Поездка в завод

    -Параська, я завтра в завод еду. Ты мне свари картошки, там ишо чо ни то.
    -О, чо удумал. Чо делать-то в ентом заводе?
    -Чо делать, чо делать? Плуг надо ремонтировать, потому и поеду. Скоро пахать, а нечем. Трещину дал.
    -Да езжай ты, езжай. Опеть ведь пьянющий приедешь-у Прасковьи испортилось настроение.
    -Ну, не твово ума дело. Мужиков надо будет всё одно угостить. Сама понимашь, как без того.
    -Горе мне с тобой, Лаврентий, одно горе. Знала б, што так пить будешь, никогда бы не пошла за тебя. Вот истин крест-Прасковья перекрестилась.
    -Ладно тебе. Како горе-то? Хозяйство я веду, чо ишо надоть? Замокрилась опеть.
    -А тако горе, ребятишки ведь смотрют на тебя. Я за них переживаю, што они, глядючи на тебя, тоже пить будут. Понимать ведь должон, тебе всё как об стенку, не хошь слушать меня.
    -Ну, всё, хватит. Не остановить щас.
    Наутро Лаврентий запряг коня, бросил в телегу плуг, выехал со двора. Часа за полтора он намеревался добраться до Режевского завода, где были у него знакомые ребята, заклёпками на плуге в месте трещины закрепить сталечугунную пластину и после, дай Бог, отправиться в обратный путь. Ну, в крайнем случае, если задержится с мужиками, угощая их за работу, к вечеру всё одно вернётся домой.
    Вспахивая огород каждый год плугом, который достался Лаврентию ещё от отца, за десятки лет он стал приходить в негодность. И хотя лемеха изготавливают из твёрдого металла, каждый год, выворачивая камни на огороде, которые как будто росли из под земли, он дал трещину. Лаврентий не знал, как его наладить. Не разбираясь в химическом составе металла лемеха, он вначале наивно полагал, что трещину можно проварить сваркой. Хорошо, знающие сварщики подсказали, что плуг нельзя подвергать никакой сварке.
    Приехав на завод, привязав коня к столбу и бросив ему охапку сена с телеги, Лаврентий прошел с плугом в цех. Встретился со знакомыми мужиками, поведал свою проблему. Поговорили о том, о сём. Разговор зашёл о политике, ведь люди всегда о ней говорят, в какое бы время ни жили. Об отмене крепостного права заговорили. С тех пор, как его отменили, прошло уже больше тридцати лет, но люди продолжали обсуждать эту тему. Когда в 61-году
 Александр II подписал указ о реформе, Лаврентий ещё не родился, но он хорошо помнил, что ему говорил отец Спиридон про эту чёртову реформу, ругаясь при этом. Наделы крестьян уменьшились, повинности же, наоборот, возросли. Как оставалось жить крестьянину? Правильно, многие продолжали работать на помещика. Отец Лаврентия до смерти испытывал тяготы выхода из под кабальной зависимости помещика.
    Со слов отца про всё это Лаврентий говорил заводским мужикам, многое сам не понимая, но веря в то, что говорит. Чем больше он говорил, высказывая свои мысли, подливая при этом себе и им браги, тем больше распалялся.
    Мужики подремонтировали Лаврентию плуг, пока были трезвые, уже выпили не по одному стакану браги, уже время перевалило за полдень, а Лаврентий только вошёл во вкус. И тут брага кончилась.
    Смена на заводе тоже кончилась. Все пошли за проходную. Лаврентий и ещё двое мужиков, не сговариваясь, направились в трактир. Трактир находился неподалёку, на улице Богоявленской, в народе называемой Никольской или Большой. Это была главная улица Режевского поселения и трактир на ней считался, конечно, с некоторой долей иронии, приличным. Здесь продавали на разлив водку и вино, и коньяк. Всё было Российского производства или привезённое с южных стран и стран Европы, качественное в девятнадцатом веке. Водку бывает разбавляли, но на это мало обращали внимания.
    Лаврентий, Савка и тщедушный мужичок, не понятно зачем увязавшийся за
ними, Сипок, так его звали все, заползли в трактир. Подошли нетрезвыми походками к свободному столику.
    -У кого чо есть, вылаживай-сказал Лаврентий.
    Насобирали копеек шестьдесят.
    -Я пошёл, пока хватит.
    Минуты через три Лаврентий возвращается, неся в графине граммов шестьсот водки, три солёных огурца и хлеб. Налил всем по стопарику.
    -Ребята, вы мне плуг, я вам... вас благодарствую. Давай, поехали.
    Выпли. Молча посидели некоторое время, ожидая, когда водка дойдёт до нутра, в жилы.
    -Так чо, ребята, я правильно говорил про энту реформу-то Алексашки, аль нет?-завёл Лаврентий старый разговор.
    -Я тебе про то сказать ничо не способный-сказал Савка-у меня батя никогдысь у помещика не был. Разбойником он был, я, понятно, нет, но скажу так, чо слышал в детстве, чо мужики сказывали, не в васторге, савсем не в васторге.
    Лаврентий помолчал, думая о чём-то.
    -Ни хрена вам это не надо. Вы в заводе робите, чо знаете о нас, батраках? А кто мы? Мы до счас подневольные. Я скажу так, кажный год пашу свой надел небольшой, сажаю, а ведь, подысь, не кажин год уродится хорошо. А им заплати, и всё больше им надо, всё больше, нехристи поганые, прости Господи-Лаврентий всё больше горячился-у меня в горле сидит оброк этот хренов. За что, кому я должен платить? Всё отдай, а семью чем кормить? Да пошли они все на большой хрен, никому я не должон ничо, мать твою.
    -Да ты успокойся, Лаврентий. Ну чо ты можешь сделать противу государевых указов? Да ни на посошок табаку, етитвою мать твою. Все мы пешки.
    Лаврентий наливает водки.
    -Ты-то чо молчишь?-обращается он к третьему, которого звали Сипок.
    -Я-то? А чо я- то? Я вас слушаю. Чо я могу?
    -Я помню вроде твоих, ты ведь тоже с Голендухино?
    -Да, оттуда. Нет их давно, ни мамки, ни папки-едва не всхлипнул Сипок.
    -И чо теперь, один живёшь?
    -Как их не стало, уехал сюда. Снимаю хату у одной бабёнки.
    -И как ты с ней? Нормально? Получается?
    -Да чо ты, Лаврентий, смеёшься, чо ли? Всё у нас хорошо. Детишки есть. Тяжело, конечно, жить. А кому счас легко?
    Лаврентий ничего не ответил, вновь соображая о чём-то.
    -Так, мужики, водка кончается-сказал он-давай думать, енто мало, скажу я вам. Согласны али нет? Ну, тогда собираем, чо ишо есть. Я с вами един раз, может в году встренаюсь.
    Мужики были уже очень неуверенные в своих действиях. Лаврентий вновь пошел к трактирщику. Возвращается с водкой.
    Как Лаврентий расстался с мужиками, как он забрался на телегу, или мужики ему помогли, как его лошадь везла домой, как он приехал, ничего не помнил. Подъезжая к деревне, Лаврентий выпал из телеги. Хорошая лошадь всегда остановится в таком случае. Но, весь день до позднего вечера будучи голодная, сейчас она не остановилась. Плохо это или хорошо, Лаврентий намотал вожжи на руку и, лошадь, чувствуя близость кормёжки-сена-тащила его по земле до самого дома.
    Лаврентий прожил не долгую жизнь. Его сын, мой дед, Иван Лаврентьевич, наглядевшись на своего постоянно пьяного отца, никогда не пил.