Заметки электрика. Путч в Дурманчукане

      Крупные промышленные аварии  похожи друг на друга. Чернобыльская  авария  и авария в Бхопале сходятся даже в деталях. Сюда вполне можно отнести и Дурманчукан. На тяговую подстанцию Дурманчукан никак  не могли найти начальника. Дурманчукан -  маленькая  станция в распадке  между заповедником и заброшенным карьером.  Место не то, чтобы глухое, но безлюдное. Начальники  здесь не задерживались. Отработают положенные три года по распределению и уезжают, а бывает,  и не отработав убегут. Уж и дом для работников построили четырехквартирный,  и электроотопление  провели от собственных нужд, скважину пробурили. Двое дежурных и один монтер как-то закрепились, а начальники разбегались.  Когда-то в Дурманчукане был крупный леспромхоз.   Были и школа, и клуб. Лес вырубили, население спилось и разъехалось. Остались пенсионеры, дачники и одна молодая семья Верхотуровых.
 
     Леша Верхотуров сам был родом из Дурманчукана и по специальности механизатор. Вернулся он после службы на флоте членом Партии. Его сразу поставили председателем поссовета. Он пахал старушкам огороды, возил сено и постоянно разбирал территориальные споры своих соседок из-за лужайки для выпаса коровы. Уже и коров не стало, а бабки все ссорились, Леша их мирил и пахал огороды. Однажды он нашел в тайге и восстановил брошенный бульдозер. В наших густых лесах можно найти много такого, чего и быть не может. На трофейной машине он построил дорогу в поселок от автотрассы и чистил ее зимой. Топливо на станции, куда заходит маневровый тепловоз, не проблема. Тем более что вокруг много пасек.  Пчеловодам тоже дороги надо чистить, а машинисты любят медовуху.  Года через два появились хозяева бульдозера, геологи, а потом и прокурор. Леша свозил прокурора на пасеку. Дело о хищении техники закрыли, но бульдозер пришлось вернуть. Геологи его тут же утопили в болоте, уже навсегда. Вскоре закрыли и поссовет. А тут еще Леша получил случайное  ранение ноги на охоте и стал сильно хромать.  Времени свободного у него стало много. Не спился он не только потому, что жена его работала в магазине и контролировала потребление спиртного, а скорее потому, что был он местный и, как былинный богатырь, черпал силы у родной земли.  Когда у него случались неприятности, он шел не за бутылкой, а в тайгу к своим приятелям: егерям, пасечникам, заготовителям и возвращался спокойный и здоровый. Устроился Верхотуров на тяговую подстанцию  сначала монтером, потом стал работать механиком, а потом стал исполнять обязанности начальника.  При нем все и произошло.

      У аварий есть общее правило: для какого-нибудь особого случая отключается что-нибудь вроде бы и не нужное, и  в этот момент происходит то, чего  никто не ожидал.  Происходит это не потому, что люди слишком самонадеянны, а потому, что в каждой машине ее создателем или изготовителем заложена  ловушка. Просто редко совпадают все условия для аварии.  На тяговой подстанции Дурманчукан выводили из ремонта резервный  трансформатор  и  спешили закончить к Первому мая. Полный объем испытаний  кто же делает? Мегомметром прокрутили, можно и под напряжение поставить. Но, если во время такого пробного включения будет замыкание, на головной подстанции это увидят и заставят объясняться. А если еще и успеет сработать защита питающей линии, то устроят скандал. Поэтому возможное короткое замыкание  спрятали за работающий трансформатор. Правила этого не запрещают.  Напряжение подали хитроумным путем от собственного  работающего трансформатора,  с обратной стороны. В случае замыкания  на своей подстанции защита сработает, а питающая линия ничего не почувствует.  Но в этот раз своя защита не сработала. Вообще ничего не сработало. После включения в резервном трансформаторе  произошло внутреннее замыкание. Ничего бы в этом страшного не было, если бы при строительстве заземляющий спуск сделали  как надо. Видимо, у строителей стальная  полоса закончилась, и они вставили какой-то кусок проволоки. Эта штука во время короткого замыкания сразу перегорела, и ток потек поверху, куда поближе -  в кабели управления, в щитовую, в аккумуляторную. Подстанция осталась без управления,  а короткое замыкание все развивается.  Защита питающей  линии ничего не чувствует, замыкание специально спрятано за собственный  трансформатор. Из поврежденного трансформатора пошло горящее масло. Люди побежали на щитовую, а там по панелям управления  гуляет высокое напряжение. Синие огоньки сверкают, реле взрываются, дым черный ядовитый.   Все побежали из подстанции в овраг. А повреждение  все развивается, пошли обрываться шлейфа и взрываться выключатели. На нейтральной вставке у самой подстанции остановился наливной состав. Без тепловоза уже не тронется.  Напряжения нет, рядом пожар. Машинисты выскочили из электровоза и убежали в марь за речку. А когда загорелся рабочий исправный  трансформатор, тут уж весь Дурманчукан всполошился. Высоко взлетали огненные струи горящего масла, как бомбы с грохотом взрывались масляные выключатели,  разлетались  изоляторы. Деревенские старушки, которые всю жизнь ждали нападения:  до войны – японца, а потом   -  китайца, решили, что наконец-то началось,  погрузили вещи, что поценнее в тележки и погнали скот в тайгу, подальше от поселка. А на подстанции еще долго гремели взрывы, летало горящее масло, железо, плавилось стекло, рассыпались в порошок бетонные опоры. Хорошо, что люди не пострадали.

