Арийский берег

                І. Арийский  Берег :

                І. Пришлая ярость :
                «Помоги ближнему,  ибо
                ближний тебе не помощник».

Ветрено-багряное солнце стремительно скатывалось на запад: шестнадцать кораблей китайского флота смогли прорвать осаду и вырваться в открытое море из островной гавани Яйшаня. Но и там монголы сумели настичь их и навязать абордажный бой, засыпая флагманскую джонку разящими стрелами. Воины Хубилая уже рубились с гвардейцами на верхней палубе: флагманское судно восьмилетнего императора Чжао Бина, накренившись, завершало трагедию проигранной битвы.  Адмирал, осознав, что поражение неизбежно, молча взял мальчика с золоченого трона на руки и прыгнул с ним за борт на верную смерть. Охрана, увидев этот шаг, бросила оружие и склонила головы.
Штурмующие лучники метнулись мимо понурившихся воинов на корму, но джонка была еще на ходу, а в темнеющем море уже нельзя было ничего разглядеть.
Град стрел наугад пронзил уходящие волны, и их отравленные наконечники с последними лучами солнца просвистели в пучину. Мартовская ночь мгновенно погрузила во тьму морское сражение. Только несколько догорающих кораблей, оставаясь еще на плаву, освещали мерцающим светом мелькающие руки плывущих, цепляющихся за обломки такелажа. Вместе с императором канули в лету последние мгновения южной династии Сун, и на долгие десятилетия начиналась монгольская эра на побережьях и в водах южных морей.
                _
 
                І. Неотвратимый закат :
 
                «Богами становятся тогда,
                когда устают быть людьми…»

По временам, когда яркая луна была полной и налетал свежий ветер, маленький Чжао бродил свободно, где ему заблагорассудиться…
Все, что он видел, вдыхал, все его чувства принадлежали только ему…
Принципы сущего открывались внутреннему взору: а когда его нервная энергия иссякала, он брал удочку и ловил рыбу; закатывал рукава и собирал травы; отводил воду от ручья и поливал цветы; брал топор и рубил бамбук. Чтобы охладить свое тело, омывал руки в ручье; взойдя на холм, позволял своему взгляду блуждать повсюду…
Какая радость может заменить это? Поэтому благоуханный императорский сад он и называл «Единственная радость». Стена, окружающая сад, имела протяженность около сотни километров. За ней находилось восемнадцать дворцов и павильонов, пруды и озера, экзотические растения двух тысяч видов, ценные камни, животные со всех концов Китая. Размах этого парка призван был демонстрировать величие империи и безграничность императорской власти. Прославленный живописец Ми Фу однажды облачил избранный камень в церемониальные одежды и обратился к нему: - «Старший брат…» и чтил его впоследствии, как своего учителя.
Сад, в восприятии мальчика, превратился не только в прекрасное место отдохновения, но и в обиталище бессмертных. Стремясь приобщиться к тайнам вечной жизни, правитель соорудил в своем саду искусственные горы, символизирующие сакральное пространство; а чтобы привлечь в сад бессмертных, возвел террасы и поместил на них специальные чаши для сбора росы – напитка небожителей. Райская природа сада воплощалась не только в физических объектах, но и в названиях «небесных гротов и пещер» - синонимах рая в даосизме, где маленький Джао отдавался медитации льва – с полузакрытыми глазами…
Мальчик рос в большом императорском дворце, где за каждым углом подстерегала смерть: мать правящего императора всячески пыталась избавиться от претендентов на престол. Но его жизнь хранило одно – слишком длинная череда родственников на блаженной дороге к трону. Нередко его не замечали даже тогда, когда он поглядывал в дворцовую купальню, где плескались и резвились многочисленные наложницы императорского гарема. Он упорно учился наукам вежливости и каллиграфии, изучал труды Конфуция и основы буддизма. И с момента, когда научился ходить, ежедневно посвящал несколько часов овладению приемов и тактики пахуюта: рукопашного боя учителя Кру Фонга, основателя еще и фандаба – тайского фехтования мечами. Наставники отмечали в нем редкую утонченность единения с природой и недетскую целеустремленность в познании закономерностей окружающего мира, что было достаточно необычным для ребенка, мечтающего стать исключительно великим воином империи Сун.
Но все рухнуло в один миг, когда напор кочевников с севера заставил двор покинуть обетованную землю предков и перенести столицу на юг, на побережье. 
Гремучая цепочка смертей императоров, включая и его старшего 11-летнего сводного брата, вдруг сделала и его – Джао Бина  – маленьким «Сыном неба».
Император имел несколько имен. Одно состояло из родовой фамилии и личного имени, данного при рождении; другое после восшествия на трон и являлось девизом правления, и таких девизов могло быть несколько – они последовательно сменяли друг друга. Третьим именем императора называли в храмах, а четвертое давали ему посмертно.
Судьба определила последнему правителю южной династии только одно единственное имя.
- Мой господин, уходим! – обессилевшим голосом прохрипел адмирал, подбегая к трону императора на корме флагмана. Его позолоченные латы были в крови иследах от ударов сабель и копий, он явно был ранен. Откинув в сторону каску и арбалет, содрал с Джао парадную одежду, взял маленького императора на руки, сделал несколько бегущих шагов и спиной вперед рухнул за борт, принимая на себя удар об воду. Последнее, что увидел мальчик на фоне закатного неба, были силуэты вражеских воинов, вскинувших луки. Волны сомкнулись над головой беглецов.
Тело адмирала несколько раз вздрогнуло, приняв разящие укусы стрел; его объятия разжались, и он камнем пошел на дно.
Джао, скинув тонкую нательную кольчугу, выдохнул страх и принял позу креветки: согнутой спиной вверх, поджав руки и ноги к животу. Он медленно всплыл, вдохнул полной грудью солоноватый воздух и снова чуть погрузился в воду. Восстановив дыхание и успокоившись, мальчик скинул последнюю одежду, оставшись полностью обнаженным. Представив туман, плывущий над утренней долиной между бархатной зеленью гор, он так же легко и безмятежно парил над прозрачно-изумрудной глубиной.
Боевые джонки догорали и исчезали под водой; тел воинов не было видно, очевидно все они, кого добивали лучники, под тяжестью вооружения моментально тонули. Опустевшей поверхностью море игриво баюкало блики весенних звезд. Дул неокрепший ночной ветер и неторопливой волной отлива фигурку Джао увлекало по желтой лунной дорожке в сторону океана. Рядом с ним, посвистывая, кружила пара белых дельфинов.
Чуть погодя крепкие руки подхватили под мышки дрейфующее остывающее тельце и бережно уложили рядом с сетью на дно небольшого сампана. Поджарый таец-рыбак в длинной намокшей рубахе орудовал кормовым веслом, а крепкий белокурый подросток внимательно всматривался в лицо найденыша. Прическа с тугой церемониальной косичкой, закрепленной золотой булавкой с жемчужиной, и небольшая синяя татуировка тигриного иероглифа на груди, очень настораживали и лодочника, и его напарника. Который, кстати, тоже появился в лодке совсем недавно и, правда, не считающий это подарком судьбы.
 Южные племена империи Сун, которые практически не знали официального языка и жили по своим понятиям, были прекрасными мореходами и частенько сопровождали морские сражения, подбирая крошки со стола кровавых тризн. И когда было не до них в частых межусобицах местных правителей, не брезговали они и пиратством, и контрабандой с островными корейскими, тайскими и японскими поселками.
Блондин вынул из прически китайчонка булавку и передал ее кормчему, как его законную добычу. Взяв у него кривой и обоюдоострый нож, он под корень обрезал косичку и тщательно выбрил голову мальчика. Теперь перед ними в необычно-расслабленной, но в то же время, динамичной и собранной позе лежал почти ребенок со спокойным и безмятежным выражением лица. Будто он только что выпил на ночь стакан теплого молока с медом и мирно заснул на своей домашней циновке. Дыхание его было редким и поверхностным, мышцы тела были упруги, но не напряженны. Веки, не полностью сомкнутые, позволяли видеть между ресницами только проблески белков глазных яблок. Сампан, мелькая веслами, поднял квадратный парус и заскользил к укромному маленькому острову.
К утру его плоское дно коснулось белого песка небольшой внутренней бухты скалистого островка, подойти к которому можно было только во время прилива, пробираясь между частоколом рифов, скал и камней. Несколько пальм росло около пещеры, камни острова были буйно заселены оживленной зеленью. Райский уголок, который редко кого впускал в свои пределы, на этот раз был гостеприимен и радушен. Солнце нового дня неторопливо поднималось над линией горизонта, поглощая водяную пыль прибоя, клубящуюся над каменным лабиринтом береговой линии. Обыденные крики чаек, трудящихся над выброшенными водорослями и оглушенными мелкими крабами, подчеркивали прозаичность этого раннего визита.
Бэй выскочил из лодки и втащил ее нос подальше на берег. Вернувшись и зайдя по колено в прозрачную воду, он наклонился через невысокий борт и взял на руки завернутого в сеть мальчика. Вынес его на берег и, развернув, уложил у невысокого входа в пещеру на уже теплый песок. Рыбак, бережно устроив весла около скалы, подошел и стал внимательно рассматривать своего недавнего попутчика:
 - Зачем ты побрил ему голову? – спросил он по тайски фаранга – белого человека, нисколько не сомневаясь в том, что тот поймет его язык.
Они, буквально, не обмолвились ни словом с того момента, когда юноша в одной набедренной повязке вынырнул рядом с его лодкой и с трудом в нее вполз. Это была уже третья находка рыбака на месте сражения китайского и монгольского флотов; хотя, по сути, воевали друг с другом обороняющиеся китайцы династии Сун, и китайцы, уже перешедшие на сторону монголов. Рыбаку Тао до этого уже удалось подобрать в волнах небольшой ларец и снять с погибшего моряка, который намертво вцепился в обломок мачты, его оружие и амуницию.
- Я побрил ему голову для того, что бы сбросить с него оковы минувшего и груз настоящего, - ответил фаранг на южном диалекте языка хозяина лодки. Что последнего нисколько не удивило: – Ты тоже был на боевой джонке? - спросил он юношу. 
- Да, но я был на монгольском корабле, - ответил белокурый парнишка. При солнечном свете стало очевидно, что он не намного старше своего китайского визави, но был гораздо мощнее и выше. Его загорелый торс демонстрировал хорошо развитые мышцы будущего богатыря; длинные стройные ноги были развиты и рельефны. Живое лицо и проницательные глаза говорили уже о большом жизненном опыте этого, вообще-то, еще подростка и выдавали силу характера и решительную уверенность в своих действиях. Именно поэтому лодочник беспрекословно дал ему свой нож для косметической операции, придерживая, при этом, ногой приобретенный меч.
Бывший китайский император понемногу выходил из транса на свежем ветерке и глотка росы, собранной с листьев самой небольшой пальмы. Тем временем Тао забрал из лодки свои трофеи и отнес их в глубь пещеры; оттуда он вернулся с котелком из красной меди, маленьким резным столиком, инструктированным слоновьей костью и тремя пиалами: - чай, - кратко сказал он и жестом указал белому мальчику на пальмы, - собери воду и дрова.
Через десять минут в котелке был заварен душистый чай и два обитателя острова склонились над третьим: Тао многозначительно указал пальцем на синюю татуировку. Обычно, в то время мужчины-воины в Китае украшали себя изображениями с применением красной краски; поэтому знак на груди мальчика, относящегося к высшему обществу, был удивителен и непривычен. И потом, татуировку мужчине делали только после совершеннолетия и посвящения боем; как появился этот знак мужества у ребенка, было непонятно.
- Бэй, - назвал Тао белокурого товарища, дав ему это китайское имя исключительно по цвету кожи и волос, - что мы будем делать с этим ребенком?
- А что мы можем с ним сделать? - спросил фаранг рыбака, внимательно его разглядывая. Уже было понятно, что Тао был не просто человек в рыбачьей лодке: его ловкое и сильное тело мужчины средних лет выдавало в нем не только опытного моряка, но и человека с явными признаками воина. Несколько шрамов на руках, теле и лице говорили о бурной портовой или вне портовой жизни этого человека. Открытое и смышленое лицо сразу же привлекало волевым взглядом и отчетливо читаемыми чувствами и помыслами. И вот тут они почувствовали себя единомышленниками, заключив не оглашенный союз.
- Мы можем его продать монголам, - несколько смутившись, произнес Тао, внимательно вглядываясь в синие глаза уже товарища.
- Монголы заплатят тебе деньги, а китайцы тебя убьют этой же ночью, - веско произнес Бэй, - и умрешь ты, Тао, страшной смертью: или на бамбуке, или на муравейнике. И ты это прекрасно знаешь. А зачем тебе деньги на этом острове? Я так понимаю, что это только твой остров и на него у тебя конкурентов и быть не может?   Ты действительно рыбак? Я не видел тебя в порту.
- Я тоже не видел тебя в порту, Бэй, - кротко ответил таец, - наше племя живет здесь с давних времен, но китайцы  вытесняют нас все дальше на юг.  Теперь в Ляньане очень много пришлых людей: и арабы, и индусы, и корейцы. Иногда заплывают и христиане, но они общаются только через евреев, которые в сахарной компании города занимают все должности. И монголы их тоже поддерживают.
- Монголы их поддерживают только потому, что именно они провели их по всему Шелковому пути до средиземного моря, - внятно произнес фаранг.
- По их караван-сараям с кормом для конницы и провиантом для воинов; по их картам, с указанием источников воды и схемам укреплений азиатских городов; и сами они, весьма отважные воины, сражались в рядах войска Чингисхана и определяли размер дани побежденным.
Таец ничуть не удивился осведомленности и знаниям юноши, как и Бэй прекрасно понимал, что нашел очень подготовленного и понимающего каждое слово собеседника.
Вот за этой беседой, ожидая, когда подойдет заваренный чай, два таких разных человека вдруг ясно ощутили, что их внимательно слушает третий участник последних событий, скромно сидящий на корточках, пересыпая мелкий песок из одной ладони в другую. - Поза Дворцовой собаки, - определил про себя Тао. - Поза Песочные весы, - эхом подумал Бэй.
Спокойно встретив оба взгляда, мальчик встал, вежливо поклонился и на правильном языке услышанного диалога изыскано поблагодарил своих спасителей.  Медленно подошел к кромке воды и, ничуть не стесняясь своей наготы, вошел в довольно-таки еще прохладную воду. Было заметно, что его ничуть не смущают наблюдающие его взгляды; видимо, уже привык к своей публичности, что свойственно особам знатным и актерам. Он тщательно омыл свое тело, пополоскал рот, умылся и каким-то уж очень привычным жестом обтер свою бритую голову. Тем временем Тао вынес из пещеры и подал ему уважительным жестом длинную темно-зеленую шелковую рубашку с квадратным шейным вырезом. 
Облачившись, мальчик подошел к столику с тремя стоящими на нем пиалами и вопросительно взглянул на стоящих рядом людей. 
                _
 
