Гильгамеш решает умереть

1

Всякий раз засыпая с пульсирующей болью в голове, Георгий видел во сне море. Этот раз не стал исключением. Море терзало волнами ярко-желтый берег, так и норовя оторвать от него кусок. Неба во сне не было. Может, оно и было, но Георгий его не заметил.
Глаза открылись резко, так что Георгию всё ещё хотелось вести разговор со своим подсознанием. Повернув затёкшую шею, он посмотрел в забрызганное дождем окно такси и по декорациям за ним понял, что пребывал в грёзах недолго – какие-нибудь пять минут, за которые умудрённый опытом водитель, минуя пробки, почти доставил пассажира к пункту назначения.
Последний поворот такси. Звук скользящих по липкой грязи шин. И взору Георгия открылась давно осевшая на дне памяти картина. Он помнил всё до последней трещины на кирпичной стене дома. Георгий выудил из кармана две помятые ценные бумажки, вручил их таксисту, отказавшись от сдачи, и вышел из пропахшего бензином автомобиля на свежий воздух. Глубоко вдохнув, он поднял глаза на окна бывшей квартиры – они были закрыты, прямо как тогда, когда Георгий покидал дом. Звук такси за спиной удалялся с каждой секундой, пока не растворился в утренней тишине. Людей у подъезда не было. Георгий остался наедине с домом, в тишине. Единственным источником звука можно было назвать бьющий по ушам шум ветра.
Потрепанный временем лифт неспешно доставил Георгия на родной этаж. Два поворота в кажущемся лабиринтом коридоре – и вот он перед дверью той самой квартиры. Георгий дернул за ручку – дверь была закрыта на нижний замок. Как и ожидалось, никто в квартиру с тех событий не въезжал. Георгий снова запустил руку в просторный карман. Перебирая позвякивающие ключи, он нашёл тот самый. Этот ключ он намеревался хранить, даже когда отпираемая им квартира перестанет существовать. С ухмылкой Георгий вспомнил как, трясясь и заикаясь, врал Ивану с Настей о том, что потерял второй комплект ключей.
Одна из вещей, к которым сложно привыкнуть при переезде на новое место жительства - дверной замок. Вот и сейчас Георгий удивился, насколько непохоже поворачивался ключ в замке на двери его предыдущего места жительства.