      Быстро со всей дороги собрали народ, восстановительные поезда, сгребли под откос то, что осталось от распредустройства, скрученные рамы, рельсы, промасленную щебенку. Обрубили кабели. Пригнали передвижную подстанцию на железнодорожном ходу. Включили, открыли движение, напились и разъехались. Все это за три дня вместе с пьянкой, а потом началась работа.

        До морозов надо хоть один стационарный трансформатор включить. Все лето работали две бригады. Одна наша, дорожная лаборатория   по защите и автоматике. Собирали, отмывали панели  управления и реле. Другая,  со станции Барсучье монтировала  новый трансформатор. Мы тоже жили в Барсучьем  в красном уголке.  До подстанции добирались рабочим поездом, иногда машиной. Командированным не очень просто было с едой, но еще сложнее  с выпивкой и табаком. Все было по талонам. Еду еще можно было купить,  иногда принимающая сторона давала талоны на мыло и макароны.  Дома же наши семьи жили с огородов и тем, что удавалось добыть в длинных очередях.  Иногда на предприятии чего-нибудь подбросят, молоко, мясо.  А так обычный летний рацион – речная рыба, картошка, помидоры и добытые в очередях китайская свиная тушенка и советские синие цыплята. Жизнь вполне сносная. Вот у кого  дети малые или кто больной, это была беда. Детского питания, лекарств – этого не было. Но не в пустыне живем, люди помогут. И все же казалось, что жизнь сдвинулась к лучшему. Если раньше чтобы получить хорошее место, нужно было быть партийным и иметь блат, то теперь партийность стала  уже не обязательной. Начались ранее запрещенные разговоры,  даже референдум, быть ли СССР. Содержания в этом особого не было, но чувствовалось, что что-то меняется.   Выпивка и табак тоже были по талонам. Сигарет курильщикам хватало, не все же курят. А вот с выпивкой по талонам всегда были проблемы. Где в командировке достать талоны? Но выход всегда есть. Контакты мыть надо.

        Технический спирт выдавал Михалыч.  Михалыч на всей Дороге был, пожалуй, самым молодым замом по энергетике. Диплом у него был не железнодорожный, горного какого-то техникума. Но работу свою он знал и любил.  Он  хорошо  разбирался в мелочах  и всякую работу мог сделать сам. Участок его был большой, и Михалыч неделями пропадал в командировках. И вот однажды вернулся он на день раньше… И застал у себя дома старинного своего приятеля Вовку. В одних трусах.  Михалыч, обычно рассудительный, так расстроился, что сделал непростительную глупость. Он позвонил  Вовкиной жене: «Приходи, забирай своего орла». Та расстроилась еще больше Михалыча  и написала жалобу в партком.  И Вовка, и Михалыч были партийные. На следующий день о случившемся аморальном событии знала вся станция, а вскоре и вся дорога.  Михалыч так и не смог помириться с женой, тяжело переживал случившееся и пил не то чтобы много, а беспробудно. Могучее здоровье позволяло ему пить и работать. Употребив бутылку водки, он шел к селектору и проводил планерку. Никто ничего не замечал. До вечера Михалыч потреблял еще одну бутылку  или больше. На речь и разум выпитое не сказывалось. Но пошла перестройка, водка стала по талонам, а на глухих станциях – самогон. Михалыч перешел на технический спирт. Теперь начальство стало что-то подозревать. Но работать-то некому, делало вид, что не замечает.

