Купейные истории

     Отпуск начался совсем не так, как было запланировано, хотя билеты на самолёт до Адлера, как и положено, были приобретены заранее. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. За несколько дней до вылета Сергей узнал, что большая группа бывших «кремлёвских курсантов» собирается в училище по случаю «круглой даты» со дня их выпуска. Получалось, что собираются они как раз в тот день, когда Сергей с женой должны были улетать на юг. На семейном совете было решено, что Марина улетает одна и ждёт мужа в Адлере. А Сергей улетает или уезжает, как получится, на следующий день после встречи с сокурсниками.
     - Я уже несколько лет не была в Сочи. Помню только строительные работы перед Олимпиадой, перерытые улицы, запрещающие знаки и бесконечные вереницы Камазов, пылящих по всем дорогам. Не хочу терять ни одного дня, - сказала Марина. – А во-вторых, найти сейчас, в разгар сезона, два билета на самолёт или поезд практически невозможно, а один билет найти – в два раза легче.  Я буду ждать тебя недалеко от гостиницы, прогуливаясь по Олимпийскому парку. Сдавай свой билет и начинай искать новый. Всё у тебя получится.
Действительно, всё получилось. Правда, не с самолётом, а с поездом. С помощью военного коменданта, всякими правдами и неправдами, Сергей всё-таки получил одно место в купейном вагоне пассажирского поезда «Москва - Адлер», к которому только что и подошёл.
Касаемо встречи выпускников, прошла она, наверное, нормально. Сергею не с чем было её сравнивать, так как впервые в своей жизни побывал на таком мероприятии. Служил он всё время далеко от столицы, поэтому возможностей всё бросить и приехать в Москву не было. В основном, конечно, мешала военная служба. Дело в том, что большинство его сокурсников закончили её около пятнадцати лет тому назад, в основном, в звании подполковника. А Сергей продолжал служить. И только когда его совсем недавно перевели в Москву, он смог откликнуться на приглашение.
Собралось человек сорок. Вспомнили друзей и преподавателей, посетили учебные классы и училищный музей, помянули тех из своего выпуска, кто не дожил до этой встречи: кто погиб в войнах и «горячих точках», кто просто умер от болезней и травм. Войн, пусть и не сравнимых с Великой Отечественной, на их поколение досталось немало. Договорились, через пять лет встретиться опять.
Купе, когда туда вошёл Сергей, уже было заполнено двумя мужчинами и женщиной. Судя по их поведению, каждый ехал по своим делам, и знакомы они не были. Пока укладывали вещи, поезд тронулся. Переоделись, по очереди выходя в коридор.
- Ну, что же, - сказал Сергей, - так как ехать вместе нам в направлении Чёрного моря долго, то есть смысл познакомиться. Меня зовут Сергей. Я – военнослужащий.
- Судя по вашему возрасту, вы даже не майор, - сказала женщина, - а званием повыше.
Сергей посмотрел на неё и, подумав, что чертами лица она очень похожа на поэтессу-песенницу  Ларису Рубальскую, только волосы более тёмные, произнёс:
- Почему же «не майор»? Есть такое слово в моём звании.
  - Понятно, товарищ генерал, нас не обманешь, - включился в их разговор невысокий коренастый мужчина с густой шевелюрой седеющих волос.
- Вы тут что, все имеете отношение к военной службе, раз так легко меня вычислили? – спросил Сергей.
Оказалось, что, действительно, так оно и было.
Женщина, назвавшаяся Татьяной Алексеевной, сначала с отцом, бывшим военным, а затем и с мужем немало поколесила по военным гарнизонам. И знала военную жизнь не понаслышке, а изнутри. Сейчас она ехала к своей дочери, семья которой, включая двух внучек, жила в Туапсе.
Мужчина, включившийся в разговор о воинских званиях и назвавшийся Николаем, оказался бывшим военным лётчиком, а сейчас, ни много, ни мало – бизнесменом, ехавшим по делам своей фирмы в Сочи.
Второго мужчину, высокого с очень короткой стрижкой, звали Егор Потапович. Можно, просто – Егор. Ехал он домой в станицу под Краснодаром. Был он постарше всех пассажиров этого купе. К военной службе отношение имел тоже, потому что отслужил, как и положено нормальному мужчине, срочную службу в армии, а точнее – во флоте.
- А после демобилизации я всё больше по сельскому хозяйству, - закончил короткий рассказ о себе Егор.
- Интересно у нас может получиться, - сказала Татьяна Алексеевна. – Вы, Сергей, в каких войсках служили или сейчас служите?
- В основном, в мотострелковых, то есть – в пехоте.
- Вот это я и хотела услышать, - обрадовалась женщина. – Получается, что в нашем купе собрались представители всех видов вооружённых сил: сухопутных, воздушных и морских. Почти как начало анекдота: «Ехали как-то в купе пехотинец, лётчик и моряк…»
- А я знаю окончание этого анекдота, - произнёс Егор. – И звали их всех троих – Егор Потапович Сильченко. То есть – это был я.
- Не понял, - одновременно сказали Сергей и Николай и, переглянувшись, улыбнулись.
- Ну, как же?… Срочную службу я отслужил за три года, когда все служили по два. На службе я ходил в морской форме, носил лётные эмблемы на петлицах, но при этом ни разу не летал и в море не ходил. Потому что три года я прослужил на берегу, обеспечивая охрану аэродрома морской авиации. Так что я – это «три в одном». Кстати, Татьяна, - обратился Егор к Татьяне Алексеевне, - Мою жену звали тоже Таней и дочку зовут тоже Таней.
- А почему жену «звали», а дочь «зовут»? У жены сейчас что, другое имя? – не поняла Татьяна Алексеевна.
- Нет, имя у неё осталось прежним, но сейчас она – не моя жена, - объяснил Егор.
        - А возвращаетесь откуда? С выставки достижений сельского хозяйства? – спросил Николай.
         Пришлось Егору, пусть и коротко, но рассказать причину своего отъезда из дома. Оказалось, что его отец - участник первого парада Победы на Красной площади, который состоялся 24 июня 1945 года. И периодически, когда ветераны собирались в Москве, то отец тоже туда приезжал. И в этом году у них была запланирована встреча. Отец пообещал, что привезёт какие-то старые фотографии, которые недавно нашлись. Но буквально за неделю до отъезда отец заболел и сейчас лежит в госпитале. А сыну велел обязательно поехать на встречу, передать всем привет и, соответственно, - фотографии.
       - Вот с этой встречи я и возвращаюсь, - закончил свой рассказ Егор.
       - Кстати, - заметил Николай, - я очень долго считал, что парад Победы проходил именно 9 мая 1945 года.  Только сравнительно недавно я понял, что это не так. 9 мая войска ещё воевали, а не готовились к параду. Ту же Прагу ещё освобождали.
      - Я даже знаю, почему ты так считал, - улыбнулся включившийся в разговор Сергей. – Потому что в тот июньский день в Москве шёл сильный дождь, и авиационная часть парада была отменена. Поэтому в твоём учебном лётном заведении и не вспоминали об участии лётчиков в первом параде Победы. Егор, можете подтвердить, что тогда был дождь?
      - Да. Отец рассказывал, что дождь был проливной. Все участники парада промокли, как говорится, до нитки. И я читал воспоминания маршала Жукова, принимавшего парад, где он писал, что вода с козырьков фуражек стекала буквально струйками. Но был такой душевный подъём, что дождь никто и не замечал.
     - А я бы в Берлине провела победный парад и целый месяц не ждала бы. Вот почему он состоялся именно 24 июня? Знает кто-нибудь ответ на этот вопрос? – спросила Татьяна Алексеевна.
     - Отец говорил, что они к параду готовились месяц, и всё это время для участников парада шили новую парадную форму. И как только её пошили, а это около сорока тысяч комплектов, то и было окончательно определено время парада.
Николай покачал головой и сказал:
     - Сорок тысяч человек! И в советское время и сейчас таких масштабных парадов больше не проводят.
     - У меня хорошая память на цифры, - уточнил Егор. – Да, и отец часто эти цифры повторял: 24, 249, 2 536 и 31 116. Это, как номер телефона.
     - Не тяните резину и сразу расшифровывайте, - попросила Татьяна Алексеевна.
     - А тут всё просто. В первом параде Победы 24 июня участвовало: двадцать четыре маршала, двести сорок девять генералов, две тысячи пятьсот тридцать шесть офицеров и тридцать одна тысяча сто шестнадцать солдат и сержантов. И около двух тысяч единиц техники. Я прав? – в свою очередь, Егор адресовал вопрос Сергею.
