меня “чинди!”
Бедный мальчишка хрипит; его глаза выпучиваются от страха, лицо принимает пунцовый цвет. -- Чинди ждет тебя, малыш!
— Чинь... чинь—джии, — наконец-то получается у него.
– А теперь быстро за зубной щеткой и мылом! – очень хочется рявкнуть русское "на цырлочках!",  но я не знаю, как перевести это на английский.

Роберт кивает головой. Он понимает этот ритуал самцов. Он знает, что скоро ему придется оставить мальчишек со мной и сомнений на тему, кто же остается в поселке за альфа-самца в группе человекообразных приматов быть не должно.

— Не уходи, а? – как можно вежливей прошу его я. – Мне их всех этим гадким мылом "Kwell" сейчас надо будет мыть.

Роберт опять кивает в знак согласия, и я вздыхаю с облегчением. Сложнее всего было с маленькой Стэйси. Её пришлось вытягивать из какой-то щели между двумя стенками двух убогих лачуг. Она вопила и царапалась, и, несмотря на все наши предосторожности, всё-таки два раза умудрилась укусить Роберта. После всех наших мучений, я обнаружил, что от солярки, которой должно было хватить на неделю, не осталось ни капли и, после того как Роберт погрузил всё еще отключенную пару алкашей в грузовой отсек своего Форда, нам обоим пришлось принимать холодный душ с противным мылом “Kwell.”

Мы не заметили, как в посёлок въехал грузовик, из которого вышли два дюжих смуглых парня. Они невозмутимо ждут, пока мы вытремся и оденемся. Дождавшись Роберта они что-то у него спрашивают. Их лица отражают дружеское уважение к полицейскому.

— По-английски, пожалуйста, — говорит Роберт, кивая в мою сторону.

Один из ребят бросает в мою сторону любопытный взгляд и переспрашивает  Роберта на английском куда поставить бочки с соляркой и шесть баллонов с пропаном.

— А розги?! – громко возмущаюсь я так, чтобы меня услышали чингачгуки. – Где мои розги?! Чем мне их пороть?

Двое новоприбывших недоуменно смотрят на меня. Потом на Роберта.

Роберт им подмигивает, опускает голову и, глядя в землю,  подходит ко мне.

— О, Великий Чинджи-и, не гневись. Прости нас. Не убивай нас сегодня. Возьми вот это, — он снимает с пояса полицейские наручники и протягивает их мне. – Если тебя прогневил один из этих неблагодарных подростков, прикуй его наручниками вот к этой трубе. А я потом приеду и заберу его в тюрьму.

Грустно вздохнув, Злой Чинди внял мольбам полицейского и сменил гнев на милость. После завтрака двое чингачгуков помыли посуду и убрали в лачуге, где лежит больная Роузи.

Между перевязками, я проверяю хлам в других хибаринах. Как я уже сказал, не считая той, в которой лежит Роузи, таких лачуг еще пять. Две почти пустые, одна заблевана алкоголиками, одна забита каким-то хламом, и последняя – обитель Картера, самого старшего чингачгука. 

Во второй половине дня опять приезжает Роберт. Его грузовик забит вещами из списка составленного прошлой ночью. Одновременно приезжают и те двое, с которыми я познакомился утром. На этот раз один из них дружелюбно улыбается, другой весело подмигивает. Как я узнал уже позже, история о том, как незадачливый бледнолицый, заблудившись на резервации, провел ночь в хижине недавно скончавшейся знахарки, и как в него вселился злой дух Чинди, уже полетела по резервации Навахо. На этот раз, они привезли огромную стиральную машину.

— О Гневный Чинди, — громко говорит Роберт, — прими этот дар от Белой знахарки Ким. Кстати, что это такое? – полушепотом спрашивает он, передавая мне пакет шашек от блох.
— Это, невежественный, ядовитый туман от блох и другой насекомой живности, —  отвечаю я громким пафосным тоном. – Я сейчас же приступлю к их травле во всех этих негодных домишках. Их души не смогут слиться с окружающим миром, и они станут частью меня! Сотни тысяч маленьких душ!... Миллионы маленьких душ до захода солнца сольются со мной!!

Меня немного тот факт, что пять испуганных мордашек прильнувших к окну лачуги, где лежит больная Роузи, внимательно прислушиваются к нашему разговору.

Не теряя времени, я расставляю по две шашки в каждом из домиков, кроме хибарки недавно освобожденной от алкоголиков. Тут я ставлю три. Проверив, хорошо ли закрыты везде двери и окна, я нажимаю на кнопки спуска, и все домики быстро заполняются инсектицидным дымом. Через два часа это всё надо будет открыть и проветрить. Через неделю это надо будет повторить. А пока...

А пока мы читаем инструкции по эксплуатации стиральной машины, разбираем вещи привезенные Робертом и объявляем чингачгукам, что Великий Чинди разгневается, если сегодня хоть кто-нибудь из них пойдёт спать, не почистив зубы. Для тех, кто глуп и плохо понимает разъясняю на пальцах: Злой Чинди сегодня будет усилен несчетным количеством маленьких душ – вшей, блох, мух и прочей нечисти прямо сейчас дохнущих от ядовитого газа-тумана в закрытых хибарках. Души этой насекомой мерзости не смогут слиться с миром. Они сольются со мной – Злым Чинди. Понятно?!

А еще Злому Чинди хотелось бы знать, почему уже второй день дети в школу не ходят? Что значит в этой части резервации нет автобусной остановки? Ну-ну... Ну и порядки...

Роберт получает какой-то важный вызов по рации и срывается с места в карьер на своем Форде. Хоть разгрузиться успел. Сейчас у нас появилась зубная паста и мыло, и стиральное мыло, и консервы, и картошка...

Джо и Кейси, ребята, привезшие стиральную машину, собираются уезжать. Злой Чинди для них, конечно, не авторитет, но я предлагаю им сорок долларов и сейчас в моем расположении два полноценных помощника до конца вечера. Так что часам к девяти все домики проветрены. В одном из них выстроены пять кроватей и пять разношерстных тумбочек. В другом домике выставлены в длину несколько столов, скамеек и табуреток, а во главе комнаты стоит наспех сбитое подобие школьной доски. Вот только мела нет. Да, много чего нет. Зато к полуночи в убранном и проветренном домике с кроватями спят четыре чингачгука и маленькая чингачгучка. У всех старательно вычищенные зубы. Никого не кусают ни вши ни блохи. Вот...


* * * * * * * * *  ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ * * * * * * * * * 

http://www.proza.ru/2017/12/23/436





.