      Другим источником были кооперативные вина. В середине лета в пассажирском тупике на станции Барсучье  появился вагон с надписью то ли «Шамкир», то ли «Шекспир». Кооперативное вино пользовалось большим успехом у местного населения. Но вот приехал и расположился на вокзальной площади передвижной цирк. Праздная толпа железнодорожников  в воскресный день стала ходить от вагона к цирку и требовать свободы льву. Начальство решило убрать вагон на соседнюю станцию, на перевал. Тогда народ стал ходить с банками и бидончиками за семь километров. Когда Гаврилыч, старший у ремонтников, возил нас на летучке в Дурманчукан, шедшие навстречу паломники с полной посудой, разбегались и прятались в кустах, принимая нашу машину с красной полосой за милицейскую. А те уж всегда найдут к чему придраться и отнимут добычу.

      Во всем Барсучьем   не было, пожалуй, такой красивой пары, как  Гаврилыч и Нина Ивановна. Он – атлетический яркий брюнет с огромными горящими глазами, спортсмен,  умный и спокойный. Она – высокая, спортивная блондинка, из хорошей образованной семьи. И дети их – мальчик и девочка -  росли добрыми и послушными.  Гаврилыч работал механиком по выключателям.  Лучше его никто эту работу делать не мог. Случится что-нибудь с выключателем, нужно посылать бригаду с кучей приборов, характеристики снимать, настраивать, «диагностировать», как говорится. В таком случае пошлют одного Гаврилыча. Он хлопнет приводом, померит щупом, потом или настроит, или менять скажет. Никогда не ошибался. Работа Гаврилычу нравилась, но чем больше он работал, тем очевиднее становилось, что быть ему до пенсии на одном и том же месте. Ни повышения, ни перевода в другую местность, ни улучшения жилплощади  не предвиделось.  В пору увольняться и искать работу с жильем. Дети уже выросли, а Гаврилыч с семьей так и жил в одной комнате в деревянном бараке с печкой и открытой верандой. Вот если бы пошел он в начальники…  Нина и  взялась пилить Гаврилыча. А тот в ответ злился, напивался и безобразничал. Стоял на крыльце и кричал: «Нинка б… и дети не мои». Дети, очень похожие на Гаврилыча,  с огромными горящими глазами,  выходили и уводили буйствующего папашу. Как-то раз Гаврилыч забылся и со своими криками вышел за калитку. А это уже общественное место. Тут за ним кинулись из засады стражи порядка. Гаврилыч бросился домой, дети стали его тащить домой, а органы -  на свою территорию. Конечно, справились и увезли Гаврилыча в отделение, оформили штраф и выполнили план. Гаврилыч не унялся. Как-то в темноте у крыльца он встретил соседку Ленку и спьяну принял ее за Нину Ивановну,  стал материть и позорить. Сосед Кондратий, не разобравшись, вышел и дал Гаврилычу в лоб. Ничего не ответил Гаврилыч, а только с той поры затих и как-то утух. Оживлялся только, когда выпьет, да работал с каким-то остервенением. Крутит гайки, ничего вокруг не видит, ни с кем не разговаривает. Завел цыплят в сарае, их кормил, с ними говорил.  Как приедет с линии, сразу к ним. Они ему рады, а он им.

      В августе трансформатор установили и стали обвешивать и готовить под монтаж вводов, шлейфов и радиаторов. Этим занимались два монтера: Серега с Лифшицем. Раньше Серега был старшим механиком. У него была удивительная способность находить повреждения. Когда его спрашивали, как он нашел сгоревший диод или транзистор, он нес такую чушь, что специалисты терялись и пасовали. Но результат у Сереги был всегда.  Его даже поставили  начальником цеха. Но он сначала стал требовать результат от подчиненных, а потом обнаглел и стал требовать результат от начальников. Где запчасти по прошлогодней заявке? Где запасные модули? Это еще можно было стерпеть, но Серега  в пьяном виде критиковал начальство. Делал он это в недопустимой форме, упирая на то, что у электриков не пьет только штырьевой изолятор, потому что он чашечкой вниз, и рабочий, будь он хоть и пьян, свою работу все равно делает, а от начальства  и в трезвом виде никакого толка.  Его решили понизить в монтеры. Тут и случай представился. В воскресный день, когда Серега был ответственным дежурным, он был найден спящим на ступеньках кафе «Даурия». Пока начальство собирало местком и общественность, чтобы официально оформить прогул, местные старушки погрузили Серегу на тележку и увезли в ближайший огород. Простой народ Серегу любил, он всем чинил телевизоры и прочую бытовую технику. Все равно его понизили в монтеры. За производство он стал переживать меньше, но целиком отдался своему увлечению – изготовлению спиртных напитков. Начав с простой квасовки     (бутылка сиропа на трехлитровую банку кваса и резиновая перчатка), он перешел к более сложным составам, перегонке, очистке и все время проводил эксперименты. Со своим напарником,  монтером Лившицем они экспериментировали чуть ли не каждый вечер. Лившиц когда-то работал электриком в райкоме Партии и был уволен за пьяные прогулы. С тех пор у него была репутация вольнодумца и демократа. Это Серега с Лившицем возглавили движение за освобождение льва из передвижного цирка.  Однажды в рабочем поезде они напоили заросшего и одичавшего бродягу, водили его по перрону за бороду и выдавали за  Карла Маркса. Когда бродяга предъявил справку об освобождении, они и там исправили соответственно. Как-то Серега с Лившицем в детском кафе «Чебурашка» напоили глухонемого обмотчика из электроцеха. Подвыпивший  дед принялся жестами объяснять, каким успехом он в молодости пользовался у женщин.  Потом учителя  не могли понять, где дети могли нахвататься таких  странных  жестов.

