Нефть и жизнь

                Нефть и жизнь.

   Нефть дорожает. Жизнь тоже.
   Нефть дешевеет - жизнь тоже.
   Скоро народ пойдёт на выборы.
   Но сначала нужно встретить Новый Год и хорошенько его отметить. Слава Богу, для
этого нужно совсем немного. Не знаю, как Вам, а мне, кроме хорошего настроения и
доброго здоровья, ничего не надо. Не стану лукавить, несколько сотен капель живи -
тельной влаги не помешают, но об этом нет нужды распространяться, любая кобыла в
нашей деревне хорошо это знает.

   Однажды, встречая также Новый Год, мы в своей деревне затеяли всевозможное
озорство и скоморошество. Хотели подшутить над одним заезжим ( не заезженным, а
именно заезжим ) человеком, который не смог покинуть нашу деревню вследствие
сильного снегопада с ветром и вынужден был на скорую руку подыскать себе ночлег у
нестарой ещё и довольно приятной для мужского взгляда вдовы, имя которой невозможно
уже вспомнить, так как времени с тех пор прошло ой-ё-ёй, никакой памяти не хватит.

   Но мы же умельцы придумывать имена, собственно для этого тут и находимся, поэтому
назовём вдову Анфисой. Прекраснейшее имя. Надеюсь, никто не будет против, тем более,
что спроси любого старожила с нашей деревни и он сразу же, головой ручаюсь, скажет,
что прекрасно помнит Анфису, эту изумительную женщину небольшого роста с очень
броскими, чёрными, как смоль волосами на голове, заплетёнными в косы, которые
были в свою очередь всегда очень аккуратно уложены в тугой кокошник на её милой,
миниатюрной головке.

   А глаза! Глаза у неё были ещё чернее, нежели волосы на голове! Кто хоть раз
увидит такие глаза, тот уж никогда их не забудет! Так их взгляд пронзал душу
человека, что тому казалось, будто килу ему засаживают в нутро, от которой избавиться
будет ой как нелегко! Вот и этот самый заезжий человек не смог от неё избавиться.
Прикипел он к Анфисе. Как встретится с нею, так сам не свой становится. Обмякнет
весь и будто бы во хмелю ходит. Глаза мутные делаются, как взбаламученная брага
и не видят совершенно ничего вокруг, только пёстрый сарафан на Анфисе.

   Звали этого заезжего Гришей. Так и говорили:-"Вон, Гриша с Анфисой идут, а куда
идут, сами уже не помнят."

   Так оно и было. Спроси любого человека с нашей деревни и он сразу подтвердит,
ходили Гриша с Анфисой какими-то странными кругами, то вокруг всей деревни круг
дадут, то Тюминую Гору опояшут кругом вместе с Караваем и выйдут к деревне совсем
не там, где надо, а именно - со стороны Неверя, хотя из деревни выходили совершенно
с другой стороны - с Перепрыговки.

   Все жители деревни замечали, ибо были пристальными наблюдателями, что какими
кругами не ходи и каким бы ни был медленным шаг, всё же время на круг уходило много
больше, чем полагается. Значит, были у Гриши с Анфисой в пути привалы. И привалы эти
были довольно затяжными, потому что бывало так, выйдут на утренней зорьке, вернутся
на вечерней. Тут поневоле становится понятно, что время ушло не столько на ходьбу,
сколько на молотьбу.

   Но это летом. Зимой такого не было. Раз только случилось - и в последний. Но
нельзя ставить телегу впереди лошади, в деревне у нас не велят этого делать.

   Гриша этот был не просто Гриша, а самый настоящий Григорий Потапович. И должность
у него была не абы какая, а самая ответственная, сопряжённая с риском для жизни.
В его обязанности входило собирать налоги с нескольких деревень и при этом он
обязан был посматривать, не занимается ли кто из колхозников кустарщиной и не
куёт ли втихомолку копеечку самым что ни на есть незаконным путём и при полном
отсутствии наблюдателей со стороны для взимания налогов с этой самой ковки.

   Бывало такое, только начнёт кто-нибудь ковать копеечку, а Григорий Потапович
тут как тут. Нагрянет неожиданно и накроет с поличным. Тут уж без угощения не
обойтись. Да и без закусок тоже. Хоть и тяжёлые были времена, но сало солёное
имелось к самогону или к беленькой завсегда. Греха таить нечего, самогоном и салом
Григорий Потапович не брезговал никогда. Но зато рапорты не писал. Не было такого.
Вот в чём вся суть. Поэтому и слыл он в деревнях своим человеком. Хоть и остере -
гались его, но не очень. Были даже такие, что специально попадались ему на глаза
ради того, чтоб застолье общее с ним иметь, отвести, так сказать, душу за приятной
беседой.