     - Почти, – ответил Сергей. – Но давайте последовательно разбираться. В Берлине, Татьяна Алексеевна, парад был и не один. Самый первый победный парад советских войск состоялся в Берлине ещё 4 мая 1945 года. Кто брал Берлин, и в чём они его штурмовали,  в том и прошли строем у Бранденбургских ворот. А в двадцатых числах мая,  когда обсуждался вопрос о необходимости проведения парада Победы в Москве, то Генштаб предложил Сталину провести такой парад через два месяца, учитывая, что подготовка такого грандиозного масштабного мероприятия требует тщательной и кропотливой подготовки, включая и пошив парадной формы. Но Сталин уточнил, что парад должен состояться не позже, чем через месяц. Парадной формы не надо было сорок тысяч комплектов, так как её не было только у фронтовиков, прибывающих в Москву из действующей армии, а это где-то половина участников парада. Основной заказ на пошив формы был размещён на московской швейной фабрике «Большевичка», которой помогали и другие фабрики Москвы и Подмосковья. А форму маршалам и генералам шили специализированные мастерские и ателье Москвы. Так что пошив формы особо на сроки парада не влиял. Главное, от чего, по моему мнению, отталкивался Сталин при определении сроков – это 22 июня, день нападения Германии на Советский Союз. А так как первое воскресенье после 22 июня выпало на 24-е, то этот день и был определён для проведения такого парада.
Осталось добавить, что 7 сентября 1945 года в ознаменование завершения Второй мировой войны в Берлине был проведён ещё один парад, в котором, кроме советских частей, участвовали войска и, соответственно, боевая техника США, Великобритании и Франции.
     - Ну, да…, ну, да…. Как же без них? – протянул Егор. – Отец говорил, что при прохождении парадных расчётов торжественным маршем по Красной площади все поворачивали голову направо, в сторону Мавзолея, где на трибуне стояло руководство страны во главе со Сталиным. А за Мавзолеем размещалась трибуна с почётными зарубежными гостями, послами и военными атташе иностранных государств, включая тех же США и Англию. Так вот при прохождении мимо этой трибуны участники парада головы держали прямо, мол, что-то долго вы собирались на войну и не спешили с открытием своего второго фронта.
     - А я читала, что, когда немцы подписывали акт о капитуляции, то немецкий генерал, увидев, что в это время в комнате находятся представители Франции и Америки, спросил у маршала Жукова: «А эти, что тоже нас победили?»
     - А я вот что ещё думаю, - сказал Сергей. - Понятна роль Жукова и влияние его полководческого таланта на основные сражения той войны и на ход войны в целом. Даже парад Победы принимал не Сталин, а Жуков…
     - На правах заместителя Верховного Главнокомандующего, - добавил Егор.
     - Ну, да! И звания у них были одинаковые, – продолжил Сергей. - На момент парада Победы и у Сталина, и у Жукова были одинаковые воинские звания - «маршал Советского Союза». А тут ещё незадолго до парада Жуков получил третью «Золотую Звезду». А на следующий день после парада в Кремле состоялся приём, где присутствовали все крупные военачальники, которые, наряду с упоминанием имени Сталина в своих тостах не могли не говорить о Жукове. Потому что он рядом с ними прошёл по дорогам войны от Москвы до Берлина. Возможно, именно поэтому на следующий день, то есть 26 июня, Сталину было присвоено звание «Герой Советского Союза», а также было учреждено новое воинское звание «генералиссимус», которое 27 июня 1945 года было официально присвоено Сталину.
      - Чтобы всем было ясно, кто в доме хозяин, - подытожила мысль Сергея Татьяна Алексеевна. – Но мне до сих пор непонятен один вопрос. А Знамя Победы, которое было поднято над рейхстагом, как мы все знаем, Егоровым и Кантарией, оно-то участвовало в первом параде Победы или нет?
     - По-моему, нет, - отозвался Егор. – Во всяком случае, отец никогда о нём не вспоминал. Но точно я не знаю. А что об этом скажет товарищ генерал?
     - Вы что издеваетесь? – вопросом на вопрос ответил Сергей. – Я же не историк, вообще, и не военный историк, в частности. Я – мотострелок. И в первом параде Победы, как отец Егора, я не участвовал, потому что я тогда ещё не родился. Правда, потом, пока я учился в Москве, то четыре раза принимал участие в военных парадах на Красной площади, то суворовцем, то курсантом. Но всё знать о парадах я не могу. Но…
     Сергей сделал небольшую паузу и закончил свою речь:
     - Вам всем и особенно Татьяне Алексеевне повезло, потому что я знаю точный ответ на её вопрос. Планировалось, что Знамя Победы должно было открывать парад. Для чего его за несколько дней до парада доставили в Москву из Берлина. И мало того, что оно должно было участвовать в параде, но по замыслу его должны были нести те люди, которые водружали его над рейхстагом.
     - Егоров и Кантария? – удивлённо спросила женщина.
     - Да, именно они. С ними это знамя должен был нести и командир их батальона, по-моему,  если мне не изменяет память, капитан Нестеров…. Нет, капитан Неустроев. Но на генеральной репетиции они так пронести это знамя, что из-за их плохой строевой выучки Жуков принял решение, не выносить это знамя на парад…. Потому что искать другую знамённую группу было уже поздно, а тот факт, что знаменоносец капитан Неустроев за войну был пять раз ранен, и у него были повреждены ноги – никого не интересовал.
      - Ясно, - сказала Татьяна Алексеевна,- но, раз так получилось, что мы говорим о параде Победы, то я хочу задать ещё один вопрос, который меня интересует несколько последних лет…
      - Подождите, - прервал женщину Егор, - а меня сейчас интересует вопрос перекура. Знакомиться мы уже закончили и успели наговориться, так что пора и спокойно перекурить. Кто со мной?
      Никто на этот призыв не откликнулся, так как оказалось, что курящих в купе больше нет, и придётся Егору идти курить одному.
      - Вообще-то, в поездах сейчас запрещено курить, - назидательным тоном учительницы начальных классов сказала Татьяна Алексеевна.
      - И как это возможно? – спросил Егор, как будто сама Татьяна Алексеевна только что ввела такой  закон. – А если поезд идёт во Владивосток, то курящий пассажир неделю должен обходиться без курева? Так «курец» со стажем сначала опухнет, затем умрёт, и только потому бросит курить. Но я уверен, что ни один так не бросил. Всё равно находят способы и места, чтобы покурить.
     Когда Егор ушёл искать «способы и места, чтобы покурить» незаметно, Татьяна Алексеевна спросила:
     - Так кто мне ответит на мой вопрос?
     Николай удивлённо посмотрел на женщину и громко сказал:
     - Так вы его сначала задайте! 
     - Задаю, - спокойно отреагировала Татьяна Алексеевна на эмоциональное высказывание попутчика. – Несколько лет тому назад где-то прочитала или услышала, уже и не помню где, историю об участии собак в параде Победы…
     - Были там собаки…. И даже лошади были, - ответил Николай.
     - Да я сама знаю, что были. Но говорят, что одну заслуженную собаку, награждённую за свои заслуги даже медалью, из-за того, что она перед парадом получила какую-то травму или ранение, и сама не могла идти по Красной площади, - нёс на руках её вожатый. А подстилкой, на которой он её нёс, служил китель чуть ли не самого Сталина.
     - Ого! – удивился Николай. – Вот это история! И что?
     - Это могло быть правдой? Или вся эта история с собакой – выдумка?  Вот в чём и состоит суть моего вопроса, – закончила женщина и выжидательно посмотрела на Сергея, так как поняла, что надеяться на помощь Николая в этом вопросе бесполезно.
     Туда же посмотрел и Николай.
     - Я, конечно, не специалист по собакам и даже не их любитель, впрочем, как и кошек, - начал говорить Сергей, - но так получилось, что где-то полгода назад я разговаривал с одним человеком. Обстоятельства нашей с ним встречи значения не имеют, я их опущу, но этот человек – конкретный специалист по собаководству, он даже книгу написал о роли собак в годы войны. Собаки и раненых вытаскивали с поля боя, и мины искали, и даже немецкие танки взрывали. В основном, это были овчарки, причём, наверное, по иронии судьбы, это были немецкие овчарки… Порода такая. Не потому, что они самые умные,  а потому что всякие болонки, пудели, пекинесы и эти, как их…, как, вроде, чихаешь…, чих…, чихуа…
     - Чихуахуа? – подсказал Николай.
     - Вот, вот, - согласился с ним Сергей, - на которых сейчас – мода, и которых хозяева зимой в одежды наряжают, выводя или вынося их на прогулку,  хилые и беспомощные, в отличие от сильных и выносливых овчарок. Вот Вы, Татьяна Алексеевна, представляете, сколько весит взрослая овчарка?
     Татьяна Алексеевна пожала плечами:
     - Точно не знаю, у нас никогда дома собак не было, но, думаю, что килограмм тридцать-сорок, а то и больше.
     - А длина Красной площади?
     В купе зависла пауза, которую прервал Николай:
     - Всё ясно! Если бы довольно тяжёлую собаку надо было пронести несколько десятков метров – это одно, а нести её несколько сот метров…. В то время, когда участники парада идут очень скорым шагом, строевым…. Тут ответ ясен.
    - Да, - согласилась с мужчинами женщина. – Ответ ясен! Выдумка или, как сейчас модно говорить, «фейк». Если уж хромающего комбата со Знаменем Победы к параду не допустили, то нести хромую собаку – и подавно.