                III. Мудрость истины :
 
                «Ветер обгоняют только события».

Лицом к восходящему солнцу сел Вэй; так они назвали ребенка, который, как жизненосный орех кокоса, в сопровождении белых дельфинов воспользовался помощью морских волн и ветра в достижении нового горизонта. Слева от него к столику на песок присел Тао, справа – Бэй, спиной к морю. Чай был разлит и, без лишних церемоний, сидящие сделали по паре глотков. Горячий и ароматный напиток своей магией на несколько мгновений отвлек их от реальности, но вскоре дымка прежних жизней рассеялась, и суровая действительность взглянула в глаза островитян. Странно, но никто из них не испытывал ни беспокойства, ни чувства опасности, хотя привычность данной обстановки была свойственна только лодочнику.
Было без слов понятно, что наступает момент истины и Тао, как, в какой-то мере, хозяин положения начал свою историю - «Или рано умереть, или долго работать»: я родился в семье шамана, который прямо в буддийском храме, находящемся в большой пещере, обращался к душам предков перед очередной битвой тайских воинов. Хотел быть воином, но отец решил, что сын-первенец должен пойти его путем.
С детства мои торс и бедра были покрыты ритуальными красными татуировками древних индийских и китайских иероглифов, перемежающихся с фигурками мифических животных, обитающих в нижних и верхних мирах. Учился у монахов тайнам буддизма и рукопашного боя, а у отца – технике камлания и умению связываться с духами. Уже в неполных двадцать лет стал полноценной заменой отцу и постиг основной круг навыков в монастыре, где ни на день не оставлял занятия по фехтованию у лучшего учителя в округе. Все было ладно в семье шаманствующего монаха, но в один прекрасный день войска Кублай-хана окончательно разгромили и вытеснили тайцев из пределов южного Китая. В этот день мой меч отомстил за смерть отца и моих родственников, но я навсегда перестал быть и монахом, и шаманом. Так появился в приморском Линьане лодочник Тао. Тао-рыбак без роду-племени, говорящий на всех языках и все умеющий.
– На старых, еще корейских картах, я нашел этот остров, - продолжал таец, - его называют «Око Дракона». Со стороны моря выглядит, как нагромождение скал, окружен множеством рифов и маленьких островков, которые то появляются, то исчезают после частых сотрясений морского дна. Ураганы и тайфуны обходят его стороной, а в окружающих водах всегда есть рыба, трепанги и крабы.  Но дурная слава отпугивает от этого места не только рыбаков, но и моряков: богатую жертву собирает здесь желтый дракон Дилун, играющий языком крупной жемчужиной;
Тао рукой указал на вход в пещеру: - Оттуда он появляется, с телом человека и головой дракона, разгоняет ветры и выносит на эти скалы корабли чужеземцев;
– У которых нет твоих карт, - дополнил его Бэй. И вся троица весело рассмеялась. Чай между тем, был уже выпит. Солнце поднялось над скалами; утро закончилось, и начался не только новый день, но и новая жизнь, которая будет теперь в корне отличаться от судеб, владевших ими до сегодняшнего рассвета.
                _

