Посреди океана. Глава 67

В последний раз Инга видела М. в райкоме.
Она пришла встать на комсомольский учёт, чтобы там забрали учётную карточку и расписались в бегунке заводского отдела кадров.
Выйдя из кабинета, она увидела Наташу, стоявшую возле колонны, и силуэт её
спутника, удаляющегося в сторону вешалки.
Пока та стояла одна, Инга решилась и подошла.

- Ты же Наташа? Ты помнишь меня?

- Да. Только тебя трудно узнать с этой причёской.

- Тебя тоже трудно узнать с твоей причёской.

Они поговорили о том, кто в какой цех устраивается.
И тут подошёл он. Как будто даже не удивился, увидев их беседующими. Приветливо поздоровался.
Но Инга поспешила уйти. При нём у неё дар речи пропал, и взглянуть ему в глаза
она опять же не посмела.
Всё-таки это было мучительно больно, видеть их вдвоём. Зачем она подходила? На
что надеялась?

Потом была работа на заводе; вечерние подготовительные курсы
финансово-экономического института, которые они с Нинкой довольно своеобразно
посещали.
Про М. дошли слухи, что его призвали в армию.

И где-то через год, Инга уже тогда, поступив в институт, училась на первом курсе,
мама как-то спросила:

- Ты же помнишь Рябинкину Наташу?

- Ну да, мы на экскурсии вместе ездили, в Ленинград и в Москву. А что?

- Её мама к нам на завод устроилась кладовщицей. В бухгалтерию приходила. Она
меня узнала. Мы когда-то в молодости с ней вместе работали.

- Ну и что? Как там Наташа поживает?

- Замуж вышла. Сейчас где-то в Прибалтике живёт.

- Когда? Как? За кого?
Сердце Инги сжалось. "Он же в армии? Когда они успели?"

- Не так давно. За военного. Он училище закончил. И они уехали к месту его службы.

"А как же М? Что с ним? Он же в армии? Она что, его бросила? Ну нет, таких не бросают... Тут что-то не так."

- Мам, а ты не можешь спросить Наташин адрес, когда её маму снова увидишь?

- Ну, спрошу. А зачем тебе?

- Письмо хочу написать. Всё-таки мы подругами были. Какими-никакими.

Мама вскоре принесла адрес Наташи. Номер воинской части где-то под Каунасом.
Инга ей написала. Мол, собираюсь съездить в Прибалтику и возможно заеду в гости,
если та не против.
Ответ пришёл быстро. Она писала, что ей там скучно и одиноко в военном городке.
Пока без работы. Муж всё время на службе пропадает. И ни единого слова про М!
Как будто  его в её жизни не было никогда...
Неужели она его всё-таки бросила? Как ненужную вещь! Как поломанную игрушку!
Неужели это возможно - бросить такого человека?! Такого хорошего, доброго, умного...
И каково ему там, в армии, быть брошенным, ощущать себя ненужным?

Знакомые ребята рассказывали, как там, в армии, над первогодками "деды", бывает, измываются. А потом хвастались, что когда сами " дедами" стали, тоже над
"салагами" издевались.
- Но зачем? Вы же сами это всё на своей шкуре пережили, должны же понимать, как
это тяжело и больно?!

- Так надо, - отвечали.

Кому это надо? Кому надо унижать и быть униженным? Кому надо обижать и быть обиженным? Разве не лучше помогать и поддерживать друг друга, ведь всем же трудно,  все ранимы? Зачем же умножать зло, когда его и так в избытке в этой жизни?

А М., он не такой. Он добрый, он очень добрый. Он хороший. Он не сможет, он не захочет мучить людей. Он будет сам мучиться, вдвойне мучиться. За себя и за других.

Но как она могла? Неужели кто-то может быть лучше М?
Ну, конечно, он же просто солдат! А она за лейтенанта, небось, вышла. Как же,
теперь жена военного! Преуспела-то как!
А то, что лучше его никого нет на свете, это не в счёт? Он самый добрый, самый умный,самый красивый человек! И она, Наташа, была рядом с ним не одинокой, а защищенной... И что же? Вот так взяла и бросила? Вместо того, чтобы писать письма, чтобы о нём заботиться, чтобы поддерживать в трудную минуту... Ведь он же в армии!
Ему и так там тяжело. Ему необходима была поддержка любимого человека. А без
этого как же? Нет, тут что-то не то. Она не могла так с ним поступить. Она же не
какая-нибудь пустышка. Она же нормальная девушка. Выходит, она его не любила?
А он её? Он не мог не любить...
В глазах они так и стояли вдвоём...

                МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.

Двадцать седьмое мая. 
Сегодня проснувшись, обнаружила, что моя подушка вся мокрая от слёз. И лицо от
них распухшее. Приснился сон. Я даже не знаю, хороший он или плохой. Сердце щемит
от смешанных чувств, и от счастья и от боли.
Опять приснился М. Раньше тоже снился, но иначе. Как бы размытый образ...
То есть, во сне я знаю, что это он, но чётко не вижу, больше чувствую.
А сегодня был такой сон, как будто я видела реально человека. Даже не то чтобы
видела, а как будто он действительно был здесь.
Как будто бы мы с ним муж и жена. И живём где-то в общежитии. Как будто бы мы стоим посреди комнаты и он обнимает меня. Я прижимаюсь к его груди и не чувствую больше себя одинокой. Наоборот, я чувствую себя защищенной и счастливой. И всю
свою накопленную нежность изливаю на него.
Он прижимает меня к себе и говорит:

- Я всегда тебя любил.

- И я тебя.

Он гладит волосы:

- Как быстро они у тебя отросли.

А я поднимаю голову и смотрю на него:

- А у тебя? Зачем ты постригся так коротко? Тебя что, опять забирают в армию?
Ты же уже отслужил своё.

- Так надо.

- Я с тобой.

- Тебе нельзя.

- Но как же так? Не уходи. Мне плохо без тебя. Я больше не могу без тебя. Я так
устала быть одинокой. Мне никто не нужен, кроме тебя. "Вся жизнь моя была
залогом..."

- Мне тоже плохо без тебя.

- Тогда не бросай меня. Ты будешь меня защищать. Я буду о тебе заботиться. Мы
будем оберегать друг друга. И будем счастливы.

- Я всегда буду защищать тебя.

- Но как? Если тебя не будет рядом...

- Я всегда буду с тобой. Даже если далеко.

Потом эта общежитская комната вроде как превратилась в маленький домик.
М. вышел. Стоял курил и с кем-то разговаривал. И ласково смотрел на меня.
А я стояла на пороге и любовалась им, задыхаясь от любви и нежности.

Потом он куда-то исчез. Как растворился. И сразу стало всё так плохо. Так страшно.
Я плакала. Кругом все обворовывали меня. А мне это всё равно. Мне больно. Я задыхаюсь от горя и бегу его искать. Я бегу, бегу... По мосту. Сквозь ребристую
тень решётки моста просачивается ещё одна тень, движущаяся. Она скачет по
верхушками деревьев, по воде...
Минуя мост, она ложится рядом со мной, не отстаёт. И вот уже я бегу по морю,
по волнам. А чёрная тень гонится за мной. Я зову, я ищу М. А его нигде нет...

Проснувшись на подушке, мокрой от слёз, я не могу никак проникнуть в реальность.
И мыслями, и чувствами я всё ещё во сне. Там я сначала была счастлива, любима
и любила, а потом умирала от горя и боли, не желая смириться с потерей.
По накалу чувств и переживаний этот сон был сильнее, чем реальность.
И я продолжала плакать, не умея справиться со всем, что нахлынуло на меня.
Как будто в этом сне встретились наши души, такие как они есть. Не вспомнить, во
что мы там были одеты, но в какой-то одежде. В какой, не важно. И впервые мы
были открыты, без масок. Чего никогда не было между нами в реальной жизни.


Сегодня моя очередь забавляться грязной посудой.
Наверное, майский жук, упрятанный в спичечный коробок, ощущает себя также, как я
в стенах этой душной посудомойки.

