Обезьяниум для вечной жизни. I Мартын человеческий

В городе, далеком от двух столичных городов многонациональной России, в одном медицинском институте работал доктор биологических наук профессор Владимир Плужников. В этом заведении он вел два курса: Хирургию и Медицинскую Генетику. В подчинении преподавателя Плужникова имелось два воспитанных аспиранта, которые были чрезвычайно ленивы. У коллег он пользовался неозвученным авторитетом. Зарплату имел среднюю, стабильную. От общественной жизни кафедры, на которой числился, держался подальше. А к библиотеке этого ВУЗа - поближе. Разведен и до того дважды женат. От первого брака имел дочь, работавшую в Корее в Акустическом Центре по гранту. И дачу, подаренную богачкой-женой на день получения научного звания. Стать зав кафедрой его не уговорили, хотя в момент ставления на эту должность очередного доцента несколько раз намекали о красивой возможности. Профессор отнекивался и предъявил оправдание: "Нетушки! Я же ученый. Лучше я статьи для нас всех писать буду!" Коллектив покорно, но радостно соглашался. За счет множественного букета научных работ из теплиц профессора у кафедры копились баллы, и в зарплату сотрудников всплывали надбавки. Свободное время на таинственную работу, о которой только мы с вами узнаем, высвобождалось и у ученого.

Морфология организма Плужникова следующая. Ученый был высок, неплохо сложен физически и мимически. Тайно нравился женщинам - за ум, за воспитанность, за недосягаемость! (По последнему пункту: томным дамам к лицу одаренного индивида нужно суметь еще что-то сказать такое, чтоб заметил и не посчитал дурой. Кто из наполнявших бюджетные ведомства бесконечного СНГ статисток решится на риск?) А изобретением профессора можно считать нечто, что из Германии должен был привезти его научный друг, бывший аспирант и соавтор статей Герман. (Подлинно того звали Герой Пальчиковым, но чтобы переместить акцент со смешной фамилии на "благородную" породу ученика, профессор вычурно звал Германом!) Извлечь из тьмы небытья на свет Божий научную штуку германских свойств в лаборатории родного города и института профессор никак не мог. Могло бы помочь Сколково. Но воровства своими ученый боялся больше, чем экспрориацией немцами. Он точно расписал Герману методику, снабдил того литературой, методичкой собственного изготовления и строгой последовательностью действий, регулярно и обязательно приводивших к плодоносным результатам.

Из заграничной полугодовой командировки ученый Плужников трепетно ждал бывшего ученика - единственно, как профессор его называл - покладистого малого, не лодыря, правда "себе на уме". Судя по письмам, причины ожидания простые: "покладистый" сумел-таки получить необходимое медику Владимиру изделие науки и биоинженерии - "кота в мешке". Cо дня на день будущий PhD должен был вернуться из Берлина из Центра Диагностических Исследований биоклеток. Но рейс откладывали. Сначала из-за дипломатических проблемам с Киевом, где произошла пересадка, потом из-за погоды, и в итоге - просто так: по русской традиции. Задержка бесила уравновешенного профессора. Он метался по жилищу, пробовал включать телевизор, бессильно лицезреть происходившие безумства в Мати городов Русских и в Алеппо. На последнее прорычал:
- Теперь, затянув пояса, и Сирию отстроим.
Переключив канал, он съел новость об очередном допинг-терроре против русских спортсменов, на что обозначил мнение:
- Лучше мы проиграем на фронте спорта, чем одержим победу на линии актуальных военных действий.

Плужников умело жил один. Дом его служил впридачу и кабинетом, и библиотекой. Он облекался разной мантией, в зависимости от настроения невидимой женщины - вдохновения. Обстановка у этого ученого была уютная, лишних вещей не содержала. Беглый взгляд гостя мог бы заключить, что Владимир Иосифович имел познания не только в медицине, но и в сложной науке рукотворного быта: умел и любил делать вещи своими руками. Планировка была простой, но чрезвычайно удобной. Ремонт медик-биолог-хирург свершил над ней самостоятельно. Удобно был обустроен кабинет: кроме гигантского краснодеревного шкафа для научных книг, в нем находилось множество выдвижных подпорок, стульчиков и столешниц, смастеренных под инструменты плодовитой исследовательской деятельности. Полка под микроскоп на выдвижном шарнире уходила под стол и была радостью инженерной мысли, равно как и подвижная штанга с режуще-пинцетными приспособленями над подоконником. Последний был выдуманными для ковыряния био-материала на подложке микроскопов. Приятная конструкция под компьютер в резных волнах из ДСП и тертый винтовой стул синхронно украшали этот мини-Эрмитаж в углу под окошком, которое дарил глазам доброкачественный вид.
