Весёлые истории моего детства

Деревянный Мост

До речки Исети надо было спуститься по улице Карла Маркса мимо Ремзавода к Мосту. Мост был деревянным.
По нему ездили иногда и грузовички – полуторки.
Сразу за Мостом в речку впадал ручей вытекавший прямо из под городского Дендрария.
На этом ручье по воспоминаниям мамы ещё перед самой войной старатели мыли золотишко.
Золотая жила выходила прямо к Мосту.
По утрам я любил, направляясь в школу, наблюдать серебристый иней на перилах Моста.
По этому Мосту мы ходили с Роной на Городской рынок.
По нему двухлетний Серёжа ушёл от нас с Роной в Дендрарии, где мы собирали шампиньоны на газонах, к бабушке. Рона чуть с ума не сошла, бегая по парку со мной – пятилеткой, а потом опустошённые мы пошли домой сообщать бабушке, что Серёжку украли. Он стоял рядом с ней и активно уплетал очередной оладушек.
С этого Моста я не успел догнать умчавшегося вперёд Серёжку, когда на него напала огромная овчарка и сильно покусала ему плечо.
Главный Мост моего детства!
От него начинались наши лодочные прогулки по Исети до Моста на Малышева и до Моста на Куйбышева. То были громадные, как мне тогда казалось, каменные Мосты.
А этот – самый близкий мне Мост был деревянным
Прямо под ним со стороны нашего Дома по весне образовывалась гигантская наледь.
Однажды я прыгал по ней, возвращаясь из школы, и вдруг она обломилась и прямо на этой льдине размером метра полтора на полтора я съехал в холодную воду.
Еле выбрался на берег метрах в восьмидесяти от этого места.
Однажды по утру по Мосту шла наша соседка по двору – женщина средних лет.
А параллельно ей Мост проезжала полуторка.
Внезапно полуторка провалилась одним колесом в подгнившие доски покрытия Моста, встала на дыбы, повернулась поперёк Моста и обрушилась на голову несчастной.
Женщина погибла на месте.
Движение по Мосту тут же перекрыли.
Навсегда.
Несколько недель я старательно избегал этого маршрута, предпочитая Гоголя – к Главпочтамту - или мост на Куйбышева, поскольку по Горького ходить мимо электростанции Загоскина было просто опасно. Кстати именно там сейчас располагается знаменитая «Клавиатура» и старт Красной Линии Екатеринбурга.
Вскоре его демонтировали, вместо него проложили канализационные гигантские трубы и по ним устроили металлический пешеходный Мост.
По дугообразной аллее вдоль Дендрария дорожка от Моста приводила на угол Радищева и Добролюбова. Здесь стояла вечерняя Школа номер десять.
В ней учились и мама, и Миша!
С этого угла я отправился служить, поскольку именно на Добролюбова располагался райвоенкомат (военный комиссариат).
Тут же на Радищева располагалась фабрика «Уральские самоцветы».
Самый сказочный Мост моего детства.

Кирпичные ворота в наш двор.

Три каменных старинных особняка в нашем квартале на Карла Маркса (номера восемь, десять и двенадцать) были исключительно красивы, даже уже врастая в грунт на половину окна первого этажа.
То ли их так строили сразу, то ли реально они постепенно погружались в грунт – не знаю.
Но особенно красивым был въезд в наш Двор,украшенный прекрасным кирпичным въездом, представлявшим собой четыре роскошные мощные кирпичные колонны с тремя арочными перекрытиями над двумя дверями для пешеходов и громадными воротами для въезда автомобилей.
Видимо поначалу – для проезда карет, запряженных тройками лошадей!
Мне повезло: за винзаводом около насыпи Куйбышева в конце нашего квартала располагался и конезавод.
Лошадок мимо нашего двора перемещалось немало.
И нередко во двор заезжал молочник и его конь дисциплинированно разгонял мух хвостом, пока хозяин решал свои вопросы в нашем доме.
Вообще кирпичные колонны в оградах дворов Свердловска в центре города были весьма широко распространены.
В частности на улице Чапаева, где располагался в старинном особняке мой детский сад, тоже стояли такие же мощные красивые кирпичные колонны.
Однажды наша соседка из Большого дома, хорошая знакомая бабушки и Роны, шла как раз по Чапаева мимо колонны из ворот нашего детского сада.
Мне тогда было лет шесть.
Внезапно эта колонна просто и внешне беспричинно рассыпалась, съехала россыпью набок и почти полностью придавила несчастную.
Она потом долго болела и в конце концов умерла.
Так я узнал, что мощные красивые кирпичные построения в силу самых разных причин могут в мгновение ока превращаться в смертельно опасные россыпи.
Уже в Архангельске я видел последствия внезапного крушения старинного кирпичного здания морской казармы.
Угол здания – там рядом знаменитый Соломбальский канал от «Красной Кузницы» и стадион «Спартак», на котором я одно время числился в кладовщиках, видимо фундамент подмыли воды канала – в котором располагались умывальники и туалеты, как раз в перед началом утреннего моциона матросиков в доли секунды рассыпался и несколько несчастных серьезно пострадали. Если бы все уже мылись, катастрофа могла стать очень тяжёлой.
Глядя на эти руины я сразу вспомнил и наши ворота, и колонну ворот у детского сада.
Через какое-то непродолжительное время и эти ворота и сами колонны просто разрушили.
От греха подальше.
А вот здание в Архангельске восстановили!
Сейчас молодь любит окружать свои дворы кирпичными колоннами.
Я всегда советую им армировать эти опасные сооружения металлическими трубами изнутри.