После завтрака отправилась убирать свои объекты.
Когда пришла в каюту тралмастеров, Котов был на вахте, а Румын спал.
Но стоило мне открыть дверь, как он сразу проснулся. Открыв глаза, поздоровался
и больше не произнёс ни слова. Просто лежал и молча смотрел в потолок.
Я тоже безмолвствовала, занимаясь своим делом.
Может, он ждал, что я что-нибудь спрошу. Но я не хотела сейчас разговаривать
вообще.
Ни с кем и ни о чём. Я всё ещё  была под гнётом сна, вновь и вновь переживая его.
Он тоже, видимо, почувствовал моё настроение, потому что за то время, пока я  находилась в каюте, так и не проронил ни слова. И хорошо.

Когда, закончив с уборкой, я вернулась в посудомойку, чтобы оставить ведро и швабру, войти туда сразу не смогла, так как там, загораживая собой вход, выдвинув ящик
стола с вилками и ложками, стоял камбузник и сосредоточенно что-то искал.
Увидев меня, он даже ухом не повёл и продолжал рыться в столе дальше. Причём,
как мне показалось, делал это с нарочитой медлительностью и с таким видом, как
будто меня и в помине здесь не было.
Я и без того была не в самом лучшем настроении, а тут ещё, столкнувшись с такой демонстративной наглостью, разозлилась не на шутку.

- Ты ещё долго мне тут стоять прикажешь? - не выдержала я. - Роется тут, как
свинья в апельсинах! Что, если я приду к вам на камбуз и начну там в вашем столе рыться?

- А ты злая. Настоящий злыдень, - медленно растягивая слова и кривя рот, произнёс
он.

- И вообще, нечего тут хозяйничать! Это тебе не камбуз. Если что-то надо, попроси, - разозлилась я ещё больше.

- Сбавь обороты и выпусти пар, - невозмутимо посоветовал он мне. - Знаешь, что я подумал...

- Ты разве умеешь думать?! - ядовито удивилась я. - Он, видите ли, думает! Вот
сейчас пойду на камбуз и начну там у вас рыться, где захочу, тогда посмотрим, что
ты запоешь!

Камбузник скорчил презрительно-язвительную мину и многозначительно пообещал:

- Между прочим, мадам, я эти слова запомню.

- Запомни, пожалуйста. Запомни на здоровье. Я буду только рада. И не надо благодарностей! - Я вежливо помогла ему найти выход и захлопнула за ним дверь.

Оказывается, иногда надо разозлиться, чтобы полегчало.

- Есть вредные женщины, которые сами не живут и другим не дают, а есть
нормальные человеческие существа, - услышала я за дверью жалобное
философствование обиженного камбузника.

Что ж, всё происходит по закону. По третьему закону Ньютона: они на меня давят,
и я сопротивляясь. И наоборот. Говоря по-русски, клин клином вышибают.

Когда в посудомойку пришла Анюта, я стала рассказывать ей об инциденте с
камбузником.
В этот момент дверь с треском распахнулась, и на пороге возник пекарь. Одарив
каждую по очереди мрачным взглядом, он швырнул нам под ноги мешок с остатками сухарей.

- Это можете выбрасывать! - рявкнул он.

- Всё равно как собакам кинул, - обиделась Анюта.

Но он уже этого не слышал. Исчез, захлопнув за собой дверь.

- Дамский угодник резко превратился в женоненавистника! - объявила я, как можно громче, чтобы на камбузе хорошо было слышно.

И не сговариваясь, мы с Анютой захохотали. Нарочно. Пусть слышат, как нам весело. Пусть позлятся.


После обеда к нам в каюту заявился Венька Риткин.
Принёс обещанную когда-то книжечку стихов Игоря Пантюхова, которого он очень
хвалил как поэта, пишущего о море и рыбаках.
Кажется, гость надеялся, что мы предложим ему посидеть, поболтать. Но ни у меня,
ни у Анюты не возникло такого желания.
Не знаю, как она, а я в данный момент вообще видеть никого не хотела, не то что трепаться.
Когда он, не дождавшись особого приглашения, ушёл, я засела за свою писанину.
Но и это занятие не доставило мне радости.

С ужасом думаю, что не соответствую своим мечтам и устремлениям. Что я делаю
здесь? Пишу книгу? Чушь! Зачем? Кому это надо?