«Русский полк»,  - начал Бэй, удобнее облокачиваясь на столик, - пришел в Китай на помощь Хубилаю с Суздальскою дружиною в 1258 году от рождества Христова. После основания своей династии Юань Кублай-хан перенес столицу в Ханбалык, около которого и были размещены русские ратники. До них там жили русичи, данники хазар-родонитов. А те, в свою очередь, жили в тех казармах, которые были построены еще для римских солдат легиона «Аполлинарис». А еще раньше – для всадников диадохов Александра Великого, которые попали в Поднебесную с караванами из Персии. Мой отец командовал сотней, повздорив на пирушке с монголами, порезвились сабельками: многих побили, кого и до смерти. Отца в колодки, мать в наложницы, меня в Орду. Маленький я еще был, но ничего не забыл, и имя свое – Мечислав вечно помнить буду. Пас скот, гонял караван через Гоби, потом попал на боевую джонку, крутил колеса. И вот когда она столкнулась с флагманом Сун и начала тонуть, я скользнул в воду и отплыл в темноте от греха подальше. Вот тут-то ко мне и подкралась лодка Тао.
- Я услышал плеск и тяжелое дыхание: китайцы плохие пловцы и мне стало интересно, кто это решился плыть в открытое море, на ночь глядя, - подхватил разговор лодочник.  – И не ошибся: ты стал достойным трофеем! И они оба непроизвольно взглянули на Вэя.
– Я тоже трофей? – спросил мальчик тихим голосом. «Чти владельца очага, и тогда будешь владеть очагом тем…»: мать плененного императора династии Сун отдала нашу печать  монголам, - сдержано начал говорить Вэй, внимательно глядя в глаза своим слушателям.  – Но придворные сановники не хотели терять власть над умирающей империей и короновали моего 7-летнего сводного брата Ши. Монголы продолжали преследовать остатки нашей семьи. В конце-концов, обратившись в бегство на юг морем, высший двор попал в шторм, корабль пошел ко дну, а императору чудом удалось спастись. Измученный постоянными изменами, войной, сменой климата и мест он умер в мае. Большая часть свиты или покончила с собой или перебежала на сторону врага. И тогда императором сделали меня – Джао Бина. Но и наш корабль в битве начал тонуть, и Лу Сюф со мной на руках прыгнул в море. И именно его ларец, Тао, находился у тебя в лодке, - завершил свое печальное повествование свергнутый император.
- Ты не трофей, - взволновано произнес лодочник, - ты самое ценное приобретение в моей жизни;
– В нашей жизни, - завершил трогательный момент Бэй. - Как тебе удалось выжить в ночном море? – задал он вопрос, который давно его просто распирал;
- Я воспитывался в южном дворце; здесь я учился всему, в том числе и владению собой. Я не плыл, а только заставил себя почти не двигаться и реже дышать. И потом, мне помогали дельфины: они охраняли меня от акул и поддерживали для вдохов, - кратко ответил Вэй.
– Чудеса! – подытожил Бэй. Лодочник Тао кивнул головой с озадаченным и восхищенным выражением лица в знак полного согласия с товарищем.
Как бы в подтверждение этих слов почва острова дрогнула, скалы покачнулись, и все трое оказались сидящими на песке.
- Это дракон, это золотой Дилун выплюнул в море свою жемчужину и поприветствовал тебя, Вэй, - сказал Тао, почтительно поднимая за руку испуганного мальчика. Впрочем, и Бэй не на шутку сомлел, вытянутой рукой указывая на море: там, оставляя остров в центре покоя, кипящая волна, все увеличиваясь, понеслась к берегам. Изменился и сам остров: поверхность пляжа заметно увеличилась, скалы немного разошлись, а сампан оказался целиком на пляже.
В лодочнике моментально проснулся рыбак: его сеть, мелькнув несколько раз на солнце, принесла щедрую добычу – несколько крупных рыбин и с десяток маленьких осьминогов. Голод, угнетенный могучим чувством опасности, потихоньку освобождался от оков обстоятельств и нешуточно напомнил о себе живым, молодым и здоровым. Мысль о пещере настигла их одновременно, потому что оттуда раздавался звук журчащей и капающей воды. Мальчики посмотрели на Тао, и тот жестом пригласил их в свои владения.
На удивление, они оказались гораздо обширнее, чем могло бы показаться с первого взгляда: скала, уходящая далеко в море своим наклонным ребром, была, как раковина, почти полой; и узкая длинная пещера, змеясь, уходила далеко вперед, ныряя во тьме под воду. Теперь же, с подъемом острова, ее размеры изменились; и Тао с удивлением обнаружил, что из-под воды показались входы нескольких ответвлений, а протяженность самой пещеры значительно возросла.
В боковой нище стояло несколько сундуков, а стены были увешаны различным оружием: здесь были мечи и сабли, луки и арбалеты, копья и ножи. Пещера, хотя и была наполовину наполнена морской водой, оставалась сухой и проветриваемой из-за трещин, которые проникали в нее с поверхности скалы. И вот теперь из одного вновь появившегося разлома тонкой струйкой со звонкой капелью в небольшую каменную чашу сочилась чистая вода.
- Здесь собраны одежда и амуниция на все случаи жизни; драгоценности; карты, книги, документы за несколько веков, - начал рассказывать таинственный таец: - у меня есть люди, которые под моим началом продолжают борьбу за свободу моего народа. И божественные силы, которые покровительствуют ему, мне в этом помогают. 
Тао сбросил шелк рубахи, оставшись только в набедренной повязке и на мускулистом торсе зрелого бойца засветились под светом солнечных лучиков таинственные иероглифы и фигурки его пламенеющих тату. Да, перед ними был не заурядный рыбак или мелкий охотник за пиратской добычей – это был отважный вождь, ведущий смертельную и неравную борьбу.
Поверхность воды в озере пещеры заволновалась, оттуда послышалось глухое эхо грохота прибоя, треск дерева и шум ливня.  Сделав инстинктивное движение к выходу, Вэй все же сумел остановился и внимательно вслушался в необычные звуки: - Это цунами «Ока Дракона» бушует в порту пирующих монголов, - сказал он своим застывшим товарищам, - гневные волны вряд ли оставят в живых всех тех, кто вчера вернулся в порт Линьаня после кровавой победы.
Обед из сырой рыбы и моллюсков с морской капустой был вкусным и скорым. Тао вынес ларец Лу Сюфа и подал его Вэю, но тот отгородился ладонью от страшного наследия. Тао достал нож и щелкнул запором ларца: на свитке из красного шелка золотыми иероглифами было написано приглашение императору Джао Бину от короля Индравармана V на прибытие в королевство Чампа c гарантией защиты и безопасности. Немного золота и пригоршня дивных камней. 
                _
 
                IV. Слепой дух :

«Иногда цель оправдана                самой сутью движения к цели».

- Джонка, Тао, нам нужна хорошая джонка!  Может быть не боевая, но и не торговая; нам нужна добротная рыбацкая джонка, которая выглядит скромно и непритязательно, но выдержит и шторм, и ветер! Которая проскочит над мелью и продерется через рифы! Тао, нам очень нужна джонка и пара-тройка хороших бойцов в команду! – взмолился Бэй уже к вечеру: - мы же не можем вечно торчать в этих скалах!
Тао зашел в пещеру и вышел с двумя тайскими мечами, которые отличались от китайских более широкими и закругленными концами, и кинул один из мечей Бэю.
Бойцы разошлись и начали сближаться, предельно сосредоточившись. Два-три выпада, касание стали, и меч Бэя вонзился в песок несколько в стороне. Юноша вновь подхватил клинок и бросился к Тао; еще касание, и снова меч, просвистев в воздухе, приземлился на песке у ног Вэя.
Мальчик взял меч и вскинул его, оценивая вес и центр тяжести в сомкнутой ладони. Крутанув его кистью несколько раз, он взглянул на Тао и двинулся к нему скользящим шагом, держа клинок несколько на отлете. Тао сразу же узнал в этой позиции самый смертоносный стиль фандаба и решительно поднял свой меч. Вдруг фонтан песка взлетел перед ним, взметнувшийся от ступни соперника, и плоскость меча шлепнула его по обнаженной спине: рука ребенка легла сзади на плечо бойца.
– Так, мастер Вэй, это ты встретился с Тао-рыбаком, -  озадачено выдохнул рыбак.  Уже через минуту капитулировал Тао-лодочник, еще попозже – Тао-монах, а потом очередь настала и Тао–пирата. Мальчик со змеиной грацией владел оружием, играя солнцем на разящем лезвии, одними движениями кисти отражал и наносил вполне взрослые удары. Его стремительные движения и неожиданные выпады ставили Тао в замешательство и заставляли все время оказываться в проигрышной позиции. Наконец, он признал значительное превосходство мальчика во владении техникой фехтования.
- Конечно же, - тут же признал побежденный, - тебе еще нельзя участвовать в серьезном деле, но я бы спокойно доверил тебе свою спину;
- Теперь ты знаешь, белокурый ученик Бэй, зачем тебе надо торчать в этих скалах? -  сказал Тао–шаман, ощупывая на теле свои ритуальные иероглифы, которые мог смахнуть невзначай ребенок своей беспечной рукой.
Онемевший и замерший ученик Бэй, еще до конца не веривший в то, что происходит у него перед глазами, молча принял меч из рук Тао и аккуратно положил его на песок.
Парус сампана исчез за качающимися волнами Дун-хая. С трудом проведя лодку между изменившейся линией рифов, одинокий рыбак возвращался в свой поселок после внезапного цунами.
_
Как только лодка скрылась за горизонтом, небо покрылось тучами, упал туман и пошел сильный дождь. Пещера-раковина зазвучала вкрадчивыми барабанами капели с характерными чирканьями молний и глухими дальними  раскатами грома:
- Не спит твой дракон, - тихо прошептал Бэй, снимая со стены лук монгольского всадника. - Ты, наверное, и стрелок хороший?
- С таким луком мне не совладать, - ответил Вэй, - я стреляю пока только из арбалета. Вон, видишь, вот тот, поменьше, с отделкой из слоновой кости, со стрелами с красным оперением?!
Бэй взял указанный арбалет и подал его Вэю. Они с трудом выбрали место и дистанцию стрельбы: в пещере было темновато из-за непогоды, и ее зигзагообразность с короткими прямыми участками не позволяла стрелять на большое расстояние. В конце-концов, решив, что арбалет призван для ближнего боя, они выбрали достойную дистанцию почти в конце пещеры. Подобрав мишень из рваной кольчуги, Бэй закрепил ее на стене и натянул тетиву.
Вэй, установив стрелу, взвел арбалет, выпрямил спину и широко расставил ноги; раздался свист и стрела, проникнув сквозь кольчугу, чиркнула каленым наконечником по излому стены. Сверкнули искры, и причудливыми язычками заиграло пламя: из нескольких разломов в стене струился горючий газ. Его удлиненные ползучие огни бежали по скальному срезу и исчезали вверху в вертикальных трещинах свода. Они слегка потрескивали, встречая капли влаги, и сказочным витражом замыкали теперь это удивительное прибежище. В зависимости от притока газа перед глазами мальчиков то вспыхивали отдельные звездные костры, то полыхала сплошная пелена. Конечно же  - это опять был знак Дракона.
Прямо под стеной, над мелкой отмелью пещерного озера, плавала кованая стрела. На ее червленом металле играли блики чудесного огня, а звенящее острие, не колеблясь, указывало на Полярную звезду. Зачарованные этим зрелищем, стрелки не могли наглядеться на узоры огня, которые иногда непонятным образом складывались в неведомые карты, указывая новые пути. В самом дальнем конце озера, где скала окончательно ныряла в море, вода неожиданно высвечивалась, будто туда извне проникали яркие солнечные лучи.
Но в том месте была каменная толща могучего утеса, а за стенами пещеры ликовал тропический ливень. Яркие отблески частых молний длинными тенями залетали в этот отдаленный коридор пещеры и умирали на пламенеющей стене. Бэй отрешенно взглянул на мальчика, который, войдя по щиколотку в воду и приподняв руки с раскрытыми ладонями, неподвижно замер в цепенеющем трансе. Его неподвижные зрачки были устремлены в сторону светлого пятна, играющего на поверхности окружающей темной воды, говорящей о глубине и безграничности кроющейся там бездны.
Поборов волнение, блондин вошел в воду и поплыл к солнечной полынье; стена замерцала более голубым и холодным светом, еще ярче освещая обострившееся лицо Вэя. Наконец, пловец, достигнув пятна, взглянул в сторону товарища, глубоко вдохнул и нырнул под скалу. Через несколько секунд он вылетел из воды и лихорадочно погреб к отмели. Выскочив из воды, он подбежал к уже приходящему в себя мальчику и жарко прошептал:
- Там, под скалой, есть другой выход из пещеры, но за ним -  солнечный день и чужой берег на расстоянии полета  стрелы!
Стена пошла бликами и погасла. Озадаченные стрелки, захватив все свои принадлежности, направились к порогу пещеры: свирепая гроза, догорая дальними разрядами, уходила в сторону берега. Последние струи дождя, вспенивая мелкий прибой, утаптывали белоснежный песок. Первые звезды тлели на востоке, раздуваемые свежим ветром. Вместе с ними на остров накатывалась ослепляющая черная ночь, несущая забвение, грезы и надежды.
                _