II

Одной из вещей, к которым сложно было привыкнуть при переезде на новое место жительства был, вне всяких сомнений, дверной замок. Двумя другими вещами были дверные ручки и кнопка слива на унитазе, но думать и упоминать о последней как-то совсем не хотелось, ввиду нелицеприятности связанных с уборной комнатой мыслей. Зато что было во всех без исключения квартирах одинаковым, как на ощупь, так и по принципу действия, так это выключатели.
— Где же он здесь... — Зайдя в квартиру, Georgius провел рукой по muro и нащупал искомый выключатель.
Шёл сентябрь, темнело рано, но всё же при тусклом свете лампочки можно было различить висящую на стене picturam. Она изображала живописный пейзаж: покрытый травой берег реки, две березки по краям, и еле различимая точка высоко в небе, в которой угадывался черный ворон. На берегу реки сидел Гильгамеш, опустив ноги в воду и о чём-то задумавшись. Поодаль стоял Энкиду. Он выглядел значительно моложе и веселее своего товарища. «Современное искусство», — Подумал Georgius, и, разувшись, прошел в свою новую cubiculum.
Cubiculum была небольшой, отопление ещё не дали, поэтому в ней было довольно холодно. Georgius, скинувший куртку, и уже собравшийся сменить свой свитер на что-то более подходящее для домашней обстановки, тут же передумал, как только почувствовал, что его знобит даже в таком теплом одеянии. Повесив куртку в armarium, он юркнул на lectum и укутался в strato. Stratum было тонким, но вкупе со свитером немного согревало.
Лежать без дела было приятно, но утомляло. Засыпать было нельзя — Иван с Настей могли прийти в любую минуту. Georgius, нехотя, достал из кармана мобильный телефон и выпростал руки из-под одеяла. Согревшиеся, они вновь задрожали под действием осеннего мороза. «Что же такое», — Georgius встал и подошел к fenestrae проверить, не открыто ли оно на проветривание. Но белое fenestra было плотно закрыто. С верхнего этажа открывался обширный вид: можно было рассмотреть все находящиеся на улице магазины, банк, кинотеатр с небольшой площадью перед ним, желтый замок, кажущийся далеким, но на самом деле расположенный в пяти минутах ходьбы, и сливающиеся с линией горизонта леса, среди которых скрывались уже не видные взору озера и дома. Не оценив толком эту картину, Georgius снова метнулся к lecto и зарылся в stratum.
Спустя примерно полчаса, Georgius услышал трели звонка. Он встал с lecti, готовясь к худшему, и не ошибся. Лицо теперь тоже щипало от осеннего, переходящего в зимний, мороза. Продрогнув на полпути по кишкообразному vestibulo, Georgius приметил стоящие у januae черные soleas с изображенным на них полумесяцем. Обув в них отнявшиеся ноги, он почувствовал, что стало немного теплее. Уверенным шагом он подошел к januae и отворил её.
Georgius обменялся рукопожатием с вошедшим в квартиру Иваном. "Привет», — без лишней эмоциональной окраски сказали они друг другу, и, не сговариваясь, проследовали на culinam. Настя шла следом за Иваном, хотя заметить это было сложно — они постоянно были вместе и действовали в унисон. Сложно было сказать, где заканчивается Иван и начинается Настя. Странно, но по Ивану с Настей нельзя было сказать, что они испытывают дискомфорт от стоящего в квартире холода. Возможно, это было обусловлено их одеждой — на Иване была надета теплая ушанка, а на Насте — красивая розовая шапка с небольшим помпоном. От Насти приятно пахло духами.
Georgius, щелкнув выключателем, зажёг свет на culina, и кивнул головой в сторону mensae. Иван поспешно схватил лежащую у раковины panniculum, и провел ею по грязной поверхности mensae.
-Так, сейчас я покажу свои manuscripta, которые вам нужно будет перевести, - Настя расстегнула дорогую на вид зелёную сумку и выложила из неё на стол стопку бумаг, - Если до тридцатого числа вы не переведёте manuscripta, вас выселят из квартиры, Georgie. Ставлю вас в известность. Самый длинный manuscriptus - "Гильгамеш решает умереть".
— Я знаю, что «Гильгамеш решает умереть» — сложная…
-М? - Не расслышала Georgii Настя.
— «Гильгамеш решает умереть» — Самая сложная, я слышал.
-Самая длинная. Она не самая сложная, самое сложное - "Записки мизантропа". Язык очень сложный. Переведёте - я приду, мне отдадите, я вам заплачу. Пока переводите, можете жить здесь.
Распрощавшись так же быстро, как и поздоровались, Иван с Настей покинули квартиру. Georgius только теперь заметил, что они не снимали обувь, и весь линолеум теперь был в грязи с их ботинок. Вздохнув, Georgius поставил обнаруженное в lavacro situlam под epitonium.

3

Георгий осмотрелся. На его удивление, с прошлого раза ничего не изменилось, даже pegma стоящего у januae armarii была всё так же сломана, под ней валялись неприбранные assula. Что сразу бросалось в глаза - так это отсутствие картины на muro. Конечно, Иван с Настей захватили её с собой, покидая обреченную квартиру. Одиноко торчащий clavus остался единственным напоминанием о некогда висевшем на нем произведении искусства, без которого murus казалась... Голой? "Девственной", - Подобрал нужное слово Георгий и, цокнув языком, продолжил заново исследовать квартиру. Чуть прикрытая деревянная janua с искуссной резьбой манила, но Георгий чувствовал, что ещё не время...
Он зашел посмотреть, что происходит в lavacro. Изменилось ли что-то здесь - судить было сложно, поскольку свет в квартире давно был отключен. Стиральная машина была одним из предметов интерьера, ярко выбивающихся из общей массы. Даже в кромешной тьме была заметна сияющая ущербность новомодного автомата. Странно, что Иван с Настей его не забрали, он неплохо сохранился, хотя, по воспоминаниям Георгия, и начал барахлить в последний месяц.

