Арийский берег Светел месяц...

              VI. Арийский берег: – Светел Месяц…

                I. Хашар – осадная толпа :

                «От многочисленности и шума полчищ
                столбенели дикие звери и хищные животные».

Джонка шла в верх по течению Этиля: бескрайние воды поймы величаво катились между цветущих берегов. По реке сновали славянские ладьи и скедии, скандинавские дракары, арабские и греческие корабли с косыми латинскими парусами. Плыли они к пестрым базарам богатых городов Улуса Джучи; к персидским портам, а через волок,  к генуэзским и  венецианским городам-колониям Крыма.
Зардуш и Бэй склонились на корме над оживающей картой: по шелку змеилась широкая равнинная река, крона которой утопала в синем море, а гибкая лоза русла терялась своим истоком далеко на севере в густых и просторных лесах.
- Воины, - обратился к русичам ассириец, - вы как добирались до Поднебесной, на ладьях вниз по Этилю? Что помните из дороги, какие города на берегах,  какие приметы?
- Столько лет-то минуло, - сказал Глеб, - мы совсем еще молодыми были. Да и на берег-то нас никто не выпускал: кроме весел ничего и не видели! Быстро шли: пока одни сплавлялись к Персии, другие уже уходили с караванами дальше. Потому, сколько вышло людей из суздальской земли – неведомо. А сколько дошло до Ханбалыка - один только наш баскак и знал;
- Хорошо, - подытожил пророк, указав точку на левом берегу, - заберемся  за Сарай аль-Джедид, столицу теперешнего властителя Орды - хана Узбека, и будем ждать жребий судьбы! 
К ночи они поднялись чуть выше «Нового Дворца», как называли город славяне, и подошли поближе к противоположному берегу с выпасами, бахчой и огородами. Темная степь уходила на запад, костры пастухов и сторожей доносили к реке горьковатый дымок, оживали пересвисты ночных птиц, застрекотали цикады. Яркие звезды отражались в плавной воде, быстротекущая тьма накрывала сердце Орды.
Свежий ветерок потянул с верховья, и уже из густеющего речного мрака прямо рядом с джонкой появился темный силуэт дракара. На носу, в виде вздыбленной головы дракона, стоял воин с факелом. Парус был спущен; выставив веслами судно носом против течения, команда бросила якорь.
На невидимой и неслышимой джонке экипаж обратился в слух: на соседнем судне, находившемся на расстоянии броска копья, были слышны разговоры. Молодой звучный голос ровным и спокойным тоном отдавал, по всей видимости,  короткие распоряжения, которые выполнялись без шума и суеты. Весла были убраны внутрь, на палубе выставлены часовые с факелами, а от корабля небольшая лодка погребла по направлению к берегу. Вскоре там послышался лошадиный топот, потом взвилось пламя костра. Вскоре он погас и лодка, тихо плеща веслами, вернулась. Когда она подплывала к дракару, часовой с борта ее окликнул и, получив тихий отзыв, беспрепятственно подпустил к высокому корпусу. Три человека, позвякивая оружием, поднялись на палубу и исчезли в кормовой надстройке.
- А говор-то наш, суздальский! – горячо зашептал Глеб Матвею, - аж жарко сердцу стало, как расслышал я слова нашей речи! Неужто смогли мы достаться до родимой земли!   
- Даром что дракар у них варяжский, а может и гребцы - дружина варяжья, - эхом откликнулся Матвей;
- Так у нас все князья Рюриковичи, чего же ты хочешь от них; ясное дело, доверие только к своим, - согласился с ним Глеб, - а сюда, в ханское логово, с кем попало не пойдешь!
- Ну, что? – обратился русич к магу, - надо «языка» брать: ведь не зря этот шайтан к нам причалил. Или ты и так знать будешь, что у них на уме? – проницательно заметил Глеб задумавшемуся Зардушу;
- Нет, - ответил тот, - никаких резких движений. Они о нас не подозревают и, похоже, ничего не опасаются, коль остаются на месте, получив весточку с берега. Подумаем, подождем до утра. Да и нам-то, вроде, ничего особенного от них и не надобно.
Быстро пролетала летняя ночка над великой рекой: и только-только рассветный туман, притаившийся у берегов, начал стекать по течению, джонка вплотную приблизилась к дракару. Ее борт был повыше суздальского корабля; абордажные щиты с оскаленными тигриными мордами показались звериной стаей, внезапно возникшей из утренней мглы. Легкий толчок в борт мигом поднял на ноги спящих гребцов, но было уже поздно: блестящий монгольский воин, с ног до головы облеченный в доспехи, с бесценной саблей у пояса стоял у них на палубе. Золоченая лицевая маска шлема полностью закрывала лицо, что делало его еще более зловещим и загадочным.
Только темные глазные прорези оживлялись отважным блеском живых и светлых глаз. За его спиной стояли еще два бойца в таких же кольчугах, но лица их были открыты и загорелы. Из-под надвинутых на самые брови шлемов блестели твердые и решительные взгляды матерых мужей. Ладони их сжимали рукояти необычно длинных черных мечей.
Арэта гортанно и громко потребовал отчета о хозяине корабля и цели приближения к столице великого хана. Его поняли не все, видно, большинство дружины впервые слышало и видело ордынца такого ранга. Скромная свита и корабль, возвышающийся над их судном, завершали картину животного трепета перед чудовищной самонадеянностью монгола, сияющего стальными бликами в лучах восходящего солнца.
Один из гребцов, неуклюже переступив с перепуга, запнулся и сделал движение навстречу светлому рыцарю: тут же раздался свист и его плащ был пришпилен к палубе толстой короткой стрелой. Это еще более отрезвило окружающих: никто из них и помышлять не посмел о каком-либо сопротивлении. Тем более, что хотя гости и имели грозный и внушительный вид, явной агрессии не проявляли, и спрашивали, видно, что положено при въезде в свою столицу. Из кормовой надстройки выкатился человек в лисьей шапке и бухнулся в ноги Арэта:
- О, Могущественный, - бойко затараторил, видимо, переводчик-ордынец, - это корабль брата князя владимиро-суздальского Юрия Даниловича, вызван самим ханом Узбеком и везет в Орду важные вести!
В доказательство он протянул разрешительный ханский ярлык с висячей красной печатью. Арэта мельком взглянул на текст и, взяв свиток в руку, по-хозяйски зашагал на корму, кивком оставив Глеба и Матвея у схода на джонку. Переводчик, крутнувшись перед ним, так же юркнул внутрь предупредить княжьего брата о нежданном госте.
В каюте тот был не один: рядом с Иваном, так звали молодого русича княжьего рода, сидел крепкий воин с заметной сединой в небольшой аккуратно подстриженной бороде. Оба они встали, когда Арэта, переступил через порог, сняв с себя шлем и дружелюбно открыв лицо. Монгол протянул свиток князю и пригласил на свой корабль для приватной беседы, предупредив, что при разговоре могут присутствовать высокородные женщины. Объяснив такое свое любопытство недавним прибытием из метрополии Великого Хубилая и новизной отношений с союзниками, монгол получил горячее согласие и покинул дракар. 
 Немного погодя князь Иван в сопровождении только толмача поднялись на палубу; Глеб и Матвей держали пост у борта джонки, а молодого князя встретил Бэй, с почтением проводив его в капитанскую каюту.  Было заметно, что рост и мощь юноши были князем отмечены, тем более, что они и ненамного отличались друг от друга по возрасту.
Арэта встретил гостя в дверях и усадил за стол, уставленный дичью и фруктами. Сел напротив и смотрел прямо в светлые глаза князя. Слева от монгола сидела принцесса Кокачин, справа – ассириец с бездонными очами, а за их спинами маячила улыбчивая Борена в кожаных доспехах монгольского легкого конника. Оружия не было даже в каюте, лишь у князя на поясе висел красивый и, скорее, декоративный кинжал.
Серьезный юноша пытливым взглядом пробежал по стенам и видам из окна, явно желая найти подтверждение присутствия на корабле достойного количества воинов, очевидно, в абсолютной безопасности он себя не чувствовал.
Бэй присоединился к амазонке, и они вдвоем разлили терпкий чай в голубые чашечки собеседников. Оказалось, что князь никогда раньше не пил китайский чай, но ему очень нравится греческое неразбавленное вино. Ивану принесли вина, но он едва-едва пригубил бокал. Беседа текла плавно и легко, касаясь всех тем, которые были сейчас на слуху при дворе Кублай-хана: от рассказов о дивных странах за дальними морями у русича загорелись глаза. Его рука, сжимающая бокал, сверкнула перстнем: массивный серебряный шестиугольный щиток с черненым узором вокруг, а в центре - багровидный знак, знак Рюриковичей суздальских. Борена, бросив на еще раз взгляд на перстень, вышла из каюты – через секунду туда вернулась богиня Уиндзи и попросила оставить их наедине с князем:
- Хочешь узнать свою судьбу, князь? - заговорила она, когда все их покинули; - а главное, судьбу своей родины? – добавила она проникновенным голосом;
- Не знание судьбы меня заботит, - молвил Рюрикович, - хотел бы владеть я своим предназначением! Зачем вокруг нас сейчас бушует эта резня и междоусобицы, братоубийственные войны и разорительные набеги на соседей? За что народу моему эта напасть?
- Да, я вижу твою первую победу, жестокость людскую и ханский вызов в Орду, - рассеяно отвечала Богиня, взяв князя за правую кисть с варяжским перстнем:
- Наследовавший московский престол Юрий отправился в Орду добиваться для себя ярлыка на великое владимирское княжение, на которое претендовал и тверской князь Михаил Ярославович. Править княжеством в свое отсутствие поручил своему брату Ивану. Тверские бояре уверовав, что их князь тоже в Орде, и вот-вот станет великим владимирским князем, пленили в Костроме Бориса, младшего брата Юрия и Ивана. Тверское войско под началом боярина Акинфа решило захватить Переяславль.
Оборону города, принадлежавшего Москве, возглавил юный князь Иван неполных двадцати лет. Три дня он удерживал осаждающих, а потом из Москвы прибыло подкрепление во главе с боярином Родионом Несторовичем. Князь сделал вылазку из города, а боярин ударил с тыла. В сражении погиб тверской боярин Акинф: Родион собственноручно убил Акинфа, воткнул голову его на копье и поднес князю Ивану.
Молодой князь близко увидел, насколько жестокой может быть борьба за власть. Насаженная на копье, растрепанная мертвая голова с вымазанной кровью бородой – жуткое зрелище. Таких подарков князья от своих бояр на Руси еще не получали. Иван близко знал Акинфа, тот раньше жил в Москве и отъехал в Тверь после приезда в Москву из Киева Родиона Несторовича. Бояре не сразу начали враждовать: сын Родиона был женат на дочери Акинфа. А вот теперь – отрубленная голова с закатившимися глазами и капающей наземь кровью одного боярина на копье другого.
Но эта страшная картина не повергла Ивана Даниловича в трепет, не вызвала у него душевного волнения. Не осудил он дикую выходку. Не стал укорять за варварский поступок, неподобающий христианину, - медленным и беспристрастным речитативом выговаривала Всевидящая;
- Это он с тобою здесь сейчас, на этом черном корабле?
- Да, это он…
- Все так и было, ибо дерзость и подвиг Родиона проявлены были, как никем более из моих воинов, - спокойным голосом произнес Иван.
- И теперь стремиться я буду и далее добиваться победы, не взирая на нравственные или еще какие-то ограничения, - добавил он, твердо взирая на Богиню;
- Я так и знала, - тем же тоном отозвалась красавица Уиндзи, - этот ваш страшный мир на все времена и на все поколения ваши оставит в душах людей ожесточение и жажду борьбы. Борьбы ежедневной, безжалостной и бездумной, борьбы на самоуничтожение…
- Не мы первыми возжелали крови и крова ближних своих, так судилось, так повелось, - нахмурил князь свое безбородое юное лицо:
- Теперь же хочу я, что бы перестали поганые воевать русскую землю, перестали убивать христиан; что бы отдохнули и опочили христиане от великой истомы и многой тягости и от насилия татарского; что бы наступила тишина по всей земле. Вот мое последнее слово перед Ордой, - досказал Иван и взглянул в бездонные очи Красавицы;
- Ступай, княже, твердо по своему пути: живи по сердцу, живи по вере своей, будь добр и милостив к простым людям, будь справедлив к воинам, - устало проводила богиня Уиндзи молодого русича. Князь и был таков.
Джонка отвалила от черного судна, и оно незамедлительно подняло парус с таким же изображением багра, как на перстне.
- Спешат хану дань передать: зело задолжался уже князь Юрий перед Узбеком, - хмыкнул Глеб, провожая взглядом дракар, что ощетинился всплесками многочисленных весел и пошел вниз по течению к проснувшемуся Сараю.
- Откуда знаешь? – удивился Бэй;
- Только с выходом князья по-варяжски рекой сплавляются, а так они верхом шли, с шатрами и кибитками! С челядью, девками да немногими ратниками. А тут – вона сколько мечей и ребята все крепкие, виды повидавшие. Мы их с Матвеем хорошо разглядели, пока вы разговоры разговаривали, - убежденно настоял на своем Глеб.
– Да, и поболтать они охочи: нас-то не остерегались, понадеялись, что басурманы  перед ними. Дань они дорогую серебром везут, да подарки знатные ордынцам.
Над Этилем вставало красное солнышко, день обещал быть жарким и ветреным. Самое время трещать парусами: Зардуш, выслушав русичей о намерениях русского князя, предложил так же посетить расцветающую столицу Улуса Джучи:
- Надо же в конце - концов как-то устраивать и судьбу принцессы Кокачин! – весело поддержала эту идею Богиня;
- Да, но поведение и решения хана бывают непредсказуемы, - предупредил  Арэта, - только он решает в Орде, как и сколько жить его подданным;
- Решения и поведение правителя определяет его окружение, - веско добавил Зардуш, - теперь уже не столь монголы, как исламские наставники хана Узбека говорят его устами:
- Узбек, племянник хана Тохты, прибыв из Хорезма вместе с беклярбеком Кутлуг-Тимуром, чтобы сказать близким умершего хана слова утешения, убил его сына Иксара и всесильного эмира Кадака. После же, при поддержке жены своего отца Баялун захватил власть в Орде. Его воцарение смогло осуществиться только при поддержке сторонников ислама.
После восшествия на ханский престол до истечения 8 лет он проводил жизнь со всем своим улусом в странах северного Дешт-и-Кипчака, так как нравились тех стран вода и воздух и обилие охоты. Когда с начала его султанства истекло восемь лет, то под руководством святого шейха шейхов и мусульман, полюса мира, святого Зенги-Ата и главнейшего сейида, имеющего высокие титулы, указывающего заблудившимся путь к преданности господу миров, руководителя странствующих и проводника ищущих, святого Сейид-Ата, приемника Зенги-Ата, Узбек в месяц 720 года хиджры, соответствующего тюркскому году курицы, удостоился чести принять ислам.
Получив имя Мухаммед,  ввел новую веру: сторонники традиционных порядков и Высокого неба заявили новому хану: - Ты ожидай от нас покорности и повиновения, а какое тебе дело до нашей веры и нашего исповедания и каким образом мы покинем закон и устав Чингизхана и перейдем в веру арабов? Сто двадцать чингизидов – эмиры и царевичи – были казнены: уцелели только те, кто успел уйти ко дворам и в дружины русских князей.  Все  внутренние распри в Орде были искоренены.