                V. Вечернее утро :

                «Не бойтесь темноты –
                бойтесь темных людей»
      
Прошло несколько дней. Они были заполнены уроками стрельбы, фехтования и рукопашного боя. Вэй, как мог, старался передать и научить своего более взрослого побратима азам техники боя, философии гармоничного сочетания силы и духа. Вместе они ловили рыбу и собирали водоросли; готовили пищу и вели продолжительные беседы о своих прошлых днях на материке. Тем временем, срок, который установил себе Тао для разведки, подходил к концу. Молчал и Дракон: значит, все шло так, как и задумывалось. 
Раннее утро следующего дня выдалось ярким и теплым: Вэй, срезав широкий лист, снял с него прозрачную пленку внешнего покрытия и скатил в нее десяток капель росы; согнув вдвое пленку и растянув ее пальцами, он получил идеальную водяную линзу. Приблизил ее к дровам под котелком, сфокусировал и, почти без дымка, веселое пламя забилось в походном очаге. Бэй, удивленно наблюдавший за этими манипуляциями, был искренне поражен умению превращать воду в огонь:
- Ты владеешь взглядом Дракона и можешь направлять его по своей воле и желанию? – замирающим голосом спросил он маленького волшебника. Тот молча покачал головой в знак отрицания.
С моря вспорхнул свежий ветерок и, словно ширмой, торопливо задернул окружающее густой пеленой белого тумана. Солнце исчезло, но его горячее присутствие чувствовалось в ставшем плотном и непрозрачном воздухе. Казалось, что вдруг наступает ранний вечер с ползущими сумерками и усталостью. Все крупнеющие волны мерно таранили окружающие остров камни, покрывая их накипью барашков и букетами брызг…   
- Дело или к шторму, или Дракон просыпается, – пошутил Бэй и вошел по щиколотку в воду: поверхность бухты внутри оцепления прибрежных скал и рифов была почти невозмутима. Он раскрутил над головой сеть и метнул ее в глубокое место; вытянутая сеть оказалась абсолютно пуста. Несколько раз повторив эти рыбацкие движения с тем же результатом, Бэй убедился, что это утро не его.
Внезапно, за шумом прибоя послышался отдаленный треск сокрушаемого дерева, людские крики и выстрел из бортовой пушки невидимого корабля. Через несколько мгновений все стихло, море начало успокаиваться и туман, только что смазывающий перспективу, стал реже и прозрачнее…
От ближайших к пляжу скал  приближался пловец. Мальчики метнулись в пещеру и притаились за ее входом, наспех вооружившись: в руках у Вэя оказался арбалет, а Бэй сжимал правой ладонью  увесистый дротик.
Через некоторое время на песок, покачиваясь, вышел человек и с трудом побежал к пещере, оглядываясь назад и делая предупредительные знаки; мальчики с облегчением узнали в нем Тао.  Скользнув под каменный свод убежища, пловец обессилено рухнул на песок. Его глаза ввалились, черты лица заметно стали острее, на теле были заметны многочисленные ссадины и следы от ударов. Но уже через минуту, взяв в себя в руки, он попросил оружие. Бэй молча подал ему тайский меч. Удовлетворенно кивнув, Тао пристально стал вглядываться в полосу прибоя, что билась с заметно меньшей высотой наката. Море явно успокаивалось, а туман практически исчез, открыв остров ярким лучам быстро восходящего солнца. До самого горизонта царили тишина и покой. Убедившись в полном отсутствии опасности для островитян и напившись воды, Тао принялся за свой рассказ:
- Я приплыл в порт к позднему вечеру: все береговые постройки были разрушены цунами, а поврежденные джонки – разбиты и затоплены. Большинство их экипажей нашли свой конец под разгневанными волнами – высота водяного вала была выше самой большой джонки, что значительно больше даже самых высоких приливных волн. Поэтому я сразу же поплыл в свой рыбачий поселок на одном из маленьких островов, где продал ростовщику меч и амуницию несчастного моряка. А рано утром меня подняли воины береговой охраны и повели к своему начальнику.
Все местные чиновники после разгрома императорского флота, пленения уцелевших сановников и солдат тут же перешли на сторону победителей; и принялись тщательно расследовать все события, связанные с исчезновением императора. Нашлись доброжелатели, которые тут же донесли и о моем появлении: на столе у начальника лежал меч моряка, проданный мною ростовщику. Конечно же, я сознался, что бедный рыбак никогда не откажется от любой добычи, которая плывет ему в руки, но меня избили и поместили в трюм небольшой боевой джонки, которая тут же вышла в море к месту сражения. Нас, таких счастливчиков, было несколько и только это избавило меня от неминуемой смерти.   
Ветер был совсем слабый, и мы крутили колеса корабля вместе с моряками экипажа, которые совсем недавно были подданными императора и участвовали в его последнем бою. Ближе к вечеру меня вывели на палубу и велели показать, где я встретил тело моряка на обломке мачты. Капитан джонки, молодой и гибкий монгол, через переводчика отказывался понимать, как можно ориентироваться в море по цвету воды и маленьким островкам, что маячат на горизонте. Я сказал, что нужно подождать, когда появятся звезды и все станет на свои места.
Ночь накатила почти мгновенно, и крупные звезды вспыхивали на быстро темнеющем небе, предвосхищая появление луны. И как только она появилась,  вновь золотистая дорожка направилась прямо к Оку Дракона.
Обвисший парус джонки стал вдруг упругим от наполнившего его потока воздуха. Широкое и плоское днище заскользило над смирившейся волной. Кормовое весло, оставляя за собой пенный след, не нуждалось в рулевом, который в полном оцепенении застыл рядом с ним с опущенными руками.
Бывалые моряки на корабле, почуяв недоброе, метнулись к капитану с громкими заклинаниями о гневе и проклятии Дракона. Монгол молча обнажил саблю и гортанным криком разогнал команду по местам.  А джонка набирала ход, и светящиеся струи воды с шумным плеском оббегали ладный корпус.  В полной тишине и безветрии судно со вздутым парусом стремительно неслось по лунному курсу под черным небом, искрящимся зарницами и звездами. Уже и степной храбрец выбежал на нос и стал всматриваться в призрачную цель летящего корабля. Но тщетно: только я мог предполагать истинные причины происходящего.   
За один завораживающий миг промелькнула ночь и в бледной дымке рассвета мы вдруг увидели громадный столб тумана, над которым взлетало солнце. И именно туда стремился наш путь! Я знал, что это было Око Дракона: остров скрылся от посторонних взглядов, и ни одна живая душа не смогла бы его обнаружить и избежать столкновения! 
И когда стена тумана была на расстоянии выстрела, по приказу степняка огнем из носовой пушки зажигательный снаряд просвистел в неизвестность.  Поверхность волн завибрировала, и почти неслышимый нечеловечески страшный вой до нестерпимой боли заложил уши. С диким ужасом моряки и пленники один за другим бросились за борт; только мы с  капитаном остались на мокрой палубе ждать развязки. Я – очередной воли Дракона; а бледный, как смерть, монгол…  Он, наверное,  просто не умел плавать…
И вот, мы вонзились в туман, как в молоко; очевидно, килевой брус протаранил пограничные рифы острова – раздался треск, оглушительное хлопанье паруса и дикий вой странных голосов: и человеческих, и не человеческих… Ужас охватил мою волю ледяными объятьями, а непоколебимая сила швырнула меня в невидимое море…   
Я сразу же глубоко нырнул.  Когда вынырнул, туман уже начал рассеиваться, а впереди виднелся наш  белоснежный берег. За спиной в частоколе скал кипел прибой, и никакой джонки вокруг уже не было…
Рассказчик еще раз обвел глазами своих собеседников и, указав рукой на сияющую под солнцем морскую гладь, добавил:
- Я жду монгола. Я чувствую, что он где-то рядом. Мы должны быть очень осторожны и внимательны.

                _

                VI. Шкура шамана.
 
                «Побеждает добрейший».