IV

Двенадцать часов утра, cubiculum кажется более светлой, чем есть на самом деле, за счет ирреальной белизны безоблачного неба. Чёрный видеомагнитофон с чувством ответственности проигрывает видеокассету.
Georgius, позволив себе отвлечься от кино, посмотрел в окно. С lecti, на которой он лежал, невозможно было увидеть что-то кроме двух линий проводов на белом монотонном фоне. Надавив на мягкую кнопку пульта, Georgius приостановил показ странного фильма. Напротяжении последних трех месяцев, его интерес к кинематографу почти спал. Georgium перестали интересовать пляшущие картинки, он всё больше времени проводил с книгой в руках, складывая буквы в слова, а слова в предложения.
Снег уже облепил голые, тянущиеся к небу ветви, придав что-то волшебное облику деревьев. Протянутые между деревьев тропинки приобрели голубой оттенок, покрывшись коркой льда. Georgius улыбнулся. Наконец-то наступила красота. Работа над переводом шла, пусть и не так быстро, как требовали Иван с Настей. Со дня на день они должны были прийти проконтролировать ход работы, и сделать замечания, которые посчитают нужными. Georgius намеревался объяснить им, что перевод так и не окончен до наступления «дэдлайна», но текущий manuscriptum уже как минимум смотрится более-менее прилично в тех фрагментах, которые уже существуют на русском языке.
Georgius вышел в vestibulum. За полтора месяца он проходил через него так часто, что заучил каждый миллиметр наизусть и мог ориентироваться с закрытыми глазами. Та самая картина с Гильгамешем и его другом всё висела на стене, своим содержанием намекая созидателю на не до конца ясный самому автору смысл. Картина была безупречна, но об окружающей её квартире сложно было сказать то же самое. Пока Georgius по мере своих возможностей трудился над переводами, его обиталище разваливалось на глазах. Вделанное в дверцу шкафа в vestibulo speculum треснуло, pegma другого шкафа сломалась. Даже раковина на culinam засорилась по совершенно непонятным причинам.
-Тьфу, тарабарщина, - Пунктуальная Настя пришла ровно в половине первого, как и в прошлый раз. Иван «заплыл» в квартиру следом за ней, прикрыв дверь, -Georgie, что это за тарабарщина у вас? На culinam невозможно находиться, - Она зажгла свет на culina. Georgius хотел что-то возразить, но из его рта вырвалось только облачко пара, тут же превратившееся в nubeculam. Из коридора в квартиру проник мороз, стало довольно зябко.
По виду culinae было ясно, что претензии Насти небезосновательны. Mensa и sellae — все на латыни, без малейшего признака прикосновения руки переводчика.
 -Это что такое, это латынь! Здесь даже невозможно поесть! Вы же обещали, свое обещание вы не сдерживаете!- Настя открыла холодильник, одну из немногих вещей на русском в этом царстве латыни.
В холодильнике лежали, что не удивительно, ova, botulus, caseus, brassica и lycopersica.
-Тогда давайте так, - Тихо начал Иван, - Через день приду-посмотрю, чтобы было все на русском.
— Давайте через неделю. — Georgius наконец-то смог что-то вымолвить. Объяснительные речи о том, что «руки всё никак не дойдут до перевода» уже казались ему по-детски глупыми и наивными.
-Неделю будете переводить? - Недоверчиво спросил Иван.
-Нет, никакой недели, вы что, обалдели что-ли? - Возмутилась Настя. Ее лицо стало бледным, как у покойника, тогда как щеки Georgii с каждой минутой все больше краснели от мороза. Наверное, Ивану с Настей опять было тепло благодаря шапкам.
-Переводите vestibulum... - Уточнил Иван, - Vestibulum, lavacrum и...
-Culina, latrina, lavacrum и vestibulum должны быть на русском, - Настя выпучила глаза.
-Не кричи, Настя, - Осек ее Иван и обратился к Georgio, - За пару дней сделаете?
— Ну давайте за три дня, хорошо.
Настя уже ходила из стороны в сторону где-то на фоне.

