В музее

               

     В холодный осенний вечер, в то самое время года, когда осень и зима меняются местами и на улице промозгло и слякотно, на трамвайной остановке в свете уличных фонарей стоял пианист Иван Сидоров. Прохладный ветер бросал мокрые снежинки ему в лицо, которые он, поеживаясь от холода, нервно смахивал рукой.  Сидоров нервничал не только из-за нехорошей погоды, из-за которой ему в начищенных до блеска концертных туфлях приходилось постоянно смотреть под ноги, дабы не испачкать их в грязи, но и из-за того, что он опаздывал, а трамвая не было уже минут как двадцать. Можно было бы, конечно, пойти на автобусную остановку, но решиться на это он не мог. Во-первых, пока до нее дойдешь можно испачкать туфли, а во-вторых по закону подлости стоит только отойти, как трамвай обязательно подъедет. В голову лезли нехорошие мысли: он опоздает, будет чувствовать себя неловко, от этого сбиваться в игре, и в результате слушатели останутся недовольны.  «Где же этот чёртов трамвай!» - вздыхал он.
     А путь он держал до музея, где у него должно быть выступление, приуроченное к какому-то культурному празднику. Выступать в музее Сидоров любил. Его игру там принимали с восторгом все: и посетители, и сотрудники. Особенно восхищались его музыкой смотрительницы – маленькие, коротко подстриженные пожилые женщины интеллигентного вида. Когда Сидоров играл, они закатывали глаза, на лицах у них появлялась мечтательные улыбки, а после выступления казалось, что они выглядят моложе своих лет. Сидорову было приятно такое воздействие своей музыки. Да и кому же было бы не приятно? Однако вида он не подавал: «Сыграл так сыграл, ничего особенного. Мало ли кто так играет…» 
     «Ну давай уже!» - всматривался он в даль путей, но трамвая так и не было.  Ждать уже не оставалось сил и тогда Сидоров решил досчитать до ста и, если за это время трамвай не появится, то он пойдет на автобусную остановку. «Один, два, три…», – шептал он себе под нос и казалось время остановилось. Где-то на седьмом десятке, не желая уходить с остановки, он принялся было замедлять счет, как на горизонте появились два огонька.  Сидоров облечено вздохнул и посмотрел на часы: «Успею!» - радостно подумал он. 
     И вот через полчаса он был в фойе музея. Раздевшись в гардеробе, поднялся на третий этаж, где стоял рояль, отметив, что в этот раз вахтер не спросил у него билета как бывало раньше и не пришлось объяснять тому, кто он и зачем сюда пришел.  «Наверно сегодня свободный вход», – решил он. До начала выступления еще было время и Сидоров прохаживался среди посетителей, поглядывая на картины и краем уха слушая выступление коллег музыкантов. «Так себе играют…», –  думал он в предвкушении фурора от своего выступления. «Иван, здравствуйте!» – окликнул его кто-то сзади. Сидоров обернулся – перед ним стоял зам директора музея, пухлый розовощекий мужчина в очках. «А я вас уже потерял! – радостно сообщил тот и как-то заговорщицки добавил, – пойдемте ко мне, пообщаемся». Они спустились на первый этаж, зашли в кабинет зам директора, где тот выдал Сидорову, причитающийся ему гонорар: «Только у меня будет к вам, огромная просьба, пожалуйста, не привлекайте к себе внимания, играйте фоном, а то у нас сегодня никто картины не посмотрит». С одной стороны, Сидорову это польстило: он так играет, что посетители могут забыть зачем пришли в музей, а с другой стороны, тихим звучанием много людей вокруг себя не соберёшь… «Ладно, фоном так фоном», – думал он в тайне надеясь на благодарных старушек смотрительниц и, чтобы не показать разочарования, как бы между прочим спросил:
     – Сегодня вход бесплатный?
     – Нет, взрослый билет сто пятьдесят рублей, для пенсионеров – пятьдесят.
     – Странно, а почему у меня билета не спросили, когда заходил?
     – Так узнают уже вас, – улыбался зам директора.
     «Узнают!» – сделалось Сидорову приятно, что хоть как-то компенсировало игру фоном.
     Он вновь поднялся на третий этаж. Артисты уже закончили свое выступление, но Сидоров не торопился идти к роялю и прохаживался в соседнем зале вдоль стен с висящими на них картинами, делая вид, что внимательно их рассматривает. Он выдерживал паузу, чтобы посетители почувствовали контраст между его игрой и предыдущими музыкантами. Хотя какой контраст, если играть фоном? «Ой, это вы? – послышалось откуда-то снизу. Сидоров, от природы высокого роста, опустил глаза и увидел уже знакомую ему смотрительницу, низенькую женщину с лицом гувернантки русских дворянских семей девятнадцатого века.   «Ну, наконец, то! Мы вас так ждали, так ждали! –   мягко, но в тоже время крепко взяла она его за руку. –  Пойдемте же скорее!» –  потянула его за собой в соседний зал с роялем. «Вот оно как! Не терпится!» – мысленно растаял Сидоров и ему представилось, как она закатывает глаза от его музыки отчего приятно защекотало в груди. Они прошли в соседний зал. Однако смотрительница повела его не к роялю, а куда-то вбок, в сторону и остановилась у красивых портьер, какие могут быть только в музеях и в царских палатах: со всякими веревочками, кисточками, подвязками. Проворной сухонькой рукой она одернула тяжелый бархат и, глядя куда-то вверх, ласково произнесла: «Откройте, пожалуйста, форточку, а то у нас целый день так душно, а до неё никто не достает».  Внутри у Сидорова что-то ухнуло, куда-то провалилось, и образовалась леденящая пустота… Он протянул руку и открыл форточку. «Вот спасибо, что же мы без вас делали!» –  смешно раскланялась ему смотрительница и, развернувшись, мелками шашками засеменила назад. «Это что же…, меня ждали, чтобы форточку им открыть?» –  стоял в недоумении Сидоров. Вид его был таким растерянным, что посетители стали обращать на него внимание. Заметив это, он встрепенулся, бодрым шагом подошел к роялю, сел за него и уже размашисто занес руки над клавиатурой, как вспомнил просьбу директора. В душе вскипело негодование. «Фоном, так фоном!» – раздраженно подумал Сидоров и как можно осторожнее опустил руки на клавиши, и рояль даже не заиграл, а нежно запел. 
     В этот раз он играл как никогда проникновенно, вложив в музыку все свои переживания за сегодняшний день. И несмотря на то, что его исполнение звучало на пианиссимо (очень тихо), вокруг рояля образовалась толпа посетителей. Затаив дыхание, они слушали, не отходя ни на шаг. А в соседнем зале смотрительницы, побросав свои посты и закатив глаза вспоминали, о чем-то далеком, хорошем, прошедшем.