Простая история

               Теплое солнечное утро. Вишни, сливы, абрикос как- будто облиты белым молоком, цветы плотно облепили даже самые тонкие веточки. Ветерок изредка чуть заметно колышет их, нет-нет, да и унесет лепестки на землю и как первым снегом  покрывается все пространство под деревьями. Хоть хатка неказистая, зато сад при ней у Никиты первоклассный. Да и трудится он над ним с утра до ночи обогащая плодовые деревья прививками, по два-три сорта на каждом. Сад, огород да корова Ночка – без них не   прокормиться с   пятью ребятишками.
 
               Едва солнце покажется, жена Евдокия с подойником идет в сарайчик. Ночка чувствует хозяйку и протяжно мычит. Та обязательно принесет ей подсоленную  краюху хлеба. Подмыв вымя, надоит Евдокия полное ведро молока и приголубит кормилицу. Никита напоит животину и уведет на луга за садом. Там будет до вечера пастись привязанная  длинной бечевкой к колышку Ночка, а как солнышко склонится к западу,  Никита приведет ее домой.

              Евдокия  налила для детей парное молоко. Затем вытащила из колодца бидон с молоком от  вечерней дойки, перелила его содержимое в две трехлитровки и закрыла горлышки марлевыми салфетками. Вымыла алюминиевый бидон и перелила туда оставшееся парное молоко. Кликнула Никиту. Тот, привычно взял бидон и, привязав цепью, опустил его, чтоб не скисло молоко, в холодную воду глубокого колодца.

              Накормив детей, Дуся поспешила на станцию к поезду. Не забыла посадить в каждую банку с молоком маленькую зеленую лягушку. Знакомые проводницы всегда ждали Евдокию, купленное ими молоко с лягушкой даже в жару долго оставалось свежим.  Женщина поставила на плечо корзину с банками  молока и, не ощущая усталости, быстро зашагала через пустошь, потом на гору. Здесь у семафора ненадолго остановилась передохнуть.

             С горы хорошо было видно село Краснокумское, а вот и их небольшой домик, бросавшийся в глаза благодаря крыше покрытой красной черепицей. Отдохнув, по шпалам подошла к уже прибывшему составу. Проводницы привычно попробовали сладкое холодное молоко, не торгуясь, заплатили и, Евдокия, зажав в руке деньги, поспешила на привокзальную площадь за хлебом. Трудно подсчитать, сколько корзин с овощами, грибами и фруктами перетаскала она на станцию. И в жару и в слякоть шла худенькая маленькая женщина, сгибаясь под тяжестью наполненных корзин.

             Никита зарабатывал мало, работая в питомнике, но все свободное время уделял хозяйству, обихаживал сад и огород. Хлеб, раз в неделю кусок мяса,  и прочего  жизненно необходимого для большой семьи добывалось большим трудом.
 
             Война нагрянула нежданно-негаданно. Беременная Евдокия,  обессилев от слез, повисла на муже. Никита, успокаивая жену, пытался вырваться из ее цепкого объятия. Состав, шедший на фронт, уже тронулся, когда он вскочил в последний вагон. Сквозь пелену слез он глядел на жену, присевшую в беспамятстве на чахлую траву. Горький запах просмоленных шпал, выжженной палящим зноем солнца травы и скорбная фигура жены навсегда  отпечатались в его сознании.

             Вскоре  семья пополнилась.  Пяти сестренкам мать подарила маленького братика. Молоко у Евдокии почти сразу пропало, еле выкормила Витюшку.  Кроме молока, хлеба да фруктов в доме ничего не было. Варила варенье, жестко экономя сахар, сушила абрикосы, сливы, яблоки.  Урожай  был отменный.
Виноградная лоза ломилась под тяжестью плотных кистей.  Иногда удавалось кое-что продать почти за бесценок, да очень редко, никто ее товаром не интересовался. Молоко еще брали, но и детей нужно было кормить.

             Каждый день варила большую кастрюлю борща, изводя последних  уже не несущихся от старости кур. Как жить дальше не представляла,  старалась не думать об этом. Как мышка на зиму запасала все, что можно было съесть зимой. Девчонки, особенно старшая  четырнадцатилетняя Анюта, в меру сил помогали матери. Дров на зиму было заготовлено много.  Никита  как знал, привез с работы  остатки мелкого как пыль угля, с расчищаемого для выращиваемых саженцев склада.

       Немцы были уже недалеко. Их самолеты, пугая низким гулом, пролетали над городом и железнодорожной станцией. Евдокия выходила из ворот, наблюдая эту страшную картину над горой, куда она  постоянно ходила с товаром. Город готовился к обороне  и помогал фронту боеприпасами,  обмундированием, продовольствием.

             Ранним утром 4 августа 1942 года развернула свои черные крылья война  бомбежкой всего в двух километрах от  дома Евдокии.  Был разрушен вокзал, погибло много людей,  сильно повреждены железнодорожные пути. Дней через пять в город вошли немцы. Они стали устанавливать свои порядки, открыли управу. Всё трудоспособное население обязали зарегистрироваться в бюро труда, на отдельный учёт были поставлены партийные и комсомольские работники.

