Леший

     Будучи мальчишкой ещё, возвращались мы как - то с братом Генкой из ночного. Идти до деревни надо было по извилистой тропинке, проходящей через глубокую сырую лощину, заросшую густым ивняком. Потом надо перепрыгнуть тонкий, но звучный ручеёк, скрытый в густом кустарнике. За лощиной открывалось большое совхозное поле, засеянное овсом с горохом. Перед деревней, суживающаяся  часть поля полукругом обступала стена леса.

     Помню, мать пугала меня лешим: "Он страшный и утаскивает маленьких детей в лес, - так что ты лучше дома сиди...". Но я - то знал, что никаких леших давно нет, а мать просто боится за меня, и потому не хочет пускать в ночное. Генка - ладно: он большой, а мне, значит, нельзя...

     Но разве усидишь дома, когда в лучах заходящего солнца по вечерней улице, в клубах пыли, проносится совхозный табун? И от топота сотни лошадиных копыт в доме на комоде начинают дрожать стоящие в ряд, белые слоники.

     Генка резко останавливался около забора и бежал домой за картошкой. Я только и ждал этого момента, подбегал к нему и упрашивал чуть ли не со слезами, чтобы он меня взял с собой. Я ему клятвенно обещался не плакать, и вообще терпеть... После коротких отнекиваний, видя, что я не отстану, брат с неохотой кивал головой назад, разрешая мне залезть на лошадь позади себя, и при этом строго наказывал, чтобы я крепко цеплялся за спину. Я с радостным волнением вскакивал на забор, затем перелезал на Амура - так звали коня, - и, как советовал Генка, мёртвой хваткой "цеплялся за спину", а ноги судорожно прижимал к широким бокам лошади.

     Было очень страшно, когда Амур летел через кусты. Казалось, что ещё немного, и мы поднимемся в воздух и полетим. Но брат, наверное не хотел, чтобы мы летели, и потому сумасшедшая тряска продолжалась довольно долго, пока я куксился за его спиной, прося остановить лошадь. Генка проклинал и себя и меня. Ребята уже давно скрылись в лощине, а он мучился здесь со мной... Но сердце у брата было доброе. Он только с виду куражился, а потом небрежно бросал:"Ладно уж залезай. Но смотри, будешь хныкать, - отвезу домой, и больше не возьму". Я только и ждал этого, и  снова клятвенно обещал  не ныть. Но когда влезал на широкий круп Амура, то страх снова начинал прокрадываться в моё сознание. Сидя на коне я со страхом смотрел вниз, на кажущуюся далёкой, землю, и всё думал: как бы не упасть, не сорваться... Всю дорогу эти мысли не отпускали меня, не давая возможности любоваться стремительным галопом лошади...

     Тропинка шла сначала берегом реки, затем круто сворачивала вправо и полого, вдоль уклона, тянулась вниз,  словно погружалась бледно-серую дымку.

     Светало. На небе одна за другой гасли звёзды, и в лощину ложился туман. Взору предстала впечатляющая картина Впереди раскинулась глубокая лощина с какими - то выступами неопределённых очертаний. Она переходила в бледную пропасть, а выступы вовсе оказались не выступами, а кудрявыми макушками берёз. Они принимали странные формы.

     Генка быстро шёл впереди, сшибая прутиком росу с веток. Я скакал вприпрыжку за ним, и норовил выскочить вперёд, думая только об одном: чтобы леший не хватил меня сзади за штаны. Но Генка не уступал тропы. Возможно он и сам побаивался лешего, да не показывал вида? - предполагал я.

     Между тем, мои мысли, как  магнитом, всё время притягивались к нему, - лешему.

     "Нет его, нет!" - подбадривал я себя, но страх всё равно перебарывал. Чудилось, что он стоит за каждым кустом. Длинные корявые ветки цеплялись за одежду, били по телу и ногам. Меня прошиб пот. Наконец, лощина неожиданно начала редеть. Мы перепрыгнули ручей, поднялись по скользкой и пологой тропинке вверх, и наконец, ступили на твёрдую землю.  Здесь я наконец перевёл дух. Теперь уже никто не цеплялся за рубаху и штаны. Я свободно вздохнул и окинул поляну взором.

     Картина, открывшаяся моему взору, поразила моё воображение! Справа, слева и впереди стояли большие копны сена, окутанные густым туманом. Казалось, будто древние витязи  сняли свои шлемы и спят богатырским сном где то поблизости в лесу.

     - Тихо-то как, а! - вырвалось у меня от изумления, и я испугался своего голоса.

     Вокруг стояла  полная тишина. Ни ветерка. На небосклоне едва заметные звёзды. Приглядываешься к ним, а они откуда то из недосягаемой высоты слабо подмигивают нам, словно напоминая, что мы не одни во Вселенной...

     Я снова переключился на свои страхи, и обратился к брату:

     - Ген, а Ген, правда, что леший есть? Ведь нету, враки всё, да? - настойчиво теребил я брата за рукав, стараясь сбоку заглянуть ему в глаза.

      Генка не глядя на меня, равнодушно процедил сквозь зубы: - А кто его знает...

     - На небе играла заря. Стало совсем светло. Вот-вот взойдёт солнце. У меня от сердца отлегло. Страх покидал мою несчастную душу, истомившуюся за время прохождения через лощину. До дому уже недалеко, - подбадривал я себя. Осталось перейти малый лесок, где мы осенью собирали красноголовики, а там рукой подать - и деревня. Только успел подумать я о деревне, как вдруг сбоку от тропинки, в кустарнике затрещали сучья. Из кустов показалась лошадиная голова с красными глазами.