   Лишнего Григорий Потапович никогда не пил, знал меру. Тяпнет три гранёных по
двести пятьдесят и на этом всё - впадал в спячку. Но спал мало. Два часа, не
больше. Проснётся, кувыркнёт ещё стакан и поехал дальше.

   Для езды у него был самый настоящий гужевой транспорт. Но сказать, что мощность
его была в одну лошадиную силу - это напрямую покривить душой. Тут нужны объясне-
ния. В его распоряжении находился мерин по имени Серко и был тот мерин настолько
богатырским конём, что далеко не каждый видел такого хоть раз в жизни! Там копыта
были!, ух ты!, не знаю, с чем сравнить! Двухпудовая гиря ни в какое сравнение не
идёт с копытами Серко! Они были - как советский рубль против нынешней копейки!
Тяжеловоз был! Самый настоящий! Налогов за раз мог увезти столько, сколько за
десять лет невозможно было собрать! Со всех деревень! Даже по всей области!
За всю страну сказать не могу, вполне возможно, за всю страну мог не потянуть.
Врать не буду. Лжи на дух не переношу.

                ***

   Любовь у Гриши с Анфисой завелась при весьма случайных обстоятельствах, каких
в миру бывает бесчисленное множество. И вдруг эти случайные обстоятельства привели
к такому стремительному развитию событий, которые в жизни чрезвычайно редки,
исключительны и выявляют в характере человека всю его сущность, весь его дух и
всю его готовность к самопожертвованию ради спасения любимого человека.

   Гриша выехал на своей бричке из Сосновоборска по Малинской трассе, направляясь
в Мордовский Качим для сбора налогов и преследуя своей целью заехать в нашу деревню
не как всегда, со стороны Шугурово, а зайти с тылу, откуда его никто не ждёт. Он
не торопил своего любимого мерина и тот спал в оглоблях, еле-еле переставляя
свои обширнейшие копыта по мягкому песочку. А песочек по Малинской трассе таков,
что ни на одном из курортов Европы не встретить. Серко блаженствовал. Он не шёл.
Он шествовал. Он упивался ароматом хвойного леса, пряным запахом созревшей земля-
ники и спешить, а уж тем более, пускаться во всю прыть, совсем не собирался.

   Но ведь каким бы тихим не был ход у мерина с ростом в холке два метра, вёрсты
под его копытами тают с каждым шагом и неминуемо приближают ездока всё ближе и
ближе к цели, намеченной по курсу. И вот надо же было случиться такому, когда
Гриша подъехал к Крутцу, то со стороны Качима, навстречу ему подъехал дядя Яша
Куканов, тоже к Крутцу и тоже на лошади. Конечно, лошадь у дяди Яши была не в
пример Гришиному тяжеловозу, ровно в два раза мельче и рядом с Серко скорее смахивала
на пони, но тем не менее это была самая настоящая лошадь и к тому же она была
запряжена в такую длинную телегу с довольно странным названием - роспуски, что на
этих роспусках свободно уместились семеро ртов, галдящих без умолку и все эти рты
были женские, кроме, конечно, дяди Яшиного.

   Дядя Яша был очень степенным, серьёзным человеком и лесником проработал всю
свою жизнь. Он знал о лошадиной жизни не понаслышке, знал о нравах и привычках
лошадей всю подноготную, или подкопытную, как кому угодно, поэтому лошадь у него
всегда была маленькой, ела в два раза меньше и заготавливать ей сена и других
кормов на зиму нужно было в два раза меньше. А это обстоятельство, как не говори,
имело в крестьянской жизни очень даже огромное значение.

   Когда лошади уткнулись мордами друг в дружку, то они сладко заржали от радости
и зафыркали ноздрями, готовясь к более близкому знакомству и тесным отношениям.
Гриша в бричке очнулся от безмятежного и блаженного забытья, ухватился за вожжи
и старательно начал забирать вправо, но это было невозможно, ни вправо, ни влево
шагнуть было некуда, поэтому Гриша мгновенно сообразил, что придётся пятиться и
непременно ему, отчего лёгкая досада овладела им и взяла верх над его благодушным
настроением. Но ненадолго. Всего лишь на краткий миг, который был необходим для
быстрого и лёгкого прыжка из брички на землю.

