Улыбнись мне навстречу

Памяти Валерочки,

моего любимого мужа

1
 
2


Изумруд Кулиева


УЛ Ы Б Н И С Ь  М Н Е  Н А В С Т Р Е Ч У


Москва 2017
 

3
 
УДК 821.161.1

ББК 84(2Рос=Рус)6-44

К 90

В книге использованы фотографии из личного архива автора.

Кулиева И. К.

К 90  Улыбнись мне навстречу /И. К. Кулиева. – М., 2017.

– 280 с.

ISBN 978-5-98801-063-0

ISBN 978-5-98801-063-0 © Кулиева И. К., 2017
 
4

УЛЫБНИСЬ МНЕ НАВСТРЕЧУ…

Никогда не переставай улыбаться,

даже когда тебе грустно:

кто-то может влюбиться в твою улыбку. Габриель Гарсиа Маркес



Я долго размышляла над названием своей но-вой книги. Их было много – романтичных, ин-тригующих, веселых. Однажы, путешествуя по лабиринтам московского метро, обратила внима-ние на лица людей: озабоченные, усталые, напря-женные. Приветливо улыбнулась сидящей напро-тив женщине. Она испуганно взглянула на меня и;тотчас отвела глаза.

Москва… Предел мечтаний каждого провин-циала. В Москву за правдой, удачей, счастьем, за;принцем на белом коне!..

Все родичи с;маминой стороны – москвичи. Мое безоблачное детство, особенно в летнее вре-мя (прятались от знойной бакинской жары), про-ходило в самом центре столицы, в старомосков-
 


5

 
ском Палашевском переулке, где жили бабушка и;дедушка, на замечательной даче моего дядюшки

в поселке Старых Большевиков на станции Челю-скинская, что по Ярославке, а также в;скромном «поместье» любимой тети Розы, маминой млад-шей сестры. Она проживала неподалеку от брата со своей румяной и всегда улыбающейся дочкой Светиком-пончиком, моей кузиной. Одним сло-вом, были мы, что называется, нарасхват!

Какими веселыми и прекрасными казались эти, теперь далекие, пятидесятые. Все были счаст-ливы и;доброжелательны, гостеприимны и добры. До;сих пор помню запах гречневой каши по утрам и неизменное мамино: «Вставай, пора завтра-кать!». Помню горячее дыхание и мокрый нос любимого щенка Арлана, который зубами пытал-ся стянуть с меня одеяло. Улыбчивый двоюрод-ный брат Юрка катал на раме своего велосипеда, а;тетя Шура лечила пчелами мои больные суставы и, хлестая крапивой, приговаривала:

– Терпи детка, лучше сейчас потерпи, а то по-том больнее будет…

Тетя Шура была уникальным человеком. Она опекала весь поселок, никому не отказывала в;по-мощи. Александра Яковлевна не была врачом – медицинской сестрой с колоссальным опытом. Она несла людям добро и всегда улыбалась. О та-ких медики говорят – «работала на поле». Никог-да не;забуду, а;было мне тогда от роду всего лет
 


6

 
шесть, как соседского мальчишку укусила собака. Тетя Шура выстригла у нерадивого пса шерсть, по-дожгла и пеплом посыпала обработанную зелен-кой ранку. Ранка быстро затянулась. Тете Шуре верили, ее любили, потому что она любила всех.

По соседству жил знаменитый разведчик Ру-дольф Иванович Абель, в моих детских воспомина-ниях, длинный, худой, молчаливый человек в;не-изменном черном берете и с усиками над верхней губой. Он все время рисовал и много курил. Рядом крутился черный мохнатый пес, кажется, пудель. Рудольф Иванович близко не подпускал к себе врачей. Если что-то случалось, спрашивал:

– Где лейб-гвардии медицинской службы моя любимая Александра Яковлевна? Верю только ей!.. Войдет, улыбнется, и уже легче.

Может, мне казалось, что тяжелое послево-енное время было лучше? А может, общее горе, беды и;потери объединили всех и в ГОРОДЕ МО-ЕГО ДЕТСТВА, в моем любимом бакинском доме? В;доме, где жили добрые люди, готовые прийти на помощь в любую минуту даже абсолютно чужому человеку, даже вчерашнему врагу. Прийти, улыб-нуться и;поддержать.

Я хожу по московским улицам, и меня не поки-дает странное ощущение одиночества, сиротства и;полного вселенского безразличия. Все куда-то бегут, говорят о том, как побольше «срубить бабла», кто кого во вчерашнем сериале «замо-
 

7

 чил», как в унизительном, на мой взгляд, шоу «Да-вай поженимся» из-за одного «козла три бабехи боролись». Я видела, как схватившись за;сердце, на улице упала пожилая женщина, а;люди прохо-дили мимо, потому что им было не до того…

Нам довелось последние годы жить в квартире на Малой Грузинской. Сосед, угрюмый, неулыбчи-вый человек, прослышав, что мы с мужем имеем прямое отношение к искусству, встретил недру-желюбно:

– Ну вот, только артистов не хватало!

Однако нам удалось его растопить. Мы подру-жились, и он научился улыбаться. Но когда я, уз-нав про его инфаркт, всплеснула руками: «Да что же вы, Владимир Борисович, нам не позвонили? Мы бы помогли... Да как же так?!» – он посмотрел на меня удивленно:

– Зачем? А как это, помогли?..

Я неожиданно поняла, что сердца людей по-крылись коростой. Не помню, какой мудрец ска-зал:;«Пока ты чувствуешь боль – ты жив. Пока ты чувствуешь чужую боль – ты человек». Может, все началось с того, что люди просто разучились друг другу улыбаться?

И тогда я поняла, как назову свою новую кни-гу: «УЛЫБНИСЬ МНЕ НАВСТРЕЧУ». Я не буду ее писать. Я стану, мой дорогой читатель, рассказы-вать! Ее надо слушать…

Наливай в чашку чай, залезай с ногами в лю-
 
8
 
бимое кресло, укройся пледом и слушай. Слушай рассказ об очень странных людях, которые лю-били друг друга, шумели, смеялись, ссорились, мирились, разыгрывали друзей. В их жизни было всякое: беды, радости, болезни, разлуки, победы и;поражения. Но;они шли, крепко взявшись за руки, до самого конца. Шли и улыбались!..


9
 
10

ПР Е В Р А Т Н О С Т И

СУ Д Ь Б Ы

или Нерешенная задача с тремя неизвестными
 

11

 

12

 
Глава 1
ОТКРОВЕНИЯ «УЛИЧНОЙ» ЖЕНЩИНЫ


Судьбы не существует, есть только

непонятная случайность.

Конфуций

Представляю недоумение будущего читателя, заинтригованного названием этой главы. Интри-га. Уличная женщина, хм!.. И к какому жанру надо будет отнести этот странный «опус»? Я назвала себя «уличной» женщиной еще в далеком 1966 году, когда единственный раз в жизни познакоми-лась на улице с мужчиной, в последствии ставшим моим мужем.

Окончив среднюю школу, после долгих разду-мий, где продолжить свое обучение, надо было на чем-то остановиться. Родители авторитарно на-стаивали на поступлении в Политехнический (где много лет преподавал папа и который успешно окончила моя старшая сестра). Я отчаянно сопро-тивлялась, топала ногами и вопила, что ни о каком архитектурном факультете пусть не мечтают.

 
– Как же так? Ты же, доченька, рисуешь и ле-пишь… А традиция семьи? Станешь инженером, это так интересно! Мы все технари. Или ты в оче-редной раз что-то новенькое придумала?!

Я была всеядна – писала стихи, в тайне от всех читала книги по психологии, увлекалась медици-ной. Но самой большой страстью стало КИНО!
Мы жили по соседству с удивительным чело-веком. Его квартира располагалась под нами, на втором этаже. Импозантный, высокий, седой, в роскошной шляпе, он был неотразим. А когда выходил в свет со своей элегантной красавицей-женой тетей Женей, я прилипала к оконному сте-клу и замирала от восторга.

Таинственного соседа звали Алисаттар Атаки-шиев, для меня просто дядя Али. Заслуженный де-ятель искусств Азербайджана, создатель многих прославленных кинолент был не только режис-сером-волшебником. Он прекрасно рисовал, шил костюмы, готовил необыкновенно вкусный плов, придумывал всякие небылицы, писал замечатель-ные рассказы. Но главное – снимал сказки!

Я часто бывала в их доме, поскольку дружила с;его падчерицей. Дядя Али рассказывал о том, как снимается кино: о съемочном процессе, на-писании сценария, о режиссерской разработке

и подборе на роли артистов. Увидев неподдель-ный интерес юной девчушки, он заваливал меня книгами по;истории киноискусства, режиссуре,
 

14

 
актерскому мастерству, возил с собой на киносту-дию. Я заболела этой неизлечимой болезнью под названием КИНОМАНИЯ.

Вскоре дядя Али совершил рискованный по-ступок: пригласил меня сочинить стихи к песням для нового детективного фильма «Следствие про-должается». Музыку писал совсем еще юный, но уже довольно предприимчивый композитор По-лад Бюльбюль-оглы, песни исполняла знамени-тая в то время Лариса Мондрус. Картина, на мой взгляд, наивная, фабула прочитывалась мгновен-но, но режиссер был счастлив – пробовал себя в новом жанре. Однако его пристрастие к сказкам просматривалось и;здесь.

Это событие вконец определило мой выбор: буду поступать во ВГИК. Хотя – видимо, что-бы «оправдать» свое присутствие в картине не только в качестве поэта, но и «тайного агента», – втихую послала на конкурс абитуриентов стихи

и рассказы еще и в Литературный институт им. А.;М. Горького.

После внимательного прочтения моих роб-ких литературных работ серьезную характери-стику для поступления во ВГИК дал известный советский кинодраматург Михаил Маклярский. Помню несколько строк: «Эта девочка, несмо-тря на юный возраст и литературную одарен-ность, обладает редкими качествами – волей, честностью, фантазией и упорством. Рекомен-
 


15

 
дую для поступления на;факультет кинодра-матургии». Я отправила в приемную комис-сию ВГИКа документы и литературные работы. Ответ пришел незамедлительно. Мы с мамой выле-тели в Москву. Главное, не ударить лицом в;грязь.

Столица встретила нас суетой, шумом и, как обычно, полным безразличием. Остановились у;моей кузины Милочки в Кунцеве. Прием в этом гостеприимном доме был традиционно теплым и веселым. Наутро меня собирали на первый экза-мен всем миром. Мерили новую юбку, заплетали косу и заставили надеть туфельки на каблучках. Мама наливала в термос сладкий чай и резала бутерброды. Как же, ребенок будет голодным! Я;огрызалась, пыталась от нее удрать, но мама осталась непреклонна, поехала со мной – вдруг девочку кто-нибудь обидит…

Мастерскую набирала профессор Кира Кон-стантиновна Парамонова. Эта фамилия была на слуху всех любителей Александра Галича. Его из-вестная «гражданка Парамонова» заявляла о себе из каждого интеллигентного окна.

Кира Константиновна слыла педагогом на ред-кость благожелательным ко всем абитуриентам. Коллоквиум прошел отменно. Я понравилась!

Выбежала из аудитории счастливая и веселая. В;холл спускаться не хотелось. Там на большой деревянной скамье, в обнимку с термосом и нена-вистными бутербродами, ждала мама.
 


16

 
Мне был интересен этот загадочный мир. Мимо по;знаменитой белой лестнице тащили диги, бе-гали загримированные люди в боярских костю-мах, на подоконниках сидели развязные девицы

в мини-юбках с сигаретами во рту, а седовласые педагоги подносили им зажигалки. Для меня, ро-дившейся и;семнадцать лет прожившей в строгих патриархальных традициях восточной республи-ки, все было странным, пугающим и манящим.

В коридоре наткнулась на группу ребят. Они стояли гуртом у дверей большой аудитории, мо-крые, трясущиеся. Периодически дверь распахи-валась, из нее выходили взволнованные юнцы. Кто-то сиял от счастья, кто-то шмыгал носом. Вслед выплывала строгая дама с поджатыми гу-бами и;называла новые фамилии (как правило, по три человека за раз). Перекрестившись, ребята вмиг исчезали за этой таинственной дверью.

– Вы экзамен вступительный сдаете?.. На ка-кой факультет?

– На актерский…

«Ах, на актерский!» – подумала я и вспомнила, как совсем недавно наша соседка тетя Зара после просмотра знаменитой американской кинотрак-товки «Войны и мира» сказала родителям:

– Наша Зюмка похожа на Одри Хепберн, такая же тощая и глазастая. Ей бы в артистки идти, а не в;Политехнический…

Будучи по своей авантюрной природе вели-
 


17

 
кой мистификаторшей и фантазеркой, я решила попробовать себя и на актерском поприще. Отой-дя в;сторонку, судорожно стала вспоминать свои стихи, басню и отрывки из школьной програм-мы про то, как «чуден Днепр при тихой погоде», и;пингвинов, прячущих «тело жирное в утесах».

Отворилась дверь, вышли ребята и дама со спи-ском. Я ничтоже сумняшеся возмущенно заявила:

– Простите, у вас уже все на букву П прошли, а;как же я?

– Фамилия? – спросила суровая тетка.

– Кулиева, а что?

– Как «что»? Заходи!..

Мастерскую набирал народный артист СССР Борис Андреевич Бабочкин. В аудитории сиде-ло много народа: старшекурсники-режиссеры, искавшие очередную бесплатную жертву для дипломных работ из будущих новоявленных ар-тистов, мастера. Ассистировала Б.;А. Бабочкину педагог кафедры режиссуры и актерского ма-стерства Полина Ивановна Лобачевская. Позже, «всего» через четверть века, встречусь с;ней в лифте нашего киношного дома «Молодой кине-матографист». Долгие годы мы будем славно со-седствовать на разных этажах этого веселого кооператива, о котором расскажу позже. Мы веж-ливо поздороваемся, я попрошу у нее прощения за дерзость, которую позволила себе много лет назад. Она вспомнит меня (или, скорее всего, сде-
 


18

 
лает вид, что вспомнила), мы посмеемся, и, веж-ливо раскланявшись, каждая откроет дверь своей квартиры.

Итак, в прошлое, в далекий 1966 год, во ВГИК.