Не смотря на завидную самостоятельность, которой могли бы уделить внимание мужья многих жен, примерно раз в месяц ученый позволял себе домработницу, которая повсеместно мыла пол, а также очищала гелем раковину и сан узлы. Остальное герой труда и изобретений вершил своими конечностями, вот только линолеум мыть не любил - брезговал мочить руки.
Василиса приходила раз в 30 дней. Работы доктора наука, разложенные на столе, из уважения не трогала. Хоть биолог и хотел бы, чтоб более интересовалась, потому что училась в аспирантуре. Правда, краем глаза она проглядывала их названия, осмыливала картинки и абстракты на титульной странице и составляла первичное представление о статье.
- Condidos грибок вирусный... Папиллома человека... Промывка от Тулио Симончини содой кишечника вылечивало от рака, - в один из веселых подглядываний на таком листе прочел ее большой глаз. Проницательная уборщица давно догадывалась о направлении деятельности затворнического профессора, относилась одновременно с любопытством и скепсисом.
Профессор сортировал маркеры для одноклеточных и параллельно оглядывал статью в экране, беглым взглядом редактируя свою работу, Васа со щеткой заступила на дежурство мытья научных кабинетных полов и не удержалась, чтобы не сказать:
- Владимир Иосифович, вы - умнейший из всех русских профессоров, - Смело выдала она, орудуя мокрой щеткой в углах.
Плужников, который стал мишенью неожиданной похвалы, обернулся в доброй ухмылке:
- Ого! В чем умный, Васа?
- В том, что догадались обратить зло во благо и болезнь в исцеление. Увидеть в смертельном грибке бесконечное время жизни, бессмертие, а потом вырвать его и как Прометей дотащить до населения - для такого смелость нужна - идиотам не под силу. Подобное в истории под силу только героям и исключительным личностям.
- А, теперь ясно. Делаю вывод: ты все-таки прочла мои работы или хотя бы картинки увидала, раз я - герой. Этого я давно ждал, - с победонсным восторгом выдал хозяин дивана и всего мира квартиры.
- Ваши гуманистичные хитрости и христианский ход души от меня не скрыть. Да, по распечаткам и книгам поняла. Увидели исцеление всего человечества в смертельном грибке.
- Ну-с, Василиса Батьковна, твоя проницательность сбивает с толку пещерных профессоров. Значит, имеешь научный дар: по минимуму освоенной информации уметь составлять правдоподобную модель. Ты, Васа, очень догадлива.
Уборщица скромно зарделась и нашлась с ловким ответом:
- Спасибо, Владимир Иосифович, мне о моем качестве уже сообщили.
А вас информировали, что трудолюбие у вас чрезмерное, и кроме науки с педагогического креста кафедры столько лет не сходите?
- С креста не сходят. С него снимают. По злу во благо боюсь расстроить. Грибковая болезнь, что у людей раком зовется, слишком прибыльна для медицинских концернов. После торговли оружием и проститьюции это самая выгодная отрасль алчности человека. Согласись, пока эта панически полезная канцеромания миллиарда людей приносит миллионы более умным докторам, обратить "зло во благо" нам не удастся, хоть бы мы и годами в микроскопы головами бились, - Профессор отдался шурупу с отверткой, впиваясь в микроскоп, который по виду, застал еще времена Пирогова и Сеченова.
Работник пола теперь решительно отовралась от швабры:
- Да нет же, удастся! Изобретения, полученные с чистых помыслов все-равно прорвут паутину концернов, окутавших невежественное людское болото. А лекарство ваше обретет великую жизнь, и по всему миру люди смогут купить его недорого в аптеках и интернет-магазинах.
Профессор колюче зыркнул на Василису. Глаза его почти вылезли из очков, словно ему показали инопланетянина, швабрирующего его квартиру. Возможно, где-то внутри он пошатнулся. Горячая волна веры за миг промчалась по нему. Знавшие исследователя сказали б, что он таким волнам неподвластный, и интерпретировали бы этот взгляд так: "ну что ты, девочка, спрячь подальше от злого мира наивные порывы сердца. И меня не дразни..."