Позвал бы меня сейчас М. Сказал бы, мол, ты мне нужна. Где ты там? Приди ко
мне. Сразу бросила бы всё. И писанину эту, и "Лазурит".
Кажется, по волнам бы помчалась, как в том сне. Или наелась бы заварки, как Анзор рассказывал, чтобы списали. Только бы поскорее оказаться рядом с ним и обняться,
как
в том сне. Там мы были муж и жена. Если бы это было наяву!
И не надо было бы ничего больше. Пошла бы тоже, как и он, работать на завод.
Вечера проводили бы вместе. По выходным ходили бы куда-нибудь гулять. Вместе завтракали, ужинали. Засыпали бы и просыпались вместе. И были бы счастливы.
И зачем бы мне был нужен этот океан, этот "Лазурит", эта писанина, салон, грязная посуда, грызня с камбузниками, дурацкие салонные разговоры и вообще, всё, всё,
всё?! Зачем бы мне что-то было нужно, если бы рядом был он, единственный,
любимый и любящий?!
И потому сейчас всё, происходящее со мной, кажется бессмысленным: и пребывание
здесь, и то, чем я занимаюсь. И всё написанное мною кажется никому не нужным и
неинтересным. И самой мне всё ужасно не нравится. Всё вызывает разочарование и раздражение.

В полдник мыла кружки из-под чая и тарелки из-под рыбы.
В перерывах между наплывами грязной посуды читала новеллы французских писателей.
Но моё тихое существование в посудомойке, то и дело, прерывалось набегами из
камбуза Валерки-повара.

- Домой хочешь? - спрашивал он, заглядывая в мой "аквариум".

- Хочу.

Минут через десять дверь посудомойки снова распахивалась.

- Домой хочешь?

- Умираю, как хочу!

- Если б от этого умирали, меня б уже давно на свете не было, - похвастался он.

Через некоторое время и явление и вопрос заново повторились.

- Домой хочешь?

На этот раз я уже только плечами пожала и демонстративно уставилась в книгу.

Когда же Валерка опять сунулся ко мне со своим дурацким вопросом, я не выдержала.
- Слушай, ты даже хуже часовой кукушки! Та хоть каждые полчаса высовывается, а
ты заладил куковать каждые пять минут.

После Валеркиных пытаний читать совсем расхотелось.
Я сидела на табуретке, ждала очередного поступления грязной посуды и смотрела через амбразуру посудомойки в салон. Отсюда почти ничего не было видно, кроме угла
среднего стола, за которым обычно сидели рыбообработчики. С краю, как правило,
любил занимать место Боря Стахура. Поэтому чаще всего из посудомойки я могла
наблюдать именно его. Сейчас он сидел с меланхолическим видом и лениво попивал
чаёк. Увидев, что я на него смотрю, вопросительно вытаращил свои синие глазищи.

- Как дела? - поинтересовалась я.

Он понял вопрос и поднял вверх большой палец, мол, всё отлично. Но весь вид его говорил об обратном. Я ободряюще улыбнулась ему и снова уткнулась в книжку.

После полдника пришла в каюту и опять уселась писать.
Анюта же, почитав немного, завалилась спать. Я посмотрела на неё, и меня тоже сморило. Короче, чуть ужин не проспали.
В восьмом часу подскочили и помчались в салон, как ошпаренные.

В ужин меня завалили грязной посудой, еле успевала поворачиваться.
К тому же, наверное, со сна не с той ноги встала. Настроение было паршивое, просто хуже некуда.
А тут Валерка опять сунулся всё с тем же идиотским вопросом:

- Домой хочешь?

- Нет! - гаркнула я.

- Нет? - растерялся он. - Ну и молодец.

- А чего ей домой хотеть? - прогундосил с камбуза камбузник. - Кому она там нужна?

Я разозлилась ещё больше и... Благо, что тарелки были железные, а не фаянсовые,
как офицерские из кают-компании у буфетчицы, не то бы от них одни черепки остались.
Так я громыхала посудой, швыряя её под горячие струи воды, когда в амбразуру просунулась всклоченная голова Бори.

- Давай поругаемся, - любезно предложил он, быстро оценив обстановку.

