Лис

Иное прозвище сродни пыльному репью, кой так и сяк отцепить норовишь, а он, знай, прыгает с перчатки на перчатку, да развалится – вынимай потом по иголочке. Вот и с прозвищем: до того порой прилипнет к человеку, что родное имя, мамкой с тятькой обдуманное, пропадает, будто и не было.
Взять того же деда Лиса Печёнкина. Как он по паспорту значится? Ванька ли, Васька, а то и Лёнька. Из двора во двор походишь, поспрашиваешь и уйдёшь с полным списком русских мужских имён от Авдея до Якова. Сухие старушки, по виду ещё заставшие опричнину, и те не скажут. Хорошо бы, конечно, у самого Печёнкина дознаться. Да, милые мои, прозвищем-то его не за рыжий хвост наградили.
Вылезал Лис из своей лубяной избёнки раза по два в месяц, и оба – в ларёк. И оба – затемно, крадучись, будто в курятник за курочкой, – чтоб лишний раз с людьми не столкнуться. Накупит еды оптовых объемов, бутылочку винца захватит, всё погрузит в свою тарантайку с колесом от конька-горбунка, и поминай как звали.
Имя – полбеды. Не всяк односельчанин знал Печёнкина в лицо, и при встрече его частенько принимали за приезжего. В народе говорят: ежели не узнали тебя – счастливым будешь. Ну, коли так судить, то на всём божьем свете не найдётся человека счастливее, чем Лис Печёнкин.
Намедни не узнала его Зоя Трунина. История выдалась диковинная.
Зоя после техникума семь лет проработала дояркой. Работала бы и дольше, да как-то взялась мешок с комбикормом подымать, а в боку как резанёт – точно кипятком под халат плеснули. Зоотехник её – под ручки и в городскую больницу. На другой день ей грыжу вправили. Ну, полежала недельку, поговела супом недосоленным. При выписке врач строго-настрого запретил тягать свыше трёх кило. С прежней работой, понятно, пришлось распрощаться, и Зоя устроилась в сельмаг продавщицей.
Первое время стажировалась у своей сменщицы, Любаши Маркиной.
Так вот, одним июльским утром, не успели они открыться, явился Лис. Приткнул к магазину свою тарантайку, достал холщовый мешок, обстучал галоши о порог и зашёл.
– Здрасти, – протянул он, а глазами – рыск-рыск по полкам. Зою поразил не столько его внешний облик, сколько скромный тонюсенький голосок. Ну точно шестиклассник стишок докладывает! Да и сам он – щупленький, вместо щёк ямочки, на лице ни волосинки, седая чёлка на бок убрана. Ни дать ни взять – пионер, кабы ещё заместо тельняшки рубашонку с красным галстуком и синий пиджак взамен болоньевой куртки.
– Здрасти-здрасти, – ответила Любаша Маркина чуть ли не басом, дабы шуточно подначить Печёнкина. Вот, дескать, как мужикам здороваться положено.
Лис пропустил издевку мимо ушей. Он порылся в карманах, развернул скомканный листок и зачитал монотонно, как молитву:
– Хлеб – десять штук, консервы – говяжьи, сайра, тунец – по пять штук, сыр…
Минуты три читал. И только на второй Зоя поняла, что это надо куда-то записывать. Порылась под прилавком, достала тетрадку с долгами, вырвала листочек.
– Сколько-сколько сосисок?
– Четыре кило, – без эмоций повторил Лис и продолжил диктовать.
– Ты аль к войне готовишься? – пошутила Любаша, складывая пачки лимонада.
Лис даже ухом не повёл.
– …полкило масла и три бутылки красненькой, – дочитал он и показал пальцем на полку с вином. – Вон ту.
Зоя спешно стала выкладывать на прилавок всё, что удалось записать.
– Ну и дал! – ухмыльнулась Любаша. – Вынес весь магазин на минутку. Чаво ж мы теперь продавать-то будем?
Лис изучил гору продуктов и сызнова принялся читать свой список.
Зоя добавила недостающее и всё перещёлкала на калькуляторе.
Подытожила:
– Семь тысяч четыреста двадцать два рубля.
Печёнкин вынул из внутреннего кармана самодельный кошелек, прошитый капроном. Пересчитал деньги.
– Ёшкин-кошкин, – пробормотал растерянно. С шеи к впалым щекам потянулся румянец. Глаза – на продукты, в кошелёк, на продукты, в кошелёк.
– Не хватает? – голос Зои вывел его из оцепенения.
– Ага, то есть, это…, - промямлил Лис и ещё раз пересчитал деньги. – Сорока рублёв не хватил;.
– Давайте я запишу.
– Запиши-запиши, – поддержала Любаша. – В другой раз занесёт.
Зоя открыла тетрадь, ткнула ручкой в новую строчку и застыла. Пришла её очередь краснеть. «Господи Боженька, я ж не знаю, кто он такой есть», – подняла голову, осмотрелась. Любаша, как назло, умыкнула на склад. А Лис стоит, в тетрадь уставился. Контролирует.
– Сорок рублей, значит, – протянула она и, сделав большой отступ, аккуратно вывела четверку и нолик. - Забирайте.
Пока Лис всё складывал в мешок, Зоя пошла искать Любашу.
– Люб, а эт кто такой?
– Как же, как же! Лиса не признала?
– Печёнкин что ль?
– Ну а чей же.
– А звать его как?
– Лисом и звать.
– Не болтай. Как мне его в тетрадку-то писать?
– Так и пиши: «Лис». Чай, разберёмся. Он у нас в одном экземпляре водится.

