Суламифь

 

Сложно писать рассказ после того как предыдущий получил 70 лайков и две тысячи просмотров за сутки. Все люди, всем хочется повторить успех. Ремесло писателя заключается ещё и в том, чтобы писать, несмотря на одобрение или неодобрение окружающими того, что делаешь. Хотя, для кого пишешь? Для читателей, в большей степени, чем для себя. Но, если идти на поводу у публики, рискуешь очень скоро превратиться в попсовую дешевку или стать неинтересным, поскольку потеряешь свое лицо.

Валерий Ильич Мильдон, преподаватель по современной литературе, говорил на лекциях нам, студентам сценарного отделения, человек пишет по многим причинам, но самая главная – потому что не может не писать. В августе этого года наступил такой день, когда не писать для меня стало невозможно. Не знаю, чтобы произошло, если бы я не сел за эти записки, но думаю, чувствовал бы я себя гораздо хуже, чем сейчас, спустя четыре месяца ежедневных трудов и публикаций.

Ладно, все, что написано выше, всего лишь словесная медитация, чтобы успокоиться перед волнительным последующим повествованием.

Итак, Москва, 1998 год. Я вернулся после экзамена по литературе в общежитие Щепки. Меня снова не пускают. После разбитого окна режим ужесточили. Вахтер поставил стул так, что мимо него даже на четвереньках не проскользнешь. Надо где-то искать ночлег. И тут я вспоминаю, что мы должны встретиться с Наташей. Не той Наташей, подругой Амаду, а другой, с которой я познакомился, когда отдавал копии документов в институт культуры. Мы договорились увидеться в центре, погулять по Арбату.

Как же за несколько дней поменялась жизнь! Сколько интересных, странных, потрясающих людей вокруг. И сейчас я иду по Арбату с одной из самых красивых девушек в моей жизни. Она останавливается возле каждого продавца, возле каждой лавки. Ей всё интересно. Она и меня призывает восхищаться, удивляться, высказывать своё мнение. В какой-то момент это начинает утомлять. Ну, картины, ну, сувениры, ну, книги. «Неужели тебе все это неинтересно?» «Да интересно мне, интересно. Просто я очень устал. Экзамен, да ещё ночевать негде. Не пускают в общежитие», - как-то само собой вырывается у меня. Наташа смотрит на меня, чуть склонив голову на бок, как старшая сестра или мама: «Ну, ты что, совсем? Мы друзья или нет? Какие проблемы-то, переночуешь у меня».

Я даже не знаю, где ночует Наташа, но быстро успокаиваюсь. Хотя нет, успокаиваюсь, не то слово, наоборот, меня взбадривает перспектива ночевать в одном доме с Наташей. Моё воображение уносить меня далеко… «Ты лучше посмотри - старинные фотоаппараты. Были бы у меня деньги, я бы себе такой купила», - говорит Наташа, увлекаясь очередной витриной. Ах, Наташа, Наташа, зачем тебе, с такой красотой, какие-то старинные камеры, ну что в голове это милой девушки? Но, как человек, теперь зависимый, я говорю: «Да, раритет, я бы такой отцу подарил, он бы оценил». «А кто у тебя отец?», - спрашивает Наташа. «Как-нибудь познакомлю, - говорю, - Вы друг другу понравитесь». Наташа смотрит на меня, улыбаясь, мне кажется в её глазах какой-то вопрос. Смотрю в ответ: что? В чем дело? Я не могу познакомить тебя, моего друга, со своим папой?

Неутомимая Наташа идет дальше, а я устало плетусь следом. А в голове совершенно дурацкие мысли: если я сейчас такой усталый, то, что будет вечером, ночью? А если это не просто дружеское приглашение? А если между нами что-то будет? Ну как можно думать так о своем друге, даже если он - красивая девушка? Ну что за мысли, какой же я всё-таки мерзкий тип, думать такое! Лучше уж отказаться от предложения Наташи! Нельзя с такими мыслями идти к ней. Не пойду. Откажусь. Что-нибудь придумаю. Буду гулять всю ночь по городу.

Но у меня, конечно же, нет сил отказаться. Мы едем к Наташе. Она снимает квартиру, где-то по голубой ветке. Снимает квартиру! О таком варианте я даже не подумал, а что так можно было? Мы идем по каким-то закоулкам, какие-то пятиэтажки, можно подумать мы не в Москве, а где-то в Барнауле. Столица, оказывается, и такая.

Однокомнатная квартира на первом этаже. Минимум мебели. Одна полуторная кровать. Наташа отправляет меня в ванную. Может, это намёк? Пока я моюсь, она делает яичницу из десятка яиц! Может, это тоже намёк? Мы ужинаем. Наташа стелет одну постель! Я-то думал, что я буду спать один на полу.

«У меня к тебе только одна просьба», - громко говорит Наташа, переодеваясь в пижаму в ванной. Какая? Да я любую выполню. Господи, что же сейчас будет! «Послушаешь меня, ну стихотворение, басню и монолог? А то - послезавтра экзамен, а я что-то сомневаюсь». «Конечно», - говорю. Честно слушаю, делаю замечания, попутно любуясь, не веря, что у меня будут отношения с такой красивой девушкой.