Я выразительно прочитала свои стихи, от-рывок про жирных пингвинов, в ролях обыграла басню, послав на прощание воздушный поцелуй приемной комиссии, чем привела всех в восторг. Мне нечего терять, я поступала на факультет ки-нодраматургии. Актерский? Это так, очередная блажь, проба сил. Да не тут-то было! Ко мне по-дошла П.;И. Лобачевская и;жестко приказала от-крыть рот и улыбнуться. У;меня была врожден-ная особенность: небольшая диастемка передних зубов. Эдакая игривая щелочка. Кстати, в народе говорят, обладатели таковой, как правило, счаст-ливые люди. Не стану опровергать, счастливая!

Повернувшись к мастеру, Лобачевская невоз-мутимо заметила:

– Ну что, Борис Андреевич, девочка хорошая. А;зубки… если что, заклеим…

Потрясенная бесцеремонным обращением, не моргнув глазом, я;твердо заявила:

– Я вам не вещь какая-то и не лошадь на база-ре! Ничего заклеивать не дам, меня за это родите-ли ругать будут… Такая родилась!

Хохот стоял гомерический.

Я прошла все три тура. Бегая с одного факуль-тета на другой, умудрялась сдавать экзамены.
 


19

 
Написание рецензии на фильм Виктора Турова «Я;родом из детства» сменялось кинопробами на территории примыкающей ко ВГИКу киностудии им.;Горького. Бегала, как савраска, вдохновенно уверяя наивную, но бдительную маму, что на сце-нарном все интересно, только очень утомительно

и долго. Я глотала, не разжевывая, бутерброды, впопыхах обжигалась горячим чаем и мчалась дальше.

Как-то в коридоре меня остановила возмущен-ная К.;К. Парамонова:

– Ты что мечешься, как оглашенная. Опреде-лись наконец! Ведь, то, что ты делаешь, незакон-но. Все маме расскажу. Мне мастерскую уком-плектовывать, а она сама не знает, чего хочет!

– Кира Константиновна, я вам даю слово! Толь-ко маме ничего не говорите, умоляю!

О, эта фонтанирующая энергия и ненасыт-ность! Втайне от всех я ухитрилась даже сняться в одночастевке двух вгиковских выпускников: ученика А. Столпера итальянца Нормана Моццато (в дальнейшем, на картине «Они шли на восток», Норман стал правой рукой великого Джузеппе де Сантиса) и оператора-испанца (к сожалению, не помню имени). Играла Саксон из знаменитой «Лунной долины» Джека Лондона. Было страшно, но безумно интересно. Ребята, со свойственным только этим двум народам темпераментом, орали, размахивали руками, говорили на каком-то непо-
 


20

 
нятном тарабарском языке, но ругались, конечно же, по-русски. От ужаса я зажмуривала глаза и за-тыкала уши. Понимала – в;России так объясняют-ся все, и;мне, если буду тут учиться и жить, надо привыкать.

Настал день разоблачения. Вывесили списки. Среди принятых на сценарный меня не было. О;моих фокусах явно пронюхали, да и моя конку-рентка от республики вовремя подсуетилась, тем более что ее матушка работала в Постпредстве Азербайджана референтом. Дело было сделано. Моя мама огорчилась всерьез.

Внезапно к нам подбежала остроносенькая светленькая девчушка.

– Что ты стоишь, Софи?! Нас с тобой приня-ли… приняли на актерский! Мы в мастерской Ба-бочкина. Ур-ра!!

Мама посмотрела на меня вопросительно.

– Ничего не понимаю… Какая Софи? Причем тут ты? Что за бред сивой кобылы!

Девчушка взволнованно тарахтела:

– Это мы вашу Изумрудинку так прозвали на курсе. Она у вас на Софи Лорен похожа – и нос,

и цвет кожи... Понимаете?! Главное, мы с ней по-ступили!

– А как тебя зовут, милое создание? – в голосе мамы проскользнули металлические нотки.
– Меня зовут Лена, Лена Соловей!.. Мы посту-пили, понимаете?!.
 


21

 
У мамы дрожали губы.

– Кошмар какой-то! Одну еле удержали, – она имела в виду мою старшую сестру Лилю, актерски талантливую девушку, которую заставили посту-пить на строительный факультет Политехниче-ского института в Баку (кстати, впоследствии она стала ведущим инженером крупного проектного института и ничуть об этом не пожалела), – те-перь ты взбесилась! Нет, в этом вертепе моя дочь учиться не будет! Нужно иметь профессию, а не ходить в жалких субретках всю жизнь! Я тебе по-кажу артистку!

Она ринулась с напором тигрицы по коридору, сметая всех и вся на своем пути. Схватив великого мастера за рукав кожанки, от возбуждения забыв его имя, отчество, звание, а также правила при-личия, в сердцах выпалила:

– Товарищ Чапаев! Не берите мою дочь, она бездарная, капризная, наконец она просто глупа! Мы с мужем этого не перенесем! И;здоровье у нее не очень: болезненная она, слабенькая, ей дие-та… Она меня обманула, негодница! Говорила на сценарный, а сама!.. Она ведь пишет…

Услышав эту тираду, я помертвела. Бабочкин вежливо взял маму под руку и тихо произнес:

– Ну зачем, мамочка, так волноваться? Знал я про ее фокусы с самого начала… Да, девочка свое-образная, но это ведь и хорошо. Значит, личность. В;17 лет это не часто встретишь… Мне Кира Кон-
 


22

 
стантиновна давно все рассказала (я;зажмурилась от стыда). Но ваша Изумрудинка – девочка спо-собная. Вы ее недооцениваете, дорогая!.. Я,;как отец, вас понимаю. Но нельзя же так!..

Мама была непреклонна. Борис Андреевич на секунду замолчал и, пожав плечами, сказал:

– Жаль, очень жаль… Но вы еще подумайте. Я тихо плакала. Рядом стояли притихшие ре-

бята, с которыми я успела за этот короткий срок подружиться: Елена Соловей, Владимир Носик, Катя Воронина (Никоненко), Наташа Богунова и другие. Все они, получив прекрасное образова-ние и переняв опыт великого мастера, стали боль-шими артистами.

Этот день стал днем крушения всех надежд. Я;разругалась с мамой. Наговорила кучу гадостей

и прыгнула в первый попавшийся троллейбус, чтобы отключиться от назойливых нравоучений. Я не хотела жить!

Конечно, нельзя обманывать родителей. Кто выхаживал меня после тяжелых ревмоатак, бин-туя опухшие покрасневшие суставы, которые до-нимали так, что боль одновременно всех зубов могла показаться раем? Кто ночи напролет сидел у кровати и гладил по головке мятущуюся в тяж-ком температурном бреду? Когда у семилетней девчушки отказывало сердце, кто подбадривал и говорил, что все будет хорошо? Ты делала всего три шага и, синея, присаживалась на корточки.
 


23

 
Кто внес тебя на руках в вагон поезда Баку – Мо-сква в далеком 1960 году, цепляясь за последнюю надежду вытащить из жестоких лап смерти «млад-шенькую»?..

Наше поколение – поколение послевоенных «дохляков», рожденных в голодном сорок седь-мом. О;каком здоровье речь, когда мой отец, от звонка до звонка пройдя горнило войны, вернул-ся после тяжелого ранения под Веной обморожен-ный, израненный, с больными суставами (месяца-ми сидели в болотах, не снимая мокрых сапог)? Но я родилась, и мне предстояло выжить и жить!

Мне вспомнились отделение ревматологии Института педиатрии при АМН СССР, что был когда-то на Солянке, парк, в котором родители на колясках катали больных детей. Как много сде-лали для меня замечательный доктор Надежда Александровна Надеждина, медицинская сестра Татьяна Борисовна Землякова, смуглая испанка, удочеренная русской семьей в;1934 году. До сих пор в памяти умершая на моих глазах от «синего» порока сердца девочка-мулатка Нэсси. А мальчик Толик Бердышев из Новосибирска? Он учился в хореографическом училище и сокрушался, что из-за больного сердца ему не суждено стать вто-рым Вацлавом Нижинским.

Я рассказала Толику свою историю. Незадол-го до моей госпитализации я лечилась в детском подмосковном санатории. Как водится, в свобод-
 


24

 
ное время дети залезали на открытую эстрадную веранду и устраивали самодеятельные высту-пления. Кто читал стихи, кто показывал фокусы. Я;«танцевала» умирающего лебедя Сен-Санса. Зрелище, думаю, было веселенькое. Но под фи-нал я так вдохновенно взмахивала воображаемым крылом, что схлопотала аплодисменты.

Когда под вечер отправились с мамой гулять, заметили очень странную модно одетую тетку, ко-торая ходила за нами по пятам. На вторые сутки преследований мама подошла и жестко спросила:

– Простите, мне показалось или нет – вы не сводите с нас глаз. В чем дело?

Женщина засмущалась:

– Это вы простите меня. Я обратила внимание на вашу девочку… Она пластичная, а я професси-ональный балетмейстер. Хотела бы с вами пого-ворить… Если вы, мамаша, согласитесь, ей прямая дорога в хореографическое училище. Думаю, она может сделать хорошую карьеру.

Выслушав предложение незнакомки, мама грустно пояснила:

– У моей дочери больное сердце, и о балетном училище не может быть и речи! Но для начала было бы неплохо представиться…

– Конечно, простите… Меня зовут Ольга Васи-льевна Лепешинская, народная артистка СССР, со-листка Большого театра. А вас?..

Мама потеряла дар речи.
 


25

 
Удивительно, прошло лет сорок, и мы с Ольгой Васильевной встретились в Комитете советских женщин, обе занимались вопросами междуна-родного женского движения. В наши обязанности входила посильная помощь в решении проблем обучения и быта студенток из развивающихся стран Азии и Африки. Она была все так же эле-гантна – в красной шляпке, ладном костюмчике, красных перчатках. Маленькая, с неизменной ба-летной выправкой, и;в своем почтенном возрасте могла очаровать кого угодно.

Осмелившись, я напомнила ей тот случай. Оль-га Васильевна, конечно же, все давно забыла, но не преминула пригласить меня в гости на чай. За теплой беседой сказала удивительную вещь: «Если бы ваша мама меня послушалась, вы о;своем сердце навсегда забыли. Постоянные тренировки в;танцклассе привели бы его в порядок». Эти же слова мне повторила и Майя Михайловна Плисец-кая, когда в 1974 году я снимала о ней фильм.

Спустя много лет в Интернете я наткнулась на некоего Анатолия Бердышева, Народного ар-тиста России, главного хореографа Новосибир-ского театра оперы и балета. Я не ошиблась, это был Толик. Как хорошо, когда мечты сбываются! Недавно, перебирая старые письма, нашла старый конверт, подписанный детской рукой. В нем за-сушенный маленький кленовый листок – подарок Толика к;моему дню рождения…
 


26

 
Как я могла кричать на маму, они вместе с пап-кой спасли мне жизнь, отказавшись от операции на сердце по замене «модных» тогда амосовских клапанов, которые через короткий срок выходи-ли из строя, и оперированные дети погибали. Что это, родительская интуиция?

Я брела по Кутузовскому проспекту, не чуя под собой ног. Впервые все происходило не по-моему.
Росла я тяжело, надо мной тряслись, оберегали от напастей, а тут такое своеволие. Если честно, стервой я была отменной, не раз давала родителям прикурить. Конечно, мама во многом права. Она сильная и очень властная. Будь рядом папка, вот его бы уговорила. Мягкий, мудрый, он прекрасный педагог, психолог и очень деликатный человек. Папа слыл моей подружкой. Когда мама в очеред-ной раз;пыталась поднять голос, всегда защищал:

– Так с ребенком нельзя, она – личность! Один английский мудрец сказал: «Не воспитывайте де-тей, все равно они будут похожи на вас. Воспиты-вайте себя».

Нет, в этой ситуации папа не принял бы мою сторону. Артистка – это не в его вкусе…

Внезапно передо мной выросла фигура какого-то паренька. Лопоухий, нелепый, в зеленой ко-жанке, с простецким улыбчивым лицом, он сразу не внушил мне доверия.

– Девушка, вы с ума сошли! Вы сейчас чуть под машину не попали!..
 


27

 
Я презрительно окинула его взглядом с голо-вы до ног.

– Я говорю, лица на вас, девушка, нет. Помочь или как?

– А я в институт… – и, не договорив до конца, расплакалась.

– В институт не поступили?

– Да поступила я, поступила! Во ВГИК, на ак-терский… Мама вот запрещает…

В сердцах рассказала свою «детективную» эпопею. Молодой человек слушал внимательно, а;потом резко остановился и, глядя мне в глаза, с;улыбкой произнес:

– Так вы с первого раза, что называется, высо-ту взяли, а я во ВГИК только со второго на режис-серский попал. Учился в МГУ на историческом, работал лаборантом.

– Так вы кто? – робко спросила я.

– Как кто? Кинорежиссер-постановщик Ва-лерий Кремнев. Работаю на киностудии «Мос-фильм». Вторую картину снимаю. Называется «Мимо окон идут поезда».

Я недоверчиво сузила глаза:

– Документы предъявите, товарищ!

Парень достал красное удостоверение с гер-бом и, насмешливо смерив меня взглядом, заявил:
– Тебе бы в милиционеры, а не во ВГИК.

– Просто вы на режиссера не похожи.

– Интересно, это почему же?
 


28

 
– Режиссеры другие. Одеты по-другому, мод-ные и в шляпах, а вы…

– А я на кого похож?

– На слесаря-сантехника с водопроводным ключом.

Паренек заразительно рассмеялся:

– Ах вот оно что! Интересно, водопроводчик!..

– Просто лицо у вас обыкновенное, а у режис-серов лица другие…

– Смешная ты! И где ты таких режиссеров в;шляпах видела?

– Какая разница, видела!