На границе дельты Этиля, на берегу одного из его проток Ахтубы, раскинулся на просторах прекрасный город-дворец. Здесь бескрайняя степь, ровная, как стол, подступает к бэровским буграм, тянущимся по низовьям величайшей реки, как полоски на шкуре тигра. В степи паслись огромные стада овец, верблюдов, коней, а в дельте выращивали виноград, овощи, фрукты. В садах утопал и сам Сарай аль-Джадид, как и все города Орды, лишенный крепостных стен. Да и зачем они были ему нужны, если ни у одного врага желание напасть на эту страну могло возникнуть лишь в кошмарном сне? Стен не было, но вот водопровод и канализация в городе работали: из стоков добывали селитру для производства пороха.
Украшенные майоликовыми изразцами кирпичные дома отапливались по-китайски – канами, азаны с высоких минаретов перемежались со звоном колоколов. Прибывшие с верховьев булгары продавали финские меха хитрым египтянам, а на вырученные деньги покупали изделия самаркандских ювелиров. Шведы и русские, китайцы и арабы, франки и африканцы – все встречались здесь, и никому не было тесно. Торговля шла на деньги, чеканящиеся как здесь, в Орде, так и в других крупных городах великой империи – Булгаре и Азаке, Мохши и Хорезме. Сюда потянулись из Ирана и Египта ученые, богословы, поэты, из Хорезма – ремесленники и ювелиры. На ответственные посты стали назначаться высокообразованные выходцы из Ирана и арабских стран. Шелковый путь вновь стал не только безопасным, но и благоустроенным: караванная торговля процветала.
Бэй подошел к одной из неторговых пристаней, и джонка бросила якорь  рядом с черным дракаром с гербом князя Ивана на щите, вывешенном на борту гребного судна. Команда витязей, натянув над палубой холщовый навес, была вся в сборе и на стороже; отсутствовали, очевидно, только сам хозяин со своим верным боярином.   
Тут же к необычному кораблю подплыла лодка со сборщиком пошлины береговой охраны, выясняя цель и принадлежность корабля. Не впуская его на борт, Арэта блеснул перед ним своей золотой подорожной с гривой дракона, а Матвей кинул ему одну монетку, полученную еще за скифских лошадей в Хазарии.
День клонился к закату, когда на берег вихрем примчалась группа всадников вместе с князем Иваном и боярином Родионом: чуть погодя к ним присоединились несколько больших кибиток, запряженных верблюдами. Вдоль берега выстроились подошедшие вооруженные до зубов воины, и под бдительным оком боярина  началась переноска ценного груза с дракара в кибитки. Покончив с этим делом, охрана сомкнула строй вокруг повозок и тронулись прочь от реки. Всадники отправились следом. На дракар какие-то люди поспешно вкатили две бочки, очевидно, с вином и затащили тяжелые корзины со снедью: гуляй, служивые!
- Все, - высказался Глеб, наблюдая за этой суетой, - Орда дань получила, теперь князь будет ждать решение дороги по своей судьбе;   
- А вот зачем им зелья столько закатили? – засомневался Матвей, - это не свадьба, не поминки; и по чарке бы хватило. Что-то нечисто тут, как бы беды не приключилось, - поделился он с товарищами;
- Давайте, я схожу к ним, поговорю, - предложил Глеб, - татары смерть, как пьяных не любят, да еще и здесь, в столице. А ребята-то и накуролесить могут, шума наделать! Как пить дать, их в колодки закуют, если не порубят!
- И князю унижение великое, - убежденно поддакнул Матвей.
Обсудив положение дел и определив, что вокруг приезда в Орду князя Ивана с долгожданной данью затевается какой-то заговор, джонка тихо снялась с якоря и подошла борт к борту к суздальцам. На удивление, там царил жесткий порядок: ни один воин не притронулся к дарованным пище и питью. Сойдя на дракар, Глеб тут же попал в руки дюжего сотника:
- С чем в этот раз пожаловал, гость дорогой? – спросил его насмешливо задорный и молодой голос, - аль тоже не спится в короткую ночку?
- Как бы она совсем для вас короткой не оказалась, - неожиданно для Саввы по-русски ответил монгольский воин Глеб: - я без оружия пришел, предостеречь вас хочу, ведь земляки все ж!
- А нам теперь только ждать и осталось! – громко заговорил сотник, что бы слышала вся дружина, - князь нам велел здесь его дожидать! Вот только воротиться скоро не обещал!
- Ладно, братья, спите в пол глаза, - посоветовал старый рубака, - а мы, если что, допоможем. Дай-ка и нам с десяток ваших ребят по-проворнее и ждите атаку ночную, - так же громко ответил ему Глеб, а на ухо шепнул горячо: - а из бочек вино в речку вылей, целее будешь;
- И то, - согласился Савва, улыбнувшись отеческой заботе нежданного защитника.
Но ночь прошла спокойно; рано поутру десант с джонки вернулся восвояси, сама же джонка отошла от дракара на прежнее место стоянки.
На берегу раздался топот копыт и к стоянке вылетел разгоряченный всадник: то был боярин Родион Несторович темнее тучи. Немного погодя он явился на джонку просить совета:
- Узнал я от Саввы, что вы предупредить хотели, от лихих людей оградить мою дружину, - обратился он к Арэта.
Тот взглянул на Глеба и русич перевел ему слова боярина. Монгол утвердительно кивнул. 
- Темные дела произошли в Орде, беда за бедой! – поведал закручинившийся Родион. Было видно, что эта ночь прошла у него без сна. И он поведал страшные вести, сказал неутешные слова:
- Дорога Улавчий, заведовавший всеми русскими делами, выход принял, но поведал, что князья, в Орде пребывавшие, передрались, власть не поделивши, и смерть лютую за то приняли. 
Князь наш, Юрий Данилович Московский давно решил подчинить себе Михаила Тверского. Тверь была богаче и воинственнее, чем Москва, но военные столкновения не принесли решительного перевеса ни одной из сторон. Став родственником хана Узбека, женившись на его сестре – Кончаке, Юрий Данилович получил татарскую помощь под предлогом, что тверичи тянут к врагам татар – литовцам, Юрий двинулся на Тверь.
Михаил разбил войско московское, да  захватил в плен его жену, в крещении названную Агафьей. Агафья, прожив некоторое время в плену, умерла при очень странных обстоятельствах. Князь Юрий прибыл в Орду и обвинил Михаила в преднамеренном убийстве Кончаки – Агафьи, и судьба великого князя была решена. Юрий получил ханский ярлык на «великий стол», отнятый у Михаила Тверского, а тверской князь был вызван в Орду. Не желая подвергать разгрому родной город, Михаил поехал к Узбеку и был казнен по приказу хана. Привели приговор в исполнение люди Юрия Московского и его соратника татарина Кавгадыя. Великого князя, посаженного в колодку, долго мучили: плохо кормили, издевались над пленником и, наконец, зарезали. 
Убийство невинного не пошло на пользу заговорщикам: Юрия встретил в Орде сын Михаила, Дмитрий Грозные Очи, и молодой тверич зарубил московского князя. Но право суда и казни принадлежит в Орде только хану: Дмитрия Михайловича казнили за самосуд.
Вот сегодня ночью его прямо в ставке, у золотого шатра,  и порешили на наших глазах с князем Иваном. И всех его людишек, которые, кстати сказать, и поднесли на дракар вино с закуской, теперь в колодках на крымский базар отвезут генуэзцы. С ними хан таким образом расплатился за чаши, кубки золотые! Теперь черед князя Ивана – или ярлык на великое княжение, или смерть лютая за безрассудства и промахи брата! – боярин умолк, слушая монгольскую речь Глеба, переводившего его слова.
- Вот, теперь велел ждать мне воли хана на корабле, приготовившись к самому худшему. Но и не своевольничать, и не бежать раньше времени! – завершил свое повествование Родион Несторович. 
Выходец из былиного Киева выпил чашу греческого вина и отбыл на свое судно потчевать дружину в смиренном ожидании чуда.
Киевский боярин Нестор и его сын Родион бежали из Киева после опустошения татарского и постоянной смертельной опасности из-за литовцев, которые часто и тайно, насколько могли, делали набеги на землю Руссии. Они ушли к московскому князю, причем не одни, а с дружиной в тысячу семьсот человек, за что и получили для поселения место вблизи города на берегу реки Москвы с названием «Киевцы».
 А резня в Киеве была очень знатная: ибо город был сведен почти ни на что – едва осталось там двести домов, а людей держали  в самом тяжелом рабстве:
- На левом берегу Днепра неподалеку от Киева показались всадники в длиннополых тулупах: это был разведывательный отряд хана Батыя. Он послал своего двоюродного брата Менгу-хана с частью войск на Киев. Монголы были поражены золотом куполов киевских храмов и предполагали захватить в столице Руси огромное количество драгоценных металлов. Менгу-хан был настолько впечатлен красотой города и мощность укреплений, что не стал сразу нападать, он лишь отправил парламентеров с предложением сдаться. Но киевляне хорошо помнили, что сдаваться монголам нельзя:
Изначально покорив Среднюю Азию, основная сила монголов с награбленной добычей вернулась в Монголию. Тридцати тысячная армия под командованием лучших военноначальников отправилась в дальний разведывательный поход через Иран и Закавказье на Запад. Здесь они встретили воинские поселения славян – выходцев с севера и запада, изгоев своих племен. Уже вместе с ними  нанесли поражение аланам и половцам, после чего разорили Сурож в Крыму. Половцы во главе с ханом Коганом, тестем Галицкого князя Мстислава Удалого, обратились за помощью к русским князьям.
Монголы разбили союзные силы половецких и русских князей в приазовских степях на реке Калке. Это было последнее крупное совместное военное выступление русских  накануне нашествия Батыя. Однако в походе не участвовал могущественный русский князь Юрий Всеволодович Владимиро-Суздальский, сын Всеволода Большое Гнездо.
Княжеские распри сказались и во время сражения на Калке. Киевский князь Мстислав Романович, укрепившись со своим войском на холме, не принял участия в битве. Полки русских воинов и половцев, перейдя Калку, нанесли удар по передовым отрядам монголов, которые отступили. Русские и половецкие полки увлеклись преследованием, когда подошедшие основные монгольские силы взяли их в клещи и уничтожили. Монголы осадили холм, где укрепился киевский князь. На третий день осады Мстислав Романович поверил обещанию противника с честью отпустить русских в случае добровольной сдачи оружия и уступил.
Он и его воины были зверски убиты монголами, а те дошли до Днепра, но вступить в пределы Руси не решились. Поражения, равного битве на Калке, Русь еще не знала. Из кровавых степей домой вернулась только десятая часть войска. В честь своей победы монголы устроили «пир на костях»: захваченных в плен князей раздавили досками, на которых сидели и пировали победители.
В этот раз, не поверив парламентерам, киевляне их убили, и обозленные татары ушли ни с чем. Сам киевский князь Михаил Всеволодович заблаговременно бежал в Венгрию, оставив оборону города на воеводу Дмитрия.
Накопив достаточный опыт, монголы использовали при осаде привычную последовательность действий: неподалеку от города остался наблюдательный корпус, который одновременно готовил окрестности к осаде через опустошение их, набирая пленных и материалы.
Передовые отряды монголов подошли к Киеву со стороны левого берега. Дождавшись зимних морозов, монголы решили проверить, выдержит ли лед их лошадей.
Для этого на середину Днепра были согнаны толпы пленных. За ними на правый берег переправились монголы и взяли город в плотное кольцо. Была собрана 140-тысячная армия – исключительный в истории Батыевых походов случай.  Против городских стен и валов были выставлены тридцать две камнеметных машины.
При осаде городов монголы использовали опыт побежденных китайских и персидских инженеров, их количество в рядах осаждавших достигало нескольких сотен. Многочисленную орду со своими семьями, кибитками и стадами скота сопровождали толпы пленных, которых они захватывали на своем пути. Именно этих рабов монголы гнали впереди себя на стены осажденного Киева.
 Хашар – осадная толпа – применялась как живой щит катапульт, таранов и атакующих колонн монголов. На укрепления города гнали славян: вообще монголы не охотники до ручных схваток, но стараются сначала перебить и ранить как можно больше людей и лошадей стрелами, а потом добивать  ослабевшего неприятеля.    
Главная ставка Батыя находилась за речкой Лыбедь. Отсюда, с южной стороны, хорошо были видны валы и башни города Ярославова.
Тревожные дни переживал древний город: в скрипе тысяч телег, ржании бесчисленных лошадей и верблюдов тонули голоса его жителей. Батый дождался, когда замерзнет Козье болото против Лядских ворот и начал штурм города.  Три десятка камнеметов день и ночь подавляли оборону, стенобитные орудия разбили ворота.
Киевляне взошли на остаток укреплений и продолжали защищаться. После того, как воевода Дмитрий был ранен, со второго штурма монголы овладели последними стенами. В бой была брошена отборная часть русской дружины – тяжеловооруженная кавалерия: но на узких улочках заполненных отступающими, ранеными и убитыми, всадникам тяжело было маневрировать. Монголы сбрасывали отважных витязей с лошадей с помощью арканов и крюков, закрепленных на концах длинных пик.
На следующий день бой разгорелся с новой силой: захватчики обрушились на Софиевские ворота, они были разрушены камнеметами и глинобитными орудиями. Пока бои продолжались у ворот, киевляне воздвигли новые деревянные укрепления вокруг Десятинной церкви. Оставшиеся в живых скопились внутри храма и на его куполе. Купол не выдержал веса людей, захвативших свой скарб, и рухнул. Каменные стены обрушились, похоронив под обломками последних защитников столицы Южной Руси.
Киев продержался 9 дней непрерывного штурма: киевский воевода своей смелостью заслужил уважение самого хана и был пощажен.
При штурме монголы разрушили почти все каменные храмы; некоторых жителей посадили на кол, другим под ногти забивали гвозди или щепки. Священников жгли живьем, а монахинь и девиц насиловали в церквах на глазах у родных.  Обозленные упорным сопротивлением и большими потерями, монголы врывались в жилища простых горожан и вырезали целые семьи.
Из пятидесяти тысяч жителей уцелело только около двух тысяч, которые были превращены в рабов. Тела убитых киевлян и штурмовавших пленных никто не хоронил: их сбросили в крепостной ров. Одичавшие собаки и дикие животные растаскивали кости еще несколько лет. Своих павших воинов Батый по обычаю предал огню.
 Восемь тысяч дворов ушли дымом – осталось не больше двухсот, а из сорока церквей уцелело – пять - шесть, да и то в полуразрушенном состоянии. Удалось уцелеть только большинству чернецов Печерского монастыря, да иудейской общине, которые загодя схоронились в подземелье киевском. Это не первое разорение Киева стало самым безжалостным и страшным: с разрушением своей столицы с окружающими городками и селами Русь утратила свое могущество на несколько веков…
                _
   