             Приехавшие гестаповцы  заняли дом № 87 по улице Продольной. Туда десятками приводили людей и  пытали их с особой жестокостью. Ночью истерзанных людей вывозили в песчаный карьер на окраину их села  или в лесной питомник, где до войны работал Никита. Расстреляв,   гитлеровцы сбрасывали свои жертвы в ямы и при свете карманных фонариков добивали  раненых людей.
 
             Евдокия почти не выходила на улицу без особой на то причины. Маленькие девочки гуляли только во дворе, а Анюта пряталась  днем в подвале, лишь ночью возвращаясь в дом. Немцы, проезжавшие по их улице, не прельстились худым домиком, а направлялись к более богатым домам. Тут же начиналось светопреставление, лаяли собаки, визжали свиньи, слышались одиночные и автоматные выстрелы. 

             В начале ноября громкий стук в ворота означал только одно, беда пришла  и в их дом.  Увели проклятые фашисты Ночку. Мычала она, звала хозяйку, но та, получив удар прикладом по голове, лежала, обливаясь кровью на холодной земле. Никто из соседей не пришел на помощь, побоялись. Малышки-дочки плакали возле матери, не имея сил ей помочь. И лишь когда немцы ушли, выбралась из подвала Анюта. Кое-как прикрыла сбитые с петель ворота, приподняла мать и  с трудом затащила ее в дом. Обмыла теплой водой рану, смазала мазью и перебинтовала. Вскоре Евдокия пришла в себя.  Снова в крик, но увидев перепуганных ребятишек, сдержала неимоверным усилием свои эмоции. Поднялась и, качаясь как пьяная, пошла к Витюшке.  Анюта уже переодела ребенка  и дала ему кашки.

             С этого дня началась черная полоса в жизни семьи. Напрасно Евдокия таскала в город  банки с вареньем и сухофрукты. Стояла до темноты не чувствуя ни рук ни ног, покупателей на ее товар не было.  Вот тогда-то и повстречала она Клавдию. Дальняя родственница по мужу не жаловала их раньше. Жили вдвоем с мужем-стоматологом вполне обеспеченно. Единственная проблема, Бог детей не давал.
 
- Дуся, ты вся застыла. Давно стоишь? Что продаешь?

- С утра вот стою, и ничего не взяли.

- А мне как раз нужно малиновое варенье, да и  яблочки на компот не помешают.

            Она выбрала из корзины то, что ей было нужно, отдала деньги и напросилась в гости. Обрадованная Евдокия кинулась на рынок. Там недалеко жила бабка  из-под полы торгующая козьим молоком.  Купила у нее последнюю бутылку и побежала домой.  Клавдия, как и обещала, пришла в гости с подарками. Несколько банок трофейной сгущенки, пару банок тушенки и три больших плитки шоколада достала из сумки и выложила на стол.

            Девочки  Маша, Нина, Шура и младшенькая Любаша с изумлением взирали на  подарки. Анюта  с недовольным выражением лица подошла к люльке,  взяла на руки Витюшку и ушла с ним на кухню. Клавдия пристально разглядывала девочек, поинтересовалась, сколько лет Любаше.

- Дуся, тебе трудно прокормить такую ораву. Давай мы с Николаем возьмем Любу. А когда Никита вернется, отдадим ее. Тебе будет легче и нам веселее. Ну что Любушка-голубушка пойдешь к тете Клаве в гости?

Девочка застенчиво кивнула головой. А Клавдия достала леденец и вручила  обрадованному ребенку.

- Ты не думай, Дуся, мы сможем тебе помогать, чтобы ты хоть молока смогла детям покупать. Давай сегодня я и заберу девочку. Собери ее, дорога не близкая с ребенком, нужно засветло вернуться до комендантского часа.

Не ожидая такого напора, Евдокия растерялась. Но суетливо бросилась собирать вещички для дочери. Успокаивало одно, ведь не чужие люди, родственники Никиты.  Может хоть один ребенок не будет ни в чем нуждаться в это страшное время. Обняла на прощанье дочку и проводила. Долго стояла, глядя на удаляющийся силуэт Любаши.  Снова увидела их уже поднимающихся в гору. И тут только сердце защемило тупой болью  в предчувствии беды. Вернулась в дом.

  -  Мама, а не заберет тетя Клава Любашу насовсем?

  -  Что ты Анюта, ведь родня она нам, папина двоюродная сестра.

 Уверенно утверждала,  а в душу уже закралось сомнение. Накормила детей,
 отправила Анюту в подвал  и занялась обыденными делами.

Несколько раз приходила Клавдия, приносила продукты и немного денег. А потом исчезла.  Квартира их  была опечатана, а ближайшая ее соседка сообщила Евдокии, что Клавдия с мужем и маленькой девочкой уехали, скорее всего, в Ташкент или под него. Точно она не знала. Евдокия написала мужу, повинилась и со страхом ждала ответа.  Но из полученного от Никиты письма она так и не поняла, узнал ли муж о Любаше  или может вовсе не получил то письмо. Решила пока его не расстраивать.