     - А мне вот, что непонятно. Вы вспомнили о собаках, которые подрывали танки…. Неужели нельзя было без этого обойтись? – спросил Николай, обращаясь к Сергею. – Всё-таки собака – друг человека, а тут…. Они же гибли вместе с подорванными танками.
     - Ох, Николай! – покачал головой Сергей. – Ты, я вижу, на «гражданке», в смысле, в условиях гражданской жизни, совсем «огражданился». По твоей логике получается, что, если бы в самолёте вместе с боевым лётчиком Николаем Гастелло была и его любимая собака, то он, жалея собаку, ни за что бы ни направил свой самолёт на вражескую колонну. Так? Тут дело вот в чём. К началу Великой Отечественной войны в Красной армии, в принципе, было всё: самолёты, танки, пушки, корабли, стрелковое оружие – всё, что надо для ведения полномасштабных боевых действий. Одного не было – нормальных противотанковых средств. А разницу между бутылкой с зажигательной смесью, которую надо солдату перед смертью разбить об этот самый танк, и нормальным противотанковым орудием, которое, находясь за километр от танка, может его подбить, мы все понимаем. Не было в Красной армии, кроме бутылок, никакой эффективной противотанковой артиллерии.  И единственным средством, которое специально готовилось перед войной и в ходе самой войны – это, как ни странно, были собаки. Были целые подразделения таких собак. 
     - Ого! – удивился Николай. – А эффективность-то какая была от этих собачьих рот?
     - По-разному…. Где-то немцы, только услышав собачий лай, поворачивали назад. А где-то собаки, подготовленные бегать под гул тракторов, а не танков, бежали обратно… Но более трёхсот танков в ходе войны были взорваны с помощью собак. В переводе на другое исчисление – это две немецкие танковые дивизии.
      - Конечно, собачек жалко, но сколько солдатских жизней они спасли! – подытожила разговор Татьяна Алексеевна. – А где же наш попутчик? Пошёл в баню и смылся?  Мой покойный муж дымил, как паровоз. Несколько раз пытался бросить курить, особенно, когда врачи запретили, но и тогда покуривал. А вы как же оказались военными и некурящими? Курили когда-нибудь? – спросила она оставшихся в купе мужчин.
     Сергей и Николай, не сговариваясь, снова одновременно произнесли:
     - Я курил, - после чего одновременно рассмеялись.
     - Я баловался курением в суворовском училище, - продолжил тему Сергей. – Курил, а вернее, покуривал, год или полтора. А потом сел и подумал: «А зачем я это делаю? Вред очевиден – к бабке не ходи. И денег эта привычка требует. А польза какая?» Не нашёл я пользы и убедил себя, что я не такой уж глупый, чтобы заниматься бесполезным делом. Потом где-то месяц периодически хотел курить, но так и не стал.
     - У меня всё по-другому получилось, - начал свою историю Николай. – Курил я капитально почти всю свою сознательную жизнь. А когда от неба отлучили, из армии комиссовали, то вообще – по несколько пачек в день высаживал. И тут получаю я телеграмму от мамы из Сибири: мол, заболела, срочно приезжай. Бросаю все дела, покупаю билет на самолёт, на ближайший рейс, собираю вещи и выхожу из дома. Ловлю такси, а оно не ловится. Пару раз «клюнуло», мигнуло зелёным огоньком вдали, но ко мне на улицу не едет. Обычно на этой улице, на площади, что находится рядом, с машинами нет проблем, одна за другой…. А тут, как назло! Почти полчаса проходит – нулевой результат. И я уже понимаю, что, если в ближайшие десять-пятнадцать минут не поймаю такси, то самолёт в Сибирь улетит без меня. Я, конечно, человек верующий, православный, в Бога верю, но без фанатизма. И уже, можно сказать, в отчаянии, в поисках выхода начинаю про себя обращаться к Богу. Мол, Господи, помоги! Если я поймаю сейчас такси, то сделаю…. Что же я сделаю? И не найдя в своей голове никаких путных мыслей, на что я готов, ради того, чтобы успеть к самолёту, я подумал: «Боже, если я поймаю сейчас такси, то я… обещаю тебе, Господи, что… брошу курить».
     Взвизгнула, открываясь, дверь в купе, пропуская, пахнущего табачным дымом Егора, вошедшего со словами возмущения:
     -  Да, никакого удовольствия! Прятался, как партизан, от всех. В нерабочем тамбуре курил в рукав, прикидываясь чемоданом. Полсигареты выкурил и всё! Чувствовал и продолжаю чувствовать себя, как нашкодивший школьник. А вы что такие притихшие? Почему на стол не накрываете? Пора перекусить!
- Тише! Садись и слушай, как Николай бросал курить, обратившись наверх, – сказал Сергей и показал глазами на потолок вагона.
Егор, поднявший взгляд вслед за Сергеем, удивлённо посмотрел наверх и, не увидев там, ничего, кроме вентиляционной решётки и светильника, спросил:
- Он обратился к начальнику российских железных дорог…  Как его? Якунину, что ли?
- Да нет. Бери выше.
- К президенту России, что ли? – после небольшой паузы ещё более удивлённо спросил Егор.
- Ещё выше!
Егор снова посмотрел в потолок и медленно произнёс:
       - Выше Путина?
       - Да, к Господу Богу он обратился, - прервала уже начавшийся в купе смех улыбающаяся Татьяна Алексеевна.
       - Круто, - только и смог сказать Егор. - И что же Бог ему…, -  Егор перевёл взгляд на Николая, - то есть, тебе, ответил?
      - Слушайте дальше, - продолжил свою историю Николай. – Итак, после того, как я  обратился к Богу, несколько минут ничего не происходило. Это я сейчас так думаю, что прошло несколько минут, потому что время для меня в тот момент не двигалось, как обычно, а буквально растягивалось. И вдруг  вдали загорелся зелёный огонёк, двигающийся в мою сторону. И я, размахивая всем, что у меня было, бросился к машине.
     Егор наклонился к Сергею и шёпотом спросил:
     - А что у него было?
     - Руки, ноги, голова и… чемодан, - так же тихо ответил Сергей.
     А Николай продолжал:
     - На самолёт я успел. Прилетел к матери, занялся врачами, лекарствами…. Да и хозяйственных дел по дому много накопилось. Так в делах и заботах пролетели сутки. И тут я замечаю в себе какой-то дискомфорт. Что-то не так, как-то мне не по себе. И вдруг я понимаю, что я уже сутки не курю. Взял сигарету, понюхал…. И такой вонючей она мне показалась, как будто все рецепторы, отвечающие за восприятие запахов, у меня поменялись. Да и, в конце концов, я же кому-то что-то пообещал. Организм повозмущался, конечно, какое-то время, требуя курева, а потом успокоился. И всё! С того момента, как я ловил такси, так больше и не курю.
- Занятно! – сказал Егор. – Вообще-то, я тоже вот уже около года подумываю, чтобы бросить курить. Короче, позапрошлой зимой подхватил я капитальный бронхит. Меня даже в местную больницу класть не захотели, а сразу направили в Краснодар. А там такой въедливый врач мне попался. Где, не закурю, там он, как чёрт из табакерки появляется. Нельзя, мол, курить в вашем положении, и, вообще, нельзя курить в общественных местах, а в лечебных заведениях тем более. Одним словом, доставал он меня капитально. А потом принёс какой-то прибор и говорит: «Вот мы сейчас проверим, в каком состоянии находятся ваши лёгкие. Этот прибор определяет, какому возрасту они соответствуют». Но сначала доктор (для чистоты эксперимента) дунул в трубку прибора сам. И прибор показал, что лёгкие врача соответствуют возрасту в 49 лет. «А мне – 50», - говорит доктор. Потом он попросил дунуть в трубку тридцатилетнюю медсестру. Прибор показал «31». Ну, а потом и я дунул.
Егор замолчал. В купе зависла небольшая пауза.
- И? – не выдержав, спросил Сергей?
- И прибор показал…, - Егор запнулся. - Вы не поверите, но  прибор показал: «92».
- Ого! – сказал Сергей.
Николай присвистнул и добавил:
- На такую цифру надо реагировать.
- Вот, вот, - согласился Егор. - С тех пор меня и терзают смутные сомнения: курить или не курить. Но хватит кормиться баснями. Не знаю, как вы, а я хочу поесть.
- Давайте, кто, что хочет, из своих запасов доставайте, - предложила Татьяна Алексеевна, - и мы соорудим лёгкий общий ужин.
- Почему же лёгкий? – спросил Егор, доставая из своей сумки несколько свёртков. – Я предлагаю – потяжелей.
И с довольным видом поставил на стол бутылку водки.
- Уберите! – возмутилась женщина и знакомым уже тоном добавила. – Распитие спиртных напитков в поездах запрещено!
- Ну, это, вообще, ни в какие ворота не лезет, - в свою очередь возмутился Егор. – Курить нельзя; материться, из-за того, что в купе – дама, нельзя; а теперь выясняется, что и пить тоже нельзя. Я не удивлюсь, если окажется, что и в карты играть нельзя. Как жить?! Лучше я, наверное, выйду и пешком пойду домой, чем в таких невыносимых условиях ехать. А ещё говорят, что лозунг железнодорожников: каждому пассажиру – по мягкому месту. Это – не жизнь, а существование.