Жар костра был еще жив: ленивые язычки пламени лизали седеющие угли. Бэй подбросил хворост, и началась церемония приготовления целебного чая Пуэр. Тао сосредоточенно заваривал в медном сосуде драгоценные  высушенные и скрученные листочки, и его натруженные ладони  удивительно бережно обращались с фарфоровой бутылочкой, в которой хранилось ароматное зелье. Напиток придал новые силы и вкус к жизни.
Мальчики показали старшему товарищу солнечную полынью во внутреннем  озере пещеры, в воде которого не тонет железная стрела и скальную стену грота, которая горит и светится ясным огнем. Выслушав все об этих чудесах, Тао подхватил свою рыбацкую сеть и пошел к обрывистому краю лагуны.
Несколько бросков опытной рукой и богатый улов уже бился у ног удачливого добытчика. Когда день начал клониться к закату; рыба и моллюски уже были готовы, источая запах простой и вкусной еды; Тао в одной длинной юбке из свежих водорослей вынес из своего грота небольшой барабан из обрубка мощного ствола бамбука, обтянутый воловьей кожей. Умывшись морской волной, он плеснул ею по пригоршне в сторону заката и в сторону пещеры, зев которой находился строго на востоке от шамана. Немного постояв в дыме неугасающего костра, на котором была приготовлена рыба, Тао картинно протянул руки к заходящему солнцу и негромко ударил ладонью по шкуре барабана.
В красноватом свете ранней зари тату на его торсе стали ярче и зримее; мерное покачивание тела в такт звучания барабана завораживало и зарождало в душах мальчиков смутную тревогу ожидания. Они стояли чуть в стороне и против своей воли сопровождали движения Тао плеском ладоней. Темп движений возрастал, дым костра уходил в небо почти вертикально, а барабан стучал до бронзового звона!
Солнце садилось. Ползучие сумерки размазывали дым по пляжу. Сиреневые отблески костра мелькали бесплотными тенями по темнеющему пространству.  И это пространство образовывало вокруг действа на берегу особого свечения сферу, отрешенную от остального мира: вне времени, и вне расстояний.
Тао то напевал, то выкрикивал в унисон движениям и ритму барабана, а перед глазами пораженных зрителей проносились призрачные картины их прошлых и будущих жизней. И главное, что видели они в мелькании смутных сюжетов, было их общее участие в битвах, пирах и походах. Плечом к плечу. Спиной к спине. Рука об руку.
Серебряный свет луны заливал площадку перед пещерой. Короткие тени пальм клубились на белом песке. Обессиленный Тао, присев на свой барабан, вместе с мальчиками, наконец-то, приступили к поздней трапезе, притихшие и настороженные от увиденного и пережитого. Поужинав в полной тишине и не обмолвившись ни словом, они скрылись в пещеру и забылись вещим сном.
И снился им один и тот же сон: весенний Дракон в пору превращений. Омытый первой грозой, громадный желтый дракон с могучими перепончатыми крыльями и вьющейся гривой, летел на орлиной высоте над прозрачным бирюзовым морем, над гористыми островами с уютными долинами, покрытыми ярко-зелеными джунглями.
И полет этот был не только в неизведанное будущее, не только в таинственное и удивительное прошлое, но и был этот полет к долгожданному крову. 
              Проснулись они одновременно, как от окрика. Это чайки, налетом появившиеся вместе с первыми лучами восходящего солнца, что-то возбужденно обсуждали на берегу.  Тао вышел к птицам и среди выкинутых за ночь водорослей и осколков обкатанных раковин увидел несколько ярких и крупных жемчужин. Не поднимая их, он позвал мальчиков и показал находку. Каждый нагнулся и поднял те, что просились им в руки: Бэй и Вэй почему-то взяли по две одинакового размера и свечения, а Тао осталось три жемчужины, отличные друг от друга по размеру и цвету. Семь жемчужин было выброшены морем на белый песок Ока Дракона.   
Умывшись и почистив зубы бамбуковыми палочками, островитяне заварили чай и с благодарностью встречали взошедшее ясное солнце. Вспоминая свой сон и согревая в ладонях морской жемчуг, никто не удивился одинаковости видений и чувству близких перемен.
- Как далеко от себя ты видел берег? – вполне ожидаемо спросил шаман Бэя. Тао выглядел все еще неважно, но глаза его были заряжены необычайной энергией и силой. Это чувствовалось и передавалось его встрепенувшимся слушателям.
- Где-то в полете стрелы. И на взгляд – совсем рядом. Я отчетливо видел, как волны набегали на желтый песок; невдалеке от линии прибоя берег поднимался и переходил в холмистую лесистую местность. Но это был не здешний, а совсем другой берег. Больше я не присматривался и быстро нырнул обратно, побоявшись не вернуться в пещеру, - ответил белобрысый подросток.
- Эту дорогу нам указывает Дракон, - убежденно продолжил шаман, - и, учитывая его утренний жемчуг, нам нужно поторопиться. Единственная загадка, что мы возьмем с собой в дорогу?
- Оружие, одежду и золото, - ни на минуту не задумываясь, выпалил Бэй.
- И со всем этим ты будешь плыть к неизведанному берегу? Кто и что встретит нас там? – спросил его Вэй.
- Что думаешь об этом ты, император? – обиженно откликнулся Бэй.
- Я думаю, что мы должны выглядеть, как члены одной семьи: не крестьяне, но и не воины; не монахи и не принадлежащие к знати... Мы должны быть путниками, которые ищут новые знания и новый кров… По-моему, именно этого от нас хочет Дракон, вернее – подсказывает… - и Вэй вопросительно взглянул на шамана.
- Хорошо, - сказал Тао, - сейчас мы подкрепимся и собираемся в дальнюю и нелегкую дорогу.
Будущие путники подкрепились остатками вечернего пиршества; тщательно побрили головы и надежно упаковали в набедренные повязки по несколько золотых монет разных времен и государств. Тао закрепил на поясе свой рыбацкий нож, а на спине - арбалет Вэя. Бэй к своим плечам приторочил широкий тайский меч. Вэй перекинул через плечо мешочек с тремя не новыми рубахами темного шелка, скрученными волокнами пальмы в тугие небольшие коконы.
Наступил полдень, день обещал быть теплым и светлым. Неназойливый соленый ветерок лениво шевелил невысокие волны за чередой пограничных рифов. Море было прозрачно и гостеприимно. Чайки примолкли и лениво расположились вдоль пляжа, лишь дежурные птицы сидели высоко на скале, а сторожевая пара молча кружила в небе.
Бросив прощальный взгляд на эту мирную и уже привычную картину, взволнованная троица вошла под свод пещеры и цепочкой двинулась в ее дальний  конец. Подойдя к потрескавшейся стенке грота, Бэй чиркнул кремнем по его скальному выступу: несколько змеек пламени, разбуженные искрой, метнулись к потолку пещеры. Через мгновение вся эта часть грота светилась холодным голубым светом, освещая пещерное озеро до самых дальних пределов. Но вся его гладь была одинакового темно-глубокого цвета. Кожа людей приняла непривычно-теплый оттенок; а татуировки Тао снова, как и во время танца шамана, предстали живым узором, который существовал на торсе хозяина какой-то своей жизнью.
Вспыхнул и тигриный символ на груди Вэя; не говоря ни слова, он разжал ладонь, и сверкающая жемчужина скользнула в воду. Она канула без брызг и всплеска, будто маленькая частица чего-то большого вернулась в свое лоно и воссоединилась после нежеланной разлуки. Солнечные блики побежали расходящимися кругами от центра падения, и  полынья света заиграла легкой рябью. Тао и Бэй последовали примеру императора, бросив каждый по своей перлине в марево полыньи: её границы расширились, вода сделалась золотистой и еще более прозрачной. Солнечное пятно, заколебавшись, двинулось и остановилось у дальней скальной стены, отделяющей пещеру от моря.
Они вошли в озеро и медленно поплыли к полынье; достигнув ее и сделав глубокий вдох, троица дружно нырнула в мерцающий колодец.
В нескольких гребках от появившихся из воды голов и плеч ныряльщиков на прибрежной волне покачивалась небольшое судно. Тао сразу же узнал его – это была та самая джонка, с небольшим деревянным драконом на носу, на которой его вынесло к острову магическим туманным утром!  Он быстро вскарабкался на борт и вслед за собой втащил мальчиков.
Корабль был в прекрасном состоянии: он блистал чистотой; парус был свернут и сух; кормовое весло цело и смазано; никаких видимых повреждений не смог бы найти даже самый придирчивый взгляд. На гребной палубе аккуратно лежали весла, а три колеса, которыми был оснащен этот штурмовой корабль, были в отличном состоянии. В двухэтажной капитанской каюте, которая являлась одновременно и арсеналом, и трапезной, и штурманской около столика с картами и компасом на полу лежал связанный полуголый и изможденный монгол. Прочные ремни впились в его мышцы и кожу; он был оплетён ими с головы до пят какой-то особой ритуальной вязкой. Но было заметно, что узник предпринял отчаянные усилия, что бы освободиться: кисти рук, руки и ноги были неестественно сведены из-за попыток растянуть путы.
Перед тайцем, русским и китайцем лежал повергнутый враг. В мыслях каждого из них промелькнули картинки их светлого прошлого, которое для них уже безвозвратно потеряно.  Как и люди, которые были для них самым дорогим в этой жизни. 
…Монгол был плох, но узнал Тао. И решил, что уже достиг долины предков в нижнем мире. Шаман достал нож и перерезал ремни, удерживающие лежащего в неподвижности. Растер онемевшие руки и ноги. Дав выпить воды, усадил его на полу и прислонил спиной к стенке каюты. Когда тот, постепенно приходя в себя, обвел глазами окружающих его людей и обстановку, произнес несколько слов, только Вэй смог его понять, внимательно и удивленно всматриваясь в  воина. Это был светлоглазый и рыжеватоволосый  молодой человек с открытым лицом, которое выражало привычку приказывать и повелевать. Еще оно выражало недоумение и бессилие, но на нем не было ни страха, ни отчаяния.
Тао остался хлопотать вокруг монгола, возвращая его к жизни. Бэй, вручив арбалет его владельцу, вместе вышли на верхнюю палубу боевой джонки. Она оказалась несколько уже и выше принятых канонов китайского флота, что делало ее гораздо быстроходней и давало преимущества в абордажном бою, для чего, собственно, она и предназначалась. Высокие борта были обшиты медными пластинами снаружи и обтянуты бычьими шкурами изнутри, что значительно повышало безопасность экипажа от поражения стрелами и копьями. Три бронзовые пушки смотрели на три стороны, располагаясь по бортам и на носу.
В настоящий момент голова дракона на носу корабля была направлена на недалекий берег, который освещался предвечерним весенним солнцем. Пологое побережье, постепенно спускающийся с дальних холмов, почти до самой воды поросло густым лесом. С такого расстояния трудно было определить породы деревьев; но запах, который доносился ветерком, был наполнен ароматом хвои и разнотравья.
- Что сказал монгол? – спросил Бэй и, взяв за плечи друга, повернул его лицом к себе.
- Он сказал, что уже видел наши лица и не ждет от этого свидания ничего хорошего, - глядя в синие глаза Бэя, ответил император; - я думаю, что он бредит, но Тао обязательно вернет его в сознание;
- Ты знаешь монгольскую речь? Ведь он говорил на своем родном языке? Я хорошо понимал пастухов и караванщиков, но его речь отличается от их языка, - продолжал Бэй;
- Да, хан Хубилай сделал свой язык государственным и меня учили этому языку. Но этот воин говорит уже больше по-китайски; наверное, он из свиты приближенных к хану или из его гвардии, - Вэй скорее размышлял, чем просто отвечал на вопросы товарища;
- Скажи мне лучше, что это за берег перед нами? Это не наша растительность и не наше море, здесь совсем другая вода, и она пахнет совсем не так! – взволнованно заговорил Вэй. Немного освоившись и почувствовав свежесть ветерка, мальчики оделись в еще сыроватые рубашки и стали еще более похожи, как могли быть похожи все мальчишки.
Они вернулись в каюту, где опять творилось действо: на столике курилась ароматическая белоснежная свеча, в окна каюты бились лучи садящегося за сопки солнца и преломлялись причудливым образом в клубящемся дыме. Тусклые и остекленевшие глаза шамана и монгола были уставлены друг в друга; их полуголые тела в неловких позах застыли в трансе; исторгаемые звуки из судорожных губ были больше похожи на птичьи, нежели на человечьи.
Вдруг свеча засветилась ярким язычком пламени, и дым перестал наполнять пространство. Ожили и забегали расширенные зрачки; исчезло напряжение пальцев и рук; на торсе шамана перестал пульсировать узор его тату…
Когда глаза Тао обрели осмысленное выражение, он попросил помочь ему развесить гамаки на гребной палубе. Не зажигая огня, они перебрались вниз по каютной лестнице, уложили в гибкое ложе воина и разместились сами.
- Он проспит несколько дней, - сказал Тао, указывая на монгола, - и пока он совсем не опасен, - добавил устало, отвечая на немой вопрос сжимающего оружие Бэя. 
И опять громадный желтый Дракон вещих снов нес их по поднебесью, и под его перепончатыми крыльями мелькали иные земли, иные времена.   
                _

                VI.   Компас и флюгер.

                «Поговорим в ближнем бою».

