Страха ради смертного

...У дочери диагностировали пневмонию. Неделю держалась температура, кашель был не сильный, но какой-то страшный, лающий, глухой. Побледнела, осунулась, утратила аппетит. Участковый врач распознать болезнь сразу не смог, и когда стало совсем плохо, мы вызвали неотложку...

...Фельдшер был один, молодой совсем парень, явно не достигший тридцатилетнего возраста. Но серьезный и очень внимательный. Выслушивал, выстукивал грудную клетку, заставлял дышать и кашлять, мял живот. Выспросил все, когда поднялась температура, есть ли другие заболевания, нет ли других больных в семье.
- Помогите дочке одеться, собирайте документы, вещи, едем в больницу. У ребенка воспаление легких. Дома оставаться нельзя.
Я быстро начала собираться - белье, мыло, расческу, халатик, документы. Ах, не забыть бы ничего, больница далеко, не пришлось бы возвращаться.
  Паренек между тем позвонил в стационар, "застолбил" место, и вполголоса потихоньку разговаривал с моей девочкой.
-У тебя крестик какой необычный, с камушками синими. Откуда он?
-А это мне крестная привезла из Греции, из монастыря какого-то. У меня крестная - моя старшая сестра. Она часто бывает за границей, и привозит мне всякие подарки. Вот крестик, еще икона Ангела-хранителя у меня есть, она чудесная, светится вся.
-А ты ее тоже с собой возьми, поставишь на тумбочку рядышком, будет спокойно тебе.
-Ага, хорошо. И игрушки возьму...

...Я собиралась, слушая с удивлением, как этот мальчик-фельдшер так хорошо, сердечно общается с ребенком.
Мы укутали ее одеялом, и фельдшер взял мою дочку на руки, сам понес в машину, устроил поудобнее, пристегнул ремнями, усадил меня рядом, и остался с нами - до больницы ехать нужно было полтора часа...

...Пока ехали - знакомились. Фельдшера звали Леней, и он работал на "Скорой" уже четыре года. Работу свою любил, потому что любил людей.
   Дочке было совсем плохо. Леня еще дома сделал ей укол жаропонижающего, но он не очень-то помог. И Леня беспокоился. Держал ее за руку и разговаривал с ней, прислушиваясь к дыханию. Девочка моя за Леню уцепилась и говорила тихо, иногда прерываясь:
-Я уже лежала в больнице, но только один раз. И я не помню ничего, потому что маленькая была. И мне сделали операцию, но мне худо было, так мама рассказала. И я могла умереть, и вот пришла моя сестренка и крестила меня "страха ради смертного". Это знаешь, Лень, когда нельзя батюшку позвать, так любой человек может, если сам крещен, и правильные слова знает... И вот, а когда я поправилась, меня уже в церковь отнесли, и там все по-правильному, и крестик этот мне сестра привезла тогда.
-Ты умница, ты глазки закрой, и поспи, ехать далеко еще. Мы с мамой рядом, спи, заюшка...

...Леня повернулся ко мне, не выпуская руку моей девочки. Заговорил вполголоса уже со мной:
-Страха ради смертного я крестил одного человека четырнадцать лет назад. Сам был подростком тогда. Так случилось.
У меня мама рано овдовела и вышла замуж во второй раз. Мы в области жили, городок маленький, с работой плохо, мужиков мало, и через одного пьяницы. Мама у меня красавица, умница, но без мужика-то одной тяжко жить, сына растить. Да и я не подарок был.

