Валечка

ВАЛЕНТИНА КАДЕТОВА

ВАЛЕЧКА

РАССКАЗ

– Вы не видели Витю?   Витя не приехал? Одетая  в длинное   белое, сильно измятое  платье женщина - и откуда только взялась?  Как с неба упала! - приблизила свое лицо к  Ирининому, схватила ее за плечо и, сверкнув неряшливо подведёнными  синим карандашом глазами,  произнесла скороговоркой: – Я уже давно собралась, а он запаздывает! И что себе думает? Свадьба, а он запаздывает! Вы его не видели?
Что-то знакомое было в лице и голосе этой смешно одетой и   размалёванной  женщины с суетливым взглядом ярко -голубых глаз...
 Ирина осторожно высвободила плечо  и отступила  в сторону. Женщина, мгновенно потеряв интерес к Ирине, тряхнула темно-русыми всклокоченными   волосами, в которых сияло-переливалось  с десяток шпилек, украшенных некогда модным чешским стеклом, и закричала кому-то, Ирине невидимому:
– Петька! Витю не видел? Витя не приехал?
– Приехал, приехал! – раздался язвительный мужской голос. – На белом коне! Ждет тебя – не дождется!
– Ой, а я  здесь болтаюсь! Витя приехал, а я здесь...
Она заметалась, запуталась в своём длинном  платье, упала, но тут же вскочила и побежала в деревню.

***
 Еще неделю назад Ирина и думать не думала, что ей вскоре удастся посетить эту лесную деревню с ласковым названием Грушечка, куда она шесть лет назад приехала с большой неохотой и  обидою: ее, далеко не худшую выпускницу столичного пединститута — и вдруг в какую-то Тмутаракань!  Правда,  Грушечка оказалась не такой уж и “Тмутараканью»:  клуб, библиотека, почта, баня,  два магазина,  садик, средняя школа.  Только  до железнодорожной станции три километра, но ведь два раза в день автобус ходит. И в школе Ирину встретили очень дружелюбно, и  работалось  в ней легко (потом,  нигде так не работалось), но через два года она, “отдав долг государству”, сбежала-таки в райцентр: какой-никакой, а все же город. А когда замуж вышла, вообще  оставила школу, стала работать корректором в районке. Там же и печататься начала. И вот – повесть!  Ее, Иринина,  повесть, напечатанная  не где-нибудь, а в солидном журнале! А вскоре и это вот  письмо, первое  письмо  от читателей. Отсюда, из Грушечки:
 “Уважаемая Ирина Васильевна! С большим интересом прочитали в “Молодости” Вашу повесть. Мы гордимся, что Вы работали в нашей школе. Никто из наших сельчан никогда не видел живого писателя, поэтому очень хотелось бы, чтобы вы нашли возможность приехать к нам, рассказать о себе, поговорить о главной  теме  Ваших произведений, очень важной для каждого из нас, особенно для молодежи. Если решите приехать, звоните, мы Вас встретим на станции.
С уважением директор школы Максим Федорович, все учителя и ученики, а также жители Грушечки”.
 Ну, писательницей Ирина еще себя не считает. Вот если книжку издаст и вступить в писательский союз... Но все же как здорово это звучит — “писательница”.  Ее первая повесть о любви, о величайшем  даре  судьбы. Сегодняшнее свое выступление она так и начнет: “Любовь – величайший дар...”