«Ну, а теперь ты мне прочитай», - говорит Наташа. «Я? – я не собирался ничего читать. – Я что-то слишком устал сегодня». «А, ну хорошо, тогда давай спать, я лягу у стенки!» - радостная Наташа запрыгивает в постель и прячется под одеялом. Может, это игра такая? Я ложусь рядом, мне страшно дотронуться до неё. Наташа лежит неподвижно. Наверно, я зря сказал, что устал. Кладу руку на плечо девушке. «Ты чего?» - спрашивает. «Ничего, - говорю, - руки девать некуда, кровать-то маленькая, так удобнее». «А, - говорит Наташа, - Ну, тогда - клади… И я тогда тоже». Она обнимает меня. Но объятия эти далеко не однозначны.

Через какое-то время, когда руки затекают, я шепчу: «Наташа, Наташенька!» «Ты чего?» - сонно спрашивает девушка. «Да ничего, - говорю, злясь и на себя и на неё, - Я так не могу!» «Как ты не можешь?» - спрашивает Наташа. «Так не могу! С тобой в одной постели просто так лежать! Ты мне нравишься!»

Даже в темноте, я чувствую, как Наташа хмуриться. «Опять! Да сколько же можно! Почему все мужики всегда думают, что я хочу их затащить в постель? Что же это такое-то? Я думаю – мы друзья, а мы, оказывается, не друзья, и он меня элементарно хочет!» Ужас! Мне стыдно. Я готов провалится сквозь кровать, пол и землю. «Я сейчас не про тебя, я сейчас вообще про мужчин говорю», - успокаивает Наташа. «Потому что ты красива и вызываешь желание», - говорю я. «Я?! – искренне удивляется Наташа. – Да ты посмотри, какие у меня уши! Торчат, я – Чебурашка!» Она уже сидит в постели, включила лампу. «А грудь? Ты посмотри, какая у меня грудь!» Боже мой, она что сейчас грудь покажет? Удивляюсь и предвкушаю я. Но Наташа просто натягивает на груди пижаму. «Это же не грудь, а две горошинки на ровном месте! Я же худая, сухая как вобла!» «Ничего подобного, - возражаю я, - ты стройная, воздушная, ты очень красивая!» Вот и всё? И это говорит будущий писатель? Скудненько.

И тогда на помощь ко мне опять приходит литература.
-Девушка, покажи мне лицо твое, дай еще услышать твой голос, - говорю я.
-Что? – не понимает Наташа.
В плавках, стоя посреди комнаты, декламирую.
-Сильный ветер срывается в эту секунду и треплет легкое платье и плотно облепляется вокруг ее тела и между ног. И царь на мгновенье, пока она не становится спиною к ветру, видит всю ее под одеждой, нагую, высокую и стройную, в сильном расцвете тринадцати лет; видит ее маленькие, круглые, крепкие груди и возвышения сосцов, от которых материя лучами расходится врозь, и круглый, как чаша, девический живот, и глубокую линию, которая разделяет ее ноги снизу доверху и там расходится надвое, к выпуклым бедрам.

Я замираю на секунду, задумавшись, вспоминая, что там дальше.
-Это что такое? – спрашивает Наташа, и настольная лампа разбивается в её глазах на две вселенных, наполненных миллиардами звёзд.
-Голос твой сладок и лицо твое приятно! Ты царица, Суламифь. Ты родилась настоящей царицей. Ты смела и щедра в любви. Семьсот жен у меня и триста наложниц, а девиц я знал без числа, но ты единственная, прекраснейшая из женщин. Я нашел тебя, подобно тому, как водолаз в Персидском заливе наполняет множество корзин пустыми раковинами, прежде чем достанет с морского дна перл, достойный царской короны. Дитя мое, тысячи раз может любить человек, но только один раз он любит. Тьмы людей думают, что они любят, но только двум из них посылает Бог любовь.

Наташа аплодирует.
-Вот! Именно это ты и должен читать на экзамене. Тогда ты точно поступишь.
-Нет, ничего не выйдет. Это тебе я могу такое так читать в полночь, а другим, перед другими - я не могу, не выйдет. Потому что я - не актер, я кто-то другой.
-И всё равно непонятно, почему ты мне можешь, а перед другими нет? Текст-то тот же самый.
Эх, Наташа, Наташа, тебя я хочу, а приемную комиссию не хочу.

-Ладно, - говорю, - Давай спать. Только я на полу лягу, ладно?
Свет гаснет. Наташа подползает к краю кровати.
-Прости меня. Я не могу просто так. Ты хороший. Но я не могу. Некоторые думают, раз модель, значит, ветреная.
-Ничего я не думаю уже, давай спать.
-Не хочу, чтобы ты сердился. Ну, было бы у нас что-то, это ничего бы тебе не прибавило, правда. Я в постели не очень. Да и отец моей дочки. Он хоть и в тюрьме сидит, но я не хочу ему изменять. А друг ты классный, такого я не хочу потерять.
-Да я уже всё понял, спи.
-Не могу. Мне вообще трудно одной засыпать, можешь вернуться? Я тебя обниму, хоть со спины… как друга.
Ёлочки-сосёночки. Да, что же это такое. Возвращаюсь в кровать. Наташа обнимает меня как друга. Со спины. И, о слава тебя великая усталость, я засыпаю, вспоминая слова Куприна: «Жизнь человеческая коротка, но время бесконечно, и вещество бессмертно. Человек умирает и утучняет гниением своего тела землю, земля вскармливает колос, колос приносит зерно, человек поглощает хлеб и питает им свое тело. Проходят тьмы и тьмы тем веков, все в мире повторяется, – повторяются люди, звери, камни, растения… Мы уже встречались с тобою, моя кроткая, моя прекрасная Суламифь, но мы не помним этого».

Сергей Решетнев ©