Конечно же Арэта знал, что имена его кровных земляков Чемучик, Батый, Беркей, Себедай, Угадай, Мамай, Убиляй, Чагадай, Борондай — тоже русские имена, только не православные, а еще языческие, арийские. А в том, что ханы русов скифо-сибирской Орды принимали в свою армию дружины русов-аланов, русов-ясов, русов Владимиро-Суздальской и Киевской Руси, татар-язычников, нет ничего странного. Было бы странным, если бы они собирали армию из халху, ханты, манси и ойратов — с такой армией они бы никогда не выбрались из Монголии. Что касается жестокостей и зверств этих татар на Руси — то есть руссов - язычников, то не менее красочны их деяния и при походах на Византию, на Балканы, на Британские острова. 
Чисто монгольского нашествия на Русь не было: а вот мелкие окраинные народцы и торгашеско-ростовщический состав Орды, как и всегда, нажились на распрях между русами и, пользуясь смутой и войнами, вывезли на невольничьи рынки десятки тысяч русских, в основном женщин и детей из разоренных сёл, оставшихся без защиты мужчин-воинов.
Особую роль в этом сыграли крымские торговцы, имеющие весьма дальнее отношение, как к Орде, так и к уральским  татарам, которые от распрей пострадали не меньше, чем русичи.
Богиня Уиндзи, обхватив голову руками, медленно поводила запламеневшими глазами, полными слез и отчаяния, по застывшим лицам мужчин в капитанской каюте джонки.
                _
 
               II.   На золотом крыльце сидели… :
 
                «Один из тех семи царей,
                которые величайшие в мире».
    
 Хазарский золотой лежал перед думцем хана отдельно в дневной выручке от пошлины за торговлю и постой судов, караванов и остальной торгующей мелочи. Ему и раньше попадались такие монеты, которые находили в этой степи землекопы и пастухи: истонченные временем и людскими пальцами. Эта же монета блестела и была полновесной, будто только вчера отчеканена. И получена она от человека с необычного корабля, который почему-то так и трется около дракара русичей, пришедшего с богатой данью. Уж больно много шума сейчас в Орде из-за этих русских князей: сколько голов полетит по их милости!  Но наведаться к ним поутру все же придется, иначе кто-то другой донесет хану о странном госте в его столице.
Не поленился думец; еще туман стелился по Этилю, когда его вместительная лодка подошла к джонке, и властный кулак застучал по обшивке:
- Эй, есть кто живой?! – зычно прокричал начальник охраны важного сановника, вставая на цыпочки, еле дотягиваясь с носа лодки до борта судна;
- Кто беспокоит моего господина? – вкрадчиво спросил Бэй, возникая над ним своей могучей фигурой в облачении знатного монгольского воина.
Внушительные размеры, нездешнее произношение и стремительность появления белокурого богатыря сделали свое дело: охранник, невольно отшатнувшись, кубарем полетел на гребцов. В ответ на это падение на берегу раздалось обеспокоенное ржание лошади небольшого отряда сопровождения.
Глеб и Матвей втащили по сходне тучного чиновника на палубу, где его учтиво встретил Арэта. В каюте уже дымился ароматный чай. Говорить они стали один на один: без лишних слов ордынец положил на стол хазарскую монету. В ответ офицер Кокетэй предъявил думцу свою пайдзу от Великого Хубилая с выбитым кречетом на массивной золотой пластинке, на которой квадратным монгольским письмом, еще на китайском и персидском вились надписи с завораживающими словами: «По воле Вечного неба ведет дела по усмотрению, как если мы лично ехали». Добавив на словах, что сопровождает на этом корабле принцессу императорской крови, ищущей защиты у хана Улуса Джучи, монгол выставил перед сановником один из кожаных мешочков с оставшимся золотом за скифского коня. Подарок был с восхищением принят и ордынец покинул джонку, спеша на доклад в ханский шатер.
Следом за ним в небо над Сараем аль-Джадид взлетел огромный белоголовый орел. Тень от его могучих крыльев стремительно понеслась по изумрудной степи навстречу солнцу, лучи которого время от времени играли отблесками на золоте сомкнутых когтей.
Летняя резиденция Узбека находилась на расстоянии одного перехода: на водораздельном плато в поперечнике больше тысячи шагов. Южнее ставки находилась балка, она спускалась к небольшой реке – широкая ложбина, очень удобная для водопоя и переправы на левый берег реки с обширными выпасами. Обилие рыбы и дичи, чистый воздух и вкусная вода делали выбор здешней степи вполне закономерным. Под крылом птицы расположился своеобразный город из шатров и юрт – вместе с правителем на летние квартиры перебрались его родственники, жены гарема, военачальники, весь двор, ремесленники, торговцы…
Шатер хана находился в центральной части плато, где повитель принимал послов и вершил правосудие. Вокруг его шатра на расстоянии броска камня располагались шатры приближенных ко двору, жен и родственников. Следующий круг юрт – ремесленники, затем торговцы, четвертый, пятый – палатки остальных людей, занимающих более низкие ступени общества.
Летний зной хан переживал в своей «Урду-и зари-н бузург» -  Большой или Великой Золотой Орде – в громадной юрте-шатре, в которой помещалось до тысячи человек и этот шатер никогда не убирался. Скрепы его были золотыми, внутренность его была обтянута парчовыми тканями. Разукрашенный и диковинный, он состоял из прутьев, обтянутых золотыми листочками. Посредине - его деревянный престол, обложенный серебряными позолоченными листками; ножки его из чистого серебра, а верх усыпан драгоценными камнями.
Сюда спешил со своей важной вестью озабоченный рядец, родственник одной из жен хана: и не потому, что в столице появилась принцесса Кокачин, а потому, что Хубилай-хан имел намерение породниться с иль-ханом Аргоном:
Продолжая действовать в русле традиционной политики Джучидов, Узбек претендовал на Ширван и Арран – территориальные владения Хулагуидов. Не раз ордынские войска, имея в своей стороне и русские дружины, вторгались в чужие земли, но ощутимого успеха не достигли. Беклярибек Кутлуг-Тимур выступал против этих войн, опасаясь, что они подорвут торговлю и внутреннюю стабильность Орды. Тем более, что хан Узбек имел большие земельные наделы в улусе-империи Кублай-хана: большая доля доходов его семьи напрямую зависела  от хороших отношений с Китаем, от благополучного прохождения товаров по Шелковому пути.
Именно по причине бесперебойной торговли оборотистый Кутлуг-Тимур не хотел неприятностей с соседями по караванной дороге.
 Когда поздно к вечеру взмыленный конь донес своего тяжеловесного седока к ханскому шатру, джонка уже поднималась вверх по речке к летней ставке повелителя Улуса Джучи.
Охрана откинула полог и думец, рухнув на колени, двинулся по белой кошме  к престолу. Не смея смотреть хану в лицо, он сбивчивым тоном рассказал свою историю о странном корабле и полученной пошлине, выложив перед собой мешочек с хазарским золотом. Добавив к сказанному о появлении великородных монголов и донос толмача князя Ивана об их встрече с русичами, он замер в ожидании, погрузив лицо в ворс роскошного арранского ковра.
Похвалив за ревностную службу и отпустив рядца с миром, Узбек внимательно рассмотрел монеты на своей ладони. Это почти красное золото загадочно поблескивало из зияющей глубины седой древности, но отражало пламя светильников в юрте сейчас: хан всей кровью своей почувствовал пульсирующую энергию племен, живших когда-то в этой степи. Изгнав и уничтожив в своей Орде всех лам, шаманов и колдунов, сам же остался, по предназначению, птенцом Вечного неба:   
- Тургэн, на рассвете, по росе, поедем, поохотимся, - сказал он своему сокольничему, ссыпав обратно в мешочек старое злато. Князя Ивана возьмем с собой, - добавил хан жилистому старику и, потянувшись, приказал телохранителю позвать старшую жену:
- Баялун-хатун, - обратился он к своей матери, которая была женой его отца Тогрула, по левирату ставшая и женой прежнего хана Тохты, а потом и сам Узбек сделал ее своей старшей женой, - как нам поступать с принцессой Кокачин?
И он рассказал своей ближайшей советнице и  наперснице все, что донес ему ее дальний родственник:
– Я послал его к тебе,  может быть вспомнит еще что-то  важное, - посоветовал хан, отдавая пожилой женщине мешочек с золотом. 
Утренние дымы уже тянулись над юртами трудового люда, а в береговых зарослях сновали лодки рыбаков, когда желтый дракон на черном парусе джонки лениво зашевелился под свежим ветром в виду Золотого Шатра. Кавалькада хана из нескольких всадников резво уходила в дальнюю степь, неся на седельных подставках пару соколов. Ускакав подальше в вечный эль, ловчие сняли колпачки с глаз птиц и запустили их в полет; сами же всадники пустились вскачь, поднимая топотом копыт дичь и степного зверя с ночных лежек.
Соколы кружили высоко в светлеющем небе, высматривая добычу, когда к ним присоединился стремительный орел, гораздо превосходящий их размерами. Пока пернатые братья разминали крылья, выискивая просыпающихся грызунов, мощная птица сложила крылья и камнем ринулась к земле. Через минуту орел, держа трофей в золоченых когтях, появился перед верховыми охотниками.
 Подлетев к ним вплотную, птица выпустила добычу прямо в руки молодого русского князя и, с шумом сложив крылья, села на луку седла хана Узбека. Горячий орлиный глаз в упор смотрел в лицо оторопевшего правителя, с огромным удивлением рассматривающего необычайно крупного и  дерзкого белоголового орла. В руках же князя повизгивал немного помятый и напуганный волчонок почти черного цвета с подпалинами, с большими лапами и ослепительно белыми клыками.
Подъехавший к хану старик-сокольничий махнул ему рукоятью кнута в степь, а с остальными, круто развернувшись, молча поскакали в обратную сторону. Ханский конь, кося на необычного пассажира, подчинился движению ног седока, и быстрым шагом двинулся в степь. Отъехав на приличное расстояние, орел вспорхнул с седла и приземлился уже блестящим монгольским гвардейским офицером. Пораженный хан тоже сошел с коня, понимая, что такое превращение может быть свойственно только легендарным Предкам:
- Кто ты, о, светлый воин? - спросил он охрипшим от волнения голосом;
- Я порученец Великого Хана Хубилая, Кокетэй, - дружеским голосом ответил Арэта и подал взволнованному Узбеку свою золотую дощечку;
- Но такой Птице даже Великий хан не станет вручить пайцзу! – уже веселее произнес молодой повелитель Улуса Джучи, кладя руку на плечо монгола. Он взял подорожную, мельком взглянул на нее и вернул. Это была именно та императорская пайцза, о которой ему докладывал рядец.
Два еще молодых человека внимательно вглядывались друг в друга, отмечая опытными взорами множество деталей; их довольно простые сабли висели на почти одинаковых поясах: на которых тело дракона со сложенными крыльями и мелкой чешуей перемежалось с витальными изображениями деревьев, цветов и растительным орнаментом. На застежке Арэта была выбита каурая лань, прародительница монголов.
И хан Узбек с трепетом понял, какого гостя послала ему судьба на эту соколиную охоту. Они проговорили несколько минут, хан принял приглашение и обещал ночью тайно посетить джонку:
- Зачем ты принес волчонка русичу? – спросил он на прощанье;
- Он вырастет в сильного и преданного зверя, - уклончиво пообещал белоголовый Орел. 
 Всадник галопом помчался к свите, а гордая птица взмыла в поднебесье и растаяла в синеве, откуда четко было видно, как гигантской плотной цепочкой окружили воины ордынского войска место отдохновения своего повелителя, оберегая его покой и неуязвимость.
Соколы, свистя крыльями, неслись к ловчим с первыми жертвами в когтях: охота продолжалась. 
    Благочестивый царевич Узбек, обладающий божественной верой и царским блеском; красивой наружности, прекрасного нрава, храбрый и энергичный, - как писал о нем хулагуидский историк Вассаф, которого никак нельзя заподозрить в дружелюбии к хану – легко взошел на палубу джонки, оставив небольшой экскорт на берегу. Была безлунная ночь, огромные степные звезды проглядывали сквозь бегущие рваные тучи: собиралась гроза, с запада дул влажный теплый ветер. Вместе с ханом на корабле появились кумыс, шербет, халва и фрукты; свежеприготовленная дичь: охота была удачной! На его родовом поясе висела катана с новыми, окованными золотом, ножнами:
- Это подарок, - пояснил он, заметив любопытный взгляд Бэя, - меч-кладенец, его нашли в могиле древнего царя, жившего когда-то в этой земле. Такие находки приносят воину удачу, победы и неприкасаемость в битвах!
- Узнаешь, этот меч мы подарили новому царю киммерийцев, когда увозили оттуда раненого Гнура, - с удивлением вымолвил русич не менее удивленной Борене.
Хана угощали редким китайским чаем, нахваливая халву и напитки:
- Красавица Кокетэй, - прищурившись в улыбке и вертя в руках ее изящную золотую пайцзу, украшенную множеством маленьких алмазов-звездочек, спросил Узбек у принцессы, - какого мужа ты хочешь: молодого и красивого; могущественного и богатого; веселого и доброго?  Выбирай, вся женихи моей Орды будут счастливы принять твое решение! Увы, мои сыновья еще слишком молоды для женитьбы, а мой гарем больше похож на династический совет  союзников и соплеменников.
Мы почитаем правоведов, любим ученых и поэтов, слушаемся их и доверяем. Милостивы к ним, посещаем шейхов и оказываем им добро. Что привлекает тебя в людях, кем ты хочешь стать в их глазах? – заинтересованно завершил свой призыв повелитель степи, стараясь разбудить в девушке голоса чувств и рассудка!
Принцесса зарделась ярким румянцем, явно была смущена и не готова дать исчерпывающий ответ напористому красавцу-хану:
- Хорошо! – решил он, - не будем торопиться: завтра начинается праздник середины лунного года! Вы увидите лучших богатырей вечного Эля! И он покинул джонку.
                _