– Испугалась? Думала подкатываюсь?.. Вижу, деваха идет зареванная, сама не в себе. Вот решил, может, надо чего… Хочешь «Мосфильм» покажу?
Наутро я стояла у проходной. Накрапывал мелкий противный дождь. Холодно, неуютно… В;руке зонтик. Старательно пытаюсь прикрыть сделанную накануне в парикмахерской дурац-кую прическу под названием «хала». Эдакий писк моды конца шестидесятых. Легкое платьишко, ту-фельки на каблучках и подаренные папой к;окон-чанию школы маленькие часики. Худенькая, тро-гательная, своенравная, смешная. Такой я помню себя в тот нелепый, роковой день.
Мы шли по длинным коридорам киностудии,

и казалось, не будет конца этому огромному, загадочному, бесконечному городу, целой стране павильонов, монтажных, тонировочных, курилок,
 


29

 
лестниц, лифтов… Сновали люди, тянулись про-вода, шланги, солнечный свет софитов, стрекот камеры, кто-то кричал «Мотор!», потом «Стоп!».

Навстречу бежал невысокий лысоватый чело-век. Валерий остановился:

– Ролан, познакомься, это молодая актриса, на-деюсь, мы с тобой ее снимать будем…

Человек мельком взглянул на меня, чуть при-щурившись:

– Миленькая!.. – и помчался дальше.

– Ой, а я его где-то видела! Точно, по телевизо-ру, кажется...

– Это Ролан Быков, режиссер. Очень хороший режиссер! Мы с ним во втором творческом объе-динении. Между прочим, шляпу никогда не носит.
В монтажной, куда меня привел Валерий, про-хладно и темно. Ему не терпелось показать от-снятый материал нового фильма. Минут через десять поняла, мне необходимо в дамскую комна-ту. На экране мелькали герои будущей картины. Не до того… Все мысли крутились вокруг одной проблемы: как обыграть щекотливую ситуацию

и удалиться на незначительное время. Конечно, в;семнадцать лет это сродни прыжку с;парашю-том. Ничего лучшего не придумав, я заявила:

– Понимаю, вам, творческому человеку, надо высказаться, но, к сожалению, я не располагаю временем. У меня деловая встреча. Опаздываю, простите.
 


30

 
Ошарашенный моим высокомерием, режиссер обиженно промямлил:

– Пожалуйста, я вас не задерживаю…

Я размеренно прошла ровно шесть шагов до двери, но, закрыв ее за собой, припустилась по ко-ридору, как безумная.

Пытаться найти туалетную комнату на «Мос-фильме» равносильно поиску иголки в стоге сена. Спас темный пустой павильон. Спотыка-ясь о;какие-то исторические доспехи, алебарды и;сундуки я, наконец, нашла «укромный уголок».

Боже, как же мне хотелось вернуться обратно! Но впереди «деловая встреча», которую невоз-можно отменить…

Мы потеряли друг друга почти на десять лет. Наши судьбы складывались по-разному. Мама, одержав победу в очередном ристалище, немедля схватила меня за шкирку и увезла в Баку. Я посту-пила в университет на факультет журналистики. Главное, была под родительской опекой и их не-дремлющим оком. Вскоре вышла замуж за своего однокурсника, подающего большие надежды бо-родатого красавца Володю Морозкова. У нас ро-дился замечательный малыш Самирчик.

Но студенческий брак распался. После окон-чания вуза, не изменяя своей любви к кинема-тографу, я недолгое время работала референтом председателя Союза кинематографистов Азер-байджана, народного артиста республики режис-
 


31

 
сера Гасана Сеидбейли. Отношения с шефом не сложились, и я переметнулась на работу в Госко-митет по телевидению и радиовещанию.

Вначале работала тележурналистом, потом за-явила о себе как автор, ведущая и режиссер. С;лю-бовью и глубочайшей признательностью вспоми-наю главного редактора русской редакции Нину Яровую, разглядевшую во мне телевизионщика. Спустя сорок с лишним лет мы встретились с ней

в Израиле. Ниночка была уже неизлечимо больна, но все так же хороша и энергична, как и раньше. Телережиссуре меня учила Тамара Алиева, талант-ливая седовласая кабардинка.

Специализировалась я на передачах о деяте-лях искусства и культуры. Школа была воистину жесткая – каждую неделю прямой эфир. Меня стали узнавать на улицах города, появился свой зритель. А;после снятой (кстати, на спор с заме-стителем председателя Комитета Эльшадом Ку-лиевым) документальной картины «Танцует Майя Плисецкая» я заработала сумасшедший рейтинг.

Но любовь к кино поселилась в сердце всерьез и;надолго. Даже диплом, который защитила с от-личием, был тематически связан с кинематогра-фом. В;периодической печати публиковались мои кинорецензии и киноведческие статьи. Вскоре начала работать над диссертацией. Научным ру-ководителем стала киновед Гюльрух Алибекова, мудрейшая женщина. Тема была расплывчатая,
 


32

 
но интересная: «Некоторые тенденции азербайд-жанского кинематографа».

А по ночам я писала стихи. Утром будила ро-дителей и читала свои «лирические стансы». Иногда печаталась. В конце 1974 года в журнале «Советская женщина» опубликовали огромную подборку стихов с моим портретом почти на всю страницу. Журнал был печатным органом Коми-тета советских женщин, популярным, глянцевым. Он переводился на четырнадцать языков и выхо-дил в ста странах мира. Эдакая совдеповская баб-ская трибуна… Но было в этом что-то теплое и трогательное. По прошествии стольких лет пони-маю, как уважительно, искренне и;сердечно тогда относились к ЖЕНЩИНЕ.

И посыпались в мой адрес мешки писем. Писа-ли несчастные одинокие дамы всех возрастов, ду-шевнобольные и заключенные, новоиспеченные женихи, готовые выкрасть меня и на белом коне умчать далеко в горы.

Вскоре на студию пришла телеграмма с гри-фом «СРОЧНО!». Меня приглашали на съемку «Го-лубого огонька» в Москву.

В Останкино съезжались с раннего утра. Надо успеть отснять материал к «великому» женскому празднику 8 Марта. «Звезд», как щедро назвали бы участников сейчас, было море: Лев Лещен-ко, Сергей Захаров, Валентина Толкунова, Герард Васильев и много других известных деятелей
 


33

 
культуры. Пригласили и отличившихся ратным трудом женщин: вышивальщиц знамен, знатных трактористок, педагогов, врачей, военных… Весь этот «цветистый» и разномастный коллектив си-дел за столиками, на которых в вазочках и блю-дах красовались муляжные фрукты и пирожные. А;вместо шампанского в бокалы наливали лимо-над. Помню, Валя Толкунова тихо прошептала:

– Давай в перерыве в буфете апельсинов ку-пим... Жлобы, хоть бы по мандаринке настоящей положили!

Я была загримирована, красиво причесана, но себе не нравилась. Мне казалось, платье нужно другое, начес слишком сильный и;глаза не так на-крашены…

Читала свои стихи про женские руки и чело-веческий долг помнить и делать добро. Читала го-рячо, всем сердцем, разом забыв о платье и плохо накрашенных глазах.

Через два дня прилетела в Баку. В празднич-ный вечер всей семьей: мама, папа, я и Самирчик

– смотрели «Огонек» по телевизору. Телефон раз-рывался от поздравлений и восторженных слов.
На следующий день пришла бывшая свекровь со слезами, цветами, подарками. Она уговари-вала вернуться к Володе, давала клятву никогда больше не вмешиваться в нашу семейную жизнь. Я;была непреклонна. Этот этап жизни позади. Наш скоропалительный брак себя изжил.
 


34

 Алисаттар Алескер оглы Атакишиев, режиссер, заслуженный деятель искусств Азербайджанской ССР



Моя семья:
мама Ева Исаковна, папа Кязим Газратович, сестра Лейла
 


35

 
Съемки телефильма о народной артистке СССР М. М. Плисецкой.
Москва, Большой театр, 1974 г.



Юлий Гусман – капитан команды КВН «Парни из Баку», чемпиона сезонов 1967-1968 и;1969-1970 гг.

А. В. Масляков и И.Кулиева
на финальной игре с командой
из Одессы. Москва, 1968 г.
 

36

 

И. Кулиева читает лекцию по эстетике в Закавказской

комсомольской школе.
Баку, 1973 г.



Кязим Газратович и Ева Исаковна с внуком Самиром
 


37

 
Но в памяти остались замечательные годы юности, пора расцвета ренессанса и свободы, ког-да мы, молодые шестидесятники, читали по ночам самиздат, захлебываясь от восторга. Когда спеши-ли жить, шутить, творить и верить, а портрет Эрне-ста Хемингуэя висел в каждом приличном доме! Когда не петь под гитару «Синий троллейбус» и «Леньку Королева» Булата Окуджавы считалось моветоном и страшной непросвещенностью. Мы с Володей понимали и по-настоящему ценили вкус этого прекрасного времени. Может, поэтому за-несло нас в замечательную КВНовскую братию популярной в те далекие времена команды «Пар-ни из Баку»?

Мне вспомнилась наша веселая свадьба.;ЦК комсомола Азербайджана абсолютно безвоз-мездно подарил нам возможность провести ее в молодежном кафе «Арзу» (в переводе с азербайд-жанского «Мечта»). Народу море и, главное, вся команда КВН во главе с капитаном Юликом Гусма-ном. Ребята подготовили концертную программу: выход, поздравление, домашнее задание… Шути-ли, каламбурили, пели…

Давно нет на свете моего Володи, да и многих ребят из нашего КВНовского содружества. Но те, кто жив, с нежностью и теплотой вспоминают счастливые минуты нашей молодости.

Я искренне благодарна первому мужу за за-мечательного сына, за чужие стихи, которые он
 

38

 
выдавал за свои, когда ухаживал за мной, за бай-ки про Северный полюс, на котором он якобы стрелял белых медведей и ставил какие-то баки. За его долготерпение, когда по совету врачей я почти все девять месяцев до родов обязана была лежать.

Меня опекал отец Юлия Гусмана – замечатель-ный терапевт, профессор Соломон Моисеевич Гус-ман. Вспомнилось, как внимательно доктор слу-шал сердцебиение ребенка и, улыбаясь, говорил: «У него сердечко, как колокольчик. Ты, девочка, только не подведи». Из-за болезни сердца рожать мне не разрешали, это было большим риском. Но

я твердо решила – речи быть не может, у меня бу-дет сын!

А на шестом месяце беременности бездумно и;отчаянно нарушила обет и полетела в Ригу. Слу-чилось это после звонка из ЦК комсомола Азер-байджана заведующего отделом пропаганды Рау-фа Велиевича Ахундова, моего большого друга, с предложением рвануть на празднование 50-летия ВЛКСМ Латвии.

Увещевания родных не помогли. Мне надоели эти бесконечные капельницы и разговоры о ри-скованных родах. Мама срывалась на крик, папа вел со мной проникновенные беседы, Вовка пла-кал… Я была тверда как кремень…
– Я сказала, еду!

Наутро вся неугомонная троица доставила
 


39

 
меня в;аэропорт. Увидев меня, Рауф всплеснул руками:

– Господи, я Диляру дома на шестом месяце

оставил, а теперь ты на мою голову…
– Ничего, пот;рпите, – буркнула я. – Вот мои туфли, носите их, пожалуйста, с собой, ноги оте-кают.

Всю неделю напряженной поездки Рауф слу-жил мне верой и правдой. Следил за питанием, водил под руку, чтобы, не дай Бог, не споткну-лась. И даже отгонял статного молодого человека, новоиспеченного ухажера – первого секретаря ЦК комсомола Молдавии Петра Лучинского. Влю-бленный «пингвин», потеряв голову, слал мне цветы, пирожные, конфеты… Как-то, хлебнув для храбрости коньяку, попросил у;Рауфа Велиевича, как у руководителя делегации нашей республики, моей руки. По его горячим заверениям, он был го-тов на все – даже воспитывать чужого ребенка. Это казалось верхом сумасшествия! Я;же, гордо неся свой живот, презрительно глядя Петру в гла-за, при всех покрутила пальцем у виска и, скорчив брезгливую гримасу, высунула язык. С него вмиг слетел весь сановный лоск, и скис он, бедняга, как позавчерашнее молоко. Впоследствии Петр Лу-чинский стал президентом Республики Молдова,

а мы с Рауфом еще долго смеялись, вспоминая мой возможный, но так и несостоявшийся престол.
Мы с Дилей, супругой Рауфа Велиевича, роди-
 


40

 
ли детей с разницей в две недели. Она – девоч-ку Лалочку, я – Самира. Вот уже почти 48 лет 17 июля мы с сыном поздравляем друг друга с днем рождения. Его – с;естественным появлением, меня – с;возвращением на свет Божий повторно.

На чем я остановилась? Да, на том, что впереди ждала новая жизнь, и про нее я сейчас расскажу.

Через две недели после моего «бенефиса» на голубом экране в доме раздался междугородний телефонный звонок из Москвы. Я была на студии, а;растерявшаяся мама не успела записать имя звонившего. Он представился режиссером «Мос-фильма». Честно говоря, по прошествии десяти лет я вычеркнула из памяти то случайное улич-ное знакомство и нелепый поход на «Мосфильм».

А может, просто не хотела вспоминать? Повторный звонок застал меня дома. Я вспом-
нила Валерия и с радостью поддержала беседу.

Говорили по междугороднему телефону месяц. Беседовали часами о разном: прозе Довженко, о;том, что мне Антониони ближе, чем Феллини, ко-торым восторгался Валерий. У него был звонкий, заразительный смех, который меня очаровал. Рас-сказал, что после моего исчезновения из Москвы, вернулся к бывшей жене, с которой был в;фак-тическом разводе, у них родился сын Сережа. Но жизнь все равно не сложилась, разбитую чашку не склеить. Уже три года, как он в официальном раз-воде, хотя ребенка видит исправно по;выходным.
 


41

 

42


День нашей свадьбы. Свидетели – редактор «Мосфильма» Елена Скиданенко, народный артист РСФСР Владимир Заманский. Москва, 7 июня 1975 г.
 



43

 
А еще сказал, что очень настрадался, но, увидев меня, поверил и понял, что я непременно должна выйти за него замуж.

– Я хороший человек, правда, хороший, по-верь… Я хочу пройти с тобой жизнь до конца вме-сте, понимаешь?.. Я буду тебя ждать…

После Валерка рассказал, что решил взять «быка за рога» сразу. А чего тянуть? Разглаголь-ствовать о;прозе Довженко по телефону хорошо, но потерять меня во второй раз боялся до смерти, вот и кинулся со своим предложением, как в омут. Будь что будет!

Через месяц я прилетела в Москву в команди-ровку. Провожал в аэропорт на своем роскошном авто, как сейчас бы сказали, очень «крутой» по-клонник.