      Когда из Забайкалья  пригнали вакуумную установку, работа пошла круглосуточно.  Гаврилыч с Серегой переселились в Дурманчукан, выбили у начальства ящик макарон, огромный бак для воды и большую коробку карамели. Конфеты в коробке слиплись и превратились в сплошной ком. Желающие сладкого чая откалывали кусочки вместе с оберткой и растворяли в кружке.  Перед самым пуском  прислали инженера из управления дороги. Дело серьезное, и прислали человека знающего – товарища Шторма.          Товарищ Шторм  попал в управление дороги, пройдя все низовые ступеньки. В Партии не состоял, а такую должность беспартийному получить не просто. Начальство его ценило за строгость и принципиальность. Мы же считали это чудачеством. Шторм требовал, чтобы все делалось строго по инструкции. Положено греть трансформатор, а замер делать на спаде температуры, грейте, измеряйте температуру. Мы всегда измерения делаем летом, трансформатор не замерзший. Ну, если зимой, греешь его. Кинешь снежок на бак, если тает, значит, теплый. Вот и все замеры. Всегда получалось. По станции Шторм ходил только в положенных местах, в командировках жил всегда вместе с рабочими, не признавал поблажек для начальников. На его даче  не было видно, где человек работает. У меня, например, домик оббит плакатами с черепами. Это когда новый стандарт ввели, плакаты выбросили, я их подобрал, только черепа все равно через краску  просвечивают. Шторм на дачу ничего с производства не тащил, покупал в магазине. Так  он и детей своих  воспитывал. Младший Шторм учился в  железнодорожном институте, и тут стали студентов в армию забирать. Шторм был не последний человек в управлении и мог бы сделать так, чтобы сын в армию не пошел. Всегда можно найти лазейку, но Шторм ничего делать не стал: «Пусть служит, как все». Парню повезло, в Афганистан его не послали. Служил вчерашний студент на БАМе в котельной. Там его и убили. Подошел обкуренный солдат из Киргизии и ударил бывшего студента ломом по голове. Зачем, почему, так потом на суде и не вспомнил,  говорил, что до  армии  пас баранов в степи, писать, читать не умеет, говорит даже на родном языке с трудом. Вряд ли он и овец-то мог пасти. Конечно, зачем Родине такие солдаты, вот их и разбавляли студентами. После этого Шторм изменился. Стал тише, сам все по инструкции делать продолжал, а от других уж не требовал.