     - Леший, - пронзительно взвизгнул Генка, - тикай!

     А-а-а-а-, - завопил я, и что было мочи понёсся куда - то в обратную сторону. Я летел, не чувствуя ног, и голос мой, словно колокольчик, далеко разливался по полю.

     - Ма-ма-а-а...

     Мне казалось, что позади меня несётся леший и вот - вот схватит за рубаху. Я не заметил корягу и, кубарем перелетев через неё, покатился по траве. Попробовал подняться, но не смог. Сильно ушиб колено и теперь оно нестерпимо ныло. Штанина разорвалась до сапога, и из раны струйкой стекала кровь. Сердце бешено билось в груди, и я подумал, что оно вот - вот вылетит оттуда.

     Я приготовился умирать, но хотелось хоть краем глаза увидеть лешего: каков он из себя. Оглянулся и никого не увидел... Пересилив боль, опёрся на здоровую ногу, поднялся. Увиденное сразило меня окончательно.

     Далеко у кустарника стоял Генка и прощально махал рукой. Я впервые почувствовал себя пропавшим человеком. Лицо моё скривилось, и я через силу стал выжимать слёзы. Мне стало безумно жалко его и себя. Его за то, что он спас мне жизнь, а сам попал в лапы к лешему, а себя за то, что я один в поле и мне очень страшно, сильно болит колено, и никто никогда уже не придёт на помощь.

     Вот леший спрыгнул с лошади и подошёл к Генке. Всё! Он сейчас повезёт его в лес...

     - Генка-а - не помня себя закричал я и упал в траву, горько заплакав. Теперь мне ничего не хотелось.

     Исчез страх.  Я решил, что лучше лежать и ждать, когда придёт костлявая старуха - смерть и заберёт меня с собой. Я даже подумал, что обязательно попаду в рай. Ведь ничего плохого никому не сделал. Вот только огурцы с Витькой Марушиным  воровали в совхозных парниках. Ну, так туда же все лазают. Но зато дома иногда полы помогаю мести, да дрова с папкой таскал в сарай...

     Мои размышления прервал конский топот. Я невольно подпрыгнул и оглянулся на шум.

     Прямо ко мне летел белый конь. В лучах солнца восходящего солнца развивались малиновая грива и хвост.

     - Эх, как красиво, - воскликнул я, но тут же спохватился. Ведь это за мной скачет... леший! Я упал в траву и пополз.

     Но вдруг конь остановился, забрякал уздечкой и всхрапнул. Я тоже припал к земле и затих.

     Некоторое время было тихо. Вдруг тишина разорвалась смехом. Смех показался мне знакомым. Я уже слышал его много раз. Боясь обмануться, повернул голову.

     Метрах в пяти от меня стоял белый конь, на котором сидел... наш сосед дядя Федя. Он работал у папки на ферме. А из - за его спины выглядывал улыбающийся Генка.

     Некоторое время из глотки дяди Феди ещё раздавалось бульканье и хрипы, затем он соскочил с лошади и подошёл ко мне.

     Я сел на землю и широко раскрытыми глазами смотрел на дядю Федю.

     Что, испужался? Эх, парень, разве ж можно так? А в лес бы забежал, да заблудился, - с укоризной проговорил дядя Федя. - Ну давай, пособлю, что ли! Чё, коленку расшиб?  Ай-ай-ай, - сокрушённо мотал дядя Федя головой и подняв меня, понёс к лошади.

     Я ничего не понимал. Не мог привыкнуть к мысли, что Генка жив и прискакал дядя Федя - скотник, а не леший, что белый конь - это совхозная кобылица Белка, что дядя Федя расскажет мамке про мой испуг, и она никогда больше меня не отпустит  в ночное, а Генка - растрезвонит мальчишка о моём страхе, и они меня, наверняка, засмеют. Все эти опасения смешались в моей голове...

     - Гляди, как испугался, - дядя Федя снова покачал головой.

     Мы уже подьезжали к дому, и я спросил:

     - А почему у Белки глаза красные?

   - Это не глаза, а наглазники, чтобы кобыле мухи глаза не выели. А что красные, - не знаю. Говорят, отпугивает, мух то...

     Дома Генка хвалился, как обманул меня с лешим. А вечером ещё и ребятам рассказал. Они, словно специально, ходили около нашего дома и заглядывали в окна, пока их мать не погнала.

     - Всё! Больше никуда тебя не пущу. Хватит с меня и этого, - сокрушалась мать, сметая послеобеденные крошки со стола. - А ты, - она пригрозила Генке, - не сади его на лошадь, не то и тебе задам.

     - Мне - то что? Он сам напросился. Канючил с утра. Никак не отвязаться, - оправдывался Генка.

    Остаток вечера я просидел дома. Мне было горько до слёз. Так я ненавидел брата и одновременно завидовал ему. Когда за окном задрожала земля, и вновь зазвенели слоники на комоде, я убежал в комнату и спрятался за комодом. Генка вбежал в дом, быстро накидал картошек за пазуху, и хлопнул дверью. Через мгновение застучали копыта, и наступила тишина. Мне стало вдвойне обидно. Я думал, что он будет меня искать: ведь мамки дома не было, - она ещё с фермы не пришла. Но дудки. Он и не подумал обо мне.

     Я дал себе слово больше не играть  с ним. С этими мыслями и уснул.

     Всю ночь мне снился белый конь с красными глазами. Он словно парил над землёй, высоко задрав ноги. В лучах солнца развивались малиновая грива и длинный хвост.

     Это был мой конь детства.