- С чего бы это? - удивилась я.

- По себе знаю: когда на душе скребут кошки, так и хочется с кем-нибудь полаяться.

Я невольно улыбнулась

- Тогда лучше позови своего друга усатого, Тявкалу. Для этой цели он лучше подойдёт.

- Ладно будет тебе и ванна, и кофа, и какава с чаем! - ответил он фразой из "Бриллиантовой руки" и, засмеявшись, смылся.

После его ухода, немного успокоившись, я уже не так агрессивно расправлялажсь с
грязными тарелками.


А после ужина к нам в гости неожиданно заявился рыбмастер Игорь.
Не то чтобы в гости, но, можно сказать, без особого дела, хотя и не без причины:
книгу принёс, какие-то там стишки. И хотел было сразу уходить, но Анюта силком
его усадила, да начала развлечения всякие предлагать: конфеты, шашки, шахматы.
На партию шахмат он скромно согласился.

Сел перед доской с крестьянской степенностью и для начала нахмурился, всем своим
видом показывая, что задумался.

Если судить по внешности, то Игорю было года двадцать два, никак не больше.
Коренастый и плотный, с тёмным ёжиком жёстких волос на круглой голове. С розовыми тугими щеками и маленькими серыми глазками: порою шаловливо-хитроватыми, порою наивно-недоумевающими, порою застенчиво-смущенными. Над его верхней губой примостились и, видимо, ещё не совсем привыкли к своему месту обитания, чёрные топорчащиеся усики, которые, вероятно,  были заведены для придания их владельцу солидности; но с этой задачей явно не справлялись, они придавали юношески-румяному, широкоскулому лицу Игоря некоторую театральность.

Надо полагать, Анюта на него заимела какие-то виды. Неспроста же она так его обхаживала. И с книжкой неспроста он вдруг заявился. До сих пор что-то никаких
стишков не приносил! Наверняка это она его на то сподвигла.
Чует моё сердце, что подруга всерьёз восприняла заявление Веньки, что рыбмастер на
ней жениться собрался, и взялась обрабатывать парня не на шутку.
Параллельно с игрою в шахматы она принялась рассказывать - в который раз! Я уже слушать замучилась! - о наших с ней калининградских приключениях: о мытарствах, связанных с устройством на работу в тралфлот, о житье-бытье в эМДээМе.
Так как рассказ этот был уже чуть ли не наизусть заучен и исполнялся в привычном
ключе, накатанно, с отрепетированными паузами и шуточками, то, произведя
необходимое впечатление, программа вечера оказалась быстро исчерпана. И Анюта замолкла, в задумчивости склонившись над шахматами. Однако было видно по всему,
что игра её не очень-то увлекала, и если бы пришло на ум - ей ли, гостю ли -
что-нибудь занятное, она бы с радостью забросила надоевшие чёрно-белые фигуры.
Игорь, кажется, тоже играл без особого энтузиазма. Тем более, что оба игрока
оказались начинающими и разживались трофеями друг у друга так легко, словно играли
не в шахматы, а в шашки.

Мне тоже надоело отсиживаться с книжкой в стороне. Якобы читала, а сама барахталась
в своих безысходных мыслях. Потихоньку-полегоньку я начала вклиниваться в их игру с разговорами, отвлекая обоих от обдумывания ходов.

Сначала я захотела выяснить, как Игорек пережил неприятности, связанные с
"соловьями" и антиалкогольным приказом.

- Неприятности? - переспросил он, "съедая" на доске очередную Анькину пешку. И тут
же гневно ответил: - Я плюю на них! В гробу я их видел! - затем, видимо, желая
уйти от заданной темы, выдвинул мне встречный вопрос: - Инга, лучше мне скажи,
ты Москву хорошо знаешь? Где там есть магазин "Принцип"?

- Не знаю, - чистосердечно призналась я. - Много магазинов в Москве облазила, но
такой что-то не встречала.

- А я вот сколько раз слышал: у нас, в принципе, всё есть! У нас, в принципе, всё есть...