     Чтобы новый трансформатор включить, надо составить массу бумаг: протоколы, акты, паспорта.  Оформлять бумаги прислали Белкина.  Саша Белкин пришел на железную дорогу из Советской Армии. После какой-то аварии он остался жив, долго лечился и устроился на тяговую подстанцию. Он вообще пешком не ходил – только бегал, говорил так быстро, что не всякий  мог его понять. А если говорил нормально, то это верный признак того, что он уже выпил. Как-то зимой затеяли в Дурманчукане испытывать изоляцию  и стали  греть трансформатор рабочим током.  Собрали хитроумную схему, подали напряжение со стороны контактной сети, разземлили нулевой вывод и греют. Получилось так, что на нулевом  выводе, который обычно безопасен,  было 16 киловольт.  Белкин полез к термометру, который рядом с нулевым изолятором, да забыл, что заземление снято. Вспышка, грохот, защита ввода ждет полторы  секунды, Белкин на земле без сознания, а подметки от сапог – наверху,  на трансформаторе: гвозди сгорели. Почему такой опытный подстанционник попал, как пацан зеленый, знали многие и молчали много лет. Но теперь, когда главных действующих лиц уже нет, причину можно не скрывать. Обыкновенная русская причина. Отметили ребята начало испытаний за обедом. Благо, начальства никакого. А ведь по указу о пьянке, если бы вскрылось это, то пострадавшему никаких выплат не положено, ни пенсии, ни доплат по производственной травме. В такой ситуации помереть лучше. Повезли его в районную больницу, там он пришел в себя. Местные врачи – его приятели, так что никто не узнал, что он выпивший,  а кожа вместе с сапогами и слезла, как с поросенка. Вроде даже полегчало ему. Врачи и пациент довольны.  Если бы жена Белкина не всполошилась и не увезла бы его в дорожную больницу в ожоговый центр, лежать бы Саше на сопочке под березкой.
     Глубокие ожоги  от электричества лечатся только хирургическим путем в ожоговом центре
 Жизнь Белкину спасли, а вот из конечностей целой осталась одна левая рука. Правую отрезали выше локтя, и ступни на обеих ногах. Обещали сделать в Ленинграде какой-то биопротез руки. Да тут перестройка началась, все забылось. Белкин через год уже довольно ловко ходил на протезах, опираясь левой рукой на палочку, работал мотыгой на огороде, колол дрова и носил воду. Он даже пытался ездить на мотоцикле, только надо было переделать ручку газа под левую руку. Так как пострадал он на производстве, начальство выделило ему квартиру в Барсучьем. Жить-то ему было на что: пенсия по инвалидности, и доплачивали до среднего. Но Белкин без дела не мог. Его приняли в техотдел, бумажки писать. За какой-то месяц одной левой рукой Белкин навел идеальный порядок с бумагами. Теперь можно было найти любой техпаспорт, схему, наладилась переписка с заводами. Дело пошло к тому, что вместо целого отдела можно держать одного инвалида, и Белкина срочно переместили. Придумали ему должность инструктора по обучению. Вообще-то, если вдуматься, весьма циничное решение - иметь живое наглядное пособие.  Белкин принялся с энтузиазмом  обучать молодежь и вскоре попал вместе с молодым специалистом под напряжение обратной трансформации  10 киловольт. На этот раз обошлось без серьезных последствий, только молодой специалист ушел в слесаря, стал электричества бояться. Потом Белкин зачем-то взялся осматривать  ячейку в закрытом  распредустройстве. После  осмотра от клюшки Белкина осталась одна ручка, а от ячейки – одна большая  дыра. У самого же Белкина только глаза покраснели. Вот после этого его вполне официально стали называть одноруким бандитом. Начальство запретило ему даже приближаться к электроустановкам. Он так и числился инструктором, а занимался  бумажной работой в ремонтном цехе. Это действительно тяжелая, противная работа, и если ее наладить, много времени можно освободить для серьезного дела. Все эти протоколы, инструктажи, рекламации – это обычно одному человеку не под силу. Белкин все успевал, да еще наладил своеобразную диспетчерскую службу. Во времена всеобщего дефицита он знал, на какой станции, когда что появилось в продаже, планировал работы для бригад так, чтобы ребята могли закупать, что им нужно, а потом обмениваться. А уж дотошный был. Все требовал, чтобы номера изоляторов записывали. Кому они нужны, эти номера?