В итоге гений Плужников не нашел ничего лучшего, как улыбнуться, подойти к помощнице, по-отечески погладить той затылок и положить на край стола стопочку бумажек.
Васа, увидев, возмутилась, но радостно:
- Напрасно вы меня балуете излишками, Владимир Иосифович. Тут почти вдвое больше.
- Это за осень. Учел рост валюты плюс стаж.
- Буду у вас валютная поломойка. Спасибо, что даете подработку.
Закончив активную оплаченную работу, частный коммунальный служащий сложила тряпку со шваброй в туалетный шкаф, постучала каблуками в прихожей и исчезла в вечерней темноте подъезда. Как только, оставив после себя веселую мокроту блистающего паркета,  Василиса покинула квартиру, раздался звонок мобильного. Ученый в сладостном послевкусии после разговора пригляделся к цифрам и поднес трубку к сединам. Неизвестный отечественный номер затараторил:
- Ало? Слышно меня кому-то?
Плужников счастливо отвечал:
- Гера, это я, Владимир Иосифович.
- Нормально. Профессор, ваш слуга прилетел другим чартером и как цуцик замерз! На такси денег нету. Возьмите Мисюка с Приусом и дуйте ко мне в новый терминал. Да, и пусть сын кузовного ремонта по пути захватит клетку, простынь, пять бананов и скотч.
Профессор вздрогнул, пропустил по телу мурашки и холодно переспросил:
- Он голоден?
- Как крокодил в Киевском зоопарке. Жратву в салон брать было нельзя, а в багаж - его самого бессмысленно. Исдох бы раньше времени.
- Сдыханий допустить не имеем права. В генной лавке другого такого не купим.
- Мировой профессор, выручай. Иначе этот взбесится, и проблемы у всех нас будут. Поспешите: Меркель не заступится - тут же не Берлин. Быстро заметут на бюджетный вальер.
- Еду с Мисюком, где бы он ни был, - Ответил ученый и повесил трубку.
Ученый сбросил один звонок и нервной рукой тыкал вторые цифры:
- Ну где же эта запись... Нету. Кажется такой короткий... Сергей?... Заклинаю, подъезжай за мной к подъезду. Да, случилось. Но счастливое!.. То, что нас всех спасет.
После двух звонков Плужников метнулся как лань в прихожку. Там напялил на ученое тело все, что первым попалось. Не застегиваясь, обулся, вернулся в кабинет, из стола из-под вороха вынул скотч. Сообразил, что наследил, досадно прошипел:
- Ох, да пощадите.
На пятках проскакал в прихожку и скользнул прочь.
Когда Тойота Приус с двумя мужчинами подкатила к Аэропорту, на снегу топтался молодой человек в элегантном черном пальто. Рядом пледом, которые выдают в самолетах, была накрыта какая-то переноска с чем-то живым.
Плужников с водилой быстро втащили коробку на заднее кресло. Ученый спешно обнял владельца черного пальто. Расселись и укатили.
Какой-то таксер-айзербаджанец, крутивший на толстых пальцах ключи, что-то по национальному прошипел вслед.
Плужников зачем-то как квочка цыплят обнимал переноску. Мимо глаз пассажиров проносились витрины, таблички банков, встречные джипы и фуры. Последние походили на гигантские елочные игрушки для праздника великанов. Водитель держал руль как каменный. Ученый с трепетом и ужасом наблюдал, как из приоткрытого окошка клетки на мохнатой морде торчали блеском два темных глаза. Они вместе с остальными утыкались на мельтешащие огни оживленной трассы. Плужников развернул лепестки банана и осторожно просунул в щель. Обезьяна вместо того, чтобы принять, воспользовалась близостью ученого лица. Черной рукой она схватила профессора за бороду и притянула к боксу, отчего он впился носом в пластиковую ячею и вскрикнул:
- Ай, и больно и смешно!
Герман обернулся и дал по клетке лапой:
- А ну, гнида, отпусти бороду! Забыл вам сказать: с тварью ухо востро.