***
 Где-то на полпути к  деревне  в ее настроение  начали вплетаться  минорные нотки непонятной  тревоги. Ирина несколько раз оглянулась, растерянно пожимая плечами, как вдруг поняла: это они,   прислонённые   к  гравийке  старые,  сгорбленные,   с шероховатыми дуплистыми стволами вербы…   Почему-то каждый раз, когда Ирина  видит   такие  деревья,  ей чудится  глубокая-глубокая старина   с былинными  богатырями, замшелыми  придорожными  камнями,  родниками с    живой  и мертвой водой,   протяжной песней одинокого седого лирника, одетого в рубище, и каждый раз сердце ее сжимается от щемящей  жалости к маленькому, беззащитному  перед бесстрастной  Вечностью существу – человеку…
Превозмогая себя, Ирина оторвала  взгляд от  верб  и ускорила шаг. Справа  блеснуло  зеркало небольшого озерца, где вместе с утками плескались дети, потом забелело  стенами двухэтажное здание под тускло-коричневой  крышей – школа.
 В начале деревни гравийка влилась в новую  асфальтированную дорогу. Ирина склонилась над сумкой, чтобы достать  туфли  на высоких каблуках, и вот эта – может,  ненормальная? – женщина...
Подождав, пока чудачка  в нелепом наряде  скроется за поворотом, Ирина направилась к дому с палисадником, где буйно цвели пахучие светло-розовые пионы. Но не успела она открыть калитку, как навстречу ей выбежала светловолосая девочка в голубом платье и радостно затараторила:
 – А я знаю, кто вы! Вы писателька! Я вас на фото видела! А дедушка к завучу пошел. И бабушка. Там вас вкусным обедом угощать будут. Они сказали, что скоро поедут на станцию встречать вас. Побегу, скажу им, что вы уже приехали.
– Ну, беги, беги! – рассмеялась Ирина. – А я здесь подожду.
 Она присела на лавочку и только сейчас почувствовала, как устала — уже давно столько пешком не ходила. Что ж, сама захотела именно пешком, как  когда –то , по этой дороге пройти. Потому и на станцию приехала раньше, чем звонила в школу. И дома, когда Олег предложил ее на машине “ в ту Грушечку” свозить — отказалась. Олег  обиделся: “Ты, может, на такую встречу едешь, где я третий лишний?” “ Ну что ты говоришь? Разве же может такое быть, чтобы ты — и вдруг лишний?” — улыбнулась Ирина и сама почувствовала фальшь своей улыбки.
 Конечно, в том смысле, который Олег имел в виду, он лишним никогда не будет. А вот сегодня... Сегодня Ирине хотелось побыть без него. И Олегу неинтересно бы здесь было, и вообще, надо иногда отдыхать друг от друга даже таким счастливым в любви людям, как Ирина с Олегом. Вот так!
 Из двора напротив вышла сгорбленная старуха с котомкой  в руках, на ходу  произнесла “добрый день”, потом приостановилась и с наивным  деревенским  любопытством начала рассматривать Ирину. Той стало неловко. Она опустила глаза и сделала вид, будто что-то ищет в сумке. Не будет же эта старушка стоять здесь вечно. Она же, кажется, в магазин собралась.
Но старуха, не отводя  от  Ирины пристального взгляда, подошла ближе:
– Послушай, а ты не та  ли девушка, что когда-то у  Миновны  на квартире жила? Тебя Ирой зовут, так?
– Да, – довольная, что ее узнали, заулыбалась Ирина.
 – Ты помнишь Валечку... Валю Зайковскую?
– Ну, конечно же. Кого-кого, а Валю Зайковскую я очень часто вспоминаю. А вы...
– А я Ева Ивановна, мать Валечкина.
Прочитав на Иринином  лице удивление и растерянность, старая с печалью в голосе добавила:
– Знаю, не помолодела. И годы свое берут, и жизнь не обрадовала.
Ирина хотела возразить: мол, что вы, Ева Николаевна, вы еще хоть куда, но не смогла. Это было бы неправдой, а Ирина никогда не умела лицемерить, даже “ на пользу делу”.
– Скажите, Ева Ивановна, а как Валя? Очень бы хотелось ее увидеть.
 Ева Ивановна оглянулась по сторонам и тихо проговорила:
– Давай зайдем ко мне, там поговорим.
Ирина хотела отказаться: с минуты на минуту за ней могли прийти, но из переулка показалась та самая чудачки в измятом  белом платье. Ирине не хотелось еще раз встречаться с этой женщиной – очень ж напугала она Ирину –  и она  быстренько вскочила с лавочки и пошла за Евой Ивановной.
 – Проходи, Ира. Сейчас я угощу тебя пирожками с маком. Мак у нас теперь на вес золота. Из-за этих проклятых наркоманов и нам горе. Председатель сельсовета с милиционером по домам ходили,  приказывали, чтобы ни одной маковки  в  огородах не было, а то  в тюрьму посадят. Ну, так мы тайком сеем. Дожили. Вот ты мне скажи...
Ирина так и не узнала, что она должна была сказать: Ева Ивановна вдруг остановилась на полуслове и обеспокоенно взглянула  окно. Через минуту звякнула  щеколдой калитка  и со двора послышалось:
– Мама, Витя не приехал? Ты Витю не видела? Где ты, мама?
 – Здесь я, в доме, — отозвалась Ева Ивановна и, прикрыв глаза руками, заплакала:
– Вот что случилось с моей Валечкой! А все он, тот гад!  Ви-теч - ка! Пусть все ветры дуют ему навстречу! Пусть слезы мои не на землю, а на него упадут! Знаю, что проклинать — большой грех, но  Бог мне простит.
По спине у Ирины побежали холодные мурашки: так вот почему лицо женщины в белом платье показался ей знакомым.
Валя... Валечка Зайковская... Трепетная, впечатлительная  мечтательница  Валя…
 Когда Ирина приехала сюда, в Грушечку, “на отработку”, Валя Зайковская училась в одиннадцатом, выпускном классе. Сначала она не понравилась Ирине, ведь очень уж  напоминала ей пушкинскую Ольгу Ларину: здесь были и голубые, как небо, глаза, и “локоны льняные”, и живость, даже озорство характера. Но сходство было только внешним. И в скором времени Ирина в том убедилась. Очень  нравились ей Валины  сочинения. Они отличались от всех остальных тем, что ни одного предложения в них не было списано ни из учебника, ни из распространенных уже тогда “сборников лучших сочинений”. А еще – непосредственностью, а иногда и “крамольностью” мысли.
Ирина помнит, как возмущалась учительница русской литературы, когда Валя написала: “Ненавидеть творчество Маяковского можно уже за то, что он называл звезды “плевочками”. Ирина же всегда с интересом читала Валины  сочинения, особенно на свободную тему. Строки из одного из таких сочинений остались в памяти Ирины до этой поры:
 “ Верите ли вы в настоящую любовь? Одну - единственную. На всю жизнь. У меня очень развита интуиция. Не, не люблю это слово – интуиция! Какое-то оно холодное, словно из металла выкованное. Скажу лучше “ предчувствие”. Так вот, мое предчувствие говорит, что у меня  будет такая  любовь, обязательно будет!”.
 Валя поступала на филологический факультет университета. Для поступления ей не хватило всего лишь полбалла. Конечно же, она переживала, хотя старалась не  показывать  вида. Решив, что в следующем году снова будет поступать туда же,  стала  работать в школьной  библиотеке. А где-то под Новый год приехал к соседям  сын - курсант – высокий, ладный, чернобровый, с девичьими  ямочками на смуглых  щеках. А под весну всезнающие  деревенские кумушки  разнесли по деревне новость: парень - то влюбился в Валю, и  скоро у них будет свадьба.
В июне Ирина навсегда уехала из Грушечки.