     Трансформатор собрались вскрывать в понедельник. В пятницу с подстанции  исчез большой алюминиевый бак для воды и коробка слипшейся карамели. Чаю и то не попьешь. На выходные наша бригада уехала домой. А в понедельник после обеда по всем каналам заиграла музыка Чайковского. Ближе  к вечеру передали воззвание ГКЧП. Сообщение бестолковое, но понять можно, что время повернулось вспять, и  опять ждет нас светлое будущее, а уж с лагерями или, как в андроповские времена будут бороться с нетрудовыми доходами - людей по магазинам в рабочее время ловить и теплицы у частников громить -  это пока неизвестно.  Однако трансформатор ждать не будет. Утром 20 августа  мы были в Дурманчукане. По опустевшей подстанции одиноко бродил  товарищ Шторм. Дежурная сказала, что все остальные – в доме, в квартире для приезжих. Я пошел к ним искать чайник. У входа в дом, прислонясь к стене, полулежал Гаврилыч. На вопросы он не отвечал, но сказал, что все внутри и все готово. Внутри в разных позах лежали ремонтники, в углу стоял алюминиевый бак. В баке плавали конфетные обертки. Очнулся Серега и объяснил, как из ящика карамели и горсти кишмиша изготовить напиток на много человек. Я взял полный чайник и ушел. Шторм обрадовался:
-Чайку попьем. Да это что, компот, что ли?
    На локомотиве приехал Михалыч, как никогда трезвый,  и сообщил, что передали  обращение Ельцина и призыв к бессрочной забастовке. Узнав, что ремонтники  лежат пьяные, сказал: «Вот и хорошо, а то проснутся и бастовать начнут». Потом он рассказал про пресс-конференцию новоявленного комитета спасения.  Он очень артистично и с большим  сочувствием изобразил  трясущиеся руки участников, потому что  такое состояние ему было хорошо знакомо.  На крыше  отключенного распредустройства появился  Лившиц и стал топтаться, как медведь. Товарищ Шторм с Михалычем попытались  его оттуда согнать. Лившиц делал странные жесты, высовывал язык и потом уснул. На открытую часть въехал мотоцикл. За рулем Леша Верхотуров, за ним Серега.  В коляске Белкин размахивал своими култышками,  клюшкой и кричал:  «Господа, поедемте на карьер купаться».  Белкин полез из коляски, потерял одну ногу, сунул ее под мышку, допрыгал до каких-то ящиков и улегся спать.
 - Что же это такое, то  перестройка, то  комитет, - чуть не плача сказал Леша,- где же советская  власть?
 После этого он забрался на ящики рядом с Белкиным и уснул. Серега бродил по щитовой, ругал начальство и говорил, что им всем пора лечиться электричеством,  потом забрал чайник и ушел. Вскоре к спящим на ящиках присоединился и Михалыч. Даже непоколебимый Шторм сказал: «Ребята, отмотайте мне кусок кабеля на дачу». Заработал телевизор. По Москве биржевые маклеры носили флаг и кричали: «Господа, делайте взносы, идемте спасать Россию». Демократия победила. Работы с трансформатором отложили на неделю. Я поехал домой. На станции появился протрезвевший  Гаврилыч и сказал:
- Оказывается, тут такие дела творились, а мы все проспали.
- Да, чуть Россию не проспали.
Возле края платформы стоял километровый столбик «8ХХХ». Столько километров до Москвы, более 8 тысяч. Там только что спасли Россию. Наконец-то ушла злая, темная  сила, которая «с каждым годом делала нашу жизнь еще  лучше», издевалась и не давала нам жить.  Как хорошо нам теперь будет…

     Прошло несколько лет. Умер от инфаркта Лившиц. Михалыча понизили в монтеры. Начальник участка продал оба сгоревших трансформатора на металлолом китайцам и сбежал. Новый начальник все же выследил и уволил непокорного Серегу. Размеры движения по Дороге упали в десять раз. Нагрузка, так снизилась, что подстанцию Дурманчукан вообще можно было закрыть. Нашу бригаду наладчиков сократили и разогнали кого куда. Меня поставили механиком вагона. Сижу под Рождество, сторожу и топлю вагон-лабораторию. Вдруг позвонил Шторм: «Съезди в Дурманчукан, там что-то  непонятное творится, защита обрыва фазы срабатывает, а все фазы приходят. Все проверили, все исправно, а подстанция не работает».
Вечером  я был на открытой части подстанции Дурманчукан. Первое, что увидел – оборванный шлейф к выключателю и рядом Леша, Белкин и Гаврилыч с лестницей.
- Что это вы тут проверяли? Обрыв на самом видном месте.
- А мы сюда и не ходили, доложили по телефону и все, - Леша был сильно навеселе, - у меня дежурных нет. А сегодня Рождество.
В Дурманчукане было две дежурных по подстанции и один монтер. Он жил то у одной, то у другой, смотря с кем поругается. И вот взял он и с одной дежурной уехал из Дурманчукана.  Насовсем. Вторая дежурная вскоре напилась и замерзла у порога своего дома. Больше никто сюда работать не поехал.    Неожиданно потеплело, и пошел снег.  Я уезжал домой. В свете фонаря стояли три пьяненьких приятеля – хромой Леша, безногий Белкин и постаревший седой  Гаврилыч. Тихо падали огромные хлопья. На километровом столбике можно было различить надпись «8ХХХ» – более 8 тысяч километров. Москва не стала ближе.