Праздник разворачивался на открытом месте. Для правителя, сыновей, родственников почетных гостей установлены четыре крытых кушк. Для эмиров и царевичей были устроены сидения справа и слева от ханского трона: церемония сидения наглядно демонстрировала место в системе власти.
В течение часа шло соревнование лучников. Затем эмиры получили в подарок праздничные халаты и облачились в них. Каждый эмир преклонил колено перед Узбеком. После такого приветствия к эмиру подводили коня в праздничном убранстве, эмир целовал копыто и возвращался с конем к своему войску и садился верхом на подаренного коня.
После раздачи почетных даров Узбек и его сыновья покинули павильоны и сели на коней: они приветствовали свое конное войско. Эмиры демонстрировали покорность хану, и в этом не было ни грана унижения. Завершилась церемония торжественным шествием пеших военачальников и придворных перед лицом Узбека, сидевшего на коне, что подчеркивало высокий статус хана. Процессия направилась к золотому шатру, где участников парада ждал пир. На пиру хан сидел на троне вместе со старшей хатун и вновь распределение пиршественных мест и ритуал угощения вином соответствовал иерархии золотого рода. В день праздника после окончания пира на соборную молитву в мечети ждали только Узбека, об эмирах и речи не было.
На этом празднике переодеваться в разноцветные одежды, подаренные ханом, надо было только первые четыре дня, поклоняясь Небу: в память об утраченном единстве всех четырех улусов. 
Князь Иван, сидевший слева от хана в последнем ряду павильона, замечал, как серебро и дорогая посуда из его дани, уходила ханскими дарами в цепкие руки воинственных эмиров. На пиру Арэта, пренебрегая своим положением высокого гостя и родства, сел за стол рядом с невеселым русичем. Гремела музыка, мелькали тела танцовщиц: все дни празднеств они провели вместе, а рядом с князем крутился вечно голодный волчонок.   
                _


                III. Московитов Улус :

 
                «И бысть тишина христианам на многое лета,
                и пересташа татарове воевать землю русичей».

Князь Иван Данилович получил ярлык на правление в Москве и пятидесяти тысячное ордынское войско в придачу для наказания Твери.
На земли обширного края, в котором жили меря, весь, мокша, чудь, мордва, мари и другие племена пришел младший сын киевского князя Мономаха – Юрий Долгорукий, который остался без княжеского стола в Киевском княжестве.  Юрий начал княжение Рюриковичей на землях Моксель, возглавив Суздальское княжество. У него от женщины местного племени родился сын Андрей, которого назвали Боголюбским. Рожденный и воспитанный в лесной глуши в среде полудиких финских племен, князь Андрей порвал все связи с родительской дружиной и со старыми киевскими обычаями.
Сначала Юрий посадил Андрея на престол в Вышгороде, но тот тайно бежал оттуда в Суздаль, прихватив церковные драгоценности, а среди них – знаменитую Вышегородскую икону Богородицы, сделав впоследствии ее основной святыней в Москве. За этим разрывом последовал поход князя Андрея с большой армией на Киев, получив город он разрушил его: - не было милости ниоткуда, церкви горели, христиан убивали, других брали в неволю.
Суздальцы ограбили Десятинную церковь и Софию, забрали иконы, книги, все драгоценности. До сих пор еще никто не уничтожал так древнюю столицу. Такое же опустошительное нападение Киев испытал и позже, когда суздальский князь вместе с половцами ограбил и сжег столицу Руси. И это уже была война двух разных цивилизаций, разных народов. Прежняя Киевская Русь канула в небытие: вместо старых городов Поднепровья появились новые – Тверь – богатый город на Этиле; Смоленск – западный щит Руси; Рязань – защита от беспорядочных набегов степняков; отвоеванный у мордвы Нижний Новгород – торговый город на границе с булгарами; маленькая Москва, затерянная в лесах.
А потом на Суздальскую землю пришли ордынцы: все, кто склонял голову, целовал сапог хана и принимал его подданство, оставались в живых, а кто не хотел покориться – уничтожались. Владимирские князья покорились хану Батыю, земля Моксель вошла в состав Улуса Джучи, и ее военная сила влилась в  состав победоносного войска хана.
Дружина владимирского князя Юрия Всеволодовича из финских племен вместе с монголами воевала европейские королевства. 
Когда князь получал ярлык великого князя Владимирского, он владел только подданными своего удела – москвичами, твериами или суздальцами. А если им не нравился установленный порядок этого князя, они свободно переходили к соседям.
После третьей переписи в Орде ханом Менгу-Тимуром в Московии был создан отдельный Улус: первым Московским князем был посажен Даниил, младший сын Александра Невского.
                _