               А тут опять нагрянули немцы, заставили выйти на работу на птичник. Приходила домой под утро спала часа два, а потом опять на работу. Вся надежда была на старшую дочку.  Евдокия упросила соседского деда поправить ворота и запирала их с улицы.  Анюте приказала днем из дома не выходить,  детишек та и без приказа обихаживала.

               Поздно вечером Анюта выходила из дома и пробиралась к матери на работу задами за садом. Страшно девочке было идти по краю кладбища, но мертвых Анюта боялась меньше чем живых. Евдокия встречала дочку в условленном месте, в полной темноте передавала небольшую тряпичную сумку с  кормами. Анюта возвращалась домой, стуча зубами от страха и холода. В старых сапогах чавкала вода, но озябшая девочка, не обращая на это внимания, спешила домой в предвкушении тепла. Несколько раз, поскользнувшись, падала, но сумку тщательно оберегала.

              Лишь закрыв на запоры дверь в доме, переодевалась и принималась разбирать принесенную ночную добычу. Аккуратно стряхивая корм в таз,  выбирала  из сумки меленькие куриные яички. Молоденькие куры только начинали нестись, и строгого учета еще не было. Анюта не подозревала даже, что пойманная на месте она бы лишилась жизни. А у Евдокии выбора не было. Или все дети выживут, или погибнут всей семьей сразу. Так они выживали вместе со всем народом.
 
              Почти полгода хозяйничали немцы в Георгиевске,  с жестокостью истребляли мирных граждан, грабили, жгли и разрушали город. Из колхозов и совхозов вывозили хлеб, скот.   Но окончилось их правление 10 января 1943 года. Город был освобождён воинами 223-й стрелковой дивизии и другими соединениями 58-й армии.

              После освобождения жители начали восстанавливать город. Продолжили помогать фронту,  налаживая мирную жизнь. Восстановили разрушенную водокачку, хлебопекарни. К лету начали свою работу мельницы,  завод «Прогресс», а к осени заработал  маслозавод и другие предприятия. Теперь Евдокия получала небольшую зарплату в основном продукцией, редко деньгами. Хозяйство, ребятишки были на хрупких плечах Анюты. Но девочка не жаловалась, все так жили.

              Когда вернулся  Никита, комиссованный вследствие полученного ранения, Евдокия все рассказала мужу. Тот, используя кое-какие связи, разыскал Клавдию. Та заявила, что Любашу они удочерили. Она  не постеснялась приехать к ним домой. Повзрослевшая девочка была приветлива с родней, да и только. За это время она привыкла к новой семье, хорошей жизни и не думала возвращаться домой. Любаша называла Клавдию мамой и, простившись, просилась скорей поехать домой к папе.

              Никита не стал ссориться  с сестрой, не судиться же из-за того, что дочка счастлива в новой семье. Вскоре Евдокия забеременела и  к зависти Клавдии родила еще одну дочку. Назвали ее Танюшкой. До последних своих дней Евдокия таила обиду на Клавдию. Навещая вернувшихся в родной город родственников, называла Любашу дочкой и звала в гости навестить сестренок и братишку. Но та изредка и только по настоянию Клавдии выполняла ее просьбу.

             Прошло время, дети выросли и разлетелись из родного дома. Лишь летом с приездом внучат дом снова оживал. Озорники не давали старикам покоя, но те только радовались многочисленному семейству. Так же доила Евдокия очередную Ночку. Правда молока та давала гораздо меньше, чем довоенная буренка. Так же как и раньше Евдокия варила борщ теперь уже с куском хорошего свежего мяса. Также исходил фруктовым ароматом насыщенный сладкий компот. Разостлав во дворе под яблоней старенькое ватное одеяло, усаживала внучат кругом и кормила обедом.  А вечером всех ожидала свежая теплая лепешка с кружкой парного молока. Потом умывшись, ребятня укладывалась спать, а старики еще долго сумерничали.
 
             Когда старшей внучке исполнилось шестнадцать лет, Никита серьезно занемог. Слетевшись в Георгиевск  на полученную скорбную телеграмму и дети, и внуки успели на похороны. Все соседи и родственники поминали светлыми словами скромного добрейшей души человека. Утром после похорон старшая внучка Ира вышла в сад и не поверила своим глазам.

            Весь огромный ухоженный до последнего уголка сад сбросил всю листву. Это выглядело ужасно, рядом соседние пышные сады только подчеркивали скорбную картину. Сад так и не оправился на следующую весну. Евдокия продала свой дом и переехала жить к Анюте. Там как раз продавалось по соседству полдома. Так и доживала свой век Евдокия рядом с дочерьми. Те помогали ей, звали к себе жить, но та оставалась одна до самого конца. Прожив более девяноста лет, умерла в одночасье от старости,  в своем уме и полном сознании.