Красная футболка

Нина Петровна ненавидела свою невестку.
Ненавидела тихо, выдавала себя только молчанием.
Но сын покинул этот мир раньше жены, и постаревшая Нина Петровна хочешь-не хочешь, в дни немощи, поступила в полное распоряжение невестки.
Ненавистная родственница приносила продукты, готовила, кормила. А потом  вообще пришлось совершить действие, вызвавшее у Нины Петровны острый приступ тошноты: завещать свою однушку невестке. А что делать? Не государству же дарить честно заработанную квартиру!

Нина Петровна по специальности была чертежницей, и сама походила на циркуль. Тощенькая, всегда одетая в серое, на голове самовязаный  крахмальный беретик.
Работу свою она любила, к тому же всегда была возможность приработка: не желавшие корпеть над чертежами  студенты постоянно подбрасывали ей курсовые.
Нина Петровна не знала занятия уютнее – сидишь за кульманом, и, не торопясь, тщательнейшим образом, вывязываешь узоры из линий ровных или замысловатых. Хобби у нее тоже отпочковалось от основной работы -  крючком, похожим на циркуль, она плела салфетки, подзоры, береты – все белого цвета, из дешевых хлопчатобумажных ниток.
В городе Нину Петровну воспринимали, как часть уличного пейзажа, вроде клумбы, скамейки, афишной тумбы, только часть движущуюся – худенькое существо женского пола, в белом беретике.

Костюмов на выход у нее было два – летний и демисезонный, оба примерно одинакового циркульного цвета.
Беретик, и серый, строгий наряд, ежедневно возникавшие на улице, ощущались прохожими, как нечто надежное, утешительное. Будто означали, что в мире все спокойно, катастрофы на ближайшее время не запланированы.
Что происходило в тщательно причесанной седой головке под беретиком, знала только единственная подружка Нины Петровны - пенсионерка из соседнего подъезда.
А мысли в той головке были такие. В первую очередь - вечная тоска из-за сына. Он был тихим, домашним алкоголиком. Жена, боевая невестка Нины Петровны, бушевала, шпыняла его каждый день, так что, в конце концов, стало совсем непонятно,  что  произвелось на свет раньше – курица или яйцо: скандалы довели сына до алкоголизма, или алкоголизм провоцировал скандалы.

Нина Петровна считала, что ребенок спился из-за несчастной любви. Высокая болезнь у него была, высокая! И это в глазах Нины Петровны его оправдывало.
Пока сын служил в армии, девушка, за которой он ухаживал – даже не невеста, просто девушка, не отвечавшая ему полной взаимностью, но и не гнавшая от себя – вышла замуж.
Вот Витенька и не выдержал, - горюнилась подружке Нина Петровна.
Второй мыслью, снедавшей ее, была та, что невестка загубила ее мальчика, дышать ему дома нечем.
И несчастливое развитие событий, прямо подряд – не замедлило. Витенька допился до полного упокоения под деревянным крестом, а невестка внедрилась в однушку на законных основаниях, с легкой руки самой Нины Петровны!

Бабулю, как к тому времени стали  называть в семье Нину Петровну, переселили в квартиру внучки – на дожитие.
Нина Петровна эту внучку когда-то сама и вырастила, поскольку родителям было не до малышки, их раздирали склоки. Водила девочку в музыкальную школу, подарила пианино, проверяла уроки, гуляла с ней по выходным в парке.

Внучка безропотно приняла на себя обязанность ухода за бабушкой, помнила добро. Но потом эта память как-то быстро стерлась, внучка все больше перенимала повадки матери. И вот уже к бабуле в комнату стала заходить ровно три раза в день: еду принести-подать, доброе утро – спокойной ночи.
Отрадой Нины Петровны на этом, покатом уже, и стремительно покатость набирающем, участке жизни, стал муж внучки, сотрудник охраны какого-то банка. Он, не выказывая никакого неудовольствия, носил ее, почти уже невесомую, на руках в ванну, с прибаутками тер спинку, частенько заглядывал к ней в комнату, и весело кричал – ну, как ты там, моя девочка, танцуешь?
Нина Петровна улыбалась, хотя вроде бы уже и забыла, как это делается.
Между тем, за стенами ее комнатки зрел заговор, в центре которого оказался как раз ее улыбчивый зять.