И снова было утро, и снова был солнечный рассвет, умывающий золотом морду деревянного дракона.
Джонка, обернувшись вокруг якоря, уже стояла носом в открытое море – прилив. Теперь на виду у берега маячила беззащитная корма, но в лесу по-прежнему не было никакого шевеления: не качались корявые сосны, не суетилась прибрежная живность.
На нижней палубе в бочонках со льдом хранился полный запас провианта: мясо и рыба; в отдельных корзинках – рис, соль, сахар и даже чай. Корабельная жаровня заработала, и сытный завтрак своим ароматом взбодрил окружающие просторы.
Тао приготовил рисовый отвар для воина и сказал ровным голосом, ни к кому не обращаясь:
- Надо плыть на разведку.
Все прекрасно понимали, что кроме него сделать этого просто некому. И когда день полностью вступил в свои права, шаман скользнул за борт и поплыл к берегу. Но, сделав несколько гребков, он оглянулся, завертел головой и тут же поплыл назад. Бэй помог ему взобраться на борт, с тревогой вглядываясь в его растерянное лицо:
- Что случилось, слишком холодная вода?
- Нет, - ответил Тао, - когда я отплыл на некоторое расстояние, джонка просто исчезла;
- И что это значит? – заволновался Бэй, привлекая поближе к себе настороженную фигурку Вэя;
- Наверное, нам надо просто плыть на джонке и тогда все встанет на свои места, - предположил тот;
Тао с любопытством посмотрел на мальчика, отдавая должное его проницательности, а вслух добавил:
 - Для этого нам нужен Ронг. Так впервые прозвучало новое имя монгола.
Подкрепившись, экипаж тщательно обследовал все закоулки небольшого корабля. В кладовке каюты было достаточно оружия и амуниции; запас пороха, стрел и дротиков позволял выдержать не одно сражение – корабельный арсенал были тщательно продуман и наполнен. Гребные колеса находились в отличном состоянии, запасная носовая мачта с парусом из циновки была надежно закреплена на верхней палубе. Парус основной мачты был изготовлен из добротного тканого хлопка, что говорило об особом статусе судна.
- Видно, очень не простой воин послан нам Драконом, - без тени сомнения в своем предположении произнес шаман, - я чувствую могучую силу его древней крови общих предков.
На следующее утро, медитируя всю ночь до первой зари, Тао принялся за пробуждение Ронга. Лицо воина уже приобрело спокойное выражение, его волевые черты не были ни напряжены, ни расслаблены. Он просто спал сном очень уставшего человека, наконец-то достигшего цели своего пути.   
Шаман снова зажег свечу; ее терпко-горьковатый дымок смешался с рассветным туманом и наполнил каюту светящимся полумраком, пронизываемым первыми лучами солнца. Налив теплый свежий чай в широкую пиалу, Тао добавил в ароматный напиток по несколько капель крови каждого из присутствующих. Он начал полушепотом свой ритмичный и гортанный напев на каком-то мертвом языке и, понемногу входя в транс и наклоняясь над воином, улавливал его дыхание и смешивал со своим.  Бэй приподнял за плечи приходящего в себя Ронга, а Вэй, придерживая рыжеволосую голову, приблизил к его запекшимся губам ритуальное питье. Глоток за глотком и чаша была испита. Песнь пропета, и узор тату на теле шамана замер и потерял ярость свечения, как горячие угли подергиваются первой сединой пепла. Тао ладонью притушил свечу. Свежий ветерок выдул из каюты дымку колдовства и вернул всех в реальность.  Веки спящего дрогнули и распахнулись. Зеленоватые глаза с расширенными зрачками отразили в себе три пытливых взгляда, три разных лика, три бритоголовых ангела.
Ронг уверенно приподнялся с циновки и склонился перед Тао:
- Ты великий шаман. Я уже был по дороге в долину предков. Но ты сумел вернуть меня назад. Теперь здесь, на земле, моя жизнь принадлежит тебе, - поклялся воин на хорошем китайском.
Потом он с трудом, но вполне самостоятельно, привел себя в порядок на нижней палубе, омыв с себя водой неведомого моря минувшие грезы и заботы.
За продолжительным и неторопливым завтраком, уже в традиционной рубахе темно-зеленого шелка, монгольский воин рассказал, как живут и умирают  вечные всадники:
- Моя мать была кормилицей принцессы Мяоянь, дочери императора Хубилая и его второй старшей жены Чаби.  Меня же с пяти лет отдали в Орду и только в 17 лет вернули в гвардию императора, когда стал настоящим воином.  Я понравился хану и вновь встретился с любимой им  принцессой, попав в ее охрану. Но на мою беду скоро при дворе появился венецианец По-Ло, мой ровесник, и хан поручил его мне. Тому не сиделось во дворце, и мы объездили весь Китай и  Тибет.  Он собирал карты, изучал историю и языки, записывал маршруты и легенды, и  вместе с ним все это приходилось делать и мне.
Но вокруг шла война и моя сабля не знала покоя. Этой весной По-Ло стал советником хана по осаде городов Южной Сун: его метательные машины сокрушали любые стены. Но еще одна цель гнала нас на юг: самая большая жемчужина на свете. Она имеет неправильную форму и удивительный цвет – при преобладании белого, переливается голубоватыми, розовыми и перламутровыми оттенками. К китайским императорам она попала из Персии, и теперь старый  Кублай-хан хочет подарить ее своему любимцу По-Ло.  Я захватил и обыскал корабль последнего императора Сун, но жемчужина исчезла, а корабль затонул.  У меня не было пути назад; тайно, на лучшей джонке с отобранными  проводниками мы вышли в море на место сражения для поиска несравненного сокровища…
Остальное вы знаете. Джонка влетела в туман, и меня волной зашвырнуло в каюту, я слышал треск дерева и скрежет камней; все исчезло, и мир превратился в ад.  Очнувшись беспомощным, как младенец, я остался умирать медленной смертью в полном одиночестве и неведении. Не знаю, сколько дней и ночей я провел в таком положении; но и в светлый день, и в темную ночь я слышал чужие голоса и передо мной зримо мелькали видения моей и, наверное, ваших жизней… 
Потом счет времени был потерян и, только увидев ваши лица наяву, мне поверилось, что дни мои еще не сочтены…
Слушатели молча допивали чай. День обещал быть нежарким, но светлым. Вэй встал и вышел на корму к рулевому веслу и слегка им пошевелил. Джонка не шелохнулась. Остальные вышли за ним следом и стали еще внимательней рассматривать недалекий берег. Ронг своей сильной и ладной фигурой значительно возвышался даже над стройным Тао.
- Мне тоже не знакомы эти места, - сказал он, уловив ожидание остальных, – но я видел похожие пейзажи на японских картинах в резиденциях  хана, - добавил воин. И тут же, смутившись таким лиричным отступлением, спустился вниз и вернулся уже опоясанный легкой саблей и в кожаной кирасе.  Сейчас, в высоких монгольских сапогах, в щегольских латах и с придворной китайской косичкой он выглядел настоящим героем и красавцем. Видела бы его сейчас принцесса Мяоянь.
- Вам бы тоже не мешало позаботиться о своей безопасности, - сказал он своим спутникам, указывая на оружие и нагрудник;
- Ты прав, - отозвался Тао, - пора поднимать парус и выходить в море: отлив и береговой бриз, самое время. 
После этих слов он сразу же заметил, как что-то изменилось в лице воина. Очевидно,  выход в море тот никак не связывал с безопасностью!
Моряк, возобладавший в шамане, все же назначил Ронга  кормчим, доверив ему кормовое весло в паре с Вэем, а сам с проворным юнгой поставили парус и подняли якорь. Джонка, под хорошим ветром, с плеском рассекала невысокую волну; корабль уходил в море, не теряя из вида полоску суши. Течение сносило на юг, и поэтому рулевому была дана команда брать резче от берега. Тао сидел за капитанским столиком и перебирал карты, которые были собраны в настенном шкафу. Он мучительно пытался понять, где они сейчас находятся: ибо ни характер ветров, ни скорость приливов и соленость воды ничего не говорили о месте их пребывания. Так же и лоции на джонке оказались о незнакомых берегах, островах и проливах. И хотя на них были обозначения китайскими и корейскими иероглифами, но и они не приподнимали завесу неизвестности.  Начинало темнеть, и Тао решил повернуть обратно. Через час они были примерно в том же районе и бросили якорь. Собравшись за ужином, команда обсудила пробное плавание: джонка великолепно слушалась руля; была быстроходна, что объяснялось хорошо подобранным кроем паруса. Стало понятно, что им вполне по силам справиться с навигацией на таком судне. При закреплении якоря они немного поманеврировали с помощью бортовых колес - и этот механизм оказался вполне пригодным для успешных действий.  Как оказалось, все они были достаточно знакомы с географическими картами. Особенно Ронг, которому вместе с По-Ло и самому приходилось картографировать экзотические места, в которых за несколько лет удалось побывать любопытному венецианцу. Но вот лоции мог прочитать только Тао. На следующий день они решили отплыть рано утром и исследовать гораздо больший участок акватории, что бы все же определиться, где находятся сейчас. Они не опасались китайского флота: он был практически сожжен и потоплен недавними боями и цунами, а пиратских джонок у такого берега ждать не было причин. Ибо все грузовые и торговые суда во время войны и смутных времен, как правило, благоразумно пережидают в своих портах. Экипаж дружно уснул по гамакам.
Как только забрезжил слабый рассвет, севшие на мачту большие белые птицы подняли крик. Если есть чайки, значит, рядом должна быть и рыба: прямо под днищем джонки стоял косяк крупной камбалы. Сеть Тао сработала быстро и хищно: через несколько минут с десяток рыбин бились на палубе. И это был еще один удивительный сигнал: ни токих чаек, ни такой рыбы Тао не видел раньше в водах своего моря.
– Похоже, мы гораздо севернее нашего дома, - сказал он подошедшему Ронгу;
– Я не знаю, что называешь ты домом своим, шаман, - задумчиво промолвил воин.
                _