- Не знаю, как насчёт остального, но в карты я точно играть не буду, - заметил Николай. – Я один раз ещё в лейтенантские годы сыграл в поезде, капитально проигрался, и с тех пор вообще не играю.
- Ну, а я тоже пить водку не буду, - поддержал женщину Сергей. – И материться не буду. Я никогда в жизни не матерился. Нет смысла сегодня начинать.
- То, что вы, товарищ генерал, не пьёте водку – это, как раз, и понятно. Видно, вы давно перешли на коньяк, - сделал вывод Николай. – А вот насчёт мата, что-то я сомневаюсь. Нельзя служить в армии, дослужиться от курсанта до генерала и ни разу не выругаться. А на войне как? Вы же были во всяких трудных ситуациях?
- Был и не раз. И людей, можно сказать, на смерть посылал. И, как сказал мой тёзка Сергей Островой, «и война по мне смертью строчила», но всегда обходился нормальным русским языком, всегда находил нужные слова. Просто, матерных выражений у меня, начиная даже не с курсантских времён, а со времени обучения в суворовском училище,  здесь, - Сергей постучал пальцем по голове, - нет.
- Кто-то из российских учёных-филологов, не помню точно, кто, сказал: «Сквернословие закономерно рассматривается как черта бесовского поведения», - подытожила разговор о мате Татьяна Алексеевна.
- Так, - сказал Егор, - на корабле бунт. Во-первых, коньяка у нас, по всей видимости, нет. Но на корабле всегда есть капитан. А как ни крути, на нашем корабле капитаном является товарищ генерал. Как он скажет, так и будет.
Все в купе, занявшие к этому времени места вокруг столика, посмотрели на Сергея.
- Что вы на меня смотрите, как…, - Сергей запнулся, потому что не знал, с кем сравнить этих людей, выжидающе смотрящих на него. Он вспомнил только выражение: «Как Ленин на буржуазию», но оно явно не подходило к данной ситуации. Тем более, что людей в купе было больше, чем один Ленин. Сергей, не закончив предыдущей фразы,  продолжил:
- Мы сейчас не в армии и даже не на корабле. И никто из вас не обязан сильно уж так выполнять мои команды. А у меня, тем более, нет полномочий, вам что-то запрещать, если, конечно, вы не создаёте угрозу для движения поезда.
- Мы не создаём, - развела руками Татьяна. – Но так получилось, что вам надо что-то решать. Свобода, демократия – слова сами по себе хорошие, но почему-то очень часто они приводят ко вседозволенности и беззаконию. Видно, мы ещё не созрели.
- Нет, - возразил Сергей, - я добровольно отказываюсь от единоначалия. Потому что, если что случится, то я окажусь крайним. Вы все скажете, что это, мол, он, то есть – я разрешил. Предлагаю компромиссный вариант. Тем более, что одна бутылка водки на четверых или даже на троих – это такая мелочь, что и беспокоиться не стоит. Но, чтобы наш ужин не превратился в пьянку, а стал мероприятием, я предлагаю вот что.
И Сергей вкратце изложил свой план, по которому содержимое бутылки они выпивают в четыре захода. Выпивают первую порцию, закусывают, и один из пассажиров  рассказывает какую-нибудь интересную историю. История должна быть максимально правдивой, произошедшей непосредственно с самим рассказчиком или, в крайнем случае, с тем человеком, лично от которого сегодняшний рассказчик её услышал. Потом они опять выпивают и слушают следующего рассказчика. И так далее, пока очередь не дойдёт до Сергея, и он последним расскажет свою историю. Тогда ужин и, соответственно, водка закончатся, и все лягут спать.
- А какова очерёдность? – уточнил Егор.
- Да вот, как сидим вокруг стола, так поочерёдно и будем рассказывать. Начинает Николай, за ним – Татьяна Алексеевна, потом – вы, Егор. А я, если не возражаете, – на закуску.
- А в чём состоит обещанный компромисс? – спросил Николай.
- В том, что соглашение мы принимаем коллегиально. Если все согласны, включая Татьяну Алексеевну, то мы открываем бутылку и в соответствии с одобренным планом начинаем ужин.
- Так, - сказала Татьяна Алексеевна, - это же получается, что меня без меня и замуж выдали? Я пока не давала согласия. Может, я не пью водку.
- Татьяна Алексеевна, - медленно и выразительно, чётко проговаривая все буквы, произнёс Николай. – Вот вы критиковали нас, что у нас мало демократии. А откуда она возьмётся в обществе, если она предполагает равноправие не только всех перед законом, а и между мужчинами и женщинами, которое вы собираетесь прямо сейчас и нарушить.
- Татьяна, вы хорошо подумайте, - включился в обсуждение проблемы Егор. – Это что же получится? Мы будем рассказывать истории, а вы, извините меня, «на халяву» будете их слушать? И даже не выпьете с нами?
Три пары глаз выжидающе смотрели на женщину. Та молчала.
- Вот и получается, - подвёл итог Сергей, - что, если Татьяна Алексеевна не соглашается с предложенным планом, то у нас ничего и не получается. Консенсуса в данном вопросе нет. Прячьте, Егор, бутылку!
- Ладно, - произнесла женщина. – Вы и мёртвого уговорите. Разливайте!
- За что пьём? – уточнил Николай. – У нас же культурное мероприятие. Предлагаю, за знакомство.
Согласились. Чокнулись. Выпили. Закусили.
- Ну, давай, Николай, начинай свою историю, - сказал Сергей, составляя бутерброд из хлеба, сыра и колбасы. – Может, расскажешь о том, как ты проигрался в поезде?
- Не-а! Та история не сильно интересная, хотя и поучительная. Я её никогда никому не рассказывал. Даже жена не знает об этом случае, хотя бы потому, что тогда я не был женат.
- Но это не педагогично, - заметила Татьяна Алексеевна. – Сначала нас заинтриговали, а сути дела мы не знаем. Хотя бы вкратце объясни, что и как.
- Вкратце могу, - согласился Николай. – Дело было так. Ехал я в электричке из Москвы в свой первый лейтенантский отпуск.
- Так дело было даже не в поезде, а в электричке? -  не выдержал Сергей.
- В том то и дело. Меня облапошили минут за тридцать именно в электричке, - продолжил Николай. – Есть театр одного актёра. А в моём случае был театр для одного зрителя, то есть, для меня.  К сожалению, я был не только зрителем, но и участником этого спектакля, не зная и не ведая, что играю в нём главную роль. Всё было так чётко отрежиссировано, такие правдивые мизансцены поставлены, что, если бы на моём месте ехал Станиславский, то и его бы обыграли, заставив поверить в правдивость и случайность всего происходящего. Я когда потом анализировал происшедшее, понял, что в группе «артистов», которые ставили для меня спектакль, было человек около десяти. Одни играли со мной, другие отслеживали, чтобы нам никто не мешал, включая милицию или контролёров, третьи отслеживали, где мы проезжаем. Со стороны всё выглядело довольно прилично. Группа незнакомых между собой пассажиров, севших случайно на рядом стоящие лавки вагона электрички, начинает разговаривать между собой, знакомиться. Потом один из них предлагает сыграть в карты. Когда женщина говорит, что не умеет играть, ей говорят, что это очень простая игра.
«Да мы всегда на работе в неё играем, - говорит ей один из попутчиков, - Называется она: «В копеечку». Правила очень простые. Раздаётся всем игрокам по три карты, и побеждает тот игрок, у которого карты самые старшие: тузы там или короли. У кого на руках больше очков, тот выигрывает и забирает прикуп. А в прикуп кладём там копейки».
Начинают играть. А так как сидят они рядом со мной, то предлагают и мне сыграть. Сначала несколько рублей выигрывает тот, кто раздавал карты. Потом рублей десять выигрывает женщина. Она громко радуется. Затем дают выиграть мне…  рублей двадцать пять. Снова раздают, и мне везёт по крупному, потому что выпадают три короля. Все торгуются, потихоньку увеличивая прикуп. А я спокоен, потому что у меня-то три короля!
А вероятность того, что кому-то выпало три туза – ничтожная. Да и ведут себя все неуверенно, всем своим видом показывая, что карты у них не очень-то…. И вот все скинули карты, кроме одного. Торгуется, поднимает прикуп, но тоже как бы неуверенно. Прикуп вырос уже до ста рублей. А чтобы прекратить торг и открыть карты, нужно удвоить прикуп. Я достаю чемодан, вынимаю оттуда сто рублей, кладу деньги и предлагаю открыть карты. Вскрываемся. У меня три короля, а у соперника… три туза! Все пассажиры вокруг меня засуетились: мол, уже подъезжают к своей станции. И вышли. В общем, в сумме я проиграл где-то месячную лейтенантскую получку.