Яичко большое и маленькое

В самом углу у самых ворот дома номер десять (на самом деле я по сей день не знаю его номера, возможно номер 8 «б», но на схеме он номер десять) была построена наша снежная крепость.
Сооружение было прочное, хотя и немного узкое.
Мы всей детворой играли в снежки.
Обороняли крепость я, Никитин, Тропин и Серёжка на правах моего брата. А атаковали нас Абакумов «со товарищи». Мне было двенадцать лет.
В какой-то момент я выскочил из-за прочных стен нашего крепостного сооружения. И вот тут-то мне оно и прилетело.
Поначалу я подумал, что это кусок льда.
Но это был камень – большой и тяжёлый, слегка облепленный снегом.
Прилетел он ко мне в пах.
Через полчаса меня осматривали Рона, бабушка и вскоре хирург в детской поликлинике.
Это был ушиб моего маленького детского яичка.
Это я сегодня знаю, что это был ушиб.
И именно яичка.
На самом деле у меня мошонка стала напоминать мешок со школьной обувью.
Она опухла и мне было ужасно больно.
Когда я увидел её в зеркало, мне стало страшно.
Никакие гормоны тогда во мне ещё не проснулись, назначения этих крайне болезненных тканей и органов решительно не понимал, да и не интересовался, справедливо именуя их общим названием «глупости».
Теперь с этой опухшей глупостью мне предстояло два месяца серьёзного лечения.
Компрессы, ванночки, мази, таблетки – а как же без таблеток!?- и все окружавшие меня взрослые весьма сочувственно обсуждали непонятную мне тогда тему кому-то грозящего пожизненного бесплодия.
Мне делали какие-то прогревания, электрические приборы протягивали к моим глупостям свои искусственные «щупальца».
В общем в школу я пошёл только в конце февраля, а ушиб случился еще до Нового года!
Постепенно опухоль спадала, но моё маленькое, крошечное яичко с ушибом раза в три превосходило по размерам здоровое.
С тех пор я категорически не играл ни с кем и ни при каких обстоятельствах в снежки.
Да, то могла быть и случайность, но облепленный снегом камень навёл меня на мысль, что кто-то из играющих хотел попасть мне в лицо и причинить гораздо больший ущерб.
Свердловск был самым бандитским городом Союза.
А улица Горького – его центральным пунктом.
Поножовщина была обычным заурядным делом, и самые разные приёмы отрабатывались шпаной сызмальства.
Только женившись я, наконец, заинтересовался вопросом, а могут ли у меня, после перенесённой тяжелейшей травмы, быть дети.
Ответа я ждал полтора года.
Но ведь необходимо было ещё и убедиться, что потомство рождается здоровое.
Видит Бог, он меня не обидел.
Но по ночам мне иногда снится кошмар.
Наш двор.
Снежная крепость.
И я вылетаю навстречу граду комочков снега и камней.
И я не знаю, как мне его выключить.

Красивая бетонная ваза

Напротив нашего дома располагалась построенная военнопленными немцами школа. В неё я ходил в первом классе. Три четверти.
Школа с фасада была окаймлена небольшим уютным сквером, ограждённым красивым чугунным забором с характерным, классическим рисунком из сплетённых колец. По краям решетка была заключена в кирпичные высокие колонны – около метра высотой) и наверху этих колонн располагались изящные, выполненные из бетона, вазы, заполненные, как громадные цветочные горшки, землёй, из которой вверх тянулись листья неведомых мне растений. Если учесть, что сам скверик был на семьдлесят сантиметров приподнят над тротуаром, да основание решётки – кирпичная стенка в пять рядов кирпича ещё добавляла высоты, становится понятно, что вазы были расположены, если выражаться помягче, высоковато.
А что представляет собой сие архитектурное излишество в глазах послевоенного мальчика лет десяти отроду?
Для мальчика это спортивный снаряд для отработки навыка скалолазания.
Вот один из мальчишек нашего двора и полез на эту вазу.
Летом.
И сорвался с неё вниз головой.
Его черепная скорлупка раскололась, и он истёк кровью на месте.
После чего эти украшения устранили навсегда.
Так наш двор изучал основы техник безопасности на практике.