На его лице лежала явная тень озабоченности, но не тревоги. Тревога появилась у Тао, когда он увидел, что его спутник был уже одет в кольчугу почти до колен, а в руках держал остроконечный черненый шлем с маской-забралом, отделанной темным серебром. Выражение у маски было весьма угрожающим. Поверх кольчуги Ронг снова надел рубаху, опоясался своей саблей и стал проверять состояние пушек.  Следом за воином на палубу вышли и мальчики: у сосредоточенного Вэя под рубаху тоже светилась тонкая кольчуга, а голова была защищена круглым кожаным шлемом; Бэй был в кожаном нагруднике и в медной каске.
Пораженный Тао, захваченный азартом добытчика, молча убрал рыбу в корзину и отнес ее в трюм. Поднявшись на палубу, он застал команду за военными приготовлениями: Вэй хлопотал около пушек, заряжая их порохом и зажигательными зарядами; а Бэй наращивал борта специальными откидными щитами, которые скрывали моряков на палубе от неприятеля и, в то же время,  являлись абордажными мостиками. На каждом щите снаружи была нарисована рычащая голова тигра. Выходило так, что джонка готовилась к бою. Подняв якорь и распустив парус, корабль стал ждать ветра.
Еще до рассвета Вэй почувствовал легкие ломоту и жжение груди в районе своей тигриной тату: она чуть мерцала в ночном сумраке, напоминая о своем воинском предназначении. Он разбудил Бэя и они подошли к гамаку воина, гамак был пуст.
- Я здесь, - раздался голос Ронга с кормы, - плохая ночь: я чувствую запах опасности, - сказал монгол;
- Я тоже, - эхом повторил Вэй. – Наверное, наш час настал, и сегодня мы узнаем, где мы и зачем мы здесь, - вымолвил он уверено;
- Ну, что же, ждем утра, - Бэй сладко потянулся и снова отправился в гамак.
Воин и император переглянулись, зашли в каюту и зажгли свечу, разложив на столике самую большую карту южных морей. Они скользили пальцами по береговым линиям и вопросительно поглядывали друг на друга, но так и не пришли к какому-то общему мнению.
- Очевидно, сегодня будет наша с тобой битва, - вдруг определился с выбором мальчик  и в упор посмотрел в глаза Ронгу;
- Хорошо, - усмехнулся воин, потрепав императора по бритой и аккуратной голове: - победа будет за тобой, мой повелитель!
Ветер проснулся, и судно ринулось в море, выгибая парус. Тао с мечом за плечами застыл почетным караулом у кормового весла, не прилагая никаких усилий по контролю за курсом.  Джонка сама неслась к загадочной цели; море было спокойно, воздух – прозрачен и ничего вокруг не предвещало каких-либо неприятностей. Вэй зарядил пушки зажигательными снарядами и приготовил десяток таких же ракет. 
Вдруг Ронг, расположившийся на самом носу, громким криком привлек внимание всех: впереди, прямо по курсу корабля из-за горизонта поднимался дым. Приблизившись, стало ясно, что дымила какая-то торговая посудина, скорее всего японская, но очень уж старой конструкции. Вокруг нее расположилось несколько небольших рыбацких лодок с косыми парусами из циновок, которые пытались приблизиться к японцам с явным намерением их захватить.
- Пираты! - выкрикнул Тао и налег на руль.
Джонка ходко подходила к месту драки. На палубе японцев уже замелькала сталь, и появились первые язычки пожара. Ронг поджег фитиль, и носовая пушка извергла огонь и грохот: фарфоровая бомба, разлетевшись на сотни осколков, врезалась в одну из лодок, рассеивая пламя. В воду, как горох, посыпались смуглые тела гребцов. Джонка вплотную подошла к купцу, спустив парус: Тао и Бэй бросились на нижнюю палубу к гребным колесам и, заработав ими, подошли бортом к борту торгового судна. Закинув абордажные крючья и сбросив оборонительный щит на чужую палубу, Ронг вбежал по нему на горящее судно, где появление грозного корабля не осталось без внимания.
Нападавшие прыгали за борт, бросая оружие и раненых. Вдобавок ко всему Вэй тут же грянул из бортовой пушки по пустеющей палубе, снося с нее выстрелом остатки пиратского присутствия. Однако не все было так просто: из трюма выскочили несколько вооруженных людей, волоча за собой по сундучку и в охапках – свертки тканей. Увидев ужасающую маску воина, они бросили добычу и схватились за мечи: это были опытные бойцы в бамбуковых латах кожаных шлемах.
Засвистела сабля монгола и наивные воители сложили головы. Крики и гвалт на воде говорили о том, что уцелевшие пираты дрались за место в лодках и ставили паруса, во всю отгребая веслами от места битвы.  Рядом с монголом появился и Тао со своим обнаженным мечом. Вэй с арбалетом и Бэй с дротиком замерли за щитами у прохода на купеческую джонку. Между тем, противоположный борт и нос купца уже нешуточно горел. 
С оружием наготове освободители нырнули в кормовую надстройку; экипаж был практически перебит, да, это и были-то обычные гражданские моряки – рыбалки, а не солдаты. В дальнем углу грузового отсека трясся пожилой человек в окровавленном халате, перед ним стоял решительный воин с бритым лицом и мечом в руках, а за ними, сжавшись в комок, уткнулся с головой в тючки товара худенький мальчишка. Похоже, они прекрасно слышали шум боя и понимали, что их спасение пришло именно с этими двумя людьми.
Уже и корма наполнялась дымом, нельзя было терять ни минуты, и Ронг  скомандовал потерпевшим покинуть корабль. Выбравшись на палубу, японцы с удивлением взирали на джонку. Но здравый смысл тут же победил: подхватив два самых больших сундучка, старик опрометью бросился в проход. Воин, вложив меч в подобранные ножны, так же прихватил, что мог. Мальчик с двумя свертками шелка последовал за ним.
Тао сгреб со стола каюты все карты, свитки, инструменты и перенес их на свой корабль. Пока позволяла обстановка все участники абордажа повторили эти действия и им почти удалось перенести на джонку весь тот небольшой груз, который уцелел. Бэй обрезал абордажные крючья и оттолкнулся от горящего судна. Поработав колесами, они отошли подальше от разгорающегося огня и занялись уплывающими бандитами. Тем уже удалось отойти довольно далеко, но они все еще были в поле зрения: Тао поставил парус и поймал ветер. Между джонкой и лодками мелькнули спинные акульи плавники.
Заметив, что джонка повернула за ними, пираты стали расходиться в разные стороны, но делали это сумбурно, в панике меняя направления и пересекаясь курсами.  Вэй приник к пушке, заряжая ее осколочным зарядом. Ронг и самурай с луками приготовились к атаке: протаранив отставшую лодку, джонка преследовала две остальные, оставив акулам разбираться с оказавшимися в воде пиратами. В следующую лодку полетела бомба Вэя: задев мачту, она раскололась и наполнила все вокруг огнем и разящей керамикой.  С убегающей лодки засвистели стрелы, было понятно, что самые отчаянные головы не собирались расставаться с жизнью просто так. Убрав в трюм всех остальных, монгол с японским воином затаились за щитами с бойницами.  Тао стоял на руле и поворачивал весло по команде Ронга, мальчики дублировали его команды, перебирая ногами привод колес.  Развязка была близка: сначала корабельные луки опытных стрелков сделали свое дела, а затем таран но носу джонки превратил в щепки последний оплот пиратов. Широкое днище судна проутюжило оставшееся на плаву. Бой был завершен и солнце тоже начало клониться к закату. 
Джонка вновь встала на якорь в исходном месте. Смыв с себя перед трапезой копоть пожара, пот и кровь сражения, путники понемногу приходили в себя от  горечи утрат и азарта возмездия: пойманная утром Тао рыба и запеченный с овощами рис сделали ужин приятным во всех отношениях. Притихшие от пережитых приключений мальчики, глядя с явным любопытством и интересом на появившихся в их жизни людей, с громадным любопытством ждали объяснения всем загадкам и тайнам последних событий. Сегодняшний день и случившийся бой перенес уже в совсем другую жизнь и Око Дракона, и все, что предшествовало и происходило на острове.
Тао разлил волшебный чай и чары его раскрыли слух и речь собеседников: хозяева джонки хранили молчание и терпение; аромат напитка витал в каюте и слепящий черный мрак ночи трещал на фитилях свечей. 
Японцы в одинаковых  черных кимоно скромно сидели на циновке за столиком, а мальчик присел на пятках чуть сзади в такой же рубахе, как и его сверстники. Похоже, он был того же возраста, что и Бэй, и внешне являлся чем-то средним между белокожим и смуглым мальчиками; такой же бритоголовый с мягкими и приятными чертами лица.
Зрелый японец, явно еще не старый худощавый мужчина в аккуратной черной же шапочке, но старающийся казаться старше своего возраста, выглядел и как преуспевающий купец, и как опытный сановник, но и как трезвый философ. Понимающе рассматривая компанию за столом внимательным, но неназойливым взглядом, тяжело вздохнул и на литературном китайском языке начал свое повествование о практике блистательного украшения: 
- я больше известен, как Ясухиро – торговый порученец императорского двора Сёму и плыл в государство Бохай для подготовки очередного визита посольства микадо. Сейчас у нас очень хорошие отношения с королем Да Уи – после осенней победы над китайским флотом в порту Дэнджоу. Когда бохайцы, объединив все союзные силы, включая даже пиратские суда Силлы и наших вахо, доблестно разграбили весь север полуострова Шаньдун.
Поэтому, отправляясь сейчас вдоль этих дружественных берегов по югу Восточного моря, я ужасно поражен этим коварным нападением корейских пиратов, причем уже в границах королевства!  Убиты мои люди и захвачена часть подарков, которые предназначались для таможенных чиновников Бохая.  Я должен был пройти на судне по «Соболиному пути» для приобретения пушнины и других даров высокопоставленным сановникам двора Да Уи.  К сожалению, моя миссия не может быть выполнена: корабль сгорел, люди потеряны и у меня нет возможности связаться с нашими чиновниками по возобновлению данных ресурсов. 
Ясухиро церемонно склонился, кратко обозначив свою историю. Конечно же он заметил, какой эффект произвел его рассказ на слушателей, особенно на юного Вэя. Но отнес этот факт исключительно к повышенной чувствительности, как ему показалось, этого тонкого и хорошо воспитанного юноши и своей значимости в глазах остальных.
Он негромко хлопнул в ладоши и служка Мичи, вскочив с колен, ненадолго исчез в трюме и вернулся, неся в руках четыре красиво уложенных кимоно:
- Ясухиро-сан, - покорно обратился посыльный, с поклоном передавая пакеты хозяину.
Одежда оказалась такой же черной, как и у дарителей, только их чистый хлопок был вышит хризантемами светло серого шелка по полам, рукавам и вороту. 
– Вот это только та небольшая благодарность, которую я могу вам сейчас выразить за спасение наших жизней, - завершил он и опять поклонился.
Джонка несколько раз качнулась, устанавливаясь носом к ветру, плеснулась вода, и стало понятно, что немедленный сон необходим всем, как воздух. Но уснули только два человека: Бэй, с ходу завалившийся в свой гамак; и шустрый Мичи, тут же заснувший, скорчившись, на палубе в ногах у торговца. Рядом с ним сидя застыл самурай, не выпуская рукоять меча, охраняя покой своего господина.
Вэй, Ронг и Тао склонились над подробной картой побережья на большом свитке шелка, которую они выбрали среди нескольких других, спасенных шаманом.
– Этой карте, по моим подсчетам, исполнилось уже 450 лет, -  с ударением на цифру сказал Вэй;
- Но выглядит она совсем новой, - откровенно удивился шаман;
- Мы вернулись в эпоху империи Тан, - оглушительно зашептал Вэй, - и до нашего появления на свет должно пройти еще 38 двенадцатилетних  зодиакальных циклов!
- Да, обрати внимание на меч японца, я таких не видел, - обратился Ронг к шаману; - ты же должен что-то чувствовать сейчас особенное в этих людях?
- Я их вообще не чувствую, - с большим сомнением в себе отозвался Тао, - будто их и не существует в моем мире.  И только одно я чувствую отчетливо: торговец очень многого не договаривает, и он совсем не тот, за кого себя выдает. В нем нет зла, он не враг нам, но он никому не доверяет и у него на душе страшный груз и громадная ответственность;
- Зато халат мне очень понравился и я чувствую, что этот подарок – от всего сердца! – неожиданно признался суровый воин. Надо постараться разговорить его телохранителя. И я знаю, как это сделать!
Ронг спустился в арсенал и через некоторое время вернулся в каюту в руках с мечом в лакированных ножнах, одностороннее лезвие которого с небольшим изгибом удивительным образом сочетало в себе и мощь меча, и стремительность сабли. Червленые иероглифы на фоне кудрявого дракона были непонятны и необычны. 
- Тао, позови самурая, - попросил Ронг, - тебя он послушается. А ты Вэй сделай вид, что уже спишь сном испуганного ребенка, - добавил он шутливо и приветливо.
Воин вновь наполнил пиалы горячим чаем и приготовился к встрече с побратимом. Японец с поклоном вошел в каюту и вопросительно взглянул на Ронга. В ответ тот молча, с наклоном головы, двумя руками протянул ему меч, погруженный в ножны, прижав сначала его к своей груди. На языке человеческих жестов это означало только одно – прими, дружище, в дар от всей души.
 На миг непроницаемое лицо японца осветила улыбка безграничного удивления и восхищения, но тут же справившись со своими эмоциями, он застыл с шевельнувшимися руками, не смея принять оружие. Ронг еще ближе придвинул подарок и горячие ладони самурая, наконец, сомкнулись на лаковой поверхности. Он широким резким движение обнажил клинок и снова замер, разглядывая гравировку:
- Только Боги могут явить такое чудо, - вымолвил он хриплым голосом на ломанном китайском языке.
В углу каюты, на пакетах с кимоно, по-детски всхлипнул во сне Вэй. И судорожно вздохнул, очевидно, еще раз переживая резню и погоню. Боевое крещение он прошел достойно.
Чайный пьяница Тао разлил в небесно голубые фарфоровые чашки тяжелую зеленоватую влагу: двое мужчин, примерно одного возраста, сидели напротив друг-друга. Присевший сбоку Ронг в колеблющемся свете свечи вдруг заметил удивительную схожесть их лиц. Сейчас, когда они оба с благоговением вдыхали запах благородного Пуэра и были несколько отрешены от окружающего, черты их лиц почти зеркально повторились. Немного раскосые темные глаза под плавными выступающими надбровными дугами, овальное лицо с выдающимися скулами и нехрупким подбородком; выбритый почти до затылка лоб японца делал их еще более похожими. После нескольких глотков меченосец, держащий подарок на коленях, рассказал о том, что его потрясло:
- Изаму, представился он, - в одной легенде рассказывается о том, как великий кузнец бросил вызов своему «учителю». Для проверки мечей окунули  их в воды быстрого ручья.  Меч Мурасамы мгновенно рассек пополам плывущий по течению лист, едва коснувшись его. А меч Масамуне не разрезал лист, потому что в самый последний момент тот обогнул его, доказав, что в клинке «учителя» живет благодать, не причиняющая зла невинным и не заслуживающим этого.
Вот какой меч теперь за моим поясом.  Мой господин, Ясухиро-сан, несколько лет назад ездил в Китай с нашими молодыми людьми из знатных семейств; они изучали язык, музыку и живопись, умение воевать – и еще многие другие науки. Я сопровождал его в составе отряда охраны и тоже многому научился у воинов Тан. Но у них никогда не было таких мечей! – снова гордо порадовался за себя Изаму;
- Расскажи нам о своем достойном господине, - вкрадчиво и очень уважительно изрек его брат-близнец.
Тао сделал знак Ронгу и тот, взяв на руки Вэя, отнес его на нижнюю палубу и бережно уложил в матросский гамак. Когда он вернулся, Тао уже распаковал свое кимоно и его японский земляк помогал ему правильно и удобно примерить новую одежду. Теперь они стали еще больше походить друг на друга, даже не догадываясь об этом. Компания вновь аккуратно присела вокруг столика, вновь голубой фарфор был наполнен парящим напитком и воин-Изаму начал рассказ о древних и славных японцах рода Ясухиро-сана:
- Примерно тысячу лет назад на четырнадцатом году правления императора Одзина, в Японию прибыл Озуки-О в сопровождении 3600 воинов своего народа. При следующем императоре Юрнаку прибыла еще одна группа юзу, которых император, за умение ткать, назвал Хата (челнок). Они привезли с собой семена хлопка и познакомили нас с методами возделывания земли, шелководства и изготовления водки. Хата не были ни китайского, ни корейского происхождения, хотя до Японии они долгое время жили в Китае, сами же себя они называли Израй.
С тех времен они поселились в Хэйане, столице мира и покоя. И вот совсем недавно туда прибыли монахи-несторианцы, которых принял клан Хата, владельцы поселка Узумаса, и построили храм Каико-но-Яширо.  Как раз по делам храма, мы отправились в Бохай, а по пути Ясухиро-сан, по поручению двора микадо, должен был закупить и вручить подарки чиновникам этой страны и подготовить прибытие туда очередного посольства императора Сёму. Мы уже не раз бывали у этих берегов, но еще никогда не попадали в лапы пиратов.
Монгол и таец многозначительно поцокали языком, признавая высокий ранг хозяина самурая и значимость его важной миссии, тем самым, распространяя авторитет данного поручения и на воина Изаму.
И было на этом покончено с днем прошедшим, и победителей окружила своей  заботой и отдохновением беззвездная ночь.   
                _