- Да, действительно, поучительная история, - заметил Егор. – Надо выпить за то, чтобы мы в такие ситуации не попадали. А если и попадали, то, чтобы нам хватило ума – из них выпутаться.
- Подождите, - не согласился Николай. – Я же не эту историю собирался рассказывать.
- Ну, да, - подтвердила слова Николая Татьяна Алексеевна, обведя всех присутствующих взглядом. – Про карты он же по нашей просьбе рассказал.
- Но мы же голосовали за то, чтобы каждый рассказал одну историю! – возмутился Егор. – Иначе мы эту несчастную бутылку никогда не допьём.
- А мы разве куда-нибудь спешим? – спросил присутствующих Сергей.
Так как Егор опять остался в меньшинстве, то Николай продолжил:
- Мою историю можно назвать «Случай на аэродроме». Служил я как-то на военном аэродроме под Ковелем. Есть такой городок на Западной Украине.
- Знаем. Бывали там, - сказал Сергей. – Я даже знаю основную достопримечательность этого украинского города. Там возвели самый большой в мире памятник поэту Тарасу Шевченко.
- И мне недавно на глаза название этого города попадалось. А в связи с чем, не помню, - сказала Татьяна и тут же добавила. – Погодите! Вы сказали, что это было на Западной Украине, так?
Николай кивнул.
- А родственники моего мужа, живущие в Украине, как-то мне написали, что сейчас принято говорить не «на Украине», а «в Украине».
- Погодите! – в свою очередь в разговор вмешался Сергей. – А где принято, кем принято и, вообще, в каком языке это изменение принято? Ни о какой реформе русского языка я что-то не слышал. В нём как много лет использовалось устойчивое, понятное и привычное выражение «на Украине», так и применяется. А если это требование касается украинского языка, то пусть меняют, что хотят. Хотя даже уже упоминавшийся в нашем разговоре Тарас Шевченко, можно сказать, основоположник украинской поэзии и, вообще, всей украинской литературы, в своём знаменитом «Заповите» на украинском языке писал:  «Як умру, то поховайте мене на могыли, серед степу широкого, на Вкраини  мылий», то есть – на Украине. Поэтому это пожелание, в принципе, никого не касается.
- Понятно! – сказала Татьяна Алексеевна. - Вспомнила! Я читала о покушении на Ленина. Так вот Каплан, та, что стреляла в Ленина, родилась в Ковеле! На Украине!
- Товарищи слушатели, имейте совесть, - взмолился Егор. – Даже если Каплан и стреляла в Ленина, то делала она это точно не на аэродроме под Ковелем. Не отвлекайся, Николай, никого не слушай, а рассказывай, наконец, свою историю.
- Так вот, - продолжил Николай, - прислали нам в полк молодых лейтенантов. И соответственно для них организовали учебно-тренировочные полёты. А осень на Западной Украине специфическая: дожди, туманы. И вот в середине полётов неожиданно и довольно быстро лётное поле заполонил туман. То ли из местных болот он поднялся, то ли из Польши его надуло. Но сажать самолёты стало опасно, а в воздухе -  пара молодых лётчиков. Руководитель полётов принимает решение и передаёт лётчикам, чтобы шли на запасной аэродром. Один понял, сразу развернулся и ушёл, а второй – не понял и в соответствии с полётным заданием направляется  в сторону своего аэродрома. А тут же туман. А топливо рассчитано по секундам. Пока разобрались, пока новую команду довели до лётчика, то поняли, что его надо сажать здесь, так как топлива до запасного аэродрома  ему уже не хватит.
Заместитель командира запрыгивает в свой «Уазик» и  мчит на передовой КаПэ, чтобы оттуда управлять посадкой. Пока разбирался с аппаратурой, пытался связаться с лётчиком, смотрит: самолёт выныривает из тумана, летит низко, прямо на домик. Заместитель хватает ракетницу, стреляет сигнальной ракетой, но не попадает туда, куда надо, чтобы ракета взлетела. И она начинает летать по комнате. Офицер залазит под стол, чтобы от неё укрыться. А самолёт, почти чиркая колёсами по крыше, летит дальше. Его перехватывают с основного КаПэ и пытаются помочь в посадке. Но в такой обстановке и опытному лётчику – не просто, а молодому – и подавно. Короче, посадка получается довольно жёсткой, с сильным ударом и большими перегрузками. Даже корпус самолёта деформировался, а лётчик потерял сознание. Сбили «фонарь», вытащили лётчика. Командир полка даёт команду, лётчика – в его машину и – в санчасть. Сам остаётся у самолёта, а водитель на полной скорости везёт лётчика в санчасть. У санчасти тормозит, но не справляется с управлением, и машина врезается в дерево. Водитель теряет сознание, а лётчик приходит в себя. Смотрит на водителя и понимает, что тому надо помочь. Осматривается. Видит, что санчасть рядом, вытаскивает водителя, взваливает его на себя и тащит в санчасть. А туда уже поступила команда, что сейчас привезут пострадавшего. Когда лётчик с водителем появились в дверях, то врачи кинулись к тому, кто без сознания, то есть, к водителю. Загрузили того на каталку и увезли. А лётчик постоял, постоял и упал. Тогда обратили внимание на лётчика, бросились к нему. А он уже мёртвый. А у водителя, в принципе, только нога оказалась сломанной. Вот такая история случилась.
- Да, уж… - нарушил установившуюся в купе тишину Егор. – Грустная, в принципе, история случилась на аэродроме под Ковелем. Предлагаю третий тост «за тех, кто не с нами», выпить сейчас.
- А я хотела сейчас пропустить, - сказала Татьяна Алексеевна. – Мне же сейчас свою историю рассказывать, а вдруг язык начнёт заплетаться.
- Ну, мы все сейчас второй тост пропускаем, так как сразу пьём третий. За тех, кто не с нами. А его нельзя пропускать.
Все встали, молча выпили, не чокаясь. Закусили.
- Ну, что, моя очередь? – уточнила на всякий случай Татьяна.
Так как никто не возразил, то она начала свой рассказ:
- Случилась эта история в военном городке в Оренбургской области, где мы с мужем жили и служили.
- Случайно не на Тоцком полигоне находился ваш военный городок? – уточнил в свою очередь Сергей.
- На Тоцком. А вы что, и там были?
- Был, - виноватым тоном ответил Сергей. – И даже знаю, что Тоцкий военный городок находится всего в девяти километрах от эпицентра ядерного взрыва, который взорвали на полигоне в 1954 году в ходе опытных войсковых учений с реальным применением ядерного оружия под руководством маршала Жукова.
- Действительно, всё так, - подтвердила Татьяна, - но история моя совсем не об этих учениях. Да, и произойти она, наверное,  могла в любом месте, в любом городе, но произошла со мной именно в Тоцком военном городке. Жили мы на первом этаже стандартной пятиэтажки, построенной давным-давно военными строителями. И вот однажды, когда муж был на службе, а дочь – в школе, в дверь постучали. Я открыла дверь. За ней стоял незнакомый невысокий лысоватый мужичок. Он был, по-моему, без головного убора, в какой-то коричневой куртке. Из чего я сделала вывод, что он не из военных, а скорее всего – гражданское лицо. И мужичок этот вежливо меня спрашивает: «Извините, а вы не знаете, где живёт Гречушкин?».
Ну, я ему тоже вежливо отвечаю, что, мол, мы живём здесь недавно, ещё не со всеми познакомились. Поэтому, к сожалению, где живёт Гречушкин, я не знаю.
Мужчина ещё раз извинился и скрылся.
Прошло несколько дней. Я нахожусь дома с дочкой. Она делает уроки, а я готовлю ужин на кухне. Слышу, в дверь стучат. Дочка  побежала, открыла дверь. Затем пришла ко мне на кухню и говорит: «Мама, а ты не знаешь, где живёт Гречушкин? Там какой-то дядя Гречушкина спрашивает».
Я, вспоминая, что про Гречушкина меня уже кто-то спрашивал, подошла к входной двери, за которой увидела того же мужичка, без головного убора и в той же коричневой куртке, с которым несколько дней назад общалась. Причём общалась по поводу того же Гречушкина. И я ему снова повторяю, что мы живём здесь недавно и, где живёт Гречушкин, не знаем.
Мужчина извинился и ушёл.