Сходила я с трапа самолета в черном. Образ «роковой» женщины психологически меня защи-щал. Черный японский плащ, черные сапоги, чер-ная шляпа, черная сумка и в довершение темные очки.

Сердце от волнения тарахтело как заячий хвост. В толпе встречающих увидела старого знакомого – лопоухого «водопроводчика». Эда-кий распростецкий рубаха-парень! Футболка, кроссовки, голубые джинсы, которые он сзади почему-то все время прикрывал пышным букетом лиловых гвоздик. «Какое неинтеллигентное лицо,
– подумала я. – Значит так, сейчас светская бе-
 


44

 
седа, завтра – Останкино, послезавтра – самолет и;обратно…»

«Посмотрел на эту злыдню в черном и поду-мал: стерва! Точно, злая стерва, – рассказывал позже Валерка. – Сейчас приятная беседа, куча комплиментов, завтра поход в театр, благо деньги

у Ленки Скиданенко занял (Елена Ивановна Ски-даненко была редактором его многих картин на «Мосфильме» и, вместе с;замечательным челове-ком, артистом Владимиром Заманским, свидетель-ницей на нашем бракосочетании), а потом надо отбрехаться, мол, неотложные дела на студии. Ка-кого хрена джинсы стирал и;над газом всю ночь сушил? Дырку на заднице прожег, дурак… Еще увидит – смеяться будет. Мымра… Главное, буке-тиком прикрыть и;спиной не поворачиваться… Идиот!»

Мы ехали в такси по апрельской Москве. День выдался пасмурным и скучным. Сразу перешли на «вы». Беседа не ладилась.

Внезапно машину на полном ходу стало зано-сить куда-то вбок, она накренилась, меня бросило на Валерия, и в испуге я схватилась за него. Рука послушно легла в;его ладонь.

Водитель стал менять колесо. Вышли из маши-ны. Я сдернула очки, сняла свою моднющую шля-пу, пышная грива волос рассыпалась по плечам. Встретились взглядом. На меня смотрел теплый и очень честный человек. Он широко улыбнул-
 


45

 
ся. И;вдруг солнце, прорвавшись сквозь скучное серое небо, словно обрушило на нас свою музыку добра, любви и нежности!

Кузина, у которой я всегда останавливалась, приезжая в Москву, как оказалось, жила в трех шагах от дома Валерия. Мимо него я проходила тысячу раз.

Мы поженились 7 июня 1975 года.
 


46

 
Глава 2
МОИ УНИВЕРСИТЕТЫ или Зона турбулентности


Не плачь, потому что это закончилось.

Улыбнись, потому что это было…

Габриель Гарсиа Маркес


Начинали мы свою жизнь нелепо. Квартирка,

в которую Валерий меня привел, находилась на втором этаже задрипанной пятиэтажки в Кунце-ве. Принадлежала она его родителям, к которым тремя годами раньше он явился в ночи, оставив малолетнему ребенку и жене новую кооператив-ную квартиру. Расставшись с первой женой, ушел

в чем был, взял только старое солдатское одеяло, китайский термос, приз ЦК ВЛКСМ «Алую гвозди-ку» и пишущую машинку.

Родители настаивали, чтобы сын прописался, но тот оттягивал щекотливое мероприятие, счи-тая, что 33-летний мужик со временем заработает на жилье сам.

Судьба распорядилась неожиданно жестоко.
 


47

 
В;ноябре 1971 года от инсульта умер его 64-лет-ний отец, а через несколько месяцев вслед за му-жем ушла и 58-летняя мама. Неприкаянный, уби-тый горем Валера остался один (младший брат, вертолетчик Виталий, в то время вместе с семьей находился на военной службе в Казахстане). Ежедневно приходил участковый милиционер с намерением опечатать якобы «незаконно захва-ченную» квартиру. Вот туда я и пришла после ба-кинских родительских хором.

Битва за жилище шла кровавая, но процесс был выигран. Помог замечательный человек – народ-ный артист СССР Николай Афанасьевич Крючков. Узнав, что мать Валерия из потомственных ткачей

и получила эту квартирку, работая на Кунцевской ткацкой фабрике, вспомнил свою родословную:
– Валерка! Мы же с тобой родня, можно ска-зать… Я и сам мальчишкой на «Трехгорке» горба-тился. Решим эту проблему. Не боись, сынок!
Николай Афанасьевич, светлая ему память, пробил в Моссовете наш вопрос в мгновение ока. Да кто мог ему, всенародному любимцу, отказать?! Я накрыла хороший кавказский стол, и пили они с дядей Колей (так он велел себя называть) до по-тери пульса. Я смотрела на этот, по моему разу-мению, кошмар с восторгом и ужасом, особенно, когда Николай Афанасьевич, встав из-за стола, пошатнулся.

– Ой, осторожно, не упадите! – запищала я.
 


48

 
– Не бывает со мной такого, не бойся, девонь-ка, у меня ноги кривые – удержусь!

Рабоче-крестьянская атмосфера, в которой пришлось пребывать, поначалу меня огорошила. С;утра во дворе на скамеечках сидели бабульки. Им вменялось перемывать всем кости. По вечерам

в подъездах, в;обнимку с бутылкой, штабелями от-дыхали от дел праведных не дошедшие до своих квартир отцы семейств. Объяснялись на не очень понятном мне языке. Язык этот назывался «вели-кий и могучий матерный».

В одном дворе с нами жили дальние Валерки-ны родичи. Его троюродная бабушка Лена споза-ранок (по старой привычке молодых лет – корову

в это время выгоняла) приходила к нам, молодо-женам, в шесть утра на завтрак. Не отрывая паль-ца от кнопки звонка, бабулька кричала:

– А ну открывайтя, чаю хочу!

Потом, войдя в прихожую, снимала старые га-лоши и, шлепая босыми ногами, начинала ходить по квартире.

Эта личность вызывала у нас скрытое раздра-жение и восторг одновременно. Худенькая, остро-носая, в белом старушечьем платочке, баба Лена после обхода и проверки, все ли чисто и на ме-стах, одобрительно хлопала меня по плечу: «Все, как у Зойки, путём…» Зоя Никифоровна, покой-ная мать Валерия, по рассказам соседей, была от-менной хозяйкой.
 


49

 
После садились завтракать. Я с восхищением смотрела, как, налив в блюдце чай, эта девяносто-летняя старуха ловко удерживала посудину на растопыренных костлявых пальцах. Она виртуоз-но и смачно отгрызала кусок сахара единствен-ным зубом и с шумом, кряком и удовольствием всасывала в себя кипяток.

Заканчивался весь этот спектакль рассказами, воспоминаниями, а зачастую «разоблачением» Валерки. Мол, гуляка раньше был, и до меня у;него

в холодильнике только тишина жила и один мана-ез (в смысле майонез). У него невеста водилась, Юлькой звали. Хорошая девка, русская, не из Чур-кистана и без довеска (ребенка), только длинная больно. Валерка ее «оглоблей» кликал. Хотел на ней жаниться. Пошел нахалюга наш свататься с;цветами и бутылкой к ейному отцу. Тот гене-ралом служил, весь в лампасах, гордый… Одним словом, дал он нашему Валерке пинка под зад, так тот летел, сопел да кашлял… Я тоже, вроде, ниче-го, но Юлька лучше – все-таки своя, русская…

С теплотой и болью я слушала эту простую ста-рую женщину. О чем другом она могла рассказать, если росла безграмотной деревенской девкой и;пасла коров и коз. На прощанье, надевая гало-ши и взяв в дорогу гостинчик, с;хитрой улыбкой поведала очередную дворовую сплетню:

– Ой, да вы Любку Огурцову с пятого этажа знаете? Как не знаете? Да у ней мужик на той
 


50

 
неделе окочурился. Так ейный хахиль в своем пинжаке его хоронил. Молодец! А Васька-то сам, ну Любкин муж, во гробе лежал чистый, мытый! Красавец красавцем – лучше, чем в жизни!

Много веселых приключений накопилось за период моего проживания в этом доме. Как-то приехали из Баку родители. Навезли фруктов, овощей, зелени на целую дивизию. Решила мама компот сварить. Сварила и вынесла кастрюлю остудить на балкон. Слышу дикий крик. Подбежа-ла, а мамы не видно. Вокруг осиный рой вертится. Ужас! Чудом успели в квартиру вбежать. Валера рассказал, под балконным ларем осы гнездо сви-ли, да все недосуг его разорить, но ночью, когда эти гады спят, непременно это сделает.

Дело было в июле. Жара такая, что одежда к;телу прилипала, а деревья от зноя серые стоя-ли. В два часа ночи Валерка надел на себя мехо-вую шапку-ушанку, плащ, шарфом прикрыл лицо, кальсоны заправил в сапоги. В довершение напя-лил темные очки и черные кожаные перчатки. Ви-док у него был, мягко говоря, сногсшибательный. Черт знает этих ос, вдруг у них бессонница или пост охранный выставили. Не хотелось терять мо-лодого мужа во цвете лет.

Наш балкон тесно примыкал к балкону соседей Веры и Витьки Петуховых. Так близко, что доста-точно было руку протянуть, чтобы снять с;верев-ки соседское белье. В ту ночь Виктору не;спалось.
 


51

 
Выпив могучую дозу спиртного, он решил разба-вить «пиршество» несколькими затяжками «бело-мора» и вышел на балкон в своих традиционных семейных трусах именно в тот момент, когда по-явился Валера. Эффект неожиданности… Встре-тились взглядом. Окрестность всей Аминьевки огласилась истерическим воплем «двух богаты-рей». Испуганная, дремавшая на сухих ветках де-ревьев стая ворон с шумом и карканьем сорвалась с места.

Мы катались со смеху. Валерка с пеной у рта утверждал, что пьяный Витька заорал первым.

Наутро в дверь позвонила испуганная Вера и;сообщила, что мужик ее совсем сбрендил и просится в больницу. Утверждает, ночью за ним смерть приходила и был этот персонаж якобы на нашем балконе.

Вере мы поведали правду. Она, посмеявшись от души, просила алкашу ничего не рассказывать. Может, хоть это его испугает. Чудеса! После того случая Витька ни капли в рот не брал.

Все было бы терпимо, если бы не мой малень-кий сынишка. Страдала я невыносимо. Он жил в Баку с дедушкой и бабушкой, а я в Москве с моим новоиспеченным супругом. Ситуация типичная для творческих семей, когда на помощь приходят старики. Примеров не счесть: Тамара Гвердците-ли, Эдита Пьеха и многие другие. Сердце разрыва-лось от тоски и боли. Но сразу взять ребенка в эту
 


52

 
обстановку было опрометчиво. Не хочу вспоми-нать другие веские аргументы моего нелегкого решения.

«Добрые» языки говорили, что мы отправили его в ссылку на Кавказ. Вспомнила удивительные по своей правдивости слова Зигмунда Фрейда: «Чем безупречнее человек снаружи, тем больше демонов у него внутри». Ханжеское правдолюбие

и хитрость, которыми эти персонажи бравирова-ли – отнюдь не доблесть и не признак ума. Ум – это благородство и деликатность, хитрость грани-чит с коварством и подлостью. Никому не желаю зла и беды, но жизнь непредсказуема. И кто знает, как сложится она у тех, кто в злорадном упоении до сих пор пытается меня упрекнуть в;том, чего не знает до конца. Видит только Бог, а он видит

и знает все! И по делам получит каждый! Я;часто прилетала в Баку к сыну, звонила, писала, посы-лала гостинцы… Но мы были далеко друг от друга
– это было больно.

Летом Самир со стариками гостил у нас. Он бы-стро подружился с дворовыми мальчишками. Зная неблагополучный климат нашего микрорайона, мы были на стреме. Дети играли в «войнушку», копались в песочнице, менялись игрушками... Все как и должно быть, если бы не «главнокоманду-ющий» – мальчишка по имени Фидель, плод ве-треной любви алкоголички Таськи и залетного кубинца. Статный мулат был старше всех. Дети
 


53

 
дразнили его за цвет кожи, называя немытым, черножо...м и другими непарламентскими вы-ражениями. Наш Самир, воспитанный в духе здо-рового интернационализма (и кстати, впитавший его на всю жизнь), заступался за старшего друга:

– Не смейте Фиделя обижать! Он не виноват, что черным родился! Свободу детям Африки!

Фидель был ему безгранично благодарен и в знак особого расположения учил нашего малыша самым отборным ругательствам. Помню, сидим всей семьей за обеденным столом. Дедушка по-просил внука передать хлеб. Тот сделал вид, что не слышит. Дед повторил просьбу, на что Самир бесцеремонно заявил:

– Знаешь, если станешь всем давать, поломает-ся кровать!

Дедушка наш, ангел во плоти, замешкавшись, сказал:

– Ничего не понимаю! Самирчик, я ведь не прошу тебя кровать принести, я прошу передать хлеб…

Не моргнув глазом, обнаглевший мальчишка попросил деда закрыть свой «матюгальник». Мы

с Валерой и мамой упали под стол…

Вскоре Самирчик явился с фингалом под гла-зом. На вопрос, кто его так отделал, сын молчал как партизан. Дворовые ребята сказали, что это художества его старшего друга.

Минуло много лет. О;драматичной судьбе Фи-
 


54

 
дельки известно мало. Мать лишили родитель-ских прав, его несчастная бабушка, которая хоть как-то присматривала за ребенком, повесилась. Говорили, паренька разыскал отец, и мальчик уе-хал на Кубу. Дай Бог, если все сложилось так!..

Минуло два месяца с момента нашей женить-бы. Я прилежно проходила все «университеты» предложенной московской жизни. Как-то при-ехал к нам в гости Валерин родной брат Виталий. Он был высок и очень красив – синие глаза на сму-глом лице, открытая добрая улыбка. Естественно,

я немедленно пригласила нового родственника к столу. Накрыла по-простому, на кухне. Выпив пару рюмок, братья стали вспоминать родителей, детство, каких-то незнакомых мне соседей, дру-зей… Чтобы не мешать, я вышла.

Спустя некоторое время решила предложить чаю с пирогом. Подойдя к двери, я услышала голос Виталика: «Да что о нем толковать, он же чудак!» Правда, вместо буквы «ч» он произнес букву «м». Это слово мне было незнакомо. Войдя в кухню, на голубом глазу, с любопытством спросила:

– Ой, какое интересное слово, такое величе-ственное, гордое. Никогда не слышала. Что оно означает?