Шаман в позе сосредоточения смотрел в глаза восходящему солнцу, его раскинутые руки лежали на коленях и пальцы, сложенные в соцветия лилий, сочились утренней росой. Тату исполняли обычное кружение на смугло-свежей коже и души древних предков уже покидали Тао в рассветных сумерках. Высокая корма джонки качнулась на свежем бризе, когда на нее ступил Ясухиро-сан:
- Только теперь, в этот час пробуждения нового дня, я окончательно осознал всю божественность случайности появления вашего удивительного корабля в момент нашего отчаяния, - начал он издалека, когда заметил приметы возвращения шамана из дальних миров. Я много повидал на своем веку разных суден: арабских, индийских, из других дальних земель; но ни разу не видел корабля, способного двигаться без весел и паруса, - продолжал  восхищаться японец гребными колесами джонки. 
Шаман тоже призадумался над впечатлениями туземцев от технических достижений империи Сун.  Почувствовав в Тао лидирующую личность в экипаже джонки и отдавая должное его сверх естественным способностям, Ясухиро-сан предположил, что ему следует быть с этим человеком гораздо откровеннее. И он продолжил:
- Изаму рассказал мне о вашей ночной беседе и показал  подаренный меч – эта катана бесценна для воина, но бесконечно бесценна - для умного человека. Ибо этот меч еще не рожден. Я простой смертный и не могу даже помышлять за многих известных мне Богов, что ждет в будущем мой род, наш народ или целое государство. Но я знаю, что каждый праведно прожитый день обещает моим наследникам расположение доли и защиту их крова. Учитывая услышанное мною и сказанное мною, прошу тебя, Великий Шаман, поведать мне вашу историю и раскрыть тайну цели вашего пути. Позволь и мне сделать ответный подарок, -  и посланец императора достал из-за отворота на груди своего черного кимоно предмет, завернутый в черный же шелк.
Тао взял сверток и развернул – это было Золотое Зеркало. На многих китайских картинах изображены небожители, путешествующие по облакам и вершинам мифических гор, и часто в их руках видимы «волшебные» зеркала.  Все они схожи между собой, все они очень древние, и все пропускают свет. Зеркало может показывать даже будущее, предсказывая и напоминая.   
                _