   Когда Гриша спрыгнул и окончательно очнулся от сонного состояния, то он увидел
семь сарафанов по ту сторону Крутца, владелицы которых все глядели на него. Тут
Грише вольно-невольно пришлось каждой ответить взглядом и он уж намеревался громко
приветствовать красавиц, даже рот разинул для этого, но было ему слово вымолвить
уже не судьба. Он встретился взглядом с Анфисой. В сердце его что-то ёкнуло, в
висках его что-то стукнуло и он потерял дар речи.

   Над Крутцом запел соловей. Мерин Серко что-то пофыркивал на ухо дяди Яшиной
кобыле. Дядя Яша ослаблял супонь на хомуте, чтобы кобыла его могла напиться воды
из ручья. Заметив, что Гриша остолбенел и стоит, разинув рот и при этом глядит на
Анфису, он понял, что это надолго и парень, пиши, пропал, дядя Яша ослабил супонь
и у Серко. Серко ударил копытами по воде несколько раз подряд, стараясь замутить
воду и только после этого начал пить, уткнувшись в воду рядом с мордой дяди Яшиной
кобылы.

                ***

   Мало-помалу дядя Яша привёл Гришу в себя, мелькнув пару раз перед его взором и
намекнув Грише, что пора сдать бричку назад и пропустить женскую артель в дальнейший
путь, хоть ехать им и оставалось всего-то ничего, метров пятьсот, не более. Сразу
после Крутца от дороги было ответвление налево, в сторону речки, где по полянам
в обилии плодилась земляника, а вдоль берегов буйно произрастала малина, вот
туда-то и держала путь девичья капелла.

   Сдав Серко назад, Гриша накинул вожжи на сучок небольшой корявой сосны и завязал
на них узел. Серко мгновенно начал выказывать своё недовольство действиями ездока,
догадываясь, что остаётся на какое-то время на съедение комарам. Он начал трясти
головой, стучать копытом и отчаянно ржать. Но Гриша быстро его успокоил, достав
из брички небольшую флягу с кистью, напоминавшую по виду поповское кропило, обмакнул
эту кисть в содержимое фляги  и начал обрызгивать Серко химикатами, обеспечивающими
мерину полную неприкосновенность от назойливых комаров.

   Потом Гриша подошёл к ручью и долго мыл руки в проточной воде, время от времени
загребая со дна ручья гусиное мыло и используя его по назначению. Когда дядя Яша
со своей кавалькадой начали углубляться в лес, он достал из брички бидончик и с
пламенным взором направился вслед за весело галдящей на роспусках компанией.

   Вскоре все, кроме дяди Яши, занялись сбором ягод, разбрелись по полянам кто
куда и по лесу то и дело стала слышаться перекличка:-"Аууу!" "Ау, ау, ау" -
звучало в ответ со всех сторон.

   Гриша кружился в этой перекличке, как круговой баран, выискивая Анфису и намереваясь
назначить ей на вечер рандеву у чистых прудов. Наконец он отыскал её в густом
малиннике и сразу начал объяснять ей, что тут есть неподалёку местечко, вот там
то уж малина так малина, не то, что тут и предлагал Анфисе показать это местечко,
но Анфиса отвечала ему, чтобы он шёл в то местечко один, а ей малины и тут хватает,
прямо в самый раз. Гриша попытался приблизиться к Анфисе поближе, держа в голове
хмельную мысль пойти на абордаж, но был при этом встречен таким взглядом и словами,
что ему немедленно пришлось ретироваться и мечту свою выбросить из головы.

   Вернувшись к Серко несолоно хлебавши, Гриша вдруг обнаружил, что мерин его
отвязался и ушёл в сторону Качима. Его охватило беспокойство и Гриша рванул вдогонку
во всю прыть, на которую только был способен. Настигнув мерина у Дмитриева Дола,
он подобрал волочившиеся вожжи и запрыгнул в бричку. Там он первым делом осмотрел
замок на длинном металлическом ящике, вмонтированном в бричку под правой рукой,
затем достал ключ и отпер замок, чтобы убедиться в сохранности содержимого ящика.
Открыв крышку, он увидел, что винтовка и всё остальное, что он возил с собой на
всякий случай, на месте и немного успокоился. Вновь заперев замок, Гриша дёрнул
вожжами и Серко продолжил путь.

