Нечистая сила. Гл. 22. Этап 7. продолж

               
- Добрый день, уважаемые господа. Мы, мой друг мистер Игл и я, счастливы приветствовать вас в этом гостеприимном доме. – Ворон важно покивал головой в сторону каждого из собеседников и продолжил. – Причиной нашего появления здесь является необходимость уточнения деталей трактовки элементов законодательства наших стран и порядка его применения в конкретной юридической практике. Как нам стало известно от службы глобального наблюдения вы, господа Воловаид и Нехаш, прибыли на территорию Соединенных Штатов с целью приведения в соответствие закону об искажении исторических истин последнего произведения известного литератора Радомира Горкина, гражданина Израиля, проживающего в настоящее время в США в качестве постоянного жителя страны. Я не ошибся?

 - Нет. Вы не ошиблись, мистер Кроу. – Воловаид церемонно поклонился, привстав со стула.

- Я рад, что вы меня ещё помните, господин Воловаид?

- Такие встречи не забываются, сэр! Они остаются в Истории навечно, а в памяти – навсегда. Ведь мы парили тогда над развалинами Европы…

- Вы помните даже это! Тронут! Но, честно говоря, не ожидал столь высокопарных и выспренных заявлений с вашей стороны.

- Не отвлекайтесь, Блэк. Воловаид, как обычно, морочит нам голову, отвлекая внимание от главного.

Легна расхохотался, а Нехаш обиженно свернулся в своем любимом спиральном состоянии и замер, прикрыв глаза настолько, чтобы можно было незаметно наблюдать за происходящим.

- От вас ничего не скроешь, мистер Игл. Не зря ведь считается, что у Орлов самое зоркое зрение.

- Зрение здесь совершенно не при чём. Тем более, что в данный момент общение наше идет параллельно с обменом мыслями, в котором ваша жертва, господин Горкин, не может участвовать. – и мистер Игл уставится своим острым взглядом прямо в глаза Радомиру. – Но мы прервали вас на самом интересном месте. Может быть стоит предоставить господину Горкину продолжить чтение.

- Вы что же, даже не считаете нужным все-таки объяснить нам причину вашего здесь появления? И поскольку это явно не детское любопытство, то что? – Легна откинулся на спинку стула спиной и настойчиво уставился на Ворона.

- Все очень просто, коллега. Мы прибыли сюда с одной единственной целью, и заключается она в том, чтобы не допустить того давления на психику, которое вы с господином Нехашем уже начали оказывать на автора повествования, запугивая возможными последствиями крайнего, я бы сказал, толка… - и он повернулся к Орлу. – Вы хотели бы что-нибудь добавить сэр?

- Нет. Я жду продолжения чтений. – Игл повернул голову в сторону Радомира.

- А может быть вернуться на один-два Этапа назад, и вы сможете послушать мнение автора об участниках союзной коалиции. – ехидно проскрипел питон.

- Спасибо, не стоит тратить время. Во-первых, мы в целом в курсе этого, а во-вторых, это полное его право. Мы с вами находимся на территории Соединенных Штатов, где действует свобода слова. Автор говорит и пишет то, что считает нужным. Тем более, что его произведение я бы изначально отнёс к разряду художественных. – Игл строго посмотрел на змея.

- Но ведь то, что мы тут слушаем, относится к разряду политических эссе, пусть даже в стихотворной форме. – прижмуря один глаз, Нехаш замер с приоткрытой пастью и высунутым язычком.

- В определении жанра черным по белому написано «ФЭНТАЗИ»! – строго отчеркнул, вмешавшись, Ворон.

- Типичная авторская уловка… - зашипев, отвернулся удав.

- Продолжайте, Радомир. – Со вздохом произнес Воловаид. – Мы слушаем.

- Продолжать, так продолжать! – и Горкин, переложивший более упорядочено свои листы заговорил ровным, но выразительным голосом: 

Мы с вами в первые полгода пережили
Позорный, сокрушительный разгром,
А немцы и лупили, и крушили
Всех наших маршалов, да разрази их Гром!

Они на картах и парадах всем вершили,
Мол злобный враг наш, трепещи-держись!
Два ж миллиона за полгода положили,
А три других, те сами ворогу сдались!

Пошли в полон, поднявши кверху руки,
Оружье по болотам побросав.
Да, немец - гад, но коммуняки – суки!
Так по дурному ту компанию проспав!

А обещали нам огнём и блеском стали
Машины двинуть в яростный поход,
Но оказалось, что товарищ Сталин,
Как врал тогда, так до сих пор и врёт!

Про выше, мол, и выше, мол, и выше,
Про к солнцу ясному полет железных птиц,
И, видимо, в его прогнившейся «крыше»,
Звездёж и сказки полыхали без границ!

А мишура мундиров и кафтанов,
Их лживо-подлый нравственный устой!
И болтовня про громадьё великих планов,
Всё оказалось абсолютною туфтой!

Все то, что говорили - искажали,
Народ был в страхе, государство на мели!
Мы так подметки рвали и бежали,
Что немцы попросту угнаться не могли.

Про все ж зигзаги наших отступлений,
Затейливо вещало и мудрО,
Произведенье Сталинского Гения
Советское (свистёж!) Информбюро!

На фронте карт нет! Командиры плачут!
Но дикторская дикция строга,
Мы видели своею главною задачей,
То, чтобы начисто запутывать врага.

О чем там только думала цензура,
Но арифметика у них сходилась так,
Вчера полармии легло на амбразуры,
А завтра все с гранатой под танк!