А надо сказать, что мой муж служил в управлении дивизии. Периодически он ходил в наряд оперативным дежурным. Кроме того, в соответствии с графиком, офицеры ночью ходили проверять несение службы в гарнизонном карауле. По-моему, время проверки было установлено с 23 часов вечера до 1 часу ночи. И вот однажды вечером он в очередной раз ушёл проверять караул. Дочь уже спала в своей комнате. Я решила, что ждать мужа не буду, и тоже легла спать. Сквозь сон слышу, что в дверь стучат. Муж, видно, ключи оставил дома, вот и стучит. Я, решив, что ругать мужа буду уже утром, чтобы сильно не просыпаться, встала, подошла к двери, отомкнула её и пошла спать дальше. И уже снова заснула, когда почувствовала, что меня вроде кто-то трогает за плечо. «Ну, что ещё? - подумала я о муже. – Он же поужинал перед уходом. А чайник стоит на плите. Зачем меня беспокоить, если я хочу спать?». А муж не унимается, уже сильней трясёт меня и что-то бормочет. Я окончательно просыпаюсь и слышу слова: «Женщина, женщина…» Когда я начинаю поворачивать голову, то сначала слышу фразу: «Женщина, вы не знаете, где живёт Гречушкин?», а затем вижу его. Да-да, лысоватого мужика в коричневой куртке, который, склонившись надо мной, теребит меня за плечо и мешает мне спать. Я начинаю понимать, что сейчас произойдёт убийство, потому что иначе от этого назойливого человека я не избавлюсь. Искать орудие для убийства я не стала, так как руки сами потянулись к его шее. Мужик, увидев выражение моих глаз, всё понял и попытался отскочить от меня. Но мои руки уже схватили его за полы куртки, и он, подавшись назад, потянул меня за собой. Когда я ногами почувствовала, что стою уже на полу, я перехватила руки, схватив мужика, как говорится, «за грудки», и прижала его к стенке со словами: «Гад, ты же уже сто раз спрашивал у меня, где живёт этот Гречушкин?  Я русским языком тебе сказала, что не знаю! Ты понимаешь русский язык или нет?!».
Мужчина не стал объяснять мне, знает он русский язык или нет. Но он точно хотел ещё пожить, так как резко присел, крутнулся и, вырвавшись из моих рук, метнулся к входной двери. Бежать за ним я, конечно, не стала. Подошла к двери, снова заперла её и пошла спать, надеясь, что этого мужика в своей жизни я больше не увижу. Так и случилось. Больше я его никогда не видела. Вскоре нам дали новую квартиру, и мы переехали в другой конец городка.
- А мужу-то рассказали об этой истории? – спросил Николай.
- Ну, да, на следующее утро.
- Так всё-таки, где же жил этот Гречушкин? Узнали об этом или до сих пор не знаете? – в свою очередь поинтересовался Егор.
- Как выяснилось потом, Гречушкин жил в соседней квартире. Его дверь была на площадке слева от нашей. И дело даже не в самом Гречушкине, а в его жене, которая гнала самогон. Вот народ и повадился к ним ходить. Надеюсь, что потом это дело прикрыли. Всё? Я отстрелялась? Вопросы закончились?
- Так, - сказал Егор. – За такую весёлую историю грех не выпить.
Выпили трое. Татьяна отказалась пить со словами:
- Я ваши условия честно выполнила, так что заканчивайте без меня. А вы, Егор, сами не тяните резину и рассказывайте свою историю.
- Погодите, - остановил Егора Сергей, - Меня в Татьянином рассказе всё-таки терзают смутные сомнения по поводу того, что среднестатистическая негабаритная женщина, нормального роста и телосложения, взяла за грудки незнакомого, пускай и плюгавенького, но мужика…
- А меня ничего по этому поводу не терзает, - сказал Егор. – Потому что, когда меня моя бывшая, которая будет поминиатюрнее, чем Татьяна, брала за грудки, то никаких вопросов по этому поводу у меня не возникало.
- Дело в том, что у меня от природы очень сильные руки, - объяснила Татьяна. – И если бы Егор не следил так тщательно за регламентом, то я рассказала бы короткую историю, как в школе на уроке физкультуры я чуть не убила учителя.
Егор, услышав своё имя, довольно ухмыльнулся. Мол, что есть, то есть. Да, если бы он не следил за порядком, то в купе царил бы полный бардак, как на телевизионных политическо-публицистических шоу, где все говорят одновременно, не слушая друг друга.
 - Так вот, - продолжила тем временем Татьяна, пользуясь умиротворённым состоянием Егора, - девочки толкали ядро. Кто на два метра кинет, кто на три. А учитель физкультуры собирал ядра и катил их обратно. Нагнулся он, чтобы взять очередное ядро, и кричит мне: «Таня, толкай!». А я в классе по росту была самая маленькая. Он сказал, я и толкнула. Метров на десять. И попала ему точно в голову. Крики, кровь! «Скорую помощь» вызвали и увезли учителя.
- Э-э! – остановил Татьяну Егор. – Мы так не договаривались. На очереди моя история. Точнее, она не моя, а моего отца. Слышал я этот рассказ от него.  Дело было на фронте, а точнее, в ходе Ясско-Кишинёвской операции, в которой мой отец участвовал, освобождая от фашистов Молдавию и Румынию.
Так вот на участке фронта, недалеко от полка, в котором служил отец, действовал отдельный десятый пехотный батальон. И действовал он довольно оригинально, не так как все. Да и то, что он отдельный, уже выделяло его из массы других пехотных батальонов, воюющих в составе пехотных полков и дивизий.
- Да, - согласился с этим утверждением Сергей, – я проходил в академии курс истории военного искусства и не припоминаю, чтобы слышал об отдельных пехотных батальонах.
- Так вот, - продолжил Егор, - представьте раннее туманное утро. Немцы спокойно дремлют на своих позициях. Часовые и дежурные огневые средства, конечно, не спят. Но ничего не предвещает, что русские будут тут атаковать. Авиация в тумане не летает, да и артиллерия не откроет огонь, потому что корректировщики огня ничего не увидят. Одним словом, пока туман не рассеется, можно спокойно поспать.
Вдруг слышат, что тишину начал нарушать какой-то тихий монотонный, непохожий ни на что, звук: «звяк, звяк, звяк…» И непонятно с какой стороны он идёт, с тылу или со стороны русских позиций. Кругом туман. А звук всё громче, отчётливее: «звяк, звяк, звяк…» Чертовщина какая-то! Прислушались, вроде, он раздаётся со стороны русских. Присмотрелись, видят, что там какое-то движение происходит. И из тумана стали проявляться людские фигуры, двигающиеся прямо на немецкие позиции. Немцы всполошились: «Тревога! Приготовиться к бою!»
А фигуры всё ближе. Уже можно различить, что это походным шагом двигается цепь русских солдат. И они не кричат «ура», не матерятся, а спокойно, молча, идут, как на прогулке.
Немецкий офицер командует: «Фойер!», то есть, «Огонь!»
Немцы начали стрелять, а ничего не меняется. Русские молчат, подходят всё ближе и ближе, и, главное, не падают. Уже видно, что пули в них попадают, а они только пошатываются и продолжают двигаться в полный рост, словно привидения. Уже отчётливо видно, как на их гимнастёрках блестят ордена и медали, что в руках они держат автоматы, из которых почему-то не стреляют. Ну, точно, привидения. Уже нервы не выдерживают, суеверный страх, переходящий в панику, охватывает немецких солдат, потому что такого не бывает. Словно какая-то неведомая сила ведёт этих русских, оберегая их от немецких пуль. Вот уже первая траншея дрогнула, немцы стали выскакивать из своих окопов и отступать. И только тогда наступающие открывают огонь. Огневой шквал догоняет убегающих немцев, с головой накрывает их и буквально через несколько минут стрельба прекращается, потому что стрелять больше некуда и не в кого. Наверное, оттуда пришла поговорка: «И патроны есть, да немцы кончились».
Оказывается, бойцы этого отдельного батальона в атаку шли в бронежилетах. Сверху надевали гимнастёрки, на которые вешали ордена и медали. С позиции сегодняшнего дня мы понимаем, какие, скажем так, примитивные были эти бронежилеты, насколько тяжёлыми они были. Поэтому в батальон набирали физически крепких ребят, в основном из бывших спортсменов. Все солдаты были вооружены автоматами. После боя они раздевались, вытряхивали из бронежилетов пули, зашивали дырки от них на гимнастёрках, и снова готовились к очередной атаке.
- Погодите, - прервала установившуюся в купе тишину, пока мужчины «переваривали» полученную информацию, Татьяна, - так что всё-таки позвякивало в ходе атаки?
- А я разве не сказал? – удивился Егор. – Из-за тяжести бронежилетов бойцы не могли бежать в атаку, двигались только шагом. Вот и получалась такая своеобразная психическая атака. А звякали медали на гимнастёрках бойцов в такт их шагов.
- Да, за каждую такую атаку каждому бойцу надо медаль давать, - сказал Николай. – А за участие в пяти или десяти таких боях, я думаю, ордена положены. Так что звенеть было чему.
- Я многое, вроде, знаю о событиях и сражениях Великой Отечественной войны, - включился в обсуждение Сергей, повторяя мысль, высказанную ранее, - но, действительно, о таком батальоне и подобных действиях слышу впервые. Хотя с военной точки зрения, такие атакующие действия в условиях плохой видимости, когда в наступлении нельзя применить ни авиацию, ни артиллерию, довольно логичны. Тем более, в бронежилетах. Так, есть повод выпить. За наших дедов и отцов, которые победили в той страшной войне. И персонально за твоего отца, Егор. Пусть выздоравливает и живёт ещё.
- Я всегда знала, что вы, мужчины, плохие люди, – сделала неожиданный вывод Татьяна и, не дожидаясь недоумённых вопросов, добавила. – Я же не пью. А как тут не выпить за святое дело, что они сделали? Мне буквально капельку.
