Я скучаю по нам, по прежним

  Накануне 100-летия Лудзенской средней школы на меня  нахлынули  воспоминания о моей школьной любви.

 Тимофей и я пришли в Лудзенскую среднюю школу из деревенских 7-летних школ (в том же году они закрылись). Я сразу обратила на него внимание, наверное, из-за его желто-белых волос, и еще у него был такой интересный деревенский говор, выделяющий букву «я». Я жила у сестры в доме, а Тимофей жил в школьном интернате, а учился в параллельном классе, так что виделись только на переменках. Умный. Учился только на «отлично» и закончил школу с золотой медалью. Даже не знаю, чем я могла привлечь его симпатию к себе, но все знали, что мы «дружим». Я же к учебе относилась легкомысленно, лишь бы не было троек и все – большего мне не надо было.

 Тимофей писал стихи, и моя подруга выпросила его тетрадь со стихами  почитать, дав клятвенное слово, что мне не покажет. И не показала, но, переписав себе несколько стихов, дала мне почитать. Например:

Я не носил тебе черемуху весною,
Не целовал твоих горячих губ.
Но ты мне стала самою родною,
Хоть был я иногда с тобою груб.
К тебе хотел казаться равнодушным,
Ты на меня так удивленно не гляди…
Что мог я сделать с сердцем непослушным,
Которое рвалось из молодой груди.
В мечтах я был всегда с тобою рядом,
Терялся и робел, тебя случайно встретив,
Я видел нас, идущих тихим садом,
Случайно взгляд твой ласковый заметив.

  Даже учитель литературы почему-то был посвящен в его страдания и пришел к моей сестре домой поговорить, чтобы я к его любимому ученику относилась более бережно. Но я была  довольно-таки ветреной и непостоянной девицей.

  Провожал меня после школьных вечеров. Идем, бывало, молча, ничего не
говорит. Дойдем до калитки, и он предлагает еще погулять. Придет же в интернат, а у самого носки примерзли к туфлям. Об этом мне рассказали мальчишки.

  А на выпускном мы впервые бегали по залу и по этажам, взявшись за руки и «балдели» от счастья, свободы и предвкушения взрослой жизни. Там же, на выпускном, Тимофей познакомил меня с его родителями…

  Он не любил танцевать, так что наших танцев я не помню. А потом мы всю ночь гуляли. Ходили на Замковую гору, сидели в Меламедовом саду под яблоней, ветки которой спускались до земли и нас, наверное, совсем не было видно. Там мы впервые поцеловались, и вдруг я чувствую – он дрожит. Я предлагаю пойти домой, т. к. он замерз, но он меня не отпускает. Много позже я поняла причину его дрожи, но…

   Потом мы уехали по своим деревням, и между нами было более сотни километров. Поступили в институты: он в Риге - в институт гражданской авиации. Я уехала в Россию, в Великие Луки, и поступила в пединститут на физмат.

  Тимофей писал мне письма красивые, поэтичные, со стихами. «Шапку» этих писем девчонки переписывали в начало своих писем, кавалерам. Например: «И пусть с неба падает невообразимая кашица, до чего же хорошо жить на свете, зная, что есть ты…» и т.д.

 Когда же я уже дружила с Янкой, моим будущим мужем, в письмах были слова «… и внезапно пропали чувства верности вдалеке, но я верю – весной вернется опьяняющий запах цветов, и я верю, что мне улыбнется тот, кого вспоминаю вновь».

  Я же сразу после первого курса вышла замуж (на спор) за своего Янку, и спасибо Господу, что мне, при моей несерьезности, попался такой хороший человек. Я себя утешала, рассуждая и оправдывая свой поступок тем, что Тимофею я должна была бы всю жизнь приносить тапочки и газету, а так это делал Янка для меня.

  После свадьбы встретила одноклассника Колю Д., который рассказал, что он заехал к Тимоше в общежитие и сказал:

  - А ты знаешь, Аня вышла замуж…

  Тимофей побледнел и отшатнулся спиной к столу, не спросив никаких подробностей. Коля, видя его состояние, больше эту тему не затрагивал.

  И пошла наша жизнь разными путями. Он после института целый год учил в Ленинграде французский язык и был отправлен на работу в Алжир. Женился на дочке ректора своего института. В Лудзе жила его тетя, она мне и поведала, что, приехав в Латвию, его квартиру дважды обворовывали, что у него двое сыновей, но не столь способных, как папа. «На них природа отдыхает», - говорила она.

  Тимофей никогда не приезжал на наши школьные встречи выпускников, хотя с ним я мельком встречалась несколько раз. Однажды бегу на свой автобус, уже идет посадка, а Тимка стоит у дверей автобусной. Перекинулись парой фраз, и я, как всегда, поспешила на работу. А так бы хотелось с ним поговорить, что хоть из автобуса выпрыгивай.

 А однажды… А однажды я, будучи в Риге, нашла училище телефонисток, где он работал завучем, и заявилась к нему в кабинет. Он вообще такой замедленный, а тут его, наверное, чуть не парализовало. Удивился несказанно и попросил прийти часа через три в маленькое кафе в центре Риги, где играла скрипочка, посидеть. Подходя к кафе, я его уже видела, стоящим на углу. Мы понимали друг друга без слов. Он взглянул на меня и молчит.

  - Ну, говори. Что хотел сказать.

  В девять вечера он проводил меня на вечерний поезд. За все время мы ни разу не прикоснулись друг к другу. Даже у поезда, прощаясь - я же сельская учительница, а он, наверное, член КПСС – оба высоконравственные, черт бы нас побрал, а лучше бы черт нас попутал. Но…

  Больше я с ним никогда не искала встреч, хотя, когда смотрю передачу «Жди меня», у меня возникает мысль: «Вот бы найти его, так же обняться и плакать…. А потом долго-долго говорить, говорить…»