После долгих и пышных гульбищ названый брат хана Узбека, Кулхан – князь Иван, прозванный в народе Калита, прибыл во главе ордынского войска в Москву. Получив во владение Костромское княжество и право контроля над Новгородом Великим, построил дубовый Кремль, защитивший центр города и посад за его пределами. Детинец окружили села, а бояре с радостью отправлялись к Московскому князю и получали от него землю.
Тем временем в Твери смутой был убит ханский посол Чолкан и перебита его свита: после чего Калита вместе с другими князьями и карательным отрядом татар сожгли город и села, увели людей в полон.
Джонка подплывала к дымящемуся городу, на подходе к околице которого были видны опустевшие и разграбленные усадьбы небольших поселений. Черный парус с желтым драконом как нельзя лучше подходил к окружающей обстановке.
Глеб и Матвей во все глаза вглядывались в берега, пытаясь отыскать и разглядеть приметы знакомых мест и окрестностей. Но много воды утекло с тех пор и вряд ли кто смог бы и подсчитать минувшие года с достаточной точностью, учитывая их постоянные отлучки в разные времена и страны.
- Ну, что, родные места? – спросил Зардуш посерьезневших и задумчивых русичей, стоящих на носу судна. Быстрая вода, раскалываясь о корпус судна, пенилась и  уносилась за корму.
 - Места-то знакомые, но до родимой сторонушки еще долгонько будет, - ответил Глеб, - до Суздаля еще не один волок пройти надобно;
- Да, мы отсюда-то еще совсем молодыми ребятами уходили, - добавил Матвей, - и не по своей воле!
- Слушай и ты, Мечислав, - позвал Глеб сына и рассказал историю их появления  на другом конце света у Кублай-хана:
- Тогда на Москве только-только начал  княжить молодой Юрий Данилович, а баскаком у него в уделе был татарин Кавгадый. Он один заведовал всем княжеством, по своей воле объявляя войну, заключая мир, и князь повиновался ему под опасением вооружить его против себя и тем навлечь гнев хана, присылавшего для восстановления своей власти полчища, разорявшие княжество.
Кавгадый принимал данщиков, сокольников, ловцов лебедей, численников и других подручных хана, устанавливающих и собирающих выход ежегодный – дань князей и удельных людей  повелителю Орды. Была там и царева пошлина, и ям – содержание почты, и тамга – пошлина за покупку и продажу товара…
Были в ханских ярлыках и новые подати: мыт, мостовщина, дары, почестье, полюдье и особые поместничьи кормы. Сбор всех податей был под надзором ханских людей, которые при исполнении прибегали к татарским или скорее, к китайским средствам: испытали на себе русичи правежи, вымучивания и телесные казни! А то и  в рабство продавали  или целыми толпами уводили в Орду, где употреблялись на разные работы. Жестоки были и численники, ходили по домам, описывали и оценивали имущество и раскладывали подати: писцы увеличивали и уменьшали произвольно ценность имущества. Поэтому жители, услыхав о приезде писцов, убегали в леса: так, глядишь, половина в численники и не попадала. Остальные ловцы, сокольники и другие ханские посланники были не только самовластниками на нашей земле, но и доносчиками хана…
А иной раз сбор выхода отдавался ханом на откуп отобранному купцу мусульманскому или иудейскому. Но последний раз князь Юрий с проклятым Кавгадыем, собрав дань, не отправили ее тотчас в Орду, а пустил в оборот через своих людей и купцов Новгородских.  Хану донесли о том, и было бы лихо князюшке, да умер внезапно прежний хан, а новому не до того было: со своими разбирался до великой крови!
Вот тогда-то и насобирал баскак себе дружину из отроков княжих  и отправил ее в Улус Хубилая для потехи ратной! С тех пор мы с Матвеем и держимся друг за дружку, а иначе давно бы наши косточки белели где-нибудь в краю незнаемом.
- А что же родители ваши, как отпустили вас? – взволновано спросил Мечислав у отца;
- Так никто их и не спрашивал, они у нас мастеровыми были: кузнецами да седельниками. Суздаль старший был город в княжестве с посадниками, боярами, тысяцкими и дружиной знатной, но больше всего было ремесленников и торговцев. Вот и взяли тогда татары дань не златом-серебром, а молодыми русичами: славянами, меря та муромами.  Без надежды всякой на возвращение, - печально завершил Глеб, потрепав сына по буйной головушке;
- Я помню, - поддакнул и Матвей, - наш дом в кожевенной слободе, с большой мастерской, печью с трубой-вытяжкой; а мать и муку молола на жерновах, и пряжу пряла и ткала сама. У отца место на торгу в городе свое было, я там часто  наш товар нахваливал;
- Значит, край вам ваш по-прежнему мил и желанен? – поинтересовался Зардуш, выслушав воспоминания задушевные русичей;
- Как бы нас с берега стрелами не попотчевали, - поделился опасениями подошедший Арэта, указывая на группу всадников, мечущихся на берегу: - надо причалить где-то в сторонке и разобраться с обстановкой. А лучше всего найти князя Ивана, он здесь где-то должен быть, покоритель!
Так и сделали. Собравшись в каюте у стола, где Мечислав аккуратно расстелил свиток с картой, определились со своим местом положения. Куда путь держать, о чем думу думать.
Обширное княжество охватывало древние земли кривичей, отчасти вятичей и те области, куда испокон веку направлялись славянская колонизация: земли мери, муромы, веси, то есть междуречье Этиля и Оки с плодородным суздальским Опольем и район Белозера.
Со временем границы Ростово-Суздальской земли продвинулись дальше в таежные леса – на Северную Двину, к Устюгу Великому и даже на Белое море, соприкасаясь здесь с новгородскими колониями. Такое расположение имело явные преимущества: не было угрозы половецких набегов, так как степь была далеко; здесь, за непроходимыми лесами вятичей, киевские князья, их тиуны и рядовичи не могли хозяйничать так смело, как вокруг Киева. Варяжские отряды проникали сюда не прямо по воде, как в Ладогу или Новгород, а через систему волоков в Валдайских лесах. Все это создавало относительную безопасность Северо-Восточной Руси. 
С другой стороны, в руках суздальских князей был такой магистральный путь, как Этиль, впадающий в море Хвалисское, по берегам которого лежали сказочно богатые страны Востока, охотно покупающие пушнину и славянский воск.
Все Новгородские пути проходили через Суздальскую землю, и этим широко пользовались князья, насильственно воздействуя на торговлю Новгорода. И земля эта освободилась от Киева одновременно с другими русскими землями, когда Юрий Долгорукий, названый так за неуемную тягу к чужим владениям, воевал с Булгарией, торговым конкурентом Руси; шантажировал Новгород и изнурял подданных бесполезными войнами за Киев.
Теперь же Иван Калита, став великим князем, решил ввести мир на Руси: Александр Тверской бежал от погибели в Псков, а потом и в Литву - к Гедимину; но вскоре вернулся в Псков и стал править им как удельный подручник литовцев.
Джонка подошла к городской пристани: не смотря на военные действия купеческие суда не прекратили своего движения.  Этиль по-прежнему работал, обменивая товары богатых городов Булгарии, Новгорода и северных земель на ткани, предметы роскоши, оружие Востока и вино Крыма. Торговля, хоть и с опаской, но не останавливалась; ибо не было дня на Руси в те времена, что бы не свистели стрелы, да не гикали лихие конники, пролетая по лесным тропинкам. Иван Данилович заботился о безопасности своего княжества, строго преследовал и казнил разбойников, поэтому купцы могли спокойно ездить по русским дорогам.
На другой стороне разоренного города был разбит шатер князя Ивана, окруженный биваком его дружины: татары, взяв добычу от похода, вернулись в Орду. Получив весточку от офицера Кокетэй, воевода Родион Несторович прислал за гостем лошадей и охрану. Арэта в сопровождении русичей поскакали в лагерь московитов. На зачарованной джонке, вставшей на якорную стоянку недалеко от берегового яра, остались богиня Уиндзи с белокурым Сироном: что-то подсказало им новые нотки поведения в этом краю. 
Шатер князя, установленный на татарский манер, немного отличался от традиционной монгольской юрты, но не намного: на помосте по центру стоял трон Великого Князя. Cправа от помоста чинно возлежал черный волк. Калита вышел из шатра встречать дорогого гостя, блестящий монгольский воин в полном вооружении при всем честном народе обнял, как равного, преданного данника хана:
- Принцесса Кокачин все еще с вами? – были первые слова светлого князя;
-  Увы, хан Узбек не смог пропустить такой подарок судьбы и выпустить из рук такую драгоценную находку! Да и ей самой за три года плавания с По-Ло до смерти надоели качающаяся палуба и кибитки караванов! В Сарае она живет в уютном и красивом дворце, окруженная почетом и всеобщим вниманием, придавая хану значительный вес среди остальных Улусов! – рассказывал на ходу Арэта, входя под гостеприимный полог. Столы были накрыты: гостям были рады.
- С победой тебя, князь Иван! – поднял монгол первый тост, - я смотрю, моих соплеменников больше нет в твоих владениях!
- Да, - спокойно сказал Калита, сделав глоток из серебряного кубка, - великий хан впервые на Руси дал мне ярлык и на право самому назначать и собирать дань; но скоро мне опять ехать в Орду. Поедешь со мной, храбрый Кокетэй?
-  Дай только срок, - ответил офицер и, указав на товарищей, добавил: - мы вот только заедем в Суздаль, проведаем их родных!
И он рассказал удивительную историю русичей, возвращающихся на родину из дальнего-дальнего далёка. Молодой князь с интересом и завистью вглядывался в лица своих земляков, сумевших пройти столько дорог и испытаний:
- У меня на Москве в служивые приходят только настоящие бойцы, - начал он вербовку завидных богатырей; - и татары-язычники, и литовцы и простые русские люди, все богатство которых в коне да сабле! Вот только все новонаходники мои должны пройти крещение и стать людьми православной веры!
Матвей и Глеб в ответ вытащили из-под легких кольчуг шелковые шнурочки, на которых темнели медные нательные кресты.
- А тебя, - сказал князь, ткнув кулаком в могучую грудь Мечислава, - я сам крестить буду! Гриднем моим станешь, а отца с Матвеем в ближние к боярину Родиону Несторовичу определим: ему такие знатные витязи, ох, как нужны! Хан велит Смоленск покорить, отобрать его у язычника литовского - Гедимина. Шибко тот разгулялся: вместе с Черной Русью и Киев взял, и Чернигов взял – теперь все это великое княжество литовское! Галицию заполонили поляки, Закарпатскую Русь – венгры…
И все те наши князья стали просто подручниками, так же, как и мы – холопами ханскими, - горевал захмелевший князь.
Русичи были отосланы ночевать на судно с щедрыми дарами для богини Уиндзи, вином греческим, дичью и фруктами. Арэта же до утренней зорьки проговорил с князем:
-  А выйдет дань великого князя к Орде дати, и дети мои и княгиня моя возьмут дань столько со своих уделов, сколько в сей грамоте писано, а взяв дань каждый на своем уделе, пошлют каждый своего боярина со своим серебром вместе к казне великого князя и отдадут серебро вместе. А коли выйдет дань к Орде в пять тысяч рублей, берется дани с детей моих и княгини моей и их уделов триста двадцать рублей, кроме Городца и Углича Поля, а княгиня моя возьмет дань с Лужи восемьдесят рублей… - Иван умолк, очевидно, утомившись своими помыслами и подсчетами; велел охране гасить огонь и почивать.
Поздним утром они вместе выехали на крутой берег, и вместо привычных обводов китайского корабля на том месте торчала из реки скала, очертаниями своими отдаленно напоминавшая джонку. Огромный валун со сглаженными гранями, облизанный ветрами и водой, был покрыт зеленью травы, мха и небольшими деревцами. Множество чаек кружило и кричало вокруг, но на камень не садились. Княжий волк сел на обрыве и, глядя в сторону острова, протяжно взвыл:
- Что будешь делать, Кокетэй, что сталось с твоей дружиной? – озабоченно спросил князь встревоженного монгола;
- Думаю, что это богиня Уиндзи чего-то остереглась, - ответил Арэта. 
- И не хочет никого принимать в гости! – добавил он уже озорно и весело, - ладно, давай прощаться, светлый князь, полечу!  Жди нас на Москве. 
С седла шарахнувшегося коня рухнула вниз по обрыву огромная птица и, распластав крылья, взвилась перед самой гладью воды в высокое яркое небо. Сделав большой круг над головами князя и свиты, орел все круче набирал высоту, играя бликами оперенья в лучах летнего солнца. Потом же, сорвавшись с поднебесной высоты, по крутой дуге спланировал, свистя крылами, на заветный камень.
Только в этот момент пронзительные желтые глаза волка оторвались от этого полета, и зверь вопросительно заскулил, теперь уже глядя на князя.
Уже через мгновение скальный остров дрогнул, силуэт его подернулся дымкой и каменная махина, растекаясь туманом, двинулась вверх по реке. Теряя остатки дрожащей пелены, все четче вырисовывались контуры джонки; пока её  черный парус с вьющимся желтым драконом не исчез за порожистой излучиной.   
Всадники из-под руки проводили взглядом удаляющееся судно, развернулись и, осенив себя крестом, понеслись прочь.
                _

                IV. Дивьи люди :
                «И свет у них в горах не хуже солнца, …
а слышать их могут только избранные».

Арэта сверху отчетливо видел джонку и Сирона на палубе, который, на всякий случай, взмахами рук подавал ему знаки сквозь зыбкость колдовского марева. Пернатый воин скользнул вниз и, приземляясь, дробно пробежал по палубе, звеня парадными шпорами. Прекратив движение в объятьях Мечислава,  протянул ему охранную грамоту Калиты для посещения славного Суздаля:
- И почему мы превратились в седой гранит? – спросил он ожидающую его богиню Уиндзи, входя в каюту;
-  А вот это не ко мне! – оживленно откликнулась красавица, - скорее всего, уважаемый Белый Старец таким образом позаботился о нас в здешних краях! Он, очевидно, предупреждает, что мы уже в пределах его досягаемости: так или иначе, думаю, скоро с ним  увидимся!
Этиль, приближаясь к истоку, становилась все уже и каменистее; густые леса и дубравы по берегам скрывали в чащобе множество зверя и птицы. Земля не была так плодородна, как на юге, как под Киевом, но была гораздо лучше, чем вокруг  Новгорода. Крестьяне пахали и жили своим хлебом: край был богат лесом, так что даже самые места для пашни приходилось расчищать от него, выжигая и корчуя. 
Вот так, по рекам, минуя буреломы и хищников, шли сюда люди: в Подмосковье и Рязань – вятичи да радимичи, а вверх по Москва-реке – северяне да кривичи. Севернее же, в Суздальское ополье зашли ильменские словяне, прародители поморов: уходили они от войн за киевский великокняжеский престол, от набегов половецких, от неумолимого угасания Царьграда. А в новом краю меха да пушнины вдоволь еще, и желающие сохранить язычество бежали подальше от княжеской власти, да от крещения.
- Здесь же, в Залесской земле до прихода русичей усиделись угорские племена весь, меря, мурома, мещера; а те вспоминали, что до них эти места населяла чудь заволочская…
Жил этот народец в лесу, в землянках; для обороны строил земляные крепости, остервенело обороняясь, а при неудаче – бежали глубже в леса или убивали себя; лишь немногие оставались на прежних местах жительствовать. Их предводитель, Куйва, был побежден шаманом-нойдой, и гордый народ не захотел жить с инакомыслящими и вместе с тайными знаниями и несметными сокровищами ушел под землю, - как-то отрешенно описала предтечу появления Суздаля богиня Уиндзи.
- А еще часто заблудившиеся охотники или рыбаки встречаются с седовласым стариком, который выводил их к безопасному месту и после этого исчезал. Местные жители называют его Белым Стариком и считают одним из подземных жителей, изредка выходящим на поверхность, - закончила красавица;
- У нас в народе ее называют чудь среброглазая, - включился Матвей, - и ушла она или под землю, или в другие места: за «Дышашим морем», где живет до сих пор, скрываясь в недоступных местах или при встрече с людьми становясь невидимыми! Уходя же, оставила много кладов. Клады эти заговоренные, «заветные»: на них наложен завет, что найти их могут только потомки чудского народа! Чудские духи в разных обличьях, иногда в облике богатыря на коне, иногда зайца или медведя, охраняют эти клады;
- Матвей, а хочешь, Арэта в облике орла поднимет тебе клад чуди среброглазой? – загадочно спросила Уиндзи у остолбеневшего русича;
- Кстати, ты и твой род, имели в своих предках женщин-матерей этого народа; клад пойдет тебе в руки!
Светлые-светлые глаза Матвея беспомощно забегали по смеющимся лицам сотоварищей!
- Знаю я об этом! – сбивчиво заговорил взволнованный русич, - издавна мы тут на ополье живем, и сны мне с измальства вещие были: будто не будет мне погибели в чужом краю. И много чего еще, и про клады заветные!
Джонка подошла ко крутоватому каменистому берегу, заросшему смешанным лесом, где высокие ели перемежались со стройными дубами и белотелыми березами. Недалеко от опушки высился лысый холм, сложенный из крупных камней, заросших книзу кустами и травами. Стоял чудесный ранний вечер, над водой проносились птицы, охотясь на бабочек; крупные стрекозы реяли над кончиками осоки. Могучая птица взлетела с палубы незаметно для остальных мужчин, деловито швартующих судно и старающихся не ударить днищем об острые камни.
Журчащий орлиный оклик из поднебесья приземлил разновеликое пташиное племя, насторожив и другую мелкую живность. Но вот хищник сложил крылья и ринулся вниз; миг и он, тяжело маша крыльями, направился к джонке с добычей в когтях. Зависнув над кораблем, хищник ослабил хватку и сбросил на деревянный настил крупного зайца. Приземлившись, тот сделал стойку и, внезапно увеличившись в размерах, превратился в Белого Старца. Вернулся на судно и Арэта. Немного постаревший Тао вошел в каюту, поклонившись богине, и приветствовал объятием своего Бэя!
- Да, я cмог выйти к вам, ибо эта древняя земля соединена с царством Агарти, чтящего великую книгу судеб, - немножко высокопарно заговорил таец, но потом как-то отрезвел:
- Теперь же царство Агарти тянется под землей по всей планете. И под океанами тоже. В пещерах существует особое свечение, позволяющее выращивать даже овощи и злаки. В подземных мастерских кипит работа: там плавятся любые металлы и куются изделия из них. В неведомых колесницах носятся подземные жители по туннелям, проложенным глубоко под землей. Они в состоянии осушить моря, затопить сушу и воздвигнуть горы среди песков пустыни.
Точно так же достижения Агарти поразили и нашего Будду: когда-то благостный царевич Шакьямуни, совершив восхождение в горы, обнаружил там каменные таблицы, испещренные письменами, которые он сумел расшифровать только в старости. Будда понял, кому принадлежат найденные им письмена, и отправился в царство Агарты. Там он встретился с самим Брахитмой и получил от него, дабы передать людям, священные знания, совсем крохи – все, что сумела удержать его память. 
- Кстати, Рюу где-то рядом, наверное, он не замедлит со своим появлением! - с надеждой познакомил окружающих со своим предчувствием тайский рыбак, а ныне Белый Старец.
Между тем на быструю реку и дремучий лес надвигались густые сумерки и следом за ними – темная ночь. Китайские фонарики освещали каюту, где текла неторопливая беседа между людьми, которых разделяла бездна времен и свершений; и объединяла единая ткань кровного родства и исторического единства.
Одинокий холм засветился синим пламенем, с его стороны послышались странные звуки – вопли, завывания, постукивания, гул: все то, что может доноситься из давних подземелий, хранящих чужие тайны. На вершине холма вспыхнула яркая точка, появившаяся словно изнутри; точка спустилась вниз по склону и начала приближаться к джонке, двигаясь вдоль русла реки. Подлетая ближе, она превратилась в яркий шар, освещавший все вокруг себя. Шар завис над палубой джонки: первой появилась грациозная Кацуми, следом за ней явился все такой же юный Рюу. Тигрица первым делом подошла к богине и своим шершавым языком обстоятельно облизала ей кисти ног: Уиндзи по-кошачьи заурчала от удовольствия.   
Ранним утром русичи с Тао и Рюу отправились к холму за вещим кладом: опустошив древнее святилище, Будда и Белый Старец вернулись восвояси в вечность, а добытчики, нагруженные златом и каменьями, вернулись на корабль. Подул попутный ветер и уже скоро на берегу быстрой Каменки показался Димитриевский Печерский монастырь со своими, принадлежавшими ему же, селами.
Здесь издревле выращивали рожь, пшеницу, овес; соседние дремучие леса давали людям грибы, ягоды, мед, диких пчел, а так же материал для строительства жилья и дрова для печей. В реках и озерах ловили рыбу, были развиты охота: добывание соболей и белок, бобровые гоны, перевесы для ловли птиц. Лоси же, олени и зубры, буйволы, лисицы и серны, волки же и медведи водились в изобилии. Но русичам, сбившимся в Суздальской земле, поневоле приходилось быть больше пахарями, земледельцами, нежели чем звероловами, рыболовами и бортниками.  Люди добывали себе с величайшими усилиями скудное пропитание и средства для уплаты налогов. Еле влачила свое существование внутренняя торговля: внешняя же торговля была необходима для получения серебра на уплату татарской дани.
Суздальские купцы торговали с немцами, но ездили даже в Сурож, в Крым, плавали в Грецию, ездили в Орду, сбывая меха, воск, рыбу; покупая оружие, соль, ткани, вина, а главное – драгоценные металлы. В Суздале на торжках торговали железными орудиями, кожевенными изделиями, съестными припасами.
Вот и город: кремль в земляных валах с Дмитриевскими воротами, которые выводили на посад; где чувство ожидания, щемящее сердце, обещало встречу с родными душами. Взяв грамоту к городскому наместнику, Мечислав с отцом и Матвеем двинулись к родным очагам: вот слобода кузнецкая, а рядом – слобода кожевников.
Никто не признал в родном гнезде в матером и ладном воине мальчишку-данника Глеба, который ушел в баскаково войско за княжий оброк: уже ни отца, ни матери на свете не было, только старшие братья со своими семьями да отроками живы были.  Так и Матвей удивил свое семейство, явившись в светлый день в отцовский дом доблестным рыцарем великого князя. Три дня был пир горой, ели пироги пышные и пили мед хмельной со всеми соседями, а после выкупили дань семейную на пять лет вперед и дали фамилии своим родам семейным: отныне – Глебовы и Матвеевы. Так повелел великий князь Иван Калита для тиуна и вечевых старшин града Суздаля. Заказали молебен во здравие в церкви Ильи Пророка, послушали колокола голосистые и отбыли с миром из города былинного навсегда. 
                _