На секунду смутившись, Виталик объяснил, что так называют достойных и уважаемых людей. Валерка пристально посмотрел на него и;уткнул глаза в тарелку, продолжая трапезу. Я;ходила
 


55

 
по;дому довольная и счастливая, мурлыча себе под нос рифмованные строчки: «В;наш добрый дом пришел м.…к, не знаю, друг он или враг».

Надо же было такому случиться, на следующий день раздался телефонный звонок. Звонила небе-зызвестная «гражданка Парамонова». Они были

с моим Валериком дружны – вместе работали в комиссии детского кино при Союзе кинематогра-фистов: она председателем, он одним из ее замов. Кира Константиновна поздравила нас с бракосо-четанием и пригласила на юбилей супруга.

Торжество проходило в ресторане Дома ком-позиторов в Брюсовом переулке. Муж Парамоно-вой, по рассказам Валеры, был крупным ученым, правой рукой Королева и имел непосредственное отношение к освоению космоса.

Я надела роскошное длинное платье с глубо-ким вырезом на спине, причесалась, а потом час воевала с Валеркой, который ни за какие ковриж-ки не хотел повязывать галстук. Он ненавидел все эти «удавки», костюмы и прочий протокол. Я шу-тила: «Если бы было можно, ты ходил бы под фи-говым листочком и жил на деревьях!». Наконец, с;подобающим случаю подарком, цветами отпра-вились на такси в центр.

Абсолютно пустой ресторан. В глубине, в са-мом углу, одинокий столик с парой посетителей, вдоль всего зала длинные П-образно стоящие сто-лы, за ними важно восседали седовласые апостолы
 


56

 
от науки и космоса: ученые, военные, космонав-ты… На лацканах пиджаков торжественно побле-скивали «гертруды» (ордена Героев Социалисти-ческого Труда), медали… Народу тьма-тьмущая, человек сто.

Было торжественно и скучно. Эмиль Львович (так звали супруга Киры Константиновны), че-ловек обаятельный и милый, слушал навязшую в зубах поздравительную чушь с деланным инте-ресом и смущенно кивал головой. Выступающие передавали микрофон друг другу и произносили абсолютно безразличные, заученные, мертвые слова, перечисляя заслуги дорогого Эмиля Льво-вича, потом вручали адреса в сафьяновом пере-плете и традиционные гвоздики. Все, как на пар-тийных собраниях в честь празднования КПСС.

Было тускло, безлико и неуютно… Изредка слышался приглушенный стук приборов и осто-рожное позвякивание бокалов. Я ничего не ела и от скуки пыталась разглядеть парочку, сидящую

в полутемном углу. Узнала Муслима. Кажется, он был с Тамарой Синявской, своей будущей женой (как потом оказалось, мы и поженились синхрон-но, в один год). Увидев меня, приветливо улыб-нулся и помахал рукой.

Кира Константиновна, представив Валеру как молодого талантливого кинорежиссера, уже так много сделавшего в кино о детях и для детей, попросила его выступить.
 


57

 
Валерка знал Эмиля Львовича давно и искрен-не ему симпатизировал. Говорил от чистого серд-ца о прекрасных человеческих качествах юбиля-ра, его отзывчивости, простоте. За столом стало теплее. Гости наполнили бокалы, одобрительно заулыбались. Кира была на седьмом небе. Валер-ка в момент растопил эту глыбу скуки и офици-оза. Даже мухи под потолком стали веселее кру-жить свой традиционный вальс-бостон.

Увидев, что настроение гостей меняется, Кира

с юмором рассказала авантюрную историю мое-го поступления во ВГИК. Было не очень приятно вспоминать, но я не подала вида и вежливо улы-балась.

– Друзья, может быть, этот милый экзотиче-ский цветок юга, это украшение нашего стола тоже поздравит нашего юбиляра? – обратился ко мне какой-то старый хрыч, сверля мутными, мыльными глазками. Валерка, зная, как я реаги-рую на подобные пошлости, под столом наступил мне на ногу. Тихо закипая, я встала и, взяв в руки бокал, парировала:

– Я никогда не играла роль фикуса, спасибо за

идею.
Все оценили мою остр;ту. Передали микро-фон, и я четко и вдохновенно начала говорить:

– Дорогой Эмиль Львович! Мы не были рань-ше знакомы, но я много доброго слышала о вас от моего мужа. Сидя за праздничным столом, узнала
 


58

 
еще больше. Никогда не могла предположить, что мои первые стихи, стихи 14-летней девочки, на-печатанные в республиканской газете «Молодежь Азербайджана», посвященные полету в космос Юрия Алексеевича Гагарина, – это стихи и о вас, дорогой Эмиль Львович!

Зовут вперед космические дали, Наука, лети к вершинам побед.

И человек советский, крепче стали, Крылатым став, оставил верный след!
Вы, Эмиль Львович, не просто замечательный

человек и ученый, вы настоящий му....к!

На секунду за столом воцарилось молчание. Затем гости, переглядываясь, не ослышались ли они, стали переспрашивать друг друга, что же это

я сказала. Я с гордостью повторила красивое и величественное слово (ведь Виталик сказал, что так называют только очень уважаемых людей). Валерка двинул ногой под столом меня так, что я;взвыла.

Все буквально попадали от смеха. Поняв, что ляпнула что-то очень неприличное, я кинулась к двери. Вся эта орава именитых, заслуженных и седовласых бросилась за мной.

Я ревела, размазывая по лицу черные от туши слезы, икая от стыда, пила воду и пыталась объ-яснить, что во всем виноват Виталик, который… Но;меня никто не хотел слушать. С людьми случи-лась истерика...
 


59

 
Вырвавшись из цепких объятий толпы, я убе-гала вновь. Меня возвращали опять и опять… И;началось такое буйное веселье, о котором Эмиль Львович вспоминал до конца дней. Как-то, встре-тив нас в Доме кино, он сказал, что никогда у него не было такого веселого дня рождения! К сожа-лению, вскоре этот замечательный человек ушел из жизни, а мы с Кирой Константиновной часто со смехом вспоминали «праздник еще одного моего позора».
 


60

 
Глава 3
ВЕТЕР ПЕРЕМЕН
или ПРАНКЕРША ЗЮМКА



Какие были времена! Какие осени

и зимы. Какие были имена мной каждый день произносимы.

(автор неизвестен)


Жили мы в кунцевском кошмаре пять лет. А;после переехали в новый кооперативный дом на Тишинке. Назывался он «Молодой кинемато-графист». Денег заняли у всех друзей и близких, потом пятнадцать лет «раздетые камнем», крепко затянув пояса, выплачивали сумасшедший пай.

Дом был шумным, веселым и очень родным. Потому что населяли его творческие безумцы. На первом этаже разместились Высшие курсы сцена-ристов и режиссеров, где корифеи от кино гото-вили новую смену таких же одержимых, как и мы.

Не сочтите за дурной тон, но я не могу не упомянуть удивительных, талантливых людей, населявших эту обитель творческого полета
 


61

 
и;бесшабашного веселья: народный артист СССР

кинорежиссер Эльдар Рязанов и его очарова-тельная жена, редактор киностудии «Мосфильм» Ниночка Скуйбина; старейшина научно-попу-лярного кино, народный артист СССР Александр Згуриди и его супруга, талантливый режиссер и правая рука – красавица Нана Клдиашвили; гени-альный писатель-фантаст Кир Булычев с женой –;художницей Кирой Сошинской; кинодраматург, автор знаменитого «Бумбараша» Евгений Митько, его сын Митька и Любочка, самобытная актриса и теплый человек.

Не стану перечислять званий, они были у всех!

У замечательного артиста Александра Белявского, сыгравшего роль Фокса в небезызвестном фильме «Место встречи изменить нельзя», у прекрасных актрис Веры Глаголевой и Людмилы Зайцевой, ре-жиссера Радиона Нахапетова, композитора Игоря Космачева, режиссера Бориса Загряжского, пи-сателя-сатирика Аркадия Хайта, кинооператора и заядлого охотника Алексея Чардынина и его верной спутницы жизни – талантливой тележур-налистки, моей дорогой подруги Ларисы Чарды-ниной.

Можно бесконечно вспоминать этих удиви-тельных людей, проживавших в нашем доме со своими детьми, тещами, свекровями, кошками, со-баками, птицами… Людей, на первый взгляд, не-сколько необычных, странных, но очень ярких.
 


62

 
Шумных, пьющих, балагурящих. Они не спали но-чами, печатали на пишущих машинках сценарии, прибивали на подрамник холсты, играли на роя-лях, громко разучивали роли… Они разыгрывали друг друга, заразительно смеялись, скандалили
и целовались, заводили любовников и любовниц

и возвращались в семьи. Жили своей, никому не понятной жизнью. Духовная организация таких людей тоньше, ранимей, «хрустальней», чем у остальных. Да, так живет Богема!.. Они творили! Их работы вошли в золотой фонд мирового куль-турного наследия на века.

В этом доме мы с мужем прожили почти трид-цать лет. Прожили яркую по своей насыщенности жизнь, порой полуголодную, когда была работа – разгульную. Тогда накрывались царские столы, и все гудели и веселились. Судьба подарила нам ро-скошь общения с близкими по духу и цеху людь-ми – соратниками и добрыми соседями. Там про-шла наша молодость. В этом доме мы состарились

и осиротели, провожая в последний путь, один за другим, друзей.

На свете есть много разных наград: «За до-блестный труд», «за Отвагу», «За Мужество», ор-дена Славы всех степеней… Их много! Но как не хватает ордена Порядочности, Чести, ордена До-стоинства! Горько осознавать – настали времена, когда фраза «Клянусь честью!» вызывает у мно-гих недоумение, а то и саркастическую улыбку,
 


63

 
потому что понятие о чести сейчас девальвиро-вано. И грустно, если навсегда. А может, не надо никаких орденов? Может, вернуть в свои сердца совесть, теплоту, умение сопереживать и;чувство-вать боль другого? Научиться слушать и слышать не только себя – биение сердца своего собесед-ника. И главное – научиться прощать, любить и улыбаться, улыбаться, улыбаться!.. Такими были они, люди, живущие в нашем доме, который по прошествии стольких лет из «Молодого кинема-тографиста» превратился в «старый».

Часто бессонными ночами я вспоминаю озор-ные эпизоды из той, такой разной, но счастливой жизни. Считаю неэтичным называть настоящие имена «героев» наших розыгрышей, ограничусь вымышленными.

Бог знает, почему, для чего и зачем, мы так страстно бесились и куролесили. Наверняка, для разумного и степенного человека это буйство по-кажется странным. Понятия не имею, может, это было одной из форм творческого самовыражения?

Как-то одному известному актеру, нашему со-седу, взбрело в голову поменять квартиру своей престарелой матери на центр. Жила старушка в одном из самых отдаленных районов Москвы в по-луразвалившемся доме, практически без удобств. Поделился он своей безумной идеей с нами и на следующий день повесил перед подъездом объяв-ление: «Срочно! Меняю великолепную квартиру
 


64

 
в старинном особняке (дом охраняется государ-ством) на квартиру в Пресненском районе». Ука-зал превышенный втрое метраж, роскошные ус-луги, лепнину, старинные канделябры XVIII века и;львов на мраморной лестнице.

Я была первой, кто увидел этот бред. Сорвала объявление и уже в лифте придумала сюжет ро-зыгрыша. Приказав Валерке не ржать (он должен был слушать нашу беседу по параллельному теле-фону), позвонила сбрендившему соседу с предло-жением обмена его «родового имения» на двух-комнатную квартиру в роскошном кирпичном доме с нами по соседству. Имитируя говор старой одесситки (Бог дал мне дар перевоплощения), я;начала беседу:

– Добрый день! Таки скажите, это ви давали объявление по поводу обмена особняка в Бирю-лево на центр? Ох, вейзмир1! Таки наконец я, ка-жется, буду иметь счастье!

Он:

– Простите, а что вы мне можете предложить? Я:

– Квартиру на Малой Грузинской, в доме №;28, там, где жил и творил Вовочка Высоцкий. Ви зна-ете, кто такой Вовочка Высоцкий? Конечно же, ви слышали, но не знаете, кто такой Вовочка… Таки я вам сейчас расскажу…


1 Вейзмир! (идиш) – Боже мой!
 



65

 
Он:

– О чем вы говорите, дорогая, мы с ним дружи-ли. Не отвлекайтесь от темы. Что за квартира и сколько вы за нее хотите?

Я:

– Он еще спрашивает, что и сколько я за нее хочу… Нет, ви где-нибудь видели такой апофеоз? (К чему я тут ввинтила апофеоз, не знаю – так, для красного словца.) Таки это я вам должна при-платить за особняк. Это же такой подарок моим внукам – мраморная лесенка… Я думаю, почти Потемкинская… А лёвики, лёвики…
Он:

– Простите, мадам, а какова причина вашего обмена, если не секрет?

Я:

– Все старо как мир, моя радость… Просто на склоне лет я захотела переехать на свою истори-ческую родину, в Израиль. И решила моим вну-кам что-нибудь оставить на память от любимой бабушки. Итак, я задумала вложить деньги в этот исторический особняк с лёвиками. Понимаете, один мудрый человек заметил: когда дует ветер перемен, надо ставить не стены, а паруса. Ви ду-маете, что Роза Менделевна идиётка? Я сразу смекнула, куда надо дуть. Ви только не волнуй-тесь, может быть, понадобится разрешение Мин-культа, поскольку этот культурный объект охра-няется государством, я все пробью сама. У меня
 


66

 
в Минкульте свои люди. Как сейчас говорят, все схвачено. Главное для меня, Розы Менделевны, чтобы в этой квартире жил достойный человек. Чтобы закрывая глаза перед уходом на тот свет, я;сказала: «Ребе, я ухожу почти святой. Я не сде-лала гадость соседям, в моей старой квартире жи-вет порядочный человек». Я чувствую, что ви и есть тот порядочный человек.

Он:

–Дорогая Розочка Менделевна, я так растро-ган. Короче, когда я могу посмотреть ваши апар-таменты? Могу хоть сейчас…

Я:

– Простите, а вас как зовут?