Отчим мой Андрей был очень добрый и тихий мужик. Большой был, здоровенный, работал плотником в жилконторе нашей. Мать мою очень любил. И меня тоже любил, своих детей у него не было. Но пил запойно, страшно, до синьки, до чертиков.
Вот выйдет из запоя, два-три дня лежит, потом на работу идет, и пашет там как проклятый. Терпели его в жилконторе, потому что был он очень хороший и безотказный работник. Пашет он так месяц-полтора, потом срывается снова, на неделю, а то и на десять дней.
Пил тихо, но очень много, стыдился сам себя. Пил один, из дому выходил только за спиртным, никого не трогал. Мать плакала в эти дни, и он плакал, прощения просил, но ничего с собой поделать не мог.
Я становился взрослым, мне исполнилось четырнадцать, я получил паспорт, и очень хотел поскорее уйти из родного дома.
Мать я жалел, но не понимал, чего она с пропойцей живет. А она мне - у Андрея, мол, душа живая, хороший он, люблю его очень.
В это время у нас закончили строительство храма, я помогал, интересно было, священник у нас был молодой, пламенный. Я крестился, стал ходить в храм на службы, причащаться.
И возомним себя, как всякий неофит, знатным миссионером, начал дома проповедовать, а Андрея каждый раз упрекал в том, что живет он, как свинья. И вообще нехристь.
Андрей терпел, правда ведь была в моих словах, вот он и молчал.
Один раз, когда я его в очередной раз высокомерно убеждал покаяться, он вдруг попросил меня договориться о крещении. Был он некрещеным.
Я обрадовался очень, и в воскресный день повел Андрея к батюшке знакомиться.
О чем они разговаривали - не знаю, но только батюшка наш повторил мне потом слова моей мамы - у Андрея душа живая, добрый он человек.
Договорились о крещении на ближайшую субботу. Андрей всю неделю Евангелие читал. Читал и плакал. А в пятницу вечером с волнением не справился, и напился опять до зеленых чертей...
...Дома наши стояли на берегу речушки небольшой, но бурной. Зимой она замерзала только в сильные морозы, и посередине из-за течения лед был тонким и прозрачным.
Запой у Андрея кончился. Он боялся на меня глаза поднять, мать с ним не разговаривала, я тоже. Утром в воскресенье я собрался в храм, пошел по тропинке вдоль берега, Андрей следом. "Погоди, постой," - говорит, "Я с тобой".
   Что со мной произошло тогда, я не знаю. Гнев и злость нахлынули на меня темной волной, запульсировали, ударили в голову, я оттолкнул пропойцу-отчима со всей силы, и не разбирая дороги побежал к реке на темный тонкий лед.
   От треснул и взорвался, и вода оказалась не холодной, а огненной, обжигающей, парализующей мгновенно все тело.
   Я помню только лицо Андрея рядом, он лежит на льду и тянет меня за руки. А потом мы поменялись местами - река отпустила меня, но без жертвы в этот день остаться не пожелала. Андрей вытолкнул меня на лед, протащил метра два, после чего сам ушел под воду. Я лежал на льдине в насквозь мокрой ледяной одежде и видел, как тонет мой отчим, мой добрый человек, душа живая, пьяница и грешник.
   "Страха ради смертного, Леня...", - это были его последние в жизни слова, и я напрягая все свои силы сумел сказать: "Крещается раб Божий Андрей, во имя Отца, аминь! И Сына, аминь! И Святаго Духа, аминь!".
   Еще несколько секунд он цеплялся за хрупкий лед, потом разом ушел под воду и больше не всплывал. А ко мне уже бежали люди, шедшие в храм той же тропинкой вдоль речки.

...Мы приехали в больницу. Перед приемным покоем уже стояли две машины "Скорой помощи". Боксы были заняты, и нам нужно было ждать. Леня задумался о чем-то, да и устал видно, дежурство его заканчивалось, наш вызов был последним.
Дочка зашевелилась, проснулась. Заговорила глухим, чужим каким-то голосом, хриплым:
-Мамочка, убери кота, он царапается. Убери, он злой...
Бредила.
Леня быстро открыл дверь "Скорой", на руках понес ребенка в бокс.
-Девочки, экстренная, давайте срочно. Девять лет, правосторонняя пневмония, температура сорок, галлюцинации, спутанное сознание.
Меня затерли куда-то в угол, через стекло я видела, как с дочери снимают одежду, как ставят какие-то трубочки, несут капельницу. Кто-то взял меня за руку. Леня... За три часа ставший родным.
-Вы не плачьте. Успели. Все будет хорошо. К утру полегчает, полежит здесь девочка ваша недельки три, и домой. Здесь хорошо лечат, я часто сюда деток вожу.
Он вложил мне в руку крестик с камушками - его велели снять, в реанимацию с крестиками не пускали.
-Утром переведут в общую палату, сразу одевайте обратно. И Ангела-Хранителя, чудесно освещающего все вокруг, поставьте на тумбочку. До свидания.

...Леня улыбнулся, и пошел к машине, где его заждался водитель.
Через три недели, как он и обещал, дочка уже была дома совершенно здоровая.