Полёт и неолимпийские кольца

Сейчас на том месте находится большой китайский ресторан с двумя львами у входа. Появился он на месте намывного берега Исети в лихие девяностые.
А за двадцать пять лет до этого берег здесь был низким и по весне изрезанным многочисленными протоками и ручьями, появление которых возможно вполне объяснялось присутствием неподалеку на той же стороне улицы Куйбышева городской Бани, на которой красовались годы возведения – 1925-1927!
Конечно память меня может подводить, но я так много раз шёл в здание с этими цифрами, что льщу себя надеждой.
Со стороны «банного квартала» на угду, обращённом к реке Исети возвышалось великолепное здание с колоннами – прямо дворец, но насыпанное полотно улицы возвышалось вровень с балконами второго этажа дворца. А внизу, в заливной пойме местами произрастали деревья и были составлены в два-три этажа железобетонные кольца будущих подземных сооружений города.
Весной ручьи здесь разливались и однажды именно в одном из них я чуть было не утонул. Спас прутик куста, торчавший из под воды, и уцепившись за него мёртвой хваткой в конце концов я сумел выползти на бережок.
Но сейчас было лето.
Стояла жара.
Ручейки все пересохли, и мы искали себе забаву в этих промышленных прериях.
Вскоре мы обнаружили высокое дерево с толстым стволом и толстой веткой, на которой мы все по очереди качались над кольцами.
Настал и мой черёд: качавшийся передо мной товарищ уступил мне ветку и я восторженно повис «над пропастью».
А потом начал качаться.
И внезапно я ощутил невесомость!
Вообще чувство невесомости возникает в первое мгновение свободного полёта тела и только на это самое мгновение.
Здесь надо подробнее описать «ушко» железобетонного кольца, за которое цепляет его крюк подъёмного крана.
Вообще железобетон – изобретение французского садовника, обмазавшего однажды железную сетку бетоном.
Возникла железобетонная кадка.
Возникла мировая технология, позволившая возвести невероятное множество самых разных конструкций.
Вообще железобетонные кольца - стенки будущих колодцев имеют немало применений.
Но жизнь открывает всё новые и новые!
И если сами стенки выполняются гладкими, то верхний и нижний «срезы» делаются неровными, для организации лучшего сцепления с цементом, которым  они крепятся друг к другу кроме вполне понятной сварки в паре конкретных мест.
Вот мне и суждено было открыть новое предназначение этих колец.
Изредка они спасают жизнь сорвавщимся.
То бишь сорванцам!
Моё было вторым снизу.
А приземлялся я на него, как на коня, раздвинув ноги.
А седлом служило то самое «ушко».
Толстенная полукругом согнутая арматурная проволока, концы которой были надёжно «впаяны» в бетонную оболочку.
Естественно никакие брюки не спасли кожи в промежности.
Неровные края оцарапали глубоко и прочно всё, что только было можно оцарапать.
Первым на «прилунение» отреагировало «то самое» яичко.
Сначала я почувствовал, что сижу верхом, и что в спине что-то стало «не так».
Затем дикую боль в мошонке.
И далее понял, что я не могу ни сгибаться, ни разгибаться в спине.
Я «рассчитал» изумительно точно!
Копчик при «посадке» «мягко» скользнул по «ушку» и дело ограничилось сильнейшим ушибом.
Самым трудным этапом оказался спуск на землю.
Ребят было трое, но они были не в состоянии ничем мне помочь.
А звать кого-либо на помощь я категорически запретил.
Ведь главное для пацана – не попадаться на месте преступления.
А в том, что я сам и виноват в произошедшем сомнений лично у меня не было.
А еще таилась надежда: а вдруг само пройдёт и никто и не заметит.
Эти четыреста метров до дома я полз на карачках с многочисленными остановками почти полтора часа.
Кровища испачкала мне всё, что было ей доступно.
Она сочилась медленно, но верно из десятка больших и малых царапин.
Часть кожи ужасно саднило.
Опухшая мошонка просто мешала ползти.
Мышцы зафиксировали спину в определенном положении и не позволяли ей шевельнутся.
Но до крыльца я дополз.
А вот подниматься по девяти ступенькам вверх уже был не в силах.
На моё счастье дядя Миша пришёл к бабушке пообедать.
Как примерный сын он делал это ежемесячно в день получки, поскольку Рона остро нуждалась в лекарствах, как впрочем и бабушка.
Он выслушал донесение Серёжи и направился, как он признавался позднее, «надрать мне уши и задницу».
Но увидев, что задницу уже надёжно надрал себе я сам, осторожно поднял меня на руки и внёс в дом.
В длинном и узком коридоре, заставленном столами с двух сторон, мои ноги невольно задели чей-то угол.
И вот тут я не смог сдержать крика.
Однажды я встал ногой в кипяток.
При Оле Калюжной.
Нога сварилась, но пока Оля не ушла, я ни разу не пикнул.
Так я не кричал более никогда.
Дядя Миша сбегал в Большой Дом на вахту, где был единственный телефон на округу (в милицию ходить звонить считалось населением «западло») и мне вызвали скорую.
С подозрением на перелом позвоночника меня дорставили в областную больницу.
И сразу сделали рентген.
Лечился я до конца лета.
Ультрафиолетом, ультравысокими частотами, грелками, прелками, компрессами, мазями, настойками, уколами и таблетками.
Второй раз в жизни мой позвоночник  оказался под угрозой при жёстком падении на железобетон в 2003-ем году. Я торопился к дочурке в Киев и упал в свой собственный погреб, каковой неосторожно оставил открытым.
Таким образом я получил довольно прочное представление о том, что такое «жёсткая посадка». И с некоторой тревогой воспринимаю любые кольца.
В том числе и Олимпийские!