*  *  *

Расплатившись в прихожей с краснолицым водителем, Владимир Иосифович Плужников вернулся к столу, постучал ложечкой о блюдце и улыбнулся на отогревшегося аспиранта:
- Для последнего экземпляра надежды человечества на выживание обезьянка наша ведет себя наимпримернейше. Предлагаю выдать ей вкусное лакомство. Ведь и на стенку не мочится, и полку не ломает.
В углу комнаты за ножку комода с инструментами и книгами на поводке был привязан шимпанзе. Грустное лицо его было обращено к едокам за столом. А пятая точка мирно опиралось на ламинат. На нем же, на старом журнале "Советская Медицина" валялись шкурки бананов и соска с молоком. В миску перед приматом профессор сейчас отложил кусок пирожаного, а Пальчиков от усталости промямлил:
- Это потому, что на аэровокзале он уже качественно сходил на урну, а потом бычками на китайцев с нее дал салют. Лакомство оставили бы на кафедру.
Счастливый Плужников в сладком волнении тянулся в стуле:
- Да Бог с ней. Герман, перевести клона через границу было ужасно деспотичной задачей. Под силу только гениальным советским разведчикам. Ученик лектора Плужникова справился, а бывший учитель - рад этому, - доктор наук поднял бокал, а зрачки ученика блестели в тщеславном смущении. Тогда профессор подпитал их новым ядом:
- Что ж, я - тиран. А вы - мученик, которого воспоют потомки, но позже.
- Владимир Езыч, тиран - не значит плохой. Просто пришедший к власти нелегитимным путем. В Риме полно таких было. И у них прямо расцвет шел.
- Как я понял, мое знакомство с профессором Шварцом явилось тебе  подспорьем неблагонадежным? - Опустил глаза ученый.
- На встречу в институт он прискакал, чтобы смотреть на нас как на тлю. Документы, пришлось оформлять самостоятельно как на обычную обезьяну. В Берлинском зоопарке я выкупил справку, что эта зараза - их, и что нуждается в лечении в России от свинки! (профессор рассмеялся) Что вы смеетесь? Дело ужасное, дело унизительное! И ладно бы деньги! Немцы отнюдь не бюрократский как мы народ! Пальчикову пришлось использовать тайные душевные и, тьфу, эротические приемы! Входить в жалость к пожилой даме. Хорошо, что заведующая Zoologischer Garten Berlin - эта самая женщина. Ей я объяснял, что иного нет пути. Для Московского цирка нужно в гуманистическом антифашистском движении! "Помогите, фрау!"
- Да уж... Для фашистского цирка. Страна вас не забудет, - опять посмеялся профессор.
- А что получена в лабораторных условиях выращиванием из биокристалла, я это никому не говорил, потому что правду никто из живых не уразумеет.
- И нечего ерунду всякую говорить. Мы же сами не понимаем.
- Потом, эти прививки. Как врачам объяснить, что уколы для клона приматов смертельны, тем более, для выращенного на чисто раковых клетках клона? Моя козерожьи русская натура справилась! Спасло, что язык знаю со школы хорошо!
- Да, язык это главное. А если со школы...
- В общем, дорогой Владимир Иосифович, требую духовного обогрева! Для успокоения моего психически истерзанного сердца настаиваю на всякой интеллектуальной ласке. И благодарственное письмо от имени цирка Берлинской даме в зоопарк - на вас, - Пальчиков ткнул пальцем в профессора, а тот степенно молчал, после не спеша положил вилкой кубик картошки с блюда и лишь тогда заговорил:
- Подвиг, который вы совершили, Гера, наука не забудет, можете мне поверить. И человечество потом тоже. Письмо я, конечно, отправлю. И Мисюка попрошу, кстати, по оформлению. Верьте, наступит пора, когда можно будет рассекретить эту конспиративную манипуляцию, эти шпионские уловки, что мы с вами напридумали, всю эту развед деятельность мирового значения. Но пока для их же спасения (ученый ткнул на улицу, намекая  народ человеческий) мы должны держать все в строжайшей тайне. Международные законы против нас. Да и родное отечественное законодательство пока что против душ наших. В ученую пользу только подлинное духовное рвение исследователей, ценой невероятных рисков готовых преподнести панацею от разрушения души и тела.
Польщенный аспирант ухмылялся. Задумавшись, поднимал в воздух стакан и отпивал замечательного немецкого пива, привезенного им же вместе с "биоизделием". Профессор, увидев это, тоже отпил пивца из своего стакана, и снизошел вилкой до еды.