  Во время всех этих семейных радостей в Суздале джонка отсутствовала в городе, дабы видом своим необычным и образами присутствуюших на ней не смущать честной народ. Судно, опять же, в виде огромного валуна-камня застыло возле лысого холма, временной вотчины Белого Старца, где хозяйка Арктиды общалась со своими дальними пещерными потомками.
Мудрецы чудские поведали ей и про память исхода своих древних предков - ариев через Репейские горы; и про город Аркаим в стране Синташты; и про былую мощь своего народа, «когда богатыри из селения в селение топорами перебрасывались и даже осаждали Иерусалим при царе Соломоне»! Напоследок же пообещали, что когда вернется счастливое время, и придут люди из Беловодья и дадут всему народу великую науку, тогда придет опять Чудь, со всеми добытыми сокровищами.
- Эти дивьи люди живут глубоко в каменных пластах, выходы в мир имеют через пещеры, - поделился и Тао со своими гостями: -  Культура у них величайшая, и свет у них под землей не хуже солнца. Сами они небольшого роста, очень красивы и с приятным голосом, но слышать их могут только избранные. Они искусные оружейники и ювелиры, а также кующие доспехи; предвещают людям разные события, а в полночь слышится звон; слышат же его только люди хорошей жизни, с чистой совестью…
Чудь великая знает братьев своих, живущих высоко в горах и имеющих белоснежные лебединые  крылья. Их язык похож, но есть и различия, как у славянских народов. Но чудь небесная все же не теряет связи со своими подземными братьями, обращаясь к ним за помощью или советами. Чудь небесная известна тем, что они являются замечательными целителями и врачами. Часто они спасают погибающих путников, попавших в горах под лавины, обвалы и камнепады или же в их обиталища – ледяные лабиринты на вершинах гор…
                _

                V. Православный Заслон :
 
                «Видящие и слышащие от попов и черньцов ни дани,
                ни чего иного не хотят;
                а возьмут инее по велицеи язе извиняться и умруть».

Экипаж джонки в полном составе шел к волоку на Этиль, где корабль вместе с богиней Уиндзи и Сироном повернет на север и через Соловцы вернется, наконец, на свой заветный остров. А русичи с монголом, как и обещали, двинутся на подмогу  дружине князя Ивана для похода на опальное Смоленское княжество, которое склонилось к языческой Литве.
На глобальной арене славянских племен, как результате архаичного столкновения и ассимиляции ариев с трипольцами, многократно встречались восточные и западные цивилизации, привнося свежую кровь и мировоззрения в устоявшийся тысячелетний быт и нравы аборигенов.
Князь Иван, тихий, богобоязненный и хозяйственный, окружая себя только православными, вытеснил русских язычников на службу монгольским ханам сначала за Этиль, а потом и в Китай. Русские поселения там просуществовали, пока была жива империя Юань, пока анти монгольское восстание не уничтожило их вместе с обитателями. 
Кавалькада всадников подъезжала к лагерю великого князя, дней несколько, как обложившего осадой стены Смоленска, утопающего в лесах и болотах. В шатре Ивана шел совет с ордынским темником Товлубием, когда Кокатэй и Мечислав вошли под его полог. Калита с жаром приветствовал своих приверженцев и отложил решение по ратным делам. Проводив монгольского воеводу, он усадил за стол с питьем и едой уставших путников и попросил совета у офицера Кокетэя о расположении своих войск. Попеняв, что через отсутствие справных дорог не смог привезти под крепость ни осадных орудий, ни метательных машин и ничего, что могло бы стены разрушением одолеть. Отобедав, уже под вечер, Арэта взлетел на глазах князя на разведку и пропал на час из виду-зрения.
Вернувшись, сказал:
- Все села вокруг пустые: народ по лесам разбежался и скотину попрятал, а по дорогам с запада во дне пути идут войска великие, по всей видимости Киевские и Могилевские. В городе же готовятся к отражению осады и вылазкам разящим: много людей служивых и все ополчение хорошо вооруженное у стен стоят. Горе нам, если они с двух сторон в облог возьмут! Слышишь, как колокола в церквах бьют, стараются!
Обнял князь своего названного брата и велел своей дружине и войску ордынскому уходить спешно из гиблого места по добру, по здорову:
- Эти места воевать надо по зимнему времени, - одобрил это решение и боярин Родион Несторович, - когда топи под лед лягут, а людишки с припасами по домам сидеть будут!
- А Великому хану, - указал темнику Калита, тыча пальцем ему в грудь разбойничью, - я сам обо всем докажу!  Вот через неделю в Орду и поеду: дела-то накопились!
И войско, не сделав ничего, удалилось! 
А дел в великом княжестве, действительно, накопилось достаточно: князь Александр сумел вымолить прощение у хана и вернулся княжить в Тверь.

                _

Основанная еще при хане Берке, Сарайская православная епископия отстаивала независимость Православной Церкви от русских князей. Ханские ярлыки с тех пор освобождали духовенство от всех видов дани, от всех повинностей перед ханом: Орда охраняла земли, воды, сады, огороды, мельницы, принадлежащие православному духовенству. Русские князья заискивали перед церковью в надежде, что епископ Сарайский или митрополит замолвит за них словечко перед ханом: потому Иван сумел добиться, чтобы митрополичья кафедра была переведена из Владимира в Москву.
Стала Москва духовной столицей Руси, а митрополит – надежным союзником князя: всех князей, не подчиняющихся Калите, святой отец отлучал от Церкви.
Тем временем папство, по-прежнему стремилось создать систему безопасности против монголов: первым ее поясом должна была стать Русь, а вторым – Венгрия, Польша и государство крестоносцев в Прибалтике.
Понтифик Иннокентий IV наущал князя волынского Даниила: -  Если тебе станет известно о том, что войско татар собирается напасть на христиан, сообщи об этом любимым сыновьям, братьям Тевтонского ордена, которые живут в русских землях. Это известие от братьев поступит к нам, что позволит думать, как с Божьей помощью организовать должный заслон от  указанных татар. Ибо мы уже избавились от последних иллюзий возможного подчинения монголов католической церкви.
Великое посольство Ивана Калиты к холодам прибыло в Сарай аль-Джедид кто посуху, кто на ладьях. Сам князь в сопровождении офицера Кокетея, Мечислава  и небольшой охранной дружины в конном строю прибыли чуть раньше. Князь и свита остановились в личных хоромах бывшего соратника князя Юрия и ханского посла в его землях - Кавгадыя, казненного в Орде за измену и махинации с русской  данью.  В тот же вечер были званы во дворец к великому хану и приняты радушно за дружеским столом:
- Отважный Кокетэй, - заговорил хан Узбек, когда обнял своего названного брата Ивана и монгола, - у меня сегодня за столом купец из Пизы, досточтимый Рустичьяно: он рассказал о своем соотечественнике Марко Поло, который написал книгу о своих приключениях в Китае. Он написал и о тебе!
- По-Ло написал книгу? – удивленно воскликнул Арэта, - значит, они все-таки вернулись на родину и счастливо добрались до дома!
Итальянец обрадовано закивал и еще раз на хорошем тюркском языке пересказал эту замечательную историю:
- После двадцатичетырехлетнего отсутствия, Марко Поло вернулся в родной город. Три путешественника, опаленные знойными лучами солнца, в грубых татарских одеждах, с монгольскими манерами, почти забывшие родную речь, не были узнаны даже ближайшими родственниками. К тому же в Венеции давно уже ходили слухи о их смерти, и все считали троих Поло погибшими в Монголии. Путешественники отправились в квартал Иоанна Златоуста, где находился их дом, но он оказался занятым многочисленными представителями семейства Поло, которые встретили прибывших незнакомцев с большим недоверием и долго не соглашались пускать на порог.
Спустя несколько дней, путники устроили пир, на который были приглашены все их родственники и знатные граждане Венеции. Когда все собрались в приемной зале, трое Поло вышли к ним в великолепных атласных одеждах, а затем, во время пиршества, предстали перед собравшимися в платье из малинового бархата и роздали гостям по куску дамасского шелка. Наконец, они приказали слугам принести ту самую грубую татарскую одежду, в которой они прибыли в Венецию. На глазах у всех они распороли швы, оторвали подкладку, и из рубища стали сыпаться на стол рубины, сапфиры, изумруды, бриллианты и другие драгоценные камни. Под этими лохмотьями скрывались несметные богатства!
Скоро Марко Поло стал именитым гражданином Венеции и был избран в члены магистрата. Охотно рассказывая о своих приключениях на Востоке, он особенно часто упоминал о «миллионах» великого хана, который управлял «миллионами» подданных. Поэтому сограждане, не очень доверяя его историям, прозвали его «господином Миллионом»!
Но когда между республиками Венеции и Генуи разгорелась война, Марко Поло получил под свое руководство военный корабль. В морском сражении венецианцы были разбиты и Марко Поло, раненый, попал в плен.
 Победители зная о его славе, отнеслись к нему с уважением. Знатные генуэзцы охотно принимали пленника в своих домах, желай послушать его удивительные рассказы. Они не уставали слушать Марко Поло, но, в конце концов, ему надоело рассказывать, и он продиктовал свой рассказ мне, когда меня держали в той же тюрьме в качестве заложника. Но его все же отпустили на свободу, он женился и у него теперь три очаровательные дочки!
- Да, генуэзцы досадили и мне, - сделал неожиданный вывод из всего сказанного хан Узбек: - они, кроме всего прочего, покупали у нас под носом в Сарае молодых рабов-тюрков и перепродавали их мамелюкам Египта для пополнения армии. Лишая меня лучших солдат! Арестовав генуэзцев в Сарае, я послал войска в Каффу, но колонисты сами сожгли город и сбежали на кораблях!
И выпив еще несколько глотков разбавленного вина, хан в сердцах добавил:
- А этот ничтожный египетский султан посмел развестись с моей племянницей, царевной Тулунбай, отказав мне отдать в жены одну из своих дочерей! Будто бы они у него еще весьма малолетние!
Потом хан уединился с князем Иваном в отдельном помещении для решения дел неотложных в пределах княжеств русских и земель сопредельных, опасения вызывающих. В результате в Орду срочно вызвали князя Александра Тверского и вместе с сыном своим Федором были преданы лютой смерти. На тверской престол сел неопасный для Калиты, смирный и осторожный Константин Михайлович. 
Приехав в орду с большими дарами и растратив огромные средства, Иван Данилович потребовал от новгородцев дань в увеличенном размере, но получил отказ: тогда его войска заняли Торжок и Бежецкий Верх. Сразу же после этих событий, при помощи митрополита Феогноста князь заключает мир с городом Новгородом: новгородцы признали его своим князем и выплатили все требуемые, причитающиеся ему деньги.
Беспощадно расправляясь со своими противниками, используя могучее влияние Православной Церкви, Иван Данилович Калита избавил Русь от воров и разбойников, всегда вершил правый суд, помогал нищим, защищал вдов. За это он и получил свое второе прозвище – Добрый. С ним татарский выход, который насильно взимали иноплеменные сборщики, стал собираться и отвозиться в Орду самим московским князем.
Арэта прощался с Мечиславом, телохранителем князевым, и Глебом с Матвеем - тысяцкими его буйной дружины:
- Хан опять собрался воевать Ширван и Арран, берет меня с собой в те края, а мне уже пора возвращаться к принцессе Мяоянь в любый ей Вавилон! Да и у вас теперь есть великий труд в родной земле, прощайте!
- И ты нас не поминай лихом! – обнимая монгола, сказал Мечислав, - Бог даст, свидимся! – и белокурый богатырь чмокнул фигурку бога Байгаала, вытянув ее с груди шелковым шнурком.
Но не случилось им расстаться в этот раз так быстро: оставил хан зимовать Калиту в Орде, поручив к лету собрать дань со своих и сопредельных княжеств, которые видел князь Иван в дальнейшем своем подчинении:
- А это война, братец ты мой, война на две стороны, - кручинился князь Мечиславу, который наполнял его скорбный кубок густым ароматным вином: - с Гедимином–язычником и католиками–меченосцами! Но ни у тех, ни у других богатой добычи не взять: они сами у наших людей только хлеб да деготь в оброк берут. Булгары же – союзники хана и кроме мехов да меда там поживиться нечем! А дань за три года – это пятнадцать тысяч рублей серебром!  Негде мне взять такие деньги, даже если церкви разорить! – откровенно горевал Иван Данилович.
- А если в степи старое золото поискать? – заикнулся легкомысленный гридень, - тут его под буграми столько закопано прежними народами!
- Ты почем знаешь про золото? – насторожился князь, - даже если и найдешь, это земля хана, и золото в этой земле – тоже его!
- Так мы золото выкопаем, а серебро на него у венецианца обменяем и хану, как выход, заплатим! – обрадовался своей сообразительности богатырь;
- Хан Узбек хочет весной в поход идти, значит ему доспехи, оружие, лошади и воины нужны будут, а не только деньги войску заплатить,- начал соображать князь Иван, быстро трезвея; - зачем мне свою дружину под мечи литовцев гнать, когда она может вместе с ханом Восток воевать?
Так и быть: утро вечера мудренее: утром к хану пойду, сторгуюсь; а ты, братец, уж постарайся, начинай заветный клад искать! Ох, и тяжко нам будет, если ты обещание свое не исполнишь!
- Вот так, стало быть, - доложил поздно вечером Мечислав товарищам в своей зимней юрте, - ты ж Матвей говорил, что тебе после лысого холма под Суздалем клады видятся! Может, действительно в тебе чудья кровь проснулась, так пусть доброму делу послужит, не даст Русь обездолить. Надо сыскать злато пещерное! 
- А в джонке-то столько камешков осталось, что мы из ущелья натаскали! – вспомнил Арэта, - как там они, доплыли ли до своего острова?
- Вряд ли доплыли, - откликнулся Мечислав, - наверное, ждать будут, когда остров сам их подберет: больно там море студеное да бурное для нашей джонки! И лед-плывун помешает, дело-то к зиме;
- А за кладами, я думаю, надо туда вернуться, где мы от киммерийцев уходили, к предгорьям Грозовых гор, - начал прикидывать Глеб, - не зря нам там и  Борена явилась: верное место. А тебе, Мечислав, фарт там обеспечен: кого шаманка Этери выбрала для коронации нового царя? После чего ты и привел на борт беженку-амазонку!
- Так и решим, - заключил монгол, - завтра с утра пораньше я сделаю облет тех мест, а потом надо будет туда поехать пострелять птицу-зверя…
                _
 