Он:

– Георгий Иванович. Я:

– Можно я буду вас называть просто Гошень-ка. Судя по всему, ви молодой человек, а мне уже далеко за 18! Кстати, я сорвала объявление в доме артистов. Если не секрет, ви тоже артист? А я от-менная массажистка. Если ви артист, то вам не-пременно нужен массаж, таки я могу сделать от-личный массаж. Я делаю такой массаж – просто загляденье! Ви станете немедленно юным маль-чиком…

Он (уже раздраженно):

– Спасибо, мне не нужен массаж. Мне нужно немедленно посмотреть квартиру.
 


67

 
Я:

– Конечно! Но у меня условие. Я очень пекусь

о своей репутации несмотря на свои 85. Я не хо-тела бы, чтобы соседи говорили о том, что меня навещают молодые мужчины. Можете прийти или после часу ночи, когда все спят или занимаются чем-то неприличным и им не до меня, или в пять утра, когда они еще не проснулись?
Он (нетерпеливо):

– Хорошо! Говорите номер квартиры.

Я называю с потолка номер квартиры и добав-

ляю:

– Я жду вас, дорогой!

Положила трубку. На лбу испарина. Валерка катается со смеху.

– Ну как, режиссер?! Можешь не отвечать и хватит ржать! Немедленно звони Гошке и говори: «Сколько можно трепаться?.. Я к тебе уже час не могу дозвониться. Короче, Гошка, одолжи паяль-ник…» Ты же знаешь его характер, он тебе все расскажет. Накрути, чтобы срочно бежал к Бело-русскому вокзалу, купил цветы и в пять утра был

у этой грымзы. Мол, такой случай только идиот может проворонить. Понял?

Итак, звонок к другу. Валера:

– Гоша! Ты что охренел, столько по телефону трепаться?! Послушай, мне паяльник нужен…

Он (возбужденно):
 


68

 
– Какой паяльник!.. У меня тут такое! Одним словом, одна полоумная бабка намылилась в Из-раиль на историческую родину мотать. Мое объ-явление сорвала… Короче… (сбивчиво переска-зывает Валерке весь диалог).

Валера (изображая заинтересованность):

– Так чего ты ждешь? Срочно беги к Белорус-скому, купи самый лучший и непременно дорогой (Гоша особой щедростью не отличался) букет роз
и поезжай к ней. Очаровывай, делай, что хочешь, ты ведь артист! Терять такой случай – безумие!..

Через два дня я встретила Гошку в арке наше-го дома в темных очках. Он был подавлен и тих. В;порыве очередного откровения рассказал:

– Я, доверчивый кретин, купил букет роз...

Аж;за 300 рублей, представляешь?.. Поперся к этой бабе. Поднялся на этаж, звоню в дверь. Долго звоню... И что ты думаешь? Распахивается дверь, а;на пороге режиссер Тимофей Петров, только на рассвете из экспедиции вернулся, а из-за его плеча жена в розовом пеньюаре. Он мне: «Здравствуйте, Георгий Иванович! И что вы здесь делаете в пять утра? Или к моей жене в гости пришли?..» Ну и в лобешник мне кулаком врезал. Вот, гляди, фонарь под глазом, а завтра у меня съемочный день. Ну, я эту суку найду… Ну, я ей…

– Гошка, ты просто обязан ее найти! Это дело чести! И есть же такие дряни! Гошка, не сдавайся, ищи!..
 


69

 
Совесть жрала меня два года, пока на моем дне рождения все не собрались за веселым столом. Дождавшись пика всеобщего подпития и разгара веселья, выслушав очередную порцию компли-ментов, я громко попросила тишины, объявив, что хочу попросить прощения за свои продел-ки у одного симпатичного человека. Решив, что речь идет о моем «многострадальном» муже, го-сти стали выражать Валерке сочувствие. Я;гром-ко, с одесским говорком, вернувшись в образ Розы Менделеевны, произнесла:
– Таки скажите, ви не меняете квартиру?..

У Гошки выпала из рук вилка. Он медленно развернул ко мне свое грузное тело:

– Стерва, я два года не мог вычислить, кто меня так разыграл. Я так мучился, ночи не спал! Рас-сказал Петрову, что меня какая-то сволочь купи-ла. А оказалось, ты!.. Зюмка, даю «народную»! Ма-стерски меня отделала!

Мы обнялись…

Скажу одну немудреную истину – быть женой нелегко. А быть женой кинорежиссера – профес-сия! Тем более, когда в семье два творческих чело-века, два лидера. Вспомнились строчки из моего стихотворения:

Я – вожак и ты вожак!

Пусть один у нас лежак.

Я – к рулю, и ты – к рулю. Не отдам!.. Не отступлю!
 


70

 
«Взятие Бастилии» у нас происходило каждый день: с разводами, уходами, возвращением, вопля-ми и слезами. Любое итальянское семейство мог-ло позавидовать. Но жизнь без этих спектаклей нам, наверное, казалась пресной. Порой мы гото-вы были убить друг друга, но и дышать друг без друга не могли.

Как любой мужик, Валерка был далеко не свя-той. Но такое количество писем от поклонниц, желающих сниматься в кино и хоть бочком при-слониться к этой загадочной среде людей искус-ства, раздражало.

Такая участь постигла не только меня – всех жен кинематографического цеха. Воздыхатель-ниц, фанаток и психопаток вокруг наших мужей вертелось много. Магия кино – болезнь неизлечи-мая, заразная и манящая. Этих безумных баб было несметное полчище.

Надо отдать должное, я никогда не позволяла себе унизительно рыться в карманах мужа, высле-живать или выяснять с кем-либо отношения. Хотя соблазн был велик. О его помыслах назавтра я знала, как и любая жена, еще позавчера. И;вспом-нив слова Бернарда Шоу: «Надо запастись либо умом, чтобы понимать, либо веревкой, чтобы по-веситься», – я выбрала первое.

Приступая к съемкам новой картины, он дол-го и не без моей помощи выбирал героев. Потом, в;процессе работы, зачастую влюблялся без памя-
 


71

 
ти в героиню (такое с режиссерами случается ча-сто). И тогда я делала ее своей подругой. Ничего не подозревая, та приходила к нам в дом. Мы пили, ели, шутили... Актриса рассказывала о своих лич-ных похождениях, и со временем все становилось на свои места. Интерес к ней у режиссера про-падал, и становилась она лучшей приятельницей, подругой семьи на время работы над фильмом.

Вообще, вся его кинематографическая дея-тельность, весь процесс «от и до» с момента на-шего супружеского объединения связан с моим участием. Не потому, что он был профессиональ-но несостоятелен (он был воистину талантливым, но, к сожалению, не до конца раскрытым режиссе-ром). Что греха таить, не умел Кремнев кому надо петь дифирамбы, не умел пресмыкаться. Я;уважа-ла его за это редкое качество – никогда не был лакеем. Прямолинейный и до идиотизма просто-душный. Валерий и дипломатия – увы, вещи не-совместные! Другой, более изворотливый и даль-новидный, делал бы себе паблисити на пустом месте. Благо, таких знаем много. Он стеснялся и на мои нападки, что надо быть мудрее, отвечал ко-ротко: «А;на фига мне все эти хреновины, звания

и прочая муть?! Я делом занимаюсь!.. Суета все это, мишура!» И вместе с тем всегда говорил, что доверяет мне больше, чем себе. Это было правдой.
Я отказалась от всего: полноценного погруже-ния в литературное творчество, от друзей, лично-
 


72

 
го пространства. Жила его жизнью, жизнью семьи (благо, Самирчик был уже с нами). Оглядываясь назад, понимаю – сделала мало, а так много могла.

Доброхотов, пытавшихся сообщить об очеред-ном Валеркином увлечении, было достаточно. Помню, позвонила некая Элла, ассистентка на од-ной из его картин. Елейным голосочком поведала, что муж мой сейчас сидит с прелестной блондин-кой в ресторане Дома кино.

– И самое интересное, – щебетала она, – объ-ясните мне, Изумруд, почему он всем своим воз-дыхательницам рассказывает о том, какая у него замечательная жена?

На что я отреагировала со смехом:

– Эллочка, милая!.. Потому что это правда! Лучше расскажите, блондинка-то красивая? Я;ведь не ошиблась, выходя за Валерия Ивановича замуж. Он настоящий мужик! А то, что мужчина бабник, не говорите! Был бы однолюб, до вас бы очередь не дошла.

Ошарашенная моей реакцией, мерзкая сплет-ница льстиво выдавила:

– Ой, Изумруд, вы такая мудрая!

– Нет, Эллочка, это Омар Хайям мудрец, а я просто повторила. Кстати, вы слышали о замеча-тельном драматурге Браниславе Нушиче? Он был обаятелен, талантлив и обожал женщин. Но когда его жене, женщине очень умной, но чудовищно некрасивой... кстати, в отличие от меня, – заявила
 


73

 
я нагло и без тени смущения, – мерзавцы доноси-ли о его похождениях, она с достоинством отве-чала: «Ну и что? А на премьерах его спектаклей в ложе театра рядом с ним сижу я – мадам Нушич!» Да, между прочим, у Валерия Ивановича скоро в Доме кино премьера. Приходите, буду рада!..

Валерка был здоровым, могучим мужиком. Занимался спортом, ходил на лыжах, мог крепко выпить с друзьями. Казалось, для беспокойства не было причин. Но как гром среди ясного неба пришла беда. Перед Новым годом он заболел тя-желейшим воспалением легких. Зима стояла су-ровая. Долго врачи не могли поставить правиль-ный диагноз, но поняв, что он на грани, решили госпитализировать.

Лежал мой бедный муж в отделении пульмоно-логии в старом замызганном корпусе Боткинской больницы. Под потолком горела единственная лампочка Ильича, из щелей угрожающе дул ветер, а из коридора несло хлоркой вперемешку с запа-хом тушеной капусты. В палате, ни много ни мало, десять человек разных возрастов, профессий, со-циальных слоев и национальностей. Духота, ми-азмы… Мне разрешили первые три ночи сидеть у его кровати, чтобы переодевать, поить морсом и давать вовремя лекарства.

На соседней койке добродушный армянин Ованес. Бедняга кашлял, захлебываясь и причи-тая. Худенький, маленький, он выставлял свои
 


74

 
дурно пахнущие кроссовки прямо под Валерки-ну кровать. Это была «китайская пытка». К нему приходили в большом количестве сердобольные родственники и приносили чачу, вино, коньяк и;какую-то бурду под названием «Хайастанчик». Зная, что будет их подопечному, если весь этот «спиртной синдикат» найдут у него в тумбочке, родственники предусмотрительно переливали каждый напиток в отдельную грелку. Ованес, над-писав грелки фломастером, усердно распихивал их по четырем углам между двумя матрасами, на которых гордо восседало его тщедушное тельце. Причмокивая от удовольствия, с сильным акцен-том, пересыпая русские слова армянскими, Ованес как мантру повторял:
– Ай аствац, только не перепутай! Левый нога

– коньяк, правый нога – чача, левый рука – вино, правый рука – «Хайастанчик»… Джаник, какой я счастливый человек! Э!.. У меня такой родствен-ники – все понимают! Камац-камац, волноваться петкачи!1 Глоток туда, потом сюда – завтра Ованес здоровая будет!

– Слушай, землячка, я твой мужу один ложка налью, джаник, завтра твоя Валерик здоровая бу-дет! – дружелюбно обратился он ко мне.

– Что?! Я тебе так налью!.. И не вздумай, он на антибиотиках! Узнаю – убью!


1 Ай аствац (армянск.) – боже мой; джаник (армянск.) – душка; камац-камац (армянск.) – потихоньку; петкачи (армянск.) – не надо.
 


75

 
– Слюшай, э! На мене рот не поднимай, э!.. Та-кой слова мне в уши не положи, э! Если я тебе бо-юсь, джана, то только немножко!

Каждый вечер Ованес вывешивал в коридоре объявление: «Меняю хороший, большой, но очень сопливий армьянский нос на маленький курносый сухой – русский! Обращаться палата № 2 Ованес Мирзоян. Шутка!» (орфография и стиль автор-ские). Но никто почему-то не смеялся.

Как-то напившись, этот маленький человечек всю ночь храпел так, что в палате начался «сквоз-няк». Бедный Валерка, ослабев от высокой темпе-ратуры, тихонечко «цокал» в надежде разбудить нерадивого соседа, чтобы тот перевернулся на другой бок. Проснувшись, Ованес схватил свою вонючую кроссовку и с воплем: «Заткнись, сво-личь, почему мне спать не даешь?!» – запустил ее

в голову мужа. Это было последней каплей. Я по-няла – надо что-то делать!

С соседней койки послышалось:

– Армянин, а пьет, как гой! Не переживай, де-вочка, это чистой воды шлимазл!1

В углу, рядом с Ованесом, лежал древний ста-рик по фамилии Розенблюм. Он спал днем, а но-чью, отвернувшись от всех и накрывшись одеялом, кипятил чай. Складным ножом дед резал колбас-ку, которую вытаскивал из-под подушки. Потом


1 Гой (идиш) – русский; шлимазл (идиш) – неудачник.
 



76

 
бросал в чай несколько кусков сахару и начинал трапезу. У него был такой огромный шнобель, что когда старик пил чай, казалось, носом давил ли-мон. Дед бормотал что-то невнятное и раскачи-вался, как богомольный иудей у Стены Плача.

Ночь. Тихо скрипнула дверь. В палату почти неслышно просочился еще один пациент – Дима из Харькова. Посмотрела на часы – ровно пять утра. Дима впотьмах, крадучись дополз до кровати

и одной рукой стал стягивать с себя одежду, дру-гой осторожно придерживал за стойку систему с капельницей. Он матерился, пытаясь воевать с не-послушной амуницией. Та никак не поддавалась его уговорам. Услышала молящий шепот Димы:

– Пидсоби Микола, та мы ж с тобой земляки…

– Та ни… Як я тоби подсоблю? Ни, и не поду-маю…

– Та подсоби, друже… Я тобе грошей дам, де-сять карбованцив…

– На хрен мени ти карбованци. Ни, вибочай, друже, не мрий та не сподивайся.

– Ну ладно! Не хочешь карбованцив, у мене есть щос краще.

– А що у тебе е?

– Мий домашний самогончик, тяпнимо по ча-рочци!