Закрыв дверь за работодателями, Georgius удовлетворенно распластался по линолеуму. Он совершил большую ошибку, не занимаясь толком переводом, уделяя внимание ничего не значащим мелочам жизни. Georgius был благодарен Ивану с Настей за предоставленный шанс на реабилитацию.
Решено! Он встал и осмотрел vestibulum. Здесь действительно было что еще переводить. Georgius совершенно забыл, что не все могут мириться с латинским написанием, а у кого-то язык древних римлян может вызывать отторжение, как у Ивана с Настей. Теперь Georgius переведёт все manuscriptos, пожертвовав, при необходимости, своим личным временем. Georgius постарается сделать всё, что в его силах. Он очень постарается...

3

Георгий очень старался сдержать сентиментальные слезы, оказавшись на culina, но ему не удалось. Было заметно, что пару кастрюль, стоящих на плите, пытались перевести на русский, почти доведя дело до конца. Иван с Настей предпринимали последние попытки, прежде чем махнуть рукой на обреченную квартиру.
Георгий вышел на maenianum. Старые, недочитанные им libri лежали, упакованные в sarcinas из гипермаркета, плотно прижавшись друг к другу, словно сельди в банке или люди в давке. Георгий подошёл к fenestrae, и ещё одна ностальгическая слеза покатилась по щеке. По сравнению с безрадостным видом из узкого окошка квартиры, которую он снимал последние шесть месяцев, отсюда открывался тот самый впечатляющий пейзаж: с магазинами, "Сбербанком", кинотеатром, который давно не закупал хороших фильмов, и величественным жёлтым замком, кажущимся таким далеким городскому обывателю. Мимо fenestrae молниеносно пролетали снежинки, которые в это время года еще можно было спутать с каплями дождя. Но понемногу белеющая земля не оставляла сомнений, что в природе наконец-то воцаряется красота.

 Георгий вернулся в vestibulum, и снова посмотрел на полуприкрытую januam. Время пришло.

VI

Кажется, девушку в лифте звали Маша. Georgius не мог быть уверен наверняка. Он возвращался из гипермаркета, неся пакет продуктов. Маша держала на руках маленькую чихуахуа. Собачка смотрела на Georgium глазками-бусинками с проблеском интеллекта. Знакомство с Машей пока ограничивалось холодными приветствиями на не менее холодной лестничной клетке. Georgius рассудил, что пора переходить к более серьезным отношениям.
Тем не менее, снова миновав удачный момент для знакомства, Georgius вернулся в родные пенаты. Как и обещал, он немного перевёл. Полы и потолки были на русском, что уже иллюстрировало приложенное переводчиком усилие. Со времени последнего субботнего визита Ивана с Настей прошло семь дней, за которые они так и не объявились. Не оставалось сомнений, что в следующий раз они появятся только через месяц, а значит можно дать себе небольшую поблажку и отдохнуть денек-другой от разъедающей мозг работы. Готовя привычную гречку, Georgius думал о любви. В условиях договора с Иваном и Настей было чётко прописано, что переводчик не будет водить в квартиру женщин. Тогда Georgius не мог предположить, что ему так скоро захочется нарушить правила. Он думал о худой фигуре Маши и ее длинных белых волосах. В его тяге не было чего-то плотского и низменного, от Маши исходило странное тепло, которое хотелось приблизить к себе.
Полчаса спустя, Georgius пригласил Машу в квартиру.
Маша охотно согласилась, услышав, что Georgius неплохо готовит и может угостить скучающую девушку. Она собиралась около двадцати минут, пришла в половине первого, держа в руках неизменную чихуахуа. Georgius провел Машу на culinam, где она села на стул, предварительно повесив на него свою куртку. Чихуахуа заняла свое место на спинке стула. Предупредив Машу, что в такое время, в субботу, возможно, но маловероятно, нагрянут его работодатели, Georgius стал ложкой накладывать гречку из кастрюли в Машину тарелку. Маша ответила, что не против познакомиться с Иваном с Настей и приступила к трапезе. Разговаривать за едой было неприлично, но Georgius не смог удержаться от вопроса о качестве проделанного им перевода. Маша внимательно прочитала ту часть, что смогла разобрать, и сделала вывод, что перевод хорош. Georgius успокоился, поняв, что такую работу не стыдно будет презентовать Ивану с Настей. Иван с Настей пришли в час дня, когда Georgius только начал мыть catinum из-под съеденной Машей гречки.