Пенсию Нине Петровне приносили раз в месяц соцработники, она собирала ее в конверт и хранила под подушкой. Это была серьезная сумма, которую бабуля получала за то, что во время войны работала медсестрой в передвижном госпитале.Ни на что она свои сбережения не тратила, но любила иногда пошуршать банкнотами, разложить их на одеяле и полюбоваться – ведь вдоволь денег у нее никогда не было. Постепенно конверт под подушкой приятно распух.

Шушукаясь по вечерам на кухне, семья соображала, как выманить у старушки бесполезно прозябающий капитал – с него уже можно было стричь неплохие проценты! И вот, втроем, невестка, внучка и зять придумали такой кунштюк.

В один прекрасный день, когда никого не было дома, телефон у кровати бабули зазвонил. Взволнованный мужской голос сказал, что зять попал в аварию, виновником которой он сам и является.
Надо откупиться от ГИБДД, не то ему светит тюрьма!

-Ах, сколько же денег нужно? - затрепетала Нина Петровна.
Голос назвал сумму – как раз такая у Нины Петровны имелась, о чем она обрадовано сообщила звонившему.
- Сейчас я подойду под ваше окно, а вы мне спустите сверток с деньгами на веревочке, - сказал голос, - только быстро, быстро, не копайтесь, все нужно делать срочно!
Нина Петровна дрожащими руками соорудила сверток, завязала бинтом, кое-как, на костылях подобралась к окну.
Мужчина был на месте. Бинт размотался, и деньги на полной скорости усвистали в сторону,очевидно, ГИБДД.
Вернувшееся вечером семейство неподдельно удивилось, узнав, как бабуля самоотверженно спасала зятя. Ни в какую аварию он не попадал.

Шок приблизил конец бабули. Целыми днями она лежала и размышляла, как же это она опростоволосилась, поверила проходимцу? Он действовал так, будто знал, что дома кто-то есть, что этот кто-то - беспомощная старушка, и в данный момент она одна, и потому трубку сама и снимет - параллельный телефон стоял у нее на тумбочке.
А как злодей догадался, к какому окну подойти? Ведь она ему это не объясняла. И почему назвал сумму, равную той, что скопилась под подушкой? Бабуля боялась самой себе  дать ответы на эти вопросы, но они не оставляли ее в покое.

Еще больше расстраивала ее непонятная веселость внучки, с какой та спешила уведомить каждого гостя:
-Вы знаете, что наша бабуля учудила?
Дальше следовал пересказ известного эпизода,в котором бабуля выглядела полной идиоткой.
Нина Петровна смутно слышала эти внучкины репризы, лежа в кровати, и не могла отделаться от мысли, что она спешит настроить гостей должным образом для того, чтобы именно от нее первой родственники или знакомые узнали подробности. Тот же рассказ в исполнении Нины Петровны, со слезами, с рукой, прижатой к сердцу, выглядел бы совсем иначе. У гостя, того гляди, могли бы возникнуть те же вопросы, что и у Нины Петровны.
А так, после специального внучкиного предуведомления, они заглядывали к бабуле в комнату, растерянно улыбались, и задавали один и то же вопрос: - Как же вы так?
Двери закрывалась, и тут уж Нина Петровна совсем не знала, куда деться от обиды и
мучительных подозрений... 

Постепенно образ Нины Петровны – худенькой старушки в крахмальном беретике – стерся с городских улиц, и сама она вот-вот уже должна была стереться из жизни.
Лежала бабуля лицом к стене, есть перестала, слова иссякли, одно только дыхание еще не покинуло ее.
Как-то раз она интуитивно почувствовала, что в комнате кто-то есть, и тихо окликнула внучку. Это действительно была она. - Чего тебе? – спросила.
- Мне бы... тертого яблочка...
- Да ты что! – возмутилась внучка. – Ночь на дворе, а ей яблочко! Все обеды-ужины закончились!На завтрак будет тебе яблочко.
И ушла.
Нина Петровна, ни разу в жизни не сказавшая дурного слова ни вслух, ни про себя, прошелестела в стенку – внууучка-суууч….
Утром завтрак ей уже не понадобился.

На балконе однушки, которая когда-то принадлежала Нине Петровне, сушится на веревке красная футболка невестки. Огромного размера. Свободно, будто с развернутыми плечами, развевается она на весеннем ветру -  как победный  флаг. Красная, ярко красная. Цвет, который Нина Петровна не выносила.