Кипяток

Ко мне пришла в гости Оля Калюжная.
Нам было около семи лет.
Мои пластилиновые крепости, солдатики, всадники и прочие сокровища лежали на подоконнике второго окна.
Дом наш старинный.
Стены девяносто сантиметров!
Подоконник просто гигантского размера – метр двадцать на девяносто!
И он был отдан в моё полное распоряжение!
Пластилин тает при высокой температуре и потому по утрам коробки с армиями я ставил «на сквознячок».
А потом переносил в другое прохладное место.
Холодильника до Архангельска у нас никогда не было.
Масло мы летом хранили в кастрюле с холодной водой.
Вода в колонке на углу Маркса и Горького всегда была холодная.
Вот за ней и бегали.
Питьевую воду получали так: кипятили большую кастрюлю, затем охлаждали воду и этого запаса хватало на сутки!
Итак, ко мне пришла в гости Оля.
Посмотреть мою армию.
Естественно я волновался!
А бабушка только что, пока я вёл Олю к нам по коридору, поставила «под окно» остывать вскипячёную воду.
Кипяток!
Градусов наверное под девяносто девять!
А я, готовя Оле демонстрацию, кастрюли у окна не заметил, и не заметил, что обстановка решительно изменилась.
В итоге я просто вступил ногой в кипяток!
Одной ногой.
Сейчас я понимаю, что это был скорее всего болевой шок.
Минут пять мы общались с Олей как ни в чём ни бывало.
Потом она ушла домой.
А я достал ногу из воды и показал её бабушке.
Она была не красной.
Она была белой!
Дальнейшее помню смутно.
Бабушка работала в войну на медицинском складе.
Много чего видела и слышала.
А в Киеве кроме двух классов церковно-приходской школы (это в Белой Церкви, под Киевом) во время первой мировой, как многие девушки, посещала курсы санитарок.
На фронт не попала по возрасту, а потом случилась революция.
Но очень часто в критических ситуациях бабушка извлекала из своей поистине бездонной памяти потрясающе простые рецепты целительства.
Мою ногу сразу начали растирать хозяйственным мылом, ополаскивать водой и какой-то адской смесью. Потом её запеленали и меня повели ко врачам. За какой-нибудь месяц её восстановили!
Это было какое-то чудо.
Только в последние годы эта нога болеет сильнее другой.
Сосудочная сетка более рельефна и боли в коже чаще и ярче.
А практически пятьдесят пять лет последствия не ощущались.
А ведь поначалу бабушка горестно сказала: «а ножку-то ведь могут и отрезать»!
Но до самой смерти она любила рассказывать знакомым этот случай о том, как я при девочке вступив  ногой в реальный кипяток даже не пикнул.
И еще одна смешная деталь.
Подходя к любому окну я сначала внимательно смотрю вниз, словно ищу на полу что-то.
Некоторым кажется в такие мгновения, что я немножко того – не того.