- Да тут всем по капельке и достанется, - успокоил её Егор, разливая, всё, что осталось в бутылке, на равные части. – Ну, за сказанное.
Допили остатки. Закусили.
- Я вот что предлагаю, - сказала Татьяна. – Сейчас мы делаем небольшой перерыв. Я убираю со стола. Кто ещё не постелил, стелет. Затем вы все выходите из купе, кто-то выносит мусор, а я переодеваюсь. Потом кто ложится, кто садится, и товарищ генерал рассказывает нам свою историю, после которой…
- …Или во время которой все засыпают, - закончил фразу Сергей. – Мы все, наверное, не против такого плана.
Так и поступили. Егор взял пакет с мусором и пошёл в тамбур в надежде, что удастся, пусть и с горем пополам, перекурить.
Проходя мимо стоящих в коридоре Николая и Сергея, он сказал:
- Перекурю только потому, что пусть и немного, но выпил. А так, чувствую, что буду завязывать с курением.
- Николай, - сказал Сергей, когда они в коридоре остались одни, - хочу спросить. Ты вот едешь на юг, так сказать «по делам». Но я вижу, что ты уже довольно сильно загорел на солнце. Что, работа позволяет?
- Да, нет! – улыбнулся Николай. – Я же сравнительно недавно вернулся с Кипра, где неделю отдыхал.
- Понятно. Ну, и как на Кипре отдыхается?
- Да, в общем-то, хорошо, - ответил Николай, уже не улыбаясь, делая паузы между словами. От чего его ответ прозвучал неубедительно.
Напряжение в голосе и тень, промелькнувшая по лицу собеседника, не прошли мимо внимания Сергея и заставили уточнить:
- Ну, это, в общем…. А в частности?
Николай помолчал, вздохнул и сказал:
- Я с женой отдыхал. Она, конечно, человек хороший, и люблю я её. Но ревнивая, не по делу. Я же после армии хотел в гражданскую авиацию пойти. А жена – ни в какую, мол, это я специально хочу, чтобы со стюардессами летать. И тут в самолёте, когда на Кипр летели, стюардесса, наливая сок, улыбнулась мне. Так Светка мне такой концерт устроила. Потом ещё дулась, не разговаривала со мной. Повёл я её вечером в ресторан под названием «Николас». Николай по-нашему. Хорошо посидели, шутили, что это мой ресторан. А там на столиках лежат фирменные салфетки с названием ресторана. Когда уходили, я несколько салфеток взял с собой. Думал, вернёмся с Кипра, друзьям покажу, посмеёмся. И  попросил жену, чтобы она эти салфетки в сумочку свою положила. А она так презрительно посмотрела на эти салфетки, где как бы моё имя написано, но взяла и говорит: «Пригодятся. Ими же подтереться можно». И так мне обидно стало. Вот с этой обидой я и отдыхал оставшиеся дни. Сейчас, конечно, успокоился, но осадок остался.
- Всё ясно. Типичный случай. А теперь, Коля, послушай внимательно, что я тебе скажу. Ревность и обида – это самые глупые, ненужные и бессмысленные человеческие чувства, от которых один вред. Если бы можно было, то я предложил бы эти чувства указом президента отменить. Ну, подумай сам, в чём смысл и логика обиды. Обижают в двух случаях: случайно или специально. Если какой-то человек, в том числе и близкий,  не собираясь тебя обижать, не подумав, сказал нечто глупое, неудачно пошутил в твой адрес, то, несомненно, глупо с твоей стороны обижаться на него. Он же не хотел! А в другом случае, когда плохой человек специально хочет тебя обидеть, сделать тебе больно, то тем более глупо обижаться, тем самым показывая ему и себе, что он добился своего. Ты обижаешься, мучаешься, не спишь, а ему, этому гаду, только этого и надо. Это, как месть по-китайски, повеситься перед окнами своего обидчика. Я вот уже лет тридцать, как это понял, спокойно живу, не обижаясь на людей. Все мои нервные клетки, которые, как известно, не восстанавливаются, на месте. Подумай, убеди себя, что я прав, и ты увидишь, как изменится твоя жизнь.
- Так, - сказал, подходя к ним, Егор, услышав последнюю фразу Сергея, - Николай, слушай генерала. Он плохого не посоветует. Ну, что, пошли в номер. Пора.
- Пора, - согласились с ним попутчики и все двинулись в купе. Расположились, кто лёг, кто сел в ожидании последней на сегодня истории.
- Ну, слушайте, - сказал Сергей. – Сначала я хотел вам рассказать, как на войне в Кавказских горах пулемётчик из разведроты рядовой Сидоров вылечил мне больной зуб. Но история, рассказанная Николаем о картах в электричке, изменила мои планы, так как напомнила об одной в чём-то похожей истории, случившейся со мной, когда я учился в военной академии в Москве. Это были, так называемые девяностые годы, когда на каждом вокзале, в каждом людном месте крутились всякие подозрительные личности, предлагая прохожим сыграть, то в напёрстки, то ещё во что-то подобное. И вот однажды в свободное от учёбы время я возвращался из Измайловского парка. И рядом со станцией метро я увидел небольшое скопление довольно оживлённых людей, к которым и подошёл. Оказалось, парень на небольшой картонке разложил три карты: две красные и одну чёрную, то есть, девятку червовую, десятку бубновую и крестового туза, и предлагал,  угадать, где находится чёрная, то есть, туз. Причём, раскладывал он эти карты так размашисто, от плеча, что все видели, куда и какие карты он клал, соответственно, картинками вниз, а «рубашками» вверх. Но когда желающий угадать тыкал пальцем, как ему стопроцентно казалось, в туза, то на этом месте необъяснимым образом оказывалась красная карта. А туз, как по волшебству, оказывался в другом месте. Я на это посмотрел, угадывать, конечно, не стал и уехал в академию. А вечером, вспомнив об увиденном, достал карты и стал разбираться, в чём же секрет такого, необъяснимого на первый взгляд, перемещения туза. А надо сказать, что я с детства интересовался всякими фокусами, все доступные мне книги о фокусниках перечитал. Мне нравилось разгадывать секреты с распиливанием женщины, неожиданным исчезновением или появлением, как  предметов, так и людей. Да, и сам я кое-чему научился, и других, в частности, сына научил. Он ещё был в детском саду, когда я купил ему набор фокусника. Там были коробки с «двумями днами», стёкла с потайными отверстиями. Жена сшила ему костюм настоящего фокусника, с чёрным цилиндром и красно-чёрным плащом. И на утренниках, когда все детки пели и танцевали перед родителями, он официально показывал фокусы. Помню, он брал стакан, вставлял его в специальный цилиндр и наливал туда воду. Затем подходил к директрисе детского сада, сидящей вместе с родителями на детских стульчиках, и переворачивал этот стакан с водой у неё над головой. Все ахали, потому что вода на голову не выливалась. Но потом жена запретила показывать этот фокус, так как по её словам, она в этот момент почти падала в обморок. А вдруг капнет?
 Короче, вечером в академии разгадал я этот фокус с чёрным тузом и даже сам научился его делать. Прошло какое-то время, и я снова попадаю в Измайловский парк и снова около метро, правда, немного в другом месте, подальше от входа, вижу оживлённую группу людей и парня с тремя картами. Я подошёл, посмотрел…. В этом фокусе есть два способа перемещения туза. Я определил, каким способом действует этот, с позволения сказать, «фокусник», и решил наказать его, то есть – угадать, где находится злополучный туз. Я в соответствии с правилами этого аттракциона, отдаю парню сто рублей, чтобы в случае, если не угадаю, оставить их у него, а в случае своей победы, забрать у него  двести рублей: сто -  своих и сто - его. Он раскладывает карты передо мной. Все вокруг видят, куда он положил туза, кричат, советуют мне, какую карту открыть. И только я один знаю, куда в действительности он кинул туза. Я протягиваю руку сначала туда, куда мне советуют, а потом, смотря фокуснику прямо в глаза, неожиданно открываю другую карту, которая и оказывается тузом. Когда я увидел, как забегали его глаза, какое выражение непонимания и недоумения появилось на его лице, я испытал чувство глубокого удовлетворения. Так, наверное, чувствует себя футболист, когда он забивает гол. Парень, правда, безо всяких заморочек отдал мне деньги, убрал в сторону картонку и, объявив: «Буфет закрыт на обед!», исчез, растворившись в толпе. А я безо всякой, как говорится, «задней мысли» направился в сторону входа в метро. Когда я потом анализировал эту ситуацию, то понял, что меня должны были перехватить до входа в метро.
- Как перехватить? – не поняла Татьяна, - Вы же честно выиграли, то есть, угадали карту, в смысле, разгадали обман этого фокусника. Так зачем и кому вас надо перехватывать?
- Ох, Татьяна! – раздался в темноте голос Егора. – Ты, как будто не в нашей стране живёшь, словно иностранка какая-то. Перехватить, чтобы отобрать деньги.