Большевики, на грани пораженья,
Метались в панике в нелегкий день и час,
Но переломленый народом ход сраженья
Победой Сталинскою нарекли тотчас.

Под флагом красным зверских их законов
Горе-Стратеги, Горе-Тактики войны
Сгубили более, чем сорок миллионов!
Оставшись делу Ленина верны...

Нас под Москвой спасли зима и немец,
Догнавший нас, но в полном иступлении!
Великий Вождь, маньяк-перерожденец,
Изображал там полководца-гения.

Он пыхал трубкою с «Герцеговиной Флор»,
Забыв июнь и светопреставленье.
И посчитал уже, что летний смыл позор,
В том стокилометровым наступленьи!

Но Гитлер, сволочь, сил немного поднабрав,
Ударил степью, поюжнее и в обхват!
Майнштейн вёл танки, в свой кулак собрав,
 А мы с винтовками... пешком...   наперехват!

Бездарность наших лидеров дремучая,
Была залогом всех его побед!
То наши танки без снарядов и горючего,
То самолетов в небе наших нет!

Нам не понять их «мудрые резоны»,
Но немец в каждую из их ошибок вник!
Ведь брошенны за так укрепрайоны...
А директивы, полные улик

Их дикости и дури несуразной,
Бессмысленных решений и атак,
Непоготовленности, лжи, настолько грязной...
Нет! Всего этого не смог бы сделать враг!

Ведь пред войной смотрели мы парады,
И шаг чеканил там геройский строй,
Но вот пришли, напали эти гады!
А что у нас? Всё тот «герой с дырой»!

Нам обещали сказку сделать былью,
Взнести на нами Изобилья Рог,
А вместо этого мы надышались пылью
И дымом страшных фронтовых дорог!
 
Нас вождь и жуковы в атаки слали снова,
Но немцы гнали нас назад и до отпада...
А в осень девятьсот сорок второго
Мы ахнули, дойдя до Сталинграда.
 
Мы осознали в отступленьи долгом,
Не в силах ворога ни сдвинуть, ни сдержать,
Что всё, звездец, спиной упёрлись в Волгу,
Что дальше просто некуда бежать!

Бойцу поныне те воспоминания свежИ,
Хоть иногда он сам себе не верит,
Как зацепилися за эти рубежи?!
Как обороною изрыли правый берег?!

Дробили камень там зубами вместо лома?!
А немец зверствовал, но всё же не дожал?!
Он, гад, забрёл так далеко от дома,
Что натиск и напор не додержал!

Нас в том сражении спасали, как обычно,
Мороз и снег, и матушка зима!
К ней наш мужик, он сызмальства привычный,
А немец схолоду опять сходил с ума!

Не помогли ему ни шмайстеры, ни танки,
Грехи его не замолила немка-мать!
А мы газетку намотали на портянки,
Сто грамм...Винтовку... Можно наступать!

И бился Паулюс, так, словно б зверь в капкане.
Снесли мы немцу голову до плеч!
И Мать-Отчизна на Мамаевом кургане
Не зря вздымает ныне этот меч,

Тот, что был выточен острее острой бритвы,
Что выкован и так как надо закалён!
Мы ж этот символ Сталинградской битвы
Считаем выше всех медалей и знамен!

Народ же нас почтил великою наградой,
Присловьем-присказкой, что радостно легка:
«Ну, что скукожился, как Фриц по Сталиградом?» -
С веселым хохотом слетала с языка!

Горкин замолчал, облизывая подсохшие губы, и долгим взглядом посмотрел на своих слушателей. Все они сосредоточенно вдумывались в услышанное. И неожиданно заговорил Воловаид:

- Я хотел бы, если позволите, господа, высказаться первым. Вы знаете, Радомир, о чем мне подумалось сейчас. Повествование ваше само по себе достаточно эмоционально и образно. Во всяком случае эта именно его часть. В художественную его сторону я пока предпочитаю не вдаваться. Но в нем нет уже ничего общего с вышезачитанной Ленинианой. И, тем не менее некий дисонанс чувствуется и на этом этапе. И мне кажется, что основная его причина состоит в том, что вы родились тогда, когда до конца этой войны оставалось совсем уже немного. Всего семь месяцев. Все ваши о ней представления не пережиты, а нажиты. Из книг, из фильмов, из услышанного от прямых свидетелей. И вы как-то очень уж легко решаетесь на то, чтобы пересказывать всю эту трагедию своими словами. Да плюс ещё и с огромным количеством негатива, как бы изливаемого в форме личного мнения. Это первое, что меня очень смущает. Вторым же я хотел бы отметить столь же негативное ваше отношение к тем, кто эту войну и победу в ней видит и оценивает по-иному. В ином, скажем, историческом ключе, с совсем иным, более позитивным сопереживанием прошлому. И вот их вы почему-то такого права лишаете… Может быть я и преждевременно к этому обратился, но мне важен ваш взгляд на эту сторону проблемы. Я не прошу ответа сию минуту, подумайте и вернемся к этому ближе к описанию исторического конца события, о котором мы здесь говорим.

- Мне не нравится слово «лишаете», но я действительно считаю, что современная перегероизация исторических персонажей описываемого события очень уж громогласна. И, на мой взгляд, суть отмечаемых нами этих болезненных дат состоит в наипервейшую очередь в сопереживании человеческим потерям и трагедиям того времени, а не в перетягивании на себя пропитанного кровью дедов одеяла преемственности. Но об этом, вы правы, давайте поговорим немного позже. Так, видимо, будет лучше.

Все остальные слушатели сосредоточенно молчали, поглядывая на Радомира и ожидая продолжения.