- Что мы будем делать дальше? - Спросил аспирант.
- Диктую, как тиран: мы расплодим популяцию. Скрестим необычную штуку с обыкновенными обезьянами. Докажем, что вид Гвацилопы вполне автономен и устойчив в долгом времени. И важно вот: поколение №2 способно порождать стабильную генетическую форму, устойчивую к любым биологически агрессивным воздействиям, в том числе и к этому, старению.
- Хм. То есть для статистик морщинки мартышкам будем считать?
- К счастью, в инструментах у современных ученых более простые и точные методы подсчета возраста млекопитающих. Так что увы, считать не будем.
В рот ученых шли куски тушеного мяса и картошки. Вливалось пиво.
- Дорогой берлинский ученый, однако, нам придется наплодить целый зоопарк тварей и прежде, чем Рос Журнал Биологических Инвазий получит гениальные результаты и комиксы, грамотно исследовать его.
Смекалистый аспирант поднял от еды голову с блуждающим взглядом:
- Тогда плодить нужно быстро. Пока клон Х7 Гвацилопы не издох, пока не постигла какая-нибудь зараза или нечаянная атака микробов. Тут все-таки Раша, а не Берлин-Яша.
- Всегда отмечал твою способность думать быстро и в нужном направлении, - прикончил картошку под овощами доктор наук.
- Мда... Тяжело, уважаемый профессор, вам, нам будет работать здесь, в местных, с позволения сказать, условиях.
Ученый увидел, как аспирант погрузился во мрак мыслей и тогда сменил направление беседы:
- А что, Герман, вы действительно внук французского профессора Борментали?
- Да, я - внук,.. - Почему-то виновато и краснея, немного со злобой, опустил голову к картошке аспирант.
- А знаете, я сам догадался. Давно заметил еще на вступительном экзамене, что вы на него безусловно похожи. Наблюдаю ваш профиль и вижу ожившего гения медицины. (Профессор щурился, вглядывался в покрасневшего потерпевшего родственность иммигранта) Стало быть, наследственность у вас академическая. Ну так взгляните на вопрос с благородством интеллекта, свойственным всем русским ученым. Вы электронными голубями писали мне: "Отличные лаборатории. Целый экспериментальный цех. Подземные этажи. Они уходят в глубь естественнонаучной испытательной мысли. Как тут прекрасно, и полный До-мажор" А теперь я вам отвечу, благородный вы мой, почему мусье Плужников заграницу никогда не умчится.
- Вот как?.. Ну отвечайте, раз кто-то вас к ответу поставил, - жевал ученик.
- Внимание, правильный ответ. В нищем конгломерате отечественной науки - где нас и теперь ни во что не ставит правительство, чинуши и быдло-интеллигениция... Так вот, исключительно в этом правильном месте и можно достойно творить подлинную науку Гиппократа. На фундаментах наших нищих университетов, которых вы видите, от своей бедности ученые-мученики сотни лет создавали пионерские течения, модели мышления, классическую культуру исследований - те, которые жадно всасывались "благодарным" Западом, на который вы героически молитесь. Только здесь, в бытовой тюряге, и можно рождать академическую эстетику мышления. Только в  аскетско-унизительной позе отечественных мыслителей - этих почти святых - и появляется шанс выращивать саму основу университетского знания. Вспомните, как Пирогов в военно-полевых условиях - "на земельке" - строит и доказывает свою хирургическую школу. Академик Павлов всю жизнь живет в России - ну да, пусть под протекцией действующего режима, но все же именно тут становится нобелевским лауреатом. Согласись: Россия создавала ученых для ученых!.. Империя Ломоносовского Петербурга клонировала наставников для наставников, учителей для учителей человеческих. И пользовались эти прото-учителя одним главным инструментом - чувством долга - этим самоотверженным, самоотреченным, бессеребряным взглядом интуиции.
Пальчиков сощерелся:
- Бессеребряно жутко вы умеете эдакое разлить за беседой. Тут уже и поесть стыдно. Ну слушаю-слушаю.