   Быть может всё на этом бы и закончилось и жизнь продолжилась бы своим чередом,
Гришина любовь потихоньку сошла бы на нет, но уже через несколько дней произошли
события, всполошившие два района, Сосновоборский и Кузнецкий и взбудоражившие
даже часть Ульяновской области. В результате этого события все леса заполнились
вооружёнными людьми, которые рыскали по лесу группами по два-три человека в поисках
бешеного волка, который взялся неизвестно откуда и нападал на людей, проявляя
при нападениях жестокость, несвойственную никакому зверю, тем более, в летнюю
пору, когда дичи в лесу, хоть отбавляй.

                ***

   Свой первый удар волк нанёс неподалёку от села Шкудим, прямо в поле, рядом с
лесной опушкой, где женщина с двенадцатилетним сыном ворошили накошенное сено.
Их изорванные тела были обезображены до такой степени, что все жители села были
ввергнуты в ужас и незамедлительно обратились за помощью к властям. Но между
обнаружением тел и принятыми оперативно мерами прошло время и волк успел напасть
ещё на одну женщину, которая была истерзана им также жестоко за пределами села
Шугурово. Дальше его след повёл в сторону Качима, но затерялся в лесах.

   Со взлётной полосы, расположенной километрах в трёх от Шугурово были подняты
в воздух два "кукурузника", занимавшиеся опылением полей и лесов ядохимикатами
с целью уничтожения разных вредителей лесных и полевых угодий и культур, но их
полёты не дали до ночи никаких результатов. Всех жителей в близлежащих сёлах
оповестили об опасности и призвали к бдительности. Гладкоствольное оружие тогда
продавалось свободно в каждом магазине, недостатка в нём не было и жители
вооружились немедленно, сняв со стен свои двустволки и свинец стал пользоваться
повышенным спросом. Пули и картечь отливались в изобилии, обкатывались чугунными
сковородами, забивались в латунные гильзы и рассовывались по патронташам и глубоким
карманам. Некоторые откапывали из земли на чердаках винтовочные обрезы и боеприпас
к ним, некоторые вкладывали за голенище самый настоящий штык и нашлись даже такие,
что пристегнули к поясам ятаганы, хранившиеся в семьях со времён буйного времени
Емельяна Пугачёва. Герой гражданской войны Каледа поклялся выйти на бой с волком
один на один и зарубить его шашкой в рукопашной схватке.

   Но никто из них не видел ещё этого волка глаза в глаза, никто не имел об нём
реального представления и только следы от лап, обнаруженные в нескольких местах
на пыльных дорогах наводили охотников на очень и очень впечатляющие размышления.
Эти следы размером были, как следы от копыт Серко. И шагал волк очень широко,
так широко, что можно было предположить, что он и ростом-то не меньше Серко.
Охотники утешали себя тем, что каким бы ни был крупным волк, против тяжёлых
жаканов ему не устоять. Но на всякий случай постановили, что каждая группа поиска
должна состоять не менее, чем из трёх человек. А если напарников было только
двое, то хотя бы один из них непременно должен был быть вооружён винтовкой с
полной обоймой.

   Ближе к вечеру того дня, когда волк совершил свои зверские злодеяния, вдруг
стало известно, что внучка тети Дуни Глухой, Анфиса, ушла чуть ли не с утра в лес
по ягоды и с тех пор не вернулась. Она обещала бабушке, что будет собирать ягоду
только рядом с деревней, вдоль Мельничного Дола и ни в коем случае не станет
углубляться в лес. Когда она уходила, про волка ещё никто ничего не знал и не
слышал. Это известие ещё больше всполошило жителей двух деревень, Русского и
Мордовского Качима, было решено перекрыть все дороги и не прекращать поисков ни
днём, ни ночью. Баки тракторов и машин были заправлены горючим по горлышко и все
ринулись по разным направлениям на поиски Анфисы. Казалось, волку не проскользнуть.
Но матёрый хищник прорвался прямо через деревню в направлении
Ямного Дола и вошёл в тот лес, где собирала ягоды Анфиса. Он пронёсся стрелой
через Леванов проулок в десяти метрах от дежурившего там на посту с двустволкой
дяди Феди Притаёного и его два выстрела, прозвучавшие волку вдогонку не причинили
тому никакого вреда, жаканы ушли в молоко, так как дядя Федя Притаёный вовсе не
ожидал, что волк пойдёт на прорыв именно там, где находится его пост. Если бы он
знал точно и предвидел, что волк выйдет на него, то он непременно бы его завалил.
С одного выстрела. По крайней мере, с двух-то уж обязательно. Он попал бы ему
прямо в темечко. Так он потом объяснял свои промахи.