К вечеру следующего дня Калита получил полный расклад дани-выхода со своего удела к весне под поход восточный, а утомленный орел вернулся из степной разведки.
- Три тысячи конного войска с кормом на три года и десять тысяч серебром;  такова наша доля в войске хана, - подытожил свои переговоры светлый князь, потемнев лицом.
- И сроку нам для всего этого – пол года! Поспешай, Мечислав, ох, поспешай! – хмурился Калита;
Две повозки в сопровождении четырех всадников ранним утром ушли в степь по южной дороге. Через неделю пути на подступах Грозовых гор был разбит бивуак, кони стреножены и отпущены на выпас. Многочисленные холмы, усеивающие пограничное пространство между степью, морем и горным массивом оживляли однообразие равнины, издавна являющейся основным проходом азиатских кочевых племен с востока на запад.
Бодрящим ранним вечером Матвей медленным шагом объезжал близлежащие бугры, сложенные из дикого камня и слежавшегося, поросшего травой и кустарником, облизанного ветрами грунта. Около небольшого холма сердце его дрогнуло, уздечка во взмокших ладонях натянулась, конь вздыбился и гневно заржал. На вершине же, из под дрогнувшей земли, вынырнула трехглазая каменная баба.
Тут же по всей поверхности кургана пробежал голубой огонь, растительность мигом обуглилась, и черный пепел полетел по ветру. Навстречу пеплу из ниоткуда появился наездник в невзрачной одежде на лошади без седла и, подъехав в русичу, спросил, немного растягивая и искажая родную речь:
- Каким глазом ты видишь этот курган?
Не удивившись ни человеку, ни вопросу, Матвей ладонью прикрыл один глаз, потом второй:
- Левым глазом вижу, - уверенно ответил он темному человеку. Тот протянул к нему руку и бескровно вынул у него левый глаз. И исчез.
Молча собрал Матвей ветки кустов, сухую траву: все, что могло гореть, и разжег около истукана на вершине сигнальный огонь; белый дым поднялся в темнеющее небо.
Глеб перевязал рану товарища, а Мечислав налил ему полную чашу хмельного меда: к утру рана и затянулась.
- Ну, что же, - произнес Глеб, подводя Мечислава к основанию кургана, - Матвей свою цену заплатил. Теперь посмотрим, что твой Бог даст тебе в помощь!
Сняв с шеи деревянную фигурку, Мечислав с поклоном бережно положил ее на огромный камень, вросший в землю у основания бугра, покрытый трещинами и выбоинами, отдаленно напоминающими изображения существ или начертаний.  Фигурка, тая в лучах восходящего солнца, растеклась по поверхности валуна и впиталась в его чрево. Монолит зашевелился; весь курган дрогнул и взору кладоискателей открылся небольшой темный вход в уходящую под землю пещеру.
Вокруг небольшого алтаря стояло семь каменных воинов гигантского роста, грубо высеченных из степного песчаника. Все они были одеты в золотые доспехи тяжело вооруженных конников, с золотым оружием и мужскими драгоценными украшениями. На алтаре лежала массивная корона белого золота, царский перстень с ослепительным камнем, меч и двухсторонний  топор  червонного злата. Мужчины молча вынесли бесценные сокровища из капища Бога войны какого-то древнего народа: когда последняя крупица золота покинула пещеру, входной камень вновь возник на прежнем месте.
Но курган стал уменьшаться в размерах, а потом и вовсе на его месте образовался бездонный провал, куда с грохотом обрушились камни, обломки статуй воинов и алтаря. На этом же месте появилась выжженная прогалина на волнующейся коже ковыльной степи. Фигурка Бога Байгаала сгинула безвозвратно.
- Горе тем людям, что будут насыщаться этими сокровищами, - пробормотал Арэта, - но корону и перстень нужно обязательно отдать князю для хана: это степной трофей, это для него! Теперь же передадим остальное венецианцу: он ждет золото в двух днях пути отсюда у своих кораблей.
И повозки по нетронутой целине двинулись к волоку на Гиргисе. Через месяц князь Иван Калита получил челобитную от варяжского воеводы с присягой верности трех тысяч воинов на три года в полном вооружении и готовности к походу.
А еще через пару месяцев к причалу Сарая аль-Джедид, с трудом, по стынущему Этилю спустились два корабля венецианских с серебром для великого князя и подарками для ордынской знати.  Блестящий офицер Кокетэй с гриднем Мечиславом ближе к ночи, сойдя с корабля, доставили в резиденцию Ивана І бесценные реликвии древних воинов.
- Интересно, - заговорил Мечислав уже перед самыми воротами в поместье князя, - захочет ли он примерить на себя корону и перстень?
- Я его сразу упрежу от этого! – заверил товарища Арэта, - ты забыл про глаз Матвея? Лучше неси обережно ларец этот, не оброни: мало ли чего можно ждать от клада этого стародавнего!
Первым, поскуливая, у дверей их встретил матерый черный волк, а челядь сразу же проводила их в покои князя, где Калита встретил их со слезами на глазах:
- Я уверен был в вашем слове крепком, - начал он, обнимая друзей и принимая ларец;
- Будь осторожен, князь, с этим золотом древним и лучше даже в руки не бери диковинки; отдай хану, как дары верноподданные, и делу конец. А уж ему – как минется! – доверительно заговорил Арэта, раскрывшему ларец Ивану Даниловичу. И рассказал ему удивительную историю находки клада и всеми обстоятельствами, связанными с их сегодняшним появлением с дарами и данью;
- Видишь, не подвел нас Рустичьяно, даром, что папский шпион! – засмеялся Мечислав, - и серебро обменял; и дружину нанял через иудея своего киевского; и на подарки не поскупился! Два корабля с заморскими припасами у берега стоят!
- Быть по сему, - уже жестче молвил князь, - собирайтесь, мы тотчас же идем к хану на аудиенцию: итальяшка-то, уже там, поди, - доносит!
- И то, - согласился с ним Кокетэй, - всего-то он ему не расскажет, но ему это еще одна возможность у хана выведать, куда тот войска летом пошлет! Не замышляют ли рыцарство крестовое по южным и северным землям поприжать!   
    В ханском дворце звучала музыка, из печных труб шел дымок; легкий снежок проносился в холодном ветре, летящем с севера вдоль хмурого, катящего свинцово-серые волны Этиля. Масляные китайские лампы освещали парадный зал на втором этаже; там сидели несколько сановников, молча засматриваясь на танцующих женщин.
Золоченый помост был пуст. Князя в сопровождении монгола и Мечислава с ларцом в руках завели в просторное рабочее помещение Узбека, где пара пожилых китайцев перекладывали бумагами и внимательно рассматривали лежащий на столе ящик из черного дерева, в котором на бархатной подстилке поблескивал меч-кладенец червонного злата. Хан без чалмы со свежевыбритой головой в углу комнаты шептался с дряхлым старичком-монголом, явно шаманской внешности.
При появлении гостей шаман вздрогнул, прекратил разговор с повелителем и медленно двинулся по направлению к вошедшим. Не обращая внимания на князя и белокурого богатыря, он, не доходя несколько шагов до Арэта, опустился на колени и, прикрыв глаза, зашептал заклинания. Все, включая хана, замерли и с удивлением наблюдали эту картину.
Узбек-хан пришел к власти лишь после упорной и кровавой борьбы среди феодальной придворной знати. Частые кровопролития при его дворе среди полукочевых и оседлых эмиров указывали на глубокие противоречия среди ордынского государства и общества.
Власть хана по существу держалась на одном насилии. Территория Орды была населена покоренными народами, в культурном отношении стоящими неизмеримо выше завоевателей. Жители Хорезма, Крыма, Булгара, северного Кавказа, Руси – земледельцы и горожане имели свое богатое прошлое, экономическую и культурную основу. Под властью ханов они продолжали развиваться, но лишены были не только своих местных династий, но и права распоряжаться своей личностью, своим имуществом и произведениями своего труда. Ни земледельцы, ни ремесленники, ни ученые не могли быть уверены, что их куда-нибудь не перешлют и не заберут у них имущество сверх положенных налогов и повинностей.
Всеобщая ненависть являлась платой за насилие: исключения были только среди земледельческой знати и богатых купцов, которые были связаны торговыми интересами с ханским двором, поскольку сами ханы и царевичи участвовали своими вкладами в операциях караванной торговли. Улус Джучи включал в себя, кроме земледельцев и городов, огромные степи, где жило большое количество кочевников – тюрков и монголов, исповедующих веру предков в Великое небо и закон великой власти – ясу.
Хан монголов - мусульманин ни на миг не терял тесную связь со своим племенем: шаман протянул руки к высокому рыжеватому и светлоглазому Кокетэю:
-  О, один из прародителей, в чьих жилах течет первая кровь нашего народа, я счастлив, что сумел дожить до этого часа и увидеть чудо, которого все мы ждем в вечном Эле!
Мудрый воин подошел и поднял старика за плечи, щекой прижался к его щеке и прошептал несколько слов на языке, который он вынес еще с Байгаала. Шаман, подойдя к столу, вынул из ящика парадный меч, подержал в руках и смиренно положил обратно:
- Великая сила была у этого оружия, - заговорил он по-монгольски, - но она ушла, пройдя через множество рук.
Видя, что его понимает Мечислав, он прикоснулся и к ларцу с дарами русского князя, который невольно побледнел, не понимая, кто этот старик и что происходит. Взяв ларец из рук телохранителя, он с поклоном протянул его хану Узбеку:
- Прими эти знаки могущества и величия Великий Хан, пусть они принесут тебе покорность народов и победы твоему войску! – откровенно пожелал русский князь своему повелителю. 
- Дань из Руси серебром за три года собрана и привезена   по воле твоей, а воины от меня ждут наказа выступать и быть здесь в указанный срок, - добавил Иван, передавая свиток с буквицами воеводы. 
Хан открыл ларец и взял в руки корону; шаман стоял рядом и его глаза заблестели молодым азартом!  Понимая, что корона ему несколько великовата, Узбек не стал при всех водружать ее себе на голову, а примерил только перстень на правую руку. Надев его, он взглянул на лампу через камень, который сверкнул зеленоватыми лучиками на гранях, пробежав оными по лицам, стоящих рядом. На миг померк свет в глазах у всех, и стало понятно, что хан знает теперь их думы, их чаяния. Теперь побледнели китайцы, но хан даже в лице не изменился: видно, давно уже разобрался в душах своего ближайшего окружения. Он неспешно надел перстень на левую руку и опять заставил камень ожить светом лампы; теперь присутствующие ощутили в своем сознании скорее даже не мысли вождя, а его чувства, отношение к ним. Хан ударил в ладоши: слуги внесли стол с напитками и яствами; князю налили вина, а сквозь незапертые двери в помещение скользнул волк и решительно сел у него за спиной, довольно облизываясь.   
                _