Я засмеялась, а он, не отрывая взгляда от доски и пряча в усах довольную усмешку, замурлыкал себе под нос:

- А я иду, шагаю по Москве, и я пройти ещё смогу солёный Тихий океан... - дальше, оборвав пение, пробормотал: - Москву уже прошла. И уже солёный океан пройти вознамерилась. - И вдруг задал мне очередной неожиданный вопрос: - Русалку на руке
уже нарисовала?

- Какую русалку? - не поняла я.

- Мой маленький племянник однажды просветил меня. Приходит раз из детского сада и заявляет: "Для того, чтобы стать настоящим моряком, надо сначала нарисовать на руке русалку". - После этих слов Игорь скупо улыбнулся в усы и опять замурлыкал: - А я
иду, шагаю по Москве, и я пройти ещё смогу... - Замолчав на момент, он кашлянул, сделал очередной ход ферзём и сказал: - Были мы как-то с другом в Москве. Зашли в один магазин, может, как раз тот самый "Принцип"? На витрине всё лежит: вот такие огромные апельсины, груши, персики, ананасы, рыба всякая, колбаса, икра красная и чёрная... Заходим, говорим, мол, купить хотели бы всё, что на витрине лежит. А продавец:"Нет, это всё муляж, это не продаётся!" - "Что ещё за муляж такой?" спрашиваем.- "Бутафория, из папье-маше. Для рекламы сделано". И правда, весь
магазин обошли, а того, что на витрине, там и в помине нет. Выходим, а на кассе
девица такая сидит, вся размалеванная. "Что ж, говорю ей, муляжу в витрины наклали, когда внутри ни черта нет?" А она молчит, глазами только лупает. А Лёха её потрогал:"Ишь, бутафория! А сидит, зараза, как живая".

Я улыбнулась, а Анюта покатилась со смеху.

- А ты сам калининградский? - спросила она, отсмеявшись.

Он с достоинством кивнул и, удовлетворённо улыбнувшись, великодушно позволил Аньке "съесть" его коня.

- А ваш "Дом счастья" тоже бутафория, - припомнила я калининградскую достопримечательность. - Как-то с Анютой идём по городу. Смотрим, большой
красивый дворец.И над входом крупными буквами написано:"Дом счастья". Заходим.
А нас бабка какая-то встречает зловредного вида. "Что вы хотели?" - "Счастья",
отвечаю. - "Чего-чего?" Она чуть в обморок не брякнулась от моего запроса.
Оказалось, это всего лишь дворец бракосочетания.

- Счастье! - фыркнула Анюта.

- Это для кого как, - рассудительно заметил Игорь. - Что для одного счастье, то для другого совсем наоборот. Для лягушки, например, счастье в лужу сесть. А для человека это как раз наоборот.

- Для лягушки счастье в болото сесть, а не в лужу, - поправила его Анюта.

- Нет, болотом обычно кулик доволен, - не согласился рыбмастер.

- А для тебя, что такое счастье? - поинтересовалась у него я.

Он промолчал, как будто не было никакого вопроса.

- Ты не расслышал? - потрясла его за плечо Анюта, видимо, тоже заинтригованная
тем, что он ответит.

- Подождите! - он поднял руку, призывая к спокойствию и, не отрывая взгляда от
доски, пояснил: - Решаю гамлетовский вопрос, бить или не бить? - И всё-таки побил Анькину пешку, подставив под удар своего второго коня. - Что вы спрашивали? Ах,
да, про счастье... Ну, рыбацкое счастье - это хороший улов. И заработок, соответственно, - уклонился он от серьёзного ответа и тут же восхитился сам
собою: - Никогда бы не подумал, что такое могу подумать!

- Значит, ты счастлив, что оказался здесь? - решила уточнить Анюта.

- Когда ещё пацаном был, в школе учился, завидовал рыбакам. Денег у них пруд
пруди, жизнь ведут разгульную.

- А теперь? - не отставала от него шахматная противница.

- А теперь мне кажется удивительным то, что на земном шаре существуют целые
народы, которые за счёт рыбной ловли существуют.

- Неужели эти народы в Советском Союзе существуют? - не поверила Анюта.

- Нет, нашей родине в этом смысле не повезло, - вздохнул он. - Они, капиталисты, деньги из воздуха делают. А мы, наоборот, на ветер пускаем!