Рыбный день

               
     - Курили дурь, про суку Мурку пели, - напевал мордатый Стивен Сигал, лежа под столом, за которым решались столь важные и вопиющие вопросы, что его незамысловатая песенка чумного оленя как нельзя кстати характеризовала сложившуюся ситуацию как п...дец, и без всяких причесок, между прочим.
     - Сука, - пнул его найковской кроссовкой медведь, сидящий на самом краю стула, даже его меховой зад большей частью свешивался, грозя обрушиться неумолимой силой закона притяжения или гравитации, что по х...й, на морщинистую голову бесконечного полицейского, всю свою сознательную жизнь бурята снимавшегося в одном кино, - пидор нерусский, мешает нормальной музычке.
     - Ты сам то ли казах, то ли киргиз, - ехидно заметила полуобнаженная красотка в цилиндре, наскоро прожевывая ужаренные с сазаном пальцы, отрубленные с рук ничтожной голой девки в эсэсманской фуражке, окончательно ухойдаканной Чикатило, несмотря на неоднократные, как возвратный триппер, воскрешения, - то ли, вообще, английский.
     Медведь встал во весь свой громадный рост ( тридцать дюймов, тютель в фуфел, как выражаются коренные народы России ) и вынул откуда - то неуловимым движением когтистой лапки не паспорт, чего ожидала стриптизерша в цилиндре, а острый свинорез и махом перерезал ей горло.
     - Ништяк, - одобрил лысый мужик в олимпийской рубашке, пожиравший с чавканьем и всхлипами торс с кровью голой девки, чья фуражка красовалась теперь на каске Ли Харви Освальда, выбравшего кусочек пожирнее, что было затруднительно, если честно : тощая еврюга пузырилась лишь понтами и хренью из Оксиморонов, псов поганых и хитромудрыми считываниями чужого вэбсерфинга, за что и поплатилась, сука рваная, в конце концов и вовеки веков, аминь.
    - Да я вас всех сейчас положу, - духарился медведь, поймав одобряющий его неистовость взгляд предводителя, расстреливающего лысых из МГ - 42. - Оставим двух предательниц, пойманных на Крещатике, а вы все в хер не тарахтели, говноеды.
    - Обожди, Пох, - веско и обдуманно сказал стройный мужчина в камуфляжной куртке СС, - не забывай, что я тоже предатель, причем, самый центровой.
    - А я маньяк, - высказался олимпиец, наливая холодный чай с лаймом. - Националист, коммунист, семьянин.
    - Бля, - восхитилась одна из предательниц, сидевшая одесную предводителя, - это как стихи - реквием памяти капитана Миляги.
    Вторая ничего не говорила, лишь раззевала рот, как кашалот, заглатывая мудрость отцов, мистически изливающуюся из горящих доблестью глаз руководителя отряда, снова влюбленного в трех женщин одновременно, даже четырех, если напустить Освальда на Эльсинор.  " Так и надо, - качнул головой в противогазе он, одобряя свое решение, - Освальда в Данию, Чикатило в президенты, Кротова к таким - то е...ням, а Пох сам дорогу найдет ".
   - А я ? - вылез из - под стола Сигал. - Я как же ? Я ведь и ерей - саном могу, и капитаном Колбаскиным, изучившим айкидо и эсперанто Юзефовича по обету перед Безруковым и его мешком с поплавками ...
   - Это какие поплавки ? - подала голос молчаливая блондинка, трогая предводителя за противогаз. - Рыбные ?
   - Рыбные - говно, - попер в отрицалово Сигал, являя талант к перевоплощению и в капитана Копейкина разом, - чисто бычий кайф мужичьих, я за ум и словесность, граждане.
   - Урод, - решила первая предательская и поэт, отмахиваясь от родственного нанайцам американца, - туда же, рылом вылез. Словесность, - передразнила она, растягивая гласные, - как у Литвиновой, верно, сучки тупорылой, еле - еле не одолевшей букваря. Поплавки, - еще более противно прогнусела она, утрируя окончания. - Попы, жопы, лавки, аббревиатуры. Вали его, Пох.
   Пох прыгнул, растопыривая на лету когти, впившиеся в грудь Сигала, втыкая одновременно свинорез ему под подбородок, а кроме подбородка лица там и не было, ни начала, ни конца, только подбородок и все.
   - Значит, кончено, - тоненьким голоском спросила белобрысая, снимая с предводителя противогаз, - был отряд и весь вышел. Химзащита тоже не нужна, если одни люди остались.
   Тощий носастый мужик с безумными глазами отрицательно покачал головой, как лошадь, никого не насмешив.
   - Химзащита - вещь, - не согласился он, целуя светленькую в макушку, - отряд остался, просто две курицы сменились сочными бабцами, - он посмотрел на вторую, точнее, на ее острые сосочки, протыкавшие сиреневую ткань лапсердака, - одна из которых, вообще, сестра по разуму и Гоголю, хоть и еврейка.
   - У всех свои недостатки, - невероятно разумно заметил Освальд, - я вон даже не стрелял, а вошел историцки как мокродел самого Кеннеди. Джек Лемон оказался мужчиной, - добавил он чуть позже.
   - А Канделаки грузинкой, - закончил разговор вместе с историей на ночь Пох, щелкая ноутом, переключаясь на винтажное порево.