-Ну что, перевели немного? - Спросил Иван. Georgius рукой указал на проделанную пока что работу.
Настя пренебрежительно пнула чужеродные сапожки Маши, как назло поставленные прямо на проходе. «Ничего страшного не происходит», —Подумал Georgius, — «Маша — просто соседка, она просто зашла мне в чем-нибудь помочь».
— Это соседка моя. — На всякий случай пояснил он, когда Иван с Настей зашли на culinam, и заметили неприкаянно откинувшуюся на спинку стула Машу.
-Встаём, уходим, - Настя была не в духе. Она подошла к Маше и уставилась на неё грозными глазами.
Маша в ответ на предупредительный взгляд издала только непонятливый писк.
-Я сказала: встала, пошла вон отсюда!
— Это соседка моя. — На всякий случай повторил Georgius. Он старался смягчить мнение Насти о Маше.
-В чем проблема, Georgie? - Спросила Настя
— Это соседка. — Georgius искренне не понимал, что в его объяснении может быть непонятно.
-Успокойся, - Одернул Иван начавшую переполняться Настю.
-Почему всё по-прежнему на латыни? - Рявкнула Настя.
-Успокойся, - Еще раз сказал Иван.
-Я сказала, пошла вон отсюда! - Переговорив немного с Georgio, Настя продолжила выяснять отношения с Машей.
-Успокойся, - Иван никак не мог совладать с гневной спутницей.
-Встала и вышла! - Приказала Настя.
-Успокойся, - Сказал Иван, - Успокойся, говорю, Настя. Успокойся.
-Уе.... отсюда, быстро! - Как бы в подтверждение своих слов, Настя схватила Машино чихуахуа и кинула её в случайном направлении. Чихуахуа в полёте немного больно ударило Georgium по лицу, отскочило и приземлилось на пол.
-Тихо! - Сделал ей замечание Иван.
-Это что такое? - Обратилась Настя к Georgio и указала на непереведенные фрагменты текста.
Маша тихо захихикала.
— Потолки я перевел, смотрите. — Georgius показал на потолок. Действительно, он почти весь был на русском.
-Да меня не е.... ваши потолки! - Настя не собиралась смотреть на оправдания Georgii.
-Успокойся ты! - Сказал Иван.
— Нет, ну посмотрите. — Georgius всё ещё растерянно смотрел на потолок, не понимая, как от него могут требовать сверх меры.
-Да не буду я смотреть! - Огрызнулась Настя.
-Успокойся, - Сказал ей Иван.
-Вы чего делаете-то? - Закричала Настя, когда Georgius перестал смотреть на потолок.
— Ко мне зашла соседка.
-При чем здесь соседка?
— Ну чего?
-Ничего! В чем проблема? Где вы переводили?
— Сейчас покажу, я перевел весь пол, потолок, стены... — Становилось зябко. Georgius трясся от холода, с трудом выговаривая слова. Раньше такого в этой квартире он не чувствовал.
-Ты чего, не поняла что ли? - Настя обратилась к Маше, которая по-прежнему сидела на краешке стула и наблюдала за разворачивающимся спектаклем.
— Я-то пойду... — Тихо сказала Маша.
-Быстро собралась и ушла!
— Откуда вы взялись, такая полорешная?
-Пошла нах.... отсюда!
— Да я то уйду.
-Быстро, я сказала, собралась и ушла!
-Не ори! - Сделал замечание Насте Иван.
Настя не видела другого выхода. Она схватила Машу за шиворот, и поволокла к двери. Настя, как всегда, не мерзла. Должно быть, тому виной была её шапка, похожая на презерватив. Georgius посмотрел на Ивана. Он тоже выглядел тепло, в пидорской шапке-ушанке.
-Уходи! - Сказал Иван.
-Скотина! Georgie! Не поднимайте мне нервы! - Настя отмахнулась от пытающегося вставить хоть слово Georgii.
— Подождите, давайте спокойно. — Неуверенно сказал Georgius. Машу почти выгнали, и он надеялся, на более приятное течение разговора.
-Пошли вы нахрен!
-Хватит орать, - Сказал Иван.
-Вам неделю дали! - Настя зачем-то схватила две кастрюли, хотя они были на русском языке, - Вся квартира на латыни!
— Можно... Можно я покажу вам всё? — Georgius по непонятным причинам предчувствовал недоброе.
-Не надо показывать, - холодно сказал Иван.
— Можно поспокойнее?
В одной руке Настя держала две кастрюли, в другую взяла разделочную доску. «Зачем? Она ведь на русском?» — В ужасе подумал Georgius, — «Я же перевел... Что происходит?».
-Убирайся отсюда, - Иван пошел в vestibulum, дальше выяснять отношения с Машей.
— Можно поспокойнее? — Попытался Georgius утихомирить назревающую бурю.
-Тихо! Тихо! - Иван понял, что Настя готова «взорваться», - Иди отсюда, - Снова обратился он к Маше.
— Подождите, можно я спокойно расскажу?
-Я не хочу слышать! - Осмотревшись, Настя поняла, что больше ничего не сможет взять в руки.
— М... Можно я спокойно скажу? Давайте поспокойнее хотя бы!
-Georgie! Вам дали возможность жить в квартире! - Настя занесла руки с кастрюлями и доской.
-Тихо! - Просипел Иван, но было поздно.
-А вот это что, это что, это что?