***
– Так что он, Витя-то, бросил  Валю, не женился на ней?
Ева Ивановна вытерла глаза уголком  белого платка:
 – Да пусть бы  бросил!  Если бы бросил, то небольшое было бы горе. Поженились они с Валечкой. Он институт свой закончил, потому и спешил  жениться. Распределили его в Витебск. Отгуляли мы свадьбу,  он несколько дней у нас побыл и поехал на работу оформляться. Сказал, что скоро приедет за Валечкой. Ждала она его, ждала,  бедная,  прямо с лица спала, а его нет и нет. А однажды почтальонша  принесла письмо. Валечка сначала обрадовалась, думала, что от него  письмо, а как на конверт посмотрела, разочаровалась. Конверт разрезала, там бумажка небольшая, а в ней написано, что ей нужно срочно явиться... Стыдно мне это говорить... в ту больницу, куда с погаными  болезнями вызывают. Подержала она ту бумажку в руках, посмеялась еще: “ Глупость какая-то. Что мне там делать? Ошибка, видимо”. Ну, и бросила ту бумажку в печку.
 А где- то через неделю остановилась около нашего дома машина с красным крестом, и вышли из нее трое: один в милицейской форме, а двое в белых халатах. И они (представляете, как жутко мне было это видеть?) схватили Валечку, насильно в ту машину впихнули  и повезли... Нет, она не сразу такой стала. Как приехала оттуда, плакала только и из дома никуда не выходила. Я к ней и так, и этак, а она ни слова в ответ. Однажды все же не сдержалась, на шею мне бросилась: “Мамочка, родненькая, за что же он так со мною?! Он же знал, что никого у меня, кроме него не было. Почему же тогда сказал врачам, будто от меня у него... зараза та? Боженька, как же все мерзко, подло и больно! Как же мне больно, мамочка!”
 Я говорила ей какие-то слова и сама понимала, что они бесполезны: только время,  поможет. Может, оно так и было, но он вскоре опять появился!  Спокойный, веселый даже, словно ничего не случилось! Даже оправдываться  не стал. Мол, мало ли что в жизни бывает. Сказал Валечке, чтобы быстрее собиралась с ним ехать. Вот  тогда с ней   и случилось... Так и не пришла она к памяти. Время для нее словно остановилось на том дне, когда она к свадьбе готовилась и бегала его встречать. Очень любила она своего Витеньку. Пусть бы её вообще не было, той  любви! И без него люди живут, не умирают.

***
Ирина не жалела, что приехала сюда. Была интересная встреча, было много цветов, была теплота и искренность простых деревенских людей. Только что-то перевернулось в ее сознании: то, что совсем еще недавно казалось бесспорным и понятным, вдруг  словно  поменяла свою суть и предстала перед ней в совершенно новом, таинственном облике.
 “ Пусть бы её  вообще не было, той любви...” Эти слова сорвались с губ сломанной горем женщины. Почему же они снова и снова звучат  у Ирины в  ушах, поселяя в душе мучительное сомнение: а такой большой  ли  дар судьбы – любовь, если она  почти всегда требует от человека какой-либо жертвы, а иногда и самой жизни? И сможет ли она теперь по-прежнему вдохновенно и   радостно писать о любви?