Профессор неторопливо продолжал вкушать пищу, сидя благородно с прямой спиной:
- Умею, как видишь. А ты учись. Если вы меня уважаете, не зовите жиреть в западные лаборатории. Да и самому вам там сейчас делать нечего, будущий Пи Эч Ди Пальчиков. Все открытия, вся наука прорастала из нищебродства. А значит, лучшего места, чем наш "уездный городишка", вам не найти. Вот изворотливость ума, вот пестование смекалки - единственные щипцы изобретения новаторств - вот оные и оттачивайте до совершенства здесь, на лугах славянской Альмаматери. И кстати, как же укатить и оставить молодые светлые головы?
- Кого, простите?..
- Головы, - уточнил недоуменно профессор, - Пылкие лбы энтузиастов нарождающейся медицины. Те, что тянутся к нам как слабая весенняя листва к солнцу.
- Это вы про Сомова и Пранца? Да уж, слабая листва. Сока не дадут - сколько не дави. Хоть чесноко-пранцо-давилкой, - Ухмыльнулся помощник, имея ввиду тех двух ленивых из подчинения.
- Тебе бы только давить. Их лень - наша с тобой вина. Мы расслабились. Мы - слабый чесночный пример. Как можно оставить эту поросль и на когтях урвать к лабораториям? В местечко, где неизбежно прилипает Европейский принцип интеллектуального ожирения. У них и десятиклассник амебу от молекулы отличить не может! А мы льстиво зенки на них косим. Сколько светлых умов обленились? Достойный внук гениального деда, готовьтесь к осаде в родных окопах.
Пальчиков задумался и выдал с сопением:
- Цель-то веселая. Вот я-то и готов. К окопам.
- Двум авантюристам, не считая обезьянки, придется жирно попахать. Помощь облегчающих германских средств им не светит. Прежде, чем в блеске рубинов успеха ваши великие достижения примет голодный Русский Медицинский журнал. (При слове "голодный" ученый поднял благородный палец)
Плужников жевал, обдумывал, интеллигентно глядел на обезьяну, мертво всматривался в ее преданные глаза:
- Завтра клетку купим. В Трех Котах или Ленте.
- Как же... Заказывать у Козицкого надо было.
- Найду и без Козицкого. Поутру твоего Мисюка терроризируем: надо прошмыгнуть по зоопарку, сафарику и цирку. Кинемся обманывать направо и налево, чтоб набрать дисперсию случек.
- Кучки-случки, необходимы вы науке как хитрой бабе ручки.
Лакомясь через зрение, ученый поглядел на примата:
- Интересно, что у него сейчас в голове?
- Белый снег и недображелательные лица. Короче, один негатив.
- Ничем не отличается от остальных в России.
А аспирант зыркнул равнодушно:
- А вообще, в башке примата - каша. Личности вроде нас, безличности вроде них. Дорога. Да соседка с соседнего кресла, быстрофудом взрощенная. Она его всю дорогу очами жгла.
- Мда, невроз обеспечен. Может, Мисюк запомнился. Баборучка, ты сейчас отдыхать езжай. А я личным образом осмотрю Гвацилопа, проверю всю биометрию, попишу тетрадь в клеточку.
- Владимир Осич, вы - как машина-терминатор. Запальный. И утра не дождется.
- Промерю и дождусь. Нужна начальная цифра, от которой начнет тикать отсчет. "T" нулевое: День первый - отмашка.
За окном сумеречно упала вечерняя фиолетовая простыня городского неба. Аспирант с тоской зыркнул за стекло:
- Отмашка-промомашка. Манипулятивно излагаете. Есть еще, чему мне учиться у работника мединститута.
- Из меня под вечер всегда лектор прет. Прости его.
- Прощения лекторы заслужили хотя бы за плотный и долгий обед. А картошку, небось, Василиса тушила?
- Она же. Не дождалась сегодня тебя из-за смены.
Гость ухмыльнулся:
- Я выспаться хочу. Погребу в общагу. Чемодан у вас оставлю. Только спальник зубами ухвачу.

--------------
Грядущее здесь:http://proza.ru/2017/12/22/853



Рецензии

Ка тонко получилось ухватить Булгаковскую манеру, эти разухабистые эпитеты, которыми был так славен мастер. Я так подозреваю, что и сюжет будет пробегать где-то меж "Собачьим сердцем" и "Роковыми яйцами". Мне, как большой поклоннице родной литературы вообще, и Михаила Афанасьевича в частности очень лестно, что не только зарубежные творения удостаиваются, если можно так сказать чести стать основой для фанфикерства.

Стрекоза Да   25.05.2017 07:43