                VI.  Монологи Сирона :
                «Познавая  многая  истины,
познаются и многая печали».

Джонка шла Соловецким морем к Чудовой горе: все остальное на этих островах было срезано ледником, как острым ножом: гора же выложена крупными валунами в определенном порядке. Вся она, от подножья до вершины, ровная и гладкая, лишь местами заросла северными травами и кустами. Кроме нее только крупные камни да лежачие скалы незначительно возвышались на просторном острове над урезом студеной воды. Лишь небольшая рощица карельской березы, с гнутыми и стелющимися ближе к земле, корявыми стволами шумела листьями в небольшой лощинке. Рядом под защитой мощной базальтовой глыбы, вросшей в каменистый грунт, стояла добротно срубленная банька, на южной стенке которой, по-над дверью висело несколько аккуратных веничков. Банька топилась по-белому, из квадратной трубы, сложенной из галечника, в дальнем углу поднимался белый дым от сухих и жарких дров. Здоровяк Кианфан, черпая двумя большими деревянными ведрами воду из близлежащего ручья, неустанно носил кристальную воду в распаренный сруб. Из разверзнутой квадратной дыры в валуне несло запахом подземелья и нездешней жизни: косые солнечные лучи и горьковатый дымок смолистой березы проникали в темное пространство, пропадая в чарующей тьме.
Плоское дно джонки царапнуло по голышам и вплотную приблизилось к обветренному берегу: Кианфан завел канат с якорем подальше на сушу и помог сойти богине Уиндзи. Белокурый Сирон, подпрыгивая, сбежал на нагретые камни северной земли. Невзрачные человечки за несколько часов очистили трюм корабля от всего, что там успело накопиться за несколько лет беспрерывных путешествий. Все было рассортировано и отнесено ко входу в преисподнюю. Деревянная голова  дракона уныло взирала на эту картину завершения действа, которое подарило прозаическому миру несколько богов и героев. Заканчивался очередной волшебный сон, и начиналось трезвое, реалистичное пробуждение. Исчезали в дымке материка дрейфующие фантазии призрачных земель, исчезнувших островов и канувших в океаны звезд: на поверхности сознания оставались только сегодняшние реалии.
Двумя вениками взмокший Сирон прогуливался по обнаженному телу богини: лежа животом на полке, она покрывалась мелкими капельками пота под взмахами и ударами раскалено-влажной березовой плоти. Ее чудное тело впитывало в себя первозданный восторг обновления и очищения: боль от ударов и нагрузка от обжигающего зноя зачеркивали все прошедшее и освобождали путь для грядущего.
Разгоряченная Уиндзи на грани обморока выбежала из банного марева и без сил рухнула в ледяную купель ручья: тысячи игл воскресили чувственность кожи и вернули душу богини на землю обетованную! Взвизгнув, она несколько раз ополоснулась холодной водой и ринулась обратно в парную. Все повторилось!
Накинув шелковый халат, богиня Уиндза за столиком на палубе потягивала ароматный чай в обществе Сирона и  Вужоу; еще горячее солнце начинало новый виток незаходящей спирали на прозрачном небосклоне. Запах реликтового чайного листа пьянил и окрылял: расплавленная жидкость южного напитка обжигала и наполняла горло негой субтропиков. И магия этого вкуса проникала сразу в мозг…
Шлепанье мелкой волны о борт нетленного корабля и кажущейся незыблемости земной тверди; легкий дрейф свежести и вкусности воздуха; вечность и прозрачность небесной синевы – что еще может полнее и весомее дать ощущение покоя и равновесия?
- И все же, - как бы в невзначай произнес Сирон, бросая косточку из оливы за борт; - мы вновь покинули мир смертных, закружившись и потеряв голову в их вихре скоротечных жизней и необузданных страстей! Но мы же знали и до того, прежде чем ввязаться в эту мешанину племен, родов, семей и народов, чем это все закончится и закончится ли?!
- Это не закончится никогда! - с удовольствием отметила богиня, - никогда!
- А если даже только начнет заканчиваться или устанет раскручиваться, то мы снова вмешаемся и запустим маховик человеческих судеб с новой силой!   
- Но ведь они не прекращают убивать друг друга! – воскликнул белокурый мальчик, - признают только право силы, а для победы используют вероломство, предательство и жестокость!
- Побеждает сильнейший! – утверждала Уиндзи: - дерзкий, находчивый и беспринципный! Тот, кто ставит перед собой трезво-целесообразную цель, ради которой можно заплатить самую страшную цену;
-  Золото управляет их сознанием, - сетовал дитя Арктиды, - караваны и ростовщики созидают бытие и мотивируют прогресс!
- Золотом властители платят лирикам за поэзию, а зодчим за дворцы и храмы, - парировала хозяйка солнечного острова, - теми самыми деньгами, которые они берут у пахарей и скотоводов за право быть и работать на земле!
- Что-то вы начали слишком высоко, - вмешался в разговор Вужоу, - и, потом, Сирон, тебе надо как-то сменить воплощение: образ юного мальчика явно влияет на твое мироощущение! По-моему, ты гораздо реалистичнее смотрелся самураем!
- Кстати, - чисто по-женски тут же среагировала богиня на «бохайца», - как и почему мы опять с вами пересеклись? Джонка – это ваш проект?
- Джонка – это не ваш проект? – эхом отозвался бохайский купец;
- Давайте откроем, наконец, карты! – предложила красавица, вперяясь волевым и ставшим тяжелым взглядом в розовощекого молодого человека;
- Так мне что, все же изменить воплощение? – неуверенно спросил Сирон, глядя на обоих весьма посерьезневших переговорщиков;
- Сиди, где сидишь! – в один голос ответили они несовершеннолетнему блондину;
-  Мы, осколок арийской цивилизации: будем говорить, в большей мере – архив с гуманитарными функциями. С могучим ресурсом в плане технического обеспечения, но уже без глобальных планов по регулированию или изменению генома существующего человечества, - начала краткую вводную богиня.
– И включились в эту историю только тогда, когда Рую отправил камень-кристалл Вечного Знания, аналог нашего кристалла, в вашу преисподнюю Агарти! Вы же оттуда, вы же лемурийцы?
- Мы, правда, подключились гораздо раньше к этой эпопее: когда не совсем простой рыбак–пират–шаман Тао нашел низвергнутый корабль дравидов, одной из обособленной колонии лемурийцев. Но мы так и не смогли связаться с «Духом Скалы» - он не стал с нами разговаривать;
- И теперь вы считаете, что еще кто-то на Земле заинтересован в реализации проекта «Тао» и «раскрутке» монголов, буддизма, Руси и, в конечном итоге, возврату к космической экспансии?
- Ну, что вы, богиня, это не мне считать, - скромно потупил очи Вужоу, - может быть, вы соизволите поговорить об этом с нашим руководством?   
-  Я под землю ни за что не полезу! – с гневом отвергла такое предложение амазонка, моментально проснувшаяся в богине, - и на остров к себе из ваших никого и близко не подпущу!
- А это и ни к чему, - кротко молвил купец, - пообщаетесь дистанционно: у нас же теперь есть кристаллы, они как раз и для этого годятся!
- Что бы мой кристалл от вашего блох нахватался?! – задорно стояла на своем Уиндзи.
- У нас еще есть время во всем самим разобраться. Думаю, что для начала надо хорошенько покопаться в биографии Тао – Белого Старца. А начнем мы с ним разбираться через его лучших друзей: и в первую очередь нас интересует его теперешний крылатый сын – блестящий офицер Кокетэй, он же пернатый воин Арэта!
- Да, лодка-то была Тао, но русский мальчик нашел ее в ночном море и выловил там последнего императора, - задумчиво анализировал события представитель Тайных Людей: - и он единственный из этой компании, кто дошел на джонке до ее конечного пункта! Бэй – Мечислав – та еще штучка!
- А что, уже был конечный пункт? Я ничего не пропустила? – съехидничала красавица. Я чувствую, нам надо все начинать сначала и сводить этих персонажей опять в один экипаж: иначе мы концов не найдем! А с банькой вы здорово придумали, благодарствуйте!
- Сирон, а тебе, действительно, пора стать мужчиной! Наверное, облик Заратуштры тебе будет сейчас в самую пору: есть, над чем подумать и есть куда податься! – закончив предыдущую тему, обратилась богиня к божественному отроку;
Мальчик зашел в каюту и вернулся оттуда уже в образе мага и пророка:
- Так в чем же загадка джонки? – поинтересовался Зардуш у конкурента по цивилизации, - и что, собственно, представляете собою вы, Тайные Люди, как вас назвали наши подопечные?
- Мы с Кианфаном обычные рабочие лошадки, оперативный персонал: что-то передать, что-то принести, что-то обеспечить. И не имеем отношения ни к идеологам, ни к технарям, которые занимаются оружием, инструментом, транспортом и географией перемещений;
- То есть, вы рядовые исполнители? Но ведь что-то вы умеете, коль вас используют во внешнем мире и режиме смещенного времени?
- Естественно, мы хорошие профессионалы: во-первых – не убиваемы и не убийцы! Можем читать мысли, видим развитие событий, входим в бестелесное состояние и умеем перемещаться во времени; но эти способности нам даются только для выполнения конкретных заданий – без импровизаций и самостоятельных решений;
- Что мы будем делать с джонкой? – еще раз вернулся к теме чародей, - чье же это рукоделие, в конце-концов, и чего от нее можно ожидать?
- Мы причалим на ней к нашему острову, - решила богиня Уиндзи, - тамошние инженеры внимательно на нее посмотрят.
- А сейчас надо вернуться к нашим отарам: меня интересует Арэта!
- А нас интересует Мечислав! – оживился Вужоу, - и его ближайшая перспектива. 
- Надеюсь,  мы можем надеяться на сотрудничество с вами? – дипломатично напомнил о своих предложениях агент лемурийцев, - и на обмен интересующей нас с вами информацией? Мы можем об этом поставить в известность наше руководство?
- Конечно же, - дружелюбно ответила красавица, улыбнувшись своим мыслям, - Зардуш всегда к вашим услугам. После небольшого отдыха он вновь вернется к этому проекту; как вас найти?
- А вот это хороший вопрос! – теперь уже рассмеялся и торговец, - тогда действуем по старой схеме: встречи по интересам! И он покинул палубу судна в добром расположении духа.
Следом за ним на берег сошли и богиня Уиндзи в сопровождении мудрого Зардуша; прогулялись вдоль кромки слабеющего прибоя, о чем-то тихо и спокойно переговариваясь.
Когда же они  возвратились к бухточке, с впадающем в нее ручьем и банькой у основания Чудовой горы, джонки на месте не оказалось. Вместо нее почти целиком в воде возник замшелый утес, внешне напоминающий приставшее к берегу судно:
- Знать бы, чьи же все-таки проделки с этой посудиной? – задумчиво проронил теперь уже ассириец и добавил: - И карта там осталась в каюте на столике; я и не посмотрел, куда был проложен последний курс!
Из своего каменного схрона незамедлительно явились и оба бохайских купца, наперебой клятвенно заверяя богиню в своей непричастности к этой окаменелости. Кианфан даже попытался вскарабкаться на валун, но быстро отказался от этой затеи: скользил на мхах и больно падал.
Вдоволь полюбовавшись на новую достопримечательность, богиня прощально помахала изящной ладошкой и две громадные белоснежные чайки с красными клювами, величаво разбежавшись, взлетели с галечника. Сделав несколько кругов над островом, они развернулись к северу, где далеко-далеко за горизонтом курился то ли дым, то ли пар над стройным конусом арктического вулкана.    
                _