Не прошло и часа, Печёнкин вернулся с сорока рублями.
– Вычёркивай.
Зоя замешкалась. По совету Любаши она записала: «Л. Печёнкин». Увидит – эх и стыдок будет…
Открыла тетрадь под прилавком, шустро чиркнула.
– Готово, – улыбнулась во весь рот.
– А поглядеть можно? – Печёнкин будто сразу пожалел о своей просьбе и быком уставился на коробку с печеньем.
– Поглядеть-то… Конечно!
Она закрыла пальцем имя и продемонстрировала жирную линию поверх цифры «40».
– А как понять, что это я?
– Ну это… Запомнила же, – ещё шире улыбка.
– Вон, сверху «Матвей Карпов», – промямлил Печёнкин, кивнув на тетрадь, и снова спрятал глаза в печенье. – Оно и деловито, и понятно, и что Матвей, и что Карпов…
Фамилию своего соседа Карпова он произнес так, будто стерпел неслыханную обиду.
– Надо бы и меня как-то обозначить, – добавил он твёрже.
Зою залило краснотой до самой резиночки на волосах.
– Всё уж и так обозначено…, – она убрала палец, в душе надеясь, что Лис окажется Леонидом, Львом или каким-нибудь другим Леопольдом.
– Это что там? «Лэ»?
Она почувствовала, как к горлу подступают слёзы.
– Ликвидация.
Пауза.
– Чаво?
– «Лэ» – ликвидация, – повторила Зоя увереннее. – Товару когда закупаешь много, это ликвидацией зовётся.
– А у Матвея, стал быть, не лих… как её?
– Ликвидация.
– Не лихвидация, стал быть, у Матвея-то?
– У него нет, а у вас да.
Лис засиял от удовольствия.
– А ишшо у кого она?
– Больше ни у кого, только у вас.
– Как ты говоришь? Лихвидация… Хех! А подкачал Матвей-то! – и, что-то бормоча под нос, Лис ушёл. А Зоя села на табуретку и расплакалась. А потом вдруг её пробило на такой смех, что даже Любаша прибежала со склада.
– Ты чего?
Зоя кое-как унялась и всё рассказала.
– Эх и чудак! – Любаша вытерла потёкшую тушь. – Я его разок зимой встречаю, а у него на ушанке один шнурок красный, другой синий. Ну, спрашиваю, чего, мол, шнурки одинаковые не пришьёшь? А он и выдал: «Что ж я, – говорит, – как клоун ходить буду?»
Снова засмеялись.
– А чего он с этим Матвеем ко мне привязался? – спросила Зоя.
– С Карповым-то? Ясно, чего. Говорят, дед Матвей у него невесту по молодости увёл.
– Баб Вальку-то? У Печёнкина?
– Ну да.
– Ты серьёзно?
– А зачем мне врать? Что сама слышала, то и говорю. Оно дело как было… Печёнкин когда с баб Валькой шуры-муры крутил, жил со своей матерью. А мать ещё та была. Жадная, как не знай кто. Он ей о свадьбе как сказал… А она как представила, сколько затрат предстоит… За сердце схватилась, помираю, говорит. И померла взаправду. А перед смертью велела все деньги ей в гроб сложить. Люди его эх и отговаривали. А он, дурак, послушался, всё до копейки ей под бок сунул. Ну, Валька от него и ушла к Матвею Карпову. Кому он нужен, без денег-то…
И тут неожиданно снова вошёл Печёнкин.
– Я это..., – выпалил он с порога. – Чаво ишшо спросить хотел… Как она…, ёшкин-кошкин…
– Ликвидация, – хором ответили продавщицы.
– Вот! Она самая! Спросить хотел… Грамота там никакая не полагается?
Пауза.
– А то как же! Полагается! – Любаша опередила Зою. – Вот тут повесим. – она показала на место под полкой с выпивкой. – «Лучший покупатель месяца»!
– Только нам надо ваши имя-отчество полностью, – подхватила Зоя. – Так сказать, для официальности.
Печёнкин сиял, как солнышко во время июльского сенокоса.
– Николаич я. Лаврентий Николаич.
Тишина.
– Лаврентий?

А грамоту повесили. Заказали в городе, пеструю, нарядную, с салютом и цветочками.

24.12.2017