- Ничего себе, - удивилась Татьяна и замолчала.
- Вот, вот. Именно, чтобы «ничего себе» я не оставил, – продолжил Сергей. – Помните, рассказ Николая? Кроме игравших с ним в карты как бы «случайных попутчиков», в вагоне были люди, которые следили, чтобы никто не мешал им играть. Так и в этом случае. Оказывается, что угадать карту почти невозможно, а если, кто и угадывает, то унести выигрыш абсолютно невозможно. По периметру стоят люди, которые отслеживают ситуацию, чтобы милиция не мешала и чтобы деньги не уходили. Так вот, чтобы попасть в метро, я иду вдоль здания, в торце которого находится вход. И вдоль этого же здания, но навстречу мне идёт милиционер. Он находится на службе, держит в руках переговорное устройство и кому-то что-то объясняет. Кругом толкается сотня людей, но милиционера они толкать не могут, поэтому вокруг него – пустота, свободное пространство, в которое попадаю я. И этот милиционер, сам того не понимая, одним только своим присутствием в данном месте обеспечивает мою защиту. Никто же не будет меня давить у него на глазах. И я спокойно, ничего не подозревая, вхожу в вестибюль станции метро. Эскалаторов на этой станции нет. Люди спускаются и поднимаются по обычным лестницам своим ходом. Вправо от меня они идут вниз к турникетам, где оплачивается вход, а слева – поднимаются. По центру между лестницами тянется невысокое ограждение, подойдя к которому можно увидеть внизу площадку с турникетами и ступени, ведущие непосредственно к поездам. Да, между ограждением и ступенями установлены высокие мраморные колонны. И вот я в потоке вошедших людей принимаю вправо, направляясь к своей лестнице. Как вдруг на моё правое плечо ложится рука, и позади меня раздаётся голос: «А деньги-то вернуть надо!». Причём голос раздаётся надо мной. Я поворачиваюсь всем корпусом и утыкаюсь глазами в грудь, стоящего позади меня человека. Этот человек был не просто высоким, а очень высоким и широкоплечим. Что мне понравилось, так это то, что молодой человек одет был довольно стильно, в светлом плаще, под которым виднелась нарядная рубашка, вы не поверите, с галстуком. Говорил парень спокойно, вёл себя уверенно. Одним словом, он был на работе.
«Спортсмен, наверное», - подумал я, понимая, что никакие силовые приёмы с моей стороны в отношении этого здоровяка не пройдут. Чтобы хоть что-то тут сделать, надо, в первую очередь, этого амбала вывести из его рабочего состояния. Как это сделать я ещё не знал, поэтому я закивал головой, соглашаясь с ним, и произнёс: «Конечно!». После чего я сделал шаг назад и упёрся в колонну, показывая всем своим видом покорность и согласие. И тут моя правая рука сама потянулась в карман брюк, хотя деньги, полученные от фокусника, находились в кармане куртки. Я нащупал в кармане несколько монет, сгрёб их и руку с мелочью, зажатой в кулаке, протянул парню. Он расслабленно уже протягивал свою руку, чтобы взять мои деньги, когда я резко разжал пальцы, и монеты разлетелись сначала вверх, а потом посыпались вниз на пол. С каким громким своеобразным звоном падает на кафельный пол одна монета, знают все. А с каким грохотом падают десять монет?  И все люди, которые спешили по своим делам, и которым не было никакого дела до нас, услышав этот знакомый звук, остановились и посмотрели на нас. И парень, тайный работник ножа и топора, вдруг оказался в центре внимания доброй сотни людей, стоящих вокруг него. А я, снизу вверх посмотрев в его растерянные глаза, сказал ему: «Можешь собирать!» и пошёл вниз по ступеням. Я, клянусь, что не побежал, а именно пошёл. Когда я дошёл до турникетов и начал искать в карманах, не осталось ли у меня ещё пятикопеечной монеты, чтобы кинуть в турникет, то я посмотрел наверх. На том месте около колонны, где только что стоял я, уже никого не было. Я нашёл монету и уехал в академию, твёрдо зная, что в подобных фокусах больше участвовать не стоит.
- Как говорит моя дочь, прикольно, - сказал Николай. – Из подобной ситуации выбраться без потерь – это не каждому дано.
- Лучше в такие ситуации не попадать, - назидательным тоном сказала Татьяна. – Я десятой дорогой обхожу подобные представления. Хотя у меня в жизни был момент, когда парень вечером около магазина хотел вырвать из моих рук сумку. А я, проходя мимо него, как бы почувствовала что-то нехорошее, и на всякий случай сумку сжала покрепче. Получилось, что я была готова к этому. Я не то, что не отдала ему сумку, а сама вырвала её из его руки, когда он потянул к себе. А потом как начала сумкой лупить его. Он еле убежал.
- Вообще-то, моя история ещё не закончилась, - сказал Сергей. – И если вы ещё не спите….
- Не спим, не спим, - подал голос Егор. – Рассказывай дальше.
- А дальше было вот что. Примерно через месяц я поехал на Казанский вокзал. Из метро по переходу там попадаешь в помещения, расположенные под вокзалом. Даже какие-то кассы там расположены. И оттуда можно выйти на перрон к поездам. И вот я прохожу около этих касс и вижу знакомую картину: народ суетится в углу, где парень на картонке раскладывает карты. Я остановился в сторонке, посмотрел внимательно вокруг. Вычислил «оцепление», с трёх сторон обеспечивающее нормальную работу своего подельника. 
- И что, фокусником, то есть, мошенником был тот же самый парень? – спросил Николай.
- Нет, конечно, другой. И карты раскладывал он по-другому. Но я же не собирался уже участвовать в подобной авантюре, поэтому спокойно прошёл мимо. Посмотрев всё, что мне надо было на вокзале, я тем же путём направился в направлении метро. И проходя опять мимо касс, увидел, что в толпе около фокусника стоят четыре солдата. И один из них уже протягивает мошеннику пятьдесят рублей, в полной уверенности, что он точно угадает, где находится туз. Как вы поняли, ставка тут была не сто рублей, а пятьдесят. И естественно, через минуту эти пятьдесят рублей навсегда перекочевали в карман мошенника. И так мне стало обидно, не за себя, конечно, а за этих солдат. «Ах, вы, сволочи», - думаю, – «так вы и у солдат деньги отбираете?». Те стоят в парадной форме, значит, они находятся в увольнении. То есть  ребята гуляют и деньги, что им мамы прислали на мороженое, тратят на всяких мошенников. Короче, я не сдержался и с ухмылкой на лице, изображая выпившего гражданина, врезался в эту толпу со словами: «Ну, кто так угадывает? Солдатик, стой, мы сейчас отыграемся». Протискиваюсь к картонке и говорю пьяным голосом: «Рас-складывай по новой. Счас всё будет в ажуре». А он смотрит на меня и говорит: «Повышаем ставку до ста рублей!». Я согласно  киваю головой, достаю сто рублей и отдаю. Солдаты стоят рядом и смотрят. И вот карты разложены. И все, включая солдат, кричат мне: «Левая карта! Туз слева!». А я сомневаюсь, тяну паузу, как бы раздумывая. А потом медленно, смотря не на карты, а прямо в глаза этого лже-фокусника, поднимаю правую от себя карту, которая и оказывается тузом. Такое выражение глаз, какое стало у него, я уже видел. Я забираю двести рублей, понимая, что сделано только полдела. Но сегодня я тут не один. Моё спасение в солдатах. Если что – отобьёмся. Я обнимаю солдат и направляю их за собой, обещая всех угостить мороженым. Спинным мозгом чувствую, как напряглось «оцепление». Но преимущество-то на моей стороне. Со мной четыре солдата в парадной форме. Смотрю и чувствую, что пошла команда «Отбой». То есть нас трогать не надо. Что мне и надо. Завожу солдат за угол, строю их и говорю: «Ах, вы… такие-сякие! Вы что не понимаете, что в такие игры нельзя играть? Вам деньги родители зачем высылают? Чтобы вы их всяким мошенникам раздавали?» Ну, бойцы, конечно, в шоке. Короче, отдаю я им пятьдесят рублей. Идите, мол, мороженое ешьте и больше не вздумайте в подобные авантюры ввязываться. Вот такая история с продолжением случилась со мной в Москве.
После небольшой паузы, повисшей в купе, заговорила Татьяна:
- Мне при посадке проводница предлагала перейти в соседнее купе, где едут одни женщины. Как хорошо, что я отказалась! Я же теперь истории, услышанные в нашем купе, буду помнить всегда. Как и, вообще, всю эту поездку.
 - Нормальная поездка. Действительно, будет, что вспомнить, – отозвался Николай.
- Не только вспомнить, но и рассказать, - добавил Егор.
- Вот и славно! – подытожил все высказывания Сергей. -  Всё запланированное на сегодня мы выполнили и с чистой совестью можем спать. Спокойной всем ночи!
Поезд «Москва - Адлер», мерно постукивая на стыках, мчался по России в темноте наступившей ночи, с каждым километром приближаясь к Чёрному морю.