– Ни, я такого говна нэ пью! Мни б казенки…

– Ну ж, Тарас, ты мени друг, чи ни? О то ж, друг!

– Ото пристав. Ну що з тобою робыть?
 


77

 
– Робыть, робыть… Будь ласка, пидсоби! Дуже гарна дивчина, ой дуже гарна!..

Наутро его сосед по палате, украинец Тарас, по секрету рассказал, что каждую ночь, надев парад-ный черный костюм (благо, он хранился в чемо-дане под кроватью), захватив с собой капельницу, еле живой астматик Димка ползал на четвертый этаж в женское отделение. У него там любовь. Прямо на лестничной площадке свидание с;Кать-кой-трамвайщицей. Катьку эту Тарас видел. Баба как баба – грудастая. А трамвайщицей прозвали, потому что водитель Пресненского трамвайного депо и сейчас от бронхита лечится.

Палата, в которой пришлось лежать моему мужу, была уникальной. Два застуженных на стройке татарина с пневмонией, которые почему-то испуганно говорили друг с другом шепотом, Слава-москвич, постоянно играющий сам с собой

в шахматы. Тихий, как мышонок, лишь изредка оглашал пространство воплем: «Мат!» Надмен-ный субъект Евгений Николаевич, доктор физико-математических наук, профессор МВТУ им. Бау-мана, который безумно боялся уколов. И наконец очаровательный старик – грузин Гоги. Он всегда лежал на кровати, прикрывшись домашним пле-дом, ухоженный, чистенький, в войлочной сван-ской шапочке и белоснежных шерстяных носках. Его милая жена Тамрико прибегала каждый день и приносила в кастрюльке мужу еду. Мы симпати-
 


78

 
зировали друг другу и, глядя на всю эту фантас-магорию, сочувственно переглядывались.

Помню, Гоги, царственно свесив аристокра-тическую руку с золотой печаткой, увенчанной крупным бриллиантом, по-отечески поманил меня:

– Моди ак1, красавица, моди ак!.. Ты посмо-три, дорогая, здесь весь Советский Союз! Но это не дружба народов, это – дружба уродов, это зо-опарк! – иронично, с сильным грузинским акцен-том заметил он. Потом кивнул захмелевшему Ова-несу: – Эй, сосед, угости вином!

Тот налил старику в чашку свое подозритель-ное пойло. Гоги отхлебнул и сморщился:

– Генацвале, это вино? Это бабушкина моча! Вот у нас вино! «Саперави» называется, слышал? Это вино! А это…

– Прости, Гоги, я совсем забил, ты же князь, а;я кто? Ованес, простой человек, на чулочной фаб-рике работаю, а ты – грузинский князь!

После бессонной ночи я ехала домой, разраба-тывая план действий. Надо что-то делать! В таких условиях Валерка и через месяц не поправится.
Звоню нашему доброму приятелю Иннокен-тию Михайловичу Смоктуновскому. Условились, что следующим утром заеду за ним. Рванем в Бот-кинскую выбивать для Валерки отдельную палату.


1 Моди ак (грузинск.) – иди сюда.
 


79

 
В девять утра, оставив такси во дворе одного из домов на Суворовском, я настойчиво барабанила в дверь артиста. Звонок не работал. Дверь открыл САМ. В старом домашнем халате, невыспавшийся

и усталый. Накануне давали «Иванова». В;при-хожей на стене афиши, на полу в вазах и ведрах цветы. Все обычно, привычно, как и должно быть. Выпили по чашечке свежесваренного кофе, он быстро проглотил яичницу, оделся, и мы поехали в больницу.

Народу в коридоре отделения много: кашля-ющие, измученные больные, нянечки с суднами, медсестры со шприцами… Иннокентий Михайло-вич шел решительной походкой по направлению к ординаторской. Немыслимо красивый, в роскош-ной дубленке, с сияющими голубыми глазами и своей неизменной обезоруживающей детской улыбкой. Обалдевшие пациенты и медработники, увидев живьем самого Смоктуновского, цепенели от восторга, уступая дорогу.

Я едва за ним поспевала. Великий отворил дверь в ординаторскую и, улыбнувшись еще шире, спросил:

– Где я могу повидать профессора Нонникова?

В ординаторской шла обычная утренняя пя-тиминутка. За длинным столом врачи и старшая медицинская сестра. Воцарилась гробовая тиши-на. Навстречу поднялся маленький незаметный человек с фонендоскопом на шее:
 


80

 
– Добро пожаловать, Иннокентий Михайло-вич! Чем обязан такому высокому гостю? Я и есть Евгений Николаевич Нонников, но я не профес-сор. Просто заведую отделением, обыкновенный кандидат наук…

– Обязательно будете!..

Здесь я буквально привожу эпизод, с моих слов точно изложенный замечательным эссеистом Эр-леном Вакком в его книге «Записки любознатель-ного человека»:

– Вы посмотрите на эту женщину, – воскли-цал всемирно известный артист, при этом он уже стоял перед Кулиевой, припав на одно колено и целуя ей руки при всей собравшейся на этот экс-промт медицинской аудитории, – это не жена, это мать! Нет, вы посмотрите на нее!..

Да, это было тяжелое орудие. Гарнизон крепо-сти выбросил белый флаг. Мы шли обратно под аплодисменты и просьбы назойливых сестричек дать автограф, пусть хоть на истории болезни. А;мимо тащили в освободившуюся для Валерки палату фикус и телевизор.

Вышли на улицу и, вдохнув глоток живитель-ного морозного воздуха, зашагали к машине. Вдруг Михалыч остановился и растерянно спро-сил:

– Изюмчик, ты не знаешь, где здесь можно бал-лон спустить?

– Баллон, какой баллон?..
 


81

 
Он посмотрел на меня с нежностью:

– Нет, ты все-таки сама наивность, милая моя девочка! – и от души расцеловал в обе щеки.

Мой Валерка пошел на поправку и через две недели был дома.

Иннокентия Михайловича Смоктуновского давно нет на свете. Но я хорошо помню этого светлого человека. Он любил приходить к нам в гости, еще в маленькую кунцевскую квартирку, есть сациви и рассказывать о своих детях – Фи-липпе и Машеньке. Часто жаловался, что у него перед глазами «вермишель», и спрашивал, бывает ли так у меня. Я смеялась и относила это к оче-редным чудачествам, не зная, что Иннокентий Михайлович долгие годы страдал туберкулезом глаз. Это было мучительно. Светлая Вам память,
ВЕЛИКИЙ АРТИСТ!
 


82

 
Глава 4
НЕТУ СЧАСТЬЯ БОЛЬШЕГО, ЧЕМ ПОЕХАТЬ В БОЛШЕВО…


Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!

Кем написан был сценарий?

Что за странный фантазер этот равно гениальный и безумный режиссер? Как свободно он монтирует различные куски ликованья и отчаянья, веселья и тоски!

Ю. Левитанский


После нашего бракосочетания, за неимением средств, мы поехали в свадебное путешествие не-далече – в Дом творчества кинематографистов «Болшево». И полюбили это место на всю остав-шуюся жизнь. Писательские дома я не любила. Было в них что-то неискреннее и тоскливое. Ве-леречивые беседы и обсуждения, кто гениальнее, мне претили. В «киношных» все легко, без реве-рансов и экивоков. Мы ездили на семинары, твор-ческие конференции, погулять по лесу, отдохнуть, покормить с руки белочек и поработать.

Особая вылазка в Болшево была на Новый год.
 


83

 
Заявки от кинематографистов на новогоднюю по-ездку рассматривала комиссия кинофонда. Мно-гих отсеивали, и никакие мольбы и звонки не спа-сали. Нам никогда не отказывали. Я запихивала наряды в чемодан, мы брали подросшего Самирку

и на машине, возбужденные и счастливые, ехали в наш любимый Дом творчества. Каждый год здесь собиралась одна и та же «семья» за долгие годы ставших близкими киношников. Приехавшие к родному очагу старые друзья смеялись, хулигани-ли и бесились, как дети, стремились хорошо про-вести время, скинуть с себя груз тяжелой творче-ской работы, пошутить, просто обнять друг друга.

За два дня начиналась предновогодняя горяч-ка. Михаил Андреевич Глузский, главный орга-низатор и вдохновитель предстоящих торжеств, садился в машину и ехал за спиртным на завод. Его знали и никогда не отказывали. Он привозил несколько ящиков веселящего напитка, их на вся-кий случай прятали далеко в подвал.

Предновогодняя лихорадка распространялась на всех: дружно развешивали гирлянды, укра-шали елку, помогали официанткам накрывать на стол. В мои обязанности входило сочинять весе-лые эпиграммы и четверостишия. Писала на ли-стах ватмана, их развешивали на стенах большого зала столовой, где и проходило все новогоднее действо. За;пару часов до выхода в свет жены на-глаживали туалеты и делали маски. Мужья, при-
 


84

 
няв в тайне от своих половин по рюмочке апе-ритивчика, ложились отдыхать в предвкушении бурного ночного веселья.

Где-то часам к 11 вечера в коридоре пахло духами и мандаринами. Из номеров выплывали роскошно одетые кинозвезды: Наталья Фатеева, Майя Булгакова с милым мужем австрийцем Пите-ром, Вячеслав Тихонов с супругой Тамарой, Иосиф Прут с женой Еленой Черняк, режиссеры Игорь Гостев со своей милой Валечкой, бывшей танцов-щицей из ансамбля «Березка», Владимир Чебота-рев с супругой – мосфильмовской художницей по костюмам Аделиной, Инна Макарова и ее гени-альный муж хирург-фтизиатр Михаил Перельман, космонавт Герман Титов со своей спутницей жиз-ни. Народу бывало много, всех не перечесть…

Как и положено, проводив Старый год, все ждали боя курантов и поздравления главы госу-дарства с ритуальным заверением, что жизнь ста-нет лучше. Обстановка демократичная. Гости на-полняли бокалы, приветливо переговаривались. Первые аккорды гимна. Встали трое: Вячеслав Ти-хонов, Михаил Глузский и наш сын Самир. Осталь-ные продолжали сидеть, попивая спиртное. После прозвучавшего гимна к нам подошел Глузский и со словами: «Хорошего парня воспитали, молод-цы!» – обнял и пожал руку Самиру. Мы горды, Са-мир смущен, гости одобрительно кивают.

Веселье набирало обороты. На пороге зала
 


85

 

Народный артист СССР М. А. Глузский, И. К. Кулиева

и В. И. Кремнев. Дом творчества кинематографистов «Болшево», 1991 г.
 


86

 
появилась Снегурочка с подносом в руках. Белая коса, сапожки сафьяновые, тулупчик расписной, румянец во всю щеку, подведенные глазки. На вопрос, где ее дедушка, Снегурка басом отвечала, что дед ее – тип аморальный, соображает на троих

в лесу с медведем и бобром. Ждать его нет смыс-ла. А она, Снегурочка, пришла нас поздравить и выпьет с нами с большим на то удовольствием.

Стала «красавица» обходить все столы, а их ни много ни мало – 50 будет, и за каждым Снегурку ждут и угощают. К нашему она еле подползла.
Роль внученьки-сиротки исполнял загрими-рованный Сережа Никоненко. Удалась она ему отлично. Год назад в образе был оператор Роман Кармен (сын великого отца Романа Лазаревича Кармена). Так тот после поздравительных рюмо-чек сконфузился и дурным голосом заорал, что немедленно хочет в море Черном «сполоснуться» и войдет туда с кипятильником, чтобы чресла не отморозить. Смеху было много, а Ромка, проспав всю ночь с поджатыми коленками в коридоре на кушетке, так наутро ничего и не вспомнил, только как ресницы клеили.

Гремел оркестр, все танцевали неистово и шумно. Погасили свет. Наш Самирка с зажженным фонариком так лихо отплясывал рок, что все оце-пенели от изумления и восторга, не успевая сле-дить за мельканием фонарного огонька.
Режиссер Карен Шахназаров тихо шепнул:
 

87

 
– Парень-то какой талантливый! Да его сни-мать надо!

Слава Богу, эта беда нас миновала! Я всегда говорила, мне одного режиссера в семье хватает. Самир вырос, получил высшее образование (и не одно) и, всего добившись сам, стал замечательным управленцем. В наше смутное время это гораздо важнее и основательнее, чем профессия актера. Кстати, прошли годы, и уже наши внуки, дети Са-мира, лихо отплясывают и занимают ведущие ме-ста на конкурсах бальных танцев. Видимо, гены…
 

88

 
Глава 5

«ПОМОЛИМСЯ ЗА РОДИТЕЛЕЙ, АНГЕЛАМ НАШИМ ХРАНИТЕЛЯМ…»1


Вы посмотрите на моих детей,

Моя былая свежесть в них жива

В них оправданье старости моей.

Уильям Шекспир


Старый Новый год! С каким трепетом и нетер-пением мы ждали этого дня. По заведенной тра-диции мы шли к Е. Л. Дзигану, народному артисту

СССР, лауреату многочисленных премий, Валерки-ному мастеру по учебе во ВГИКе.

Ефим Львович и его очаровательная жена Ра-иса Давыдовна, актриса еще немого кино, в этот день собирали «детей». Родных у них не было. Они воспитывали Раечкиного племянника Колю, которому было далеко за пятьдесят, но он все еще считался в этом доме мальчиком. «Своими деть-ми» старики называли учеников.


1 Автор строк – К. Губин.
 



89

 
Народу в этот гостеприимный дом набивалось много. Еду тащили с собой – кто что мог: спирт-ное, торты, сосиски, селедку… Вместе чистили картошку, накрывали на стол, расставляли сту-лья. Было шумно и весело. Ефим Львович, хитро поглядывая на ребят, незаметно от жены доставал из-за пазухи фляжку с коньячком и, налив напер-сточек, тихо вливал в себя содержимое. А Раечка, не вынимая изо рта сигаретку, бойко руководила процессом:

– Бандиты! Не галдеть! Блюдо с салатом ставь посередине, сыр на край!