Словно пуповина, соединяющая Ивана с Настей, оказалась перерезана. Настя оторвалась от своего спутника на рекордно большое расстояние, и полетела в направлении cubiculi. В ходе движения, она вращалась, вытянув руки насколько могла. Встав в центр cubiculi, она начала вращаться с удвоенной силой, стало невозможно разглядеть сначала черты её лица, а потом и весь силуэт. «Что я наделал», — Успел подумать Georgius, прежде чем случилось страшное. Настя выпустила из рук кастрюли, но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что это уже не кастрюли, а ollae. Tabula упала рядом с ними, буква «a» откололась от нее, и попала в глаз ползающей рядом, ничего не понимающей чихуахуа.
— Не надо на латынь-то опять!  — Georgius осмотрелся и понял, что латинизировались не только кастрюли с доской. Его снова окружали muri, на улицу выходили fenestrae, и janua, одинокая janua вновь охраняла квартиру от незваных гостей.
— На латынь-то зачем?
-Переводите! - Настя не переставала вращаться, - Всё равно одна латынь!
Georgius осмотрелся в поисках Машиного атрибута — чихуахуа — но только canis смотрел на него становящимися все печальнее oculis. Похоже, всё было кончено.
-Ну вы и скотина, Georgie!

7

Это были последние слова, которые он услышал от Насти. В тот же день Георгия выселили, не дав попрощаться. Предвидя возможность вернуться когда-нибудь в это место, он соврал Ивану, что потерял второй комплект ключей.
И вот теперь, оказавшись проездом в родном городе, Георгий узнал, что квартирой больше никто не пользуется по причине её полной латинизации. Русские холодильник, плита и стиральная машина были небольшой отрадой, когда всё остальное, даже свет, было на латыни. Ничего не значащий раньше интерьер теперь казался Георгию родным, как будто он всю жизнь прожил в этих muris. Почему все происходило именно так? Бесконечные сантименты порядком надоели Georgio. Сейчас он зайдет в cubiculum, после чего навсегда покинет ставшую на короткое время домом квартиру.
Но, открыв дверь в свою комнату, Георгий словно получил пощечину от недовольной его постоянным возвращением к прошлому реальности. Шкаф и кровать наполовину сгорели, сменив цвет неба на цвет пепла. Телевизор валялся на полу, белая трещина рассекала его, напоминая своей формой молнию. Стены не было. Дом либо пытались снести, но не довели дело до конца, либо квартира пострадала при бомбардировке, а реставрировать её никто не стал. Георгию не суждено было узнать точный ответ на этот вопрос. Ему оставалось только удивляться, как он не заметил дыру в стене, когда подъезжал на такси.