   Услышав два выстрела в стороне Мордовского Качима, все охотники сделали выводы,
что волк уничтожен и вся техника быстро стянулась к деревне. Узнав о том, что
дядя Федя промахнулся, его оскорбительно обозвали мазилой и велели ему впредь
быть начеку. Он тут же потребовал себе напарника, так как у всех напарники были,
а у него не было. Кроме того, он клялся, что двумя жаканами волка не завалить,
если не попасть ему в сердце, настолько волк огромен. Он прямо утверждал, что
собака Баскервилей просто щенок по сравнению с волком, за которым охотятся.

   "А ты что? Видел собаку Баскервилей?" - спрашивали его.

   "Нет. Но я книгу читал." - отвечал он.

   "Книгу! Книгу! - возмущённо передразнивали его, - дать бы тебе этой книгой,
чтобы не дремал! Проморгал волка! Хоть бы подранил, он тогда бы далёко не ушёл."

   В конечном итоге напарника дяде Феде дали, хотя понимали, что волк тут больше
не пойдёт.

   Смерклось и наступила короткая летняя ночь. Первая ночь, которую Анфиса провела
в лесу.

                ***

   Во время сбора ягод Анфисой овладел азарт, который знаком каждому, кто любит
собирать землянику. Постепенно она, перелетая, как птичка от кулиги к кулиге,
заворожённая видом красной ягоды, которая становилась всё крупнее и крупнее,
позабыла об обещании, данном ей бабушке и ушла от Мельничного Дола вправо, вышла
за Шихан, а потом очутилась на огромном вырубе, кружась по которому, потеряла
ориентацию. Здесь, на вырубе, она набрала полное ведёрко земляники, с аккуратным
верхом над краями ведёрка и была очень довольна собой, видя, что среди собранной
ягоды нет ни одной травинки, ни одной хвойной иголочки и ни одного мало-мальски
видимого жучка. Решив возвращаться домой, она шагнула не в ту сторону и вышла с
выруба прямо в противоположном направлении от деревни. Она шла и шла и вдруг
обратила внимание на тишину, обступившую её со всех сторон. Мычание нескольких
коров, не выгнанных в стадо с колхозной фермы по случаю их недавнего отёла,
перестало доноситься до её слуха и Анфисой овладело беспокойство. Беспокойство её
быстро переросло в страх, так как она поняла, что не может сообразить, в какую
сторону ей теперь идти.

   Анфиса стала прислушиваться и присматриваться к солнцу, которое светило всё
время при сборе ягод ей или в глаза, или в правое плечо. Заметив, что солнце по-
прежнему справа от неё, она решила пойти так, чтобы солнце было от неё слева.
Пройдя пару сотен метров, она уткнулась в овраг огромной глубины и заметила, что
большие сосны, произраставшие из него, едва достигают верхушками уровня её взора.
Это настолько её напугало, что страх быстро перерос в ужас, овладевший Анфисой до
такой степени, что она совсем перестала соображать. Ей стало казаться, что в
таком овраге непременно должно жить чудище и оно может выскочить из оврага в
любой момент и утащить её вниз, в своё жилище.

   Дрожа от ужаса, Анфиса решила как можно скорее обойти овраг и начала подниматься
вверх вдоль его берега. Она поднималась очень долго и вскоре выбилась из сил.
Решив отдышаться хотя-бы пару минут, Анфиса стала осматриваться по сторонам и
вдруг увидела, что стоит на большой возвышенности и позади её, очень далеко -
далеко простирается поле. Она обрадовалась и собралась идти назад, к этому полю,
в надежде выйти к знакомым местам и дорогам, а перед этим ей захотелось отдохнуть
и набраться сил. Подойдя к засохшей и от этого упавшей сосне, успевшей от долгого
гниения на земле порасти мхом, она присела на неё и впервые пожалела о том, что
не послушала бабушку и не взяла с собой даже горбушки хлеба. Ей сильно захотелось
есть. Посмотрев на ягоды, осевшие в ведре от ходьбы и тряски, она осторожно
набрала пригоршню ягод и высыпала её себе в рот. Приятная сладость вселила в неё
надежду, что с ягодами она от голода не пропадёт. Но вскоре, когда Анфиса отправила
в рот несколько пригоршней ягод, ею стала овладевать жажда.