Записки алкоголика. часть 2. Запись тринадцатая

Запись тринадцатая

Она и есть тринадцатая – несчастливая

Я вот тут подумал, а почему бы не давать название некоторым запискам, ведь, в каждой я описываю какой-нибудь эпизод своей жизни? Может быть, я буду так делать не каждый раз, но сегодня название нужно обязательно, ведь ничего более тяжёлого в моей жизни не было, чем те события, о которых я хочу сейчас рассказать.

Как вы помните по предыдущей записи, последняя пара месяцев до дембеля нечего хорошего мне в дальнейшей жизни не сулила. Но страшнее всего вышеописанного было отсутствие писем от Лены.  Пока часть ещё существовала, письма в нашу глухомань нет-нет, да и приходили с оказией, а уж когда дошло до ликвидации, тут стало не до писем – вертолёт едва успевал возить в наш военторг водку. Так большое начальство боролось со своими офицерами, опасаясь бунта. Это продолжалось около года. Потом мы ещё два месяца мотались по точкам, частенько оказываясь на подножном корму, что уж тут говорить о письмах. Но и в то время, пока почтовая связь работала регулярно, мы с Леной не засыпали друг друга письмами – мы же расстались друзьями. А что пишут друг другу друзья? О делах и здоровье. Дела наши были известны – она училась, я служил, на здоровье в девятнадцать лет жаловаться, вообще, грех. Так что письма в месяц нам вполне хватало.

Правда, в последних Лениных письмах (за год до дембеля) стало проскакивать слово «скучаю», но я сначала не придавал ему большого значения. О чём мы, нецелованные, могли скучать? О прогулках по парку? Затем я сделал выводы. Привыкший ждать от жизни только худшее, я решил, что чем больше она скучает по мне, тем меньше у меня шансов – не такой уж я и незаменимый. А потом и без того редкий ручеёк писем иссяк совсем. Мне ещё было невдомёк, что причина этого совершенно в другом, но мой «пытливый» ум быстро нашёл этому подходящее объяснение. Я тоже перестал писать, ожидая со дня на день прощального письма. То, что его всё не было, я объяснял себе отсутствием нормальной связи, не утруждая себя подумать, что из-за этой причины от Лены и не было никаких писем.

К моменту посадки на военный борт, который должен был меня, дембеля, подкинуть до соседнего города, я был уверен, что с Леной мы расстались навсегда, но встретились в первую же ночь после моего возвращения в город.

Вернувшись домой, мне некуда было податься, кроме как к родителям. Желания ехать к ним не было никакого, но и ночевать на вокзале не хотелось, так что, вокзальный вариант я оставил в качестве запасного, если радость предков превысит пару бутылок. Но случилось иначе.

Вернувшись домой, я застал дверь родительской квартиры опечатанной. Соседи, не утруждая скрыть радость, сообщили, что мать и отец отравились каким-то денатуратом и отправились в мир иной два месяца назад. Ключи находились в отделении милиции, где только развели руками:

- Чего ты, солдат, хочешь в восемь часов вечера? Приходи завтра, получишь свою квартиру, - лейтенант внимательно посмотрел на меня, видимо, считая, что яблочко от яблоньки… - Если ночевать негде, могу камеру предоставить. Тепло, и сверху не капает.

Разгадав его нехитрые мысли, я поблагодарил, что спасибо, мол, устал от казенного быта, и вышел. Пришлось использовать план «Б». И надо же было такому случиться, что, едва войдя на вокзал, первый же человек, которого я встретил, оказалась Лена. Она, только что вернувшись с каникул, шла через зал ожидания на автобусную остановку.

Как там у Толстого – «Всё смешалось…»? вот и у меня всё смешалось: неожиданная смерть родителей, девушка, которую, казалось, потерял навсегда, радостно целующая мою небритую физиономию, и я, стоящий посреди "незнакомого" города, в котором прожил всю свою жизнь…

Продолжение: http://www.proza.ru/2018/01/03/388