За столом собирался знакомый люд. Повзрос-левшие и изрядно поседевшие «дети» вспомина-ли, как впервые пришли на лекции этого велико-го мастера. Вот их имена: Элем Климов, Карина Мукасеева (ее прозвали Опаленной розой за при-страстие к куреву), Саша Панкратов-Черный, Во-лодя Шамшурин, Эдик Гаврилов, Валера Лонской, Костя Осин, Валентин Перов, Андрей Разумовский, Эдмонд Кеосаян и другие. Приходили с женами, мужьями. Мы с Валеркой чувствовали себя в этом доме легко и непринужденно.

Вспомнилась история моего знакомства с;че-той Дзиганов. Узнав, что Валерка вторично же-нился, старики были возмущены тем, что он не получил их «родительского благословения». При встрече Ефим Львович долго пристально и прон-зительно смотрел на;меня сквозь толстые стекла
 


90

 
очков. Раиса Давыдовна достала пачку сигарет. На вопрос, составлю ли компанию, я с вызовом от-ветила:

– Я женщина, а не паровоз! Ефим Львович расхохотался:
– Валерка, это то, что нам надо! Молодец, Из-умрудик! Может, ты мою масечку перевоспита-ешь? Курит негодница много!..

Раечка уничижительно взглянула на мужа и, обняв меня за плечи, отвела в сторону:

– Деточка, хочу тебя предупредить, будет не сладко… Характер у Валерки – не дай Бог! Он большой ребенок и шкода. Научись прощать…

– А я, Раиса Давыдовна, сладкое не люблю и давно все поняла. Но назад никогда не отсту-паю…

Мы с Дзиганами полюбили друг друга навсег-да. В трудные минуты жизни я приходила к ним за теплом и советом. Ведь мы оставались их детьми до самого конца.
 


91

 
Глава 6
«ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК ЛИШЕН ЧУВСТВА ЮМОРА, ЗНАЧИТ, БЫЛО ЗА ЧТО»1


Смеется тот, кто успел засмеяться первым.

(Из разговора двух хохмачей)


Самым шумным и тревожным временем в Бол-шево были школьные каникулы. Детей в Доме творчества собиралось видимо-невидимо: от грудничков (ведь бабушки и дедушки одни на всех, а родители, как правило, на съемках или га-стролях) до здоровых лбов, заканчивающих обу-чение в средней школе. Стоял визг и гвалт – свя-тых выноси! Не дай Бог, если в это время в Дом творчества приезжал великий Юлий Яковлевич Райзман. Завсегдатай Дома, у него был свой пер-сональный номер, в который никто не имел права входить. Детей он не любил «так же, как Гитлера» (вспомнила изречение Ф.;Г. Раневской). Дети об этом знали, за глаза называя его «вредным де-дом». Когда Юлий Яковлевич шел по коридору не-


1 Автор строк – Д. Рудый.
 

92

 
суетной величественной походкой, они букваль-но вжимались в стену и затихали.

Медленно, с каменным лицом мастер появлял-ся в столовой со своей уже немолодой, не по воз-расту модно одетой женой Сюзанной и садился за «именной столик» в дальнем правом углу зала. Сюзи, как ее называл старик Райзман, была моей землячкой. Рожденная в Азербайджане, она была карабахской армянкой, но, как и я, долгие годы жила в Москве. Вечерами мы с Сюзанной вспоми-нали нашу с ней малую родину – любимый Кав-каз.

Соседями Райзманов по столу была чета Сергея Юткевича, знаменитого кинорежиссера, посвя-тившего свое творчество в основном ленинской теме. Жены классиков, накинув роскошные шали, приходили к обеду, неся в руках баночки делика-тесов. Они готовили любимым мужьям бутербро-ды с икрой, положив на хлеб тонко нарезанный ломтик балыка, кормили с рук.

Обслуживала этот столик небезызвестная офи-циантка Клава, молчаливая суровая алкоголичка. Клавка, фантастическим образом став «персоной, приближенной к императорскому двору», гоняла любопытных детей подальше от наших классиков.

Как-то Клавка обмишурилась. К столу кори-феев подошла пятилетняя задиристая девчушка с;надкусанным яблоком в руке. В упор посмотрев в глаза Юлию Яковлевичу, с вызовом спросила:
 


93

 
– Это ты, что ли, злой и вредный дед? Райзман, поперхнувшись, потерял дар речи.

– Я тебя спрашиваю, ты, Кощей Бессмертный, и;есть тот противный дед?

Вкусно откусив ломоть сочного яблока, ма-ленькая нахалка без стеснения разглядывала ма-стера. В воздухе повисла напряженная тишина. Юлий Яковлевич, сраженный недетским напором, поманил ее царственным жестом:

– Подойди ко мне, милое дитя! Меня зовут Юлий Яковлевич, а тебя?

– А меня Ариша. Арина, понимаешь? Ну как у Пушкина: «выпьем милая подружка»… Слушай, милая подружка, давай дружить? – и не давая ста-рику опомниться, повернулась лицом к сидящим в столовой и громко заявила: – А у нас с этим вред-ным дедом любовь и нежность образовалась!
Сердце Юлия Яковлевича дрогнуло...

Школьные каникулы – пора веселья для детей

и волнения для родителей. Помню, наш Самирка вместе с Пашкой Санаевым гоняли кошек. А мой муж, которому было уже хорошо под пятьдесят, «впав в детство», заразительно смеялся, с вопля-ми и визгом катал на санках и играл с малышами в;снежки.

Мы с Всеволодом Васильевичем Санаевым об-суждали диеты наших детей. Я говорила о том, что у сына не очень здоровые почки и нужна бес-солевая диета, а Всеволод Васильевич, сетовал
 


94

 
на;то, что Пашка с больным желудком, выклянчив денежку у Ролана и Лены, умудряется в тайне от всех пить любимую «пепси-колу».

Помню, как вместе с Катей Ворониной и Сере-жей Никоненко выручали их ревущего сынишку Никанора, которого заперла в номере сопливая Ариша (внучка оператора С. Вронского), поко-рившая несгибаемого Юлия Яковлевича. Она тре-бовала от мальчика долгого поцелуя, как в кино,

в противном случае грозилась выкинуть в окно ключ от номера, который закрыла изнутри.

В летнее время в Болшево съезжался весь цвет нашей культуры. Не богема – элита! Лео-нид Осипович Утесов, Аркадий Исаакович Райкин, Алексей Консовский и многие другие. Они вели-чественно фланировали по аллеям, сетовали на нездоровье и почтенный возраст, отравляющий им жизнь. Часто пускались в воспоминания дав-но минувших дней, а по вечерам, кряхтя и опи-раясь на палку, спускались по ветхой маленькой лесенке вниз в бильярдную или в просмотровый кинозал, предварительно заглянув в малюсень-кий буфетик, чтобы пропустить рюмочку конья-ку. Любили играть в холле в шахматы, а проиграв, обижались, как дети.

Одно из самых ярких воспоминаний – откры-тая веранда, на которой после полдника собира-лись знаменитые актрисы, история и гордость на-шей страны: Марина Ладынина, Изабелла Юрьева,
 


95

 
Софья Пилявская. Дамы величественно восседа-ли в креслах, кутаясь в кружевные накидки, по-дернутые сединой времени, где порой, при особо пристальном взгляде, можно было углядеть юве-лирную, почти незаметную штопочку. На пальцах тускло мерцали фамильные драгоценности, а;се-дые головы с аккуратно уложенными волосами были все также гордо подняты. Они вели неторо-пливые светские беседы, любовались скачущими по веткам деревьев белками и ждали…

А ждали они выхода на веранду Михаила Ко-закова со своей неизменной трубкой. Тут начина-лись просьбы почитать стихи Анны Ахматовой и Константина Бальмонта, Мандельштама и Пастер-нака. Но когда замечательный артист, устав от поэтического полета, намеривался покинуть ле-гендарных старушек, те неизменно просили рас-сказать им что-нибудь эдакое, веселенькое! Вот тут-то и начиналось настоящее представление.

Миша с азартом и неподдельным темперамен-том рассказывал о своем неудачном визите к дру-зьям, у которых был такой маленький и тесный туалет, что по надобности похода в это заведение штаны приходилось снимать в коридоре. Одно не-ловкое движение – и Миша нырнул пятой точкой

в кадку с кактусом. На следующий день вся труп-па вытаскивала из Козакова колючки, так как ему предстоял выход на сцену, где артист должен был сидеть в кресле весь первый акт.
 


96

 
Остался в памяти рассказ об авантюрной тури-стической поездке в Испанию, где, прогуляв всю наличность, вместе с Ольгой Аросевой они разра-ботали почти детективную операцию по захвату денег уже в общественном туалете.

Вспоминая свою бурную юность, благочинные звезды заливались от смеха. Их выцветшие стар-ческие глаза светились молодым задором. Какие премьерные спектакли могли сравниться с таким успехом?! Козаков уходил с веранды под бурные аплодисменты и крики «Браво!».

С Домом творчества нас связала не только многолетняя дружба, взаимная любовь и теплые отношения с легендарными людьми.

Лето 1975года. Сидим как-то мы с Валерой в холле болшевского дома, смотрим по телевизору песенный конкурс из Болгарии «Золотой Орфей». Кроме нас, человек пять зрителей. Объявили тог-да еще мало известную Аллу Пугачеву. На сцену вышла молодая женщина в рыжем парике и спела «Арлекино». Наклонившись к мужу, вполголоса говорю:

– Странное ощущение: поет гениально, но когда смотрю на нее – впечатление препохабней-шее…

Из первого ряда раздается знакомый голос:

– Деточка, у тебя такое интеллигентное лицо,

а ты такая набитая дура! Послушай дядю Ледю, я умру и обо мне вскоре забудут, а вот ее будут но-
 


97

 
сить на руках. Поверь мне, дяде Леде! Это гени-альная певица. Запомни, детка!

Оцепенев от такого напора, не сразу узнаю в;повернувшемся ко мне большом и грузном че-ловеке Леонида Осиповича Утесова.

– Леонид Осипович, за что вы меня так?

– Она еще спрашивает за что? Дура, и все! Я в слезах выскочила в коридор.

Наутро, раньше Валерки, перед завтраком бегу

в телефонную будку. Навстречу идет Утесов. Ве-селый, большой, с хитрой улыбкой. Раскрыл руки для объятий:

– Не обижайся, доця, давай поцелуемся за рас-чет! – обнимает меня по-отечески и целует в лоб.
– Леонид Осипович, вы что меня, как покойни-ка, я еще жива…

– Азохен вей1, она жива!.. Э, детка, не тошни мне на нервы. Я всю ночь переживал – обидел ре-бенка!

Мы подружились. Ему доставляло большое удовольствие вместе с другим стариком, великим хохмачом и балагуром Иосифом Прутом, которо-го по-свойски все называли Оней, морочить мне голову, показывая, как они друг у друга воруют часы. Я покатывалась со смеху, потому что фокус никогда не удавался. Часы все время выскальзы-вали из неловких старческих рук.


1 Азохен вей (идиш) – такие дела, дословный перевод: такая боль!
 



98

 
Друзья наперебой рассказывали босяцкие одесские «мансы», пытаясь перещеголять друг друга. А как пели песню про Одесский кичман?! Заканчивалось тем, что Оня на прощание под-нимал тяжеленный стул за передние ножки и, схлопотав аплодисменты, удалялся прочь, пока-зав приятелю увесистый кукиш. Утесов обиженно поджимал губы и, уходя в свой номер, растерянно бормотал, что все равно Оня, как он, петь не умеет.

«Дедоня» – так называли Иосифа Прута «бол-шевские» дети – был личностью загадочной. Он рассказывал о себе такие небылицы, что порой в голове не укладывалось, как много событий вме-стила его биография. Участие в Гражданской и Великой Отечественной, авторство в 28-ми худо-жественных фильмах, многочисленные походы за «языками» в тыл к немцам. Утром он вместе с Колчаком спасал золото, заховав его в шлюзе Ма-рьина Грива на Обь-Енисейском канале, а вечером скакал в коннице Буденного. Чего только не было

в жизни этого легендарного человека! Он успел даже стать посаженым отцом на свадьбе дочери самого Онасиса.

Как правило, Оня собирал слушателей и травил байки перед самым ужином. И каждый раз бала-гур насыщал свои истории новыми персонажами, событиями, фактами. Иосиф Леонидович увлекал-ся так, что готов был остаться без еды, лишь бы благодарные зрители, поверив, заглядывали ему
 


99

 
в глаза с восхищением и преданностью. Как-то, не выдержав очередной мистификации, я подошла сзади и, обняв старика за плечи, сказала:
– Иосиф Леонидович, хватит гоняться за бас-мачами, пора ужинать!

Дед Оня надулся как мышь на крупу и три дня со мной не разговаривал.

Вспомнилось, как ради очередной хохмы два старых друга решили меня «развести» с Валер-кой и выдать замуж за сына видного партийного деятеля, который со своей престарелой и явно полоумной тетушкой приехал на неделю в Дом творчества. Какое отношение эти важные «око-лопартийные» бонзы имели к кино, остается за-гадкой. Полагаю, такое же, как мои старики к Тро-янской войне. Но дело не в этом!

В один прекрасный день во время обеденной трапезы к воротам Дома творчества подъехали две черные «Волги». Из них выскочили шесть мальчиков в сереньких костюмчиках и такими же серыми лицами. Они на руках вынесли из машины старушку в кроссовках и желтом мохеровом бере-те. Причем берет висел у нее на одном ухе, что придавало бабульке весьма игривый вид. В;одной руке старуха держала палочку, в другой – сетку «авоську», названную в народе так за покупа-тельскую надежду – «авось что-нибудь выбро-сят» (вскоре эту тару окрестили «нефигаськой», потому что в нее нечего стало класть). Следом из
 


100

 
машины, тоже не без помощи «серых мальчиков»,

с трудом вылез молодой человек с лицом идио-та. Огромного роста (в;медицине таких называ-ют акромегалами – проблемы с гормоном роста), с;отвисшей челюстью, в коротеньких брючках-поддергайчиках, из-под штанин которых теле-пались штрипки белых кальсон. Похож он был на бердичевского портного из рассказов Бабеля.

Пока директор Дома творчества, бледный и;трясущийся от столь неожиданного визита, рассыпался в любезностях, расторопные офици-антки вмиг сменили скатерти на столах, постави-ли на них маленькие вазочки с искусственными цветами и, раскатав красную дорожку через весь проход в столовую, покорно встали вдоль стены. Старожилы Дома, онемев от увиденного, в недо-умении