Без стены из комнаты открывался ещё более красивый вид. Теперь, если свеситься с "обрыва", можно было увидеть окна расположенных ниже квартир, а если за окнами не было штор, то предоставлялось возможным рассмотреть суетящихся за ними людей. На краю обрыва стоял покрывшийся пеплом и снегом комод. Приблизившись, Георгий потянул за холодную металлическую ручку комода, выдвинув ящик. Там он наконец-то нашёл то, что искал. Неспроста накануне ему снилось, что нужная рукопись находится в некоем комоде. Георгий достал из ящика желтую папку с твёрдой прозрачной обложкой. На кольца внутри папки было нанизано около десяти файлов, в каждый из которых были вставлены изрисованные от руки с двух сторон листы бумаги. В верхней части первого такого листа было крупным шрифтом написано: "Гильгамеш решает умереть". Это была небольшая часть, переведенная на русский язык. Дальше все было на латыни. Первая картинка комикса изображала примитивно нарисованного человечка, который с прикрытыми глазами сидел на чём-то, отдаленно напоминающем сиденье в автомобиле. "Пузырь" с мыслями изображал, по-видимому, сон человечка: он стоял на маленьком острове с одной-единственной пальмой. На берег накатывали волны.

Эпилог

Егор вышел на улицу, съежившись от зимнего ветра. Денежные средства позволяли ему взять такси, но он решил добраться до вокзала на автобусе, отчасти с целью убить время до ожидания поезда. Егор вышел из тени, отбрасываемой огромным серым зданием, в котором он только что был, и подошел к остановке, такой остановке, которую можно было разглядеть из окна квартиры. Егор потряс головой, пытаясь забыть всё о причинившей ему столько боли квартире. Но взгляд снова и снова падал на серый дом, и на заметную теперь огромную дыру в его стене. Неожиданный порыв ветра подхватил несколько листков из папки с "Гильгамешем, решившим умереть", которую Егор держал в руках. Часть листков улетела прочь, часть опустилась на расположенный неподалеку пешеходный переход. "Может, оно и к лучшему", - Подумал Егор, - "Я и так потерял довольно много. Должен ли я расстраиваться из-за такой небольшой утраты?".
Он сел на двадцать второй автобус и занял единственное свободное место. К сожалению, оно было рядом с окном, выходящим на серое здание. Автобус то и дело петлял, но серое здание никак не исчезало из виду. Оно было одним из самых больших в городе, и даже когда желтый замок оказывался полностью вне обзора Егора, верхушка серого здания все равно издевательски возвышалась над другими низкими домами.
Стоя на пороге вокзала, Егор обернулся и в очередной раз убедился, что серое здание не исчезло - просто превратилось в серую точку на горизонте. Час спустя Егор сел на поезд. Двое его соседей по купе никак не объявлялись, а третий должен был сесть только три остановки спустя, так что Егор находился в купе один. Проводник объявил об отбытии поезда, пейзаж за окном пришел в движение, а вместе с ним пришла в движение и серая точка на горизонте. Егор уже почти не смотрел на нее. Он достал недавно купленный телефон, и набрал небрежно записанный в блокноте номер.
-Алло, здравствуйте. Я по поводу объявления звоню. Вам переводчик с итальянского еще нужен?
Из динамиков телефона доносилось неразборчивое бормотание. Вполглаза Егор видел, как серая точка становится частью голубого горизонта. Три часа спустя, она исчезла из виду, и стало трудно поверить, что где-то во вселенной еще существует целиком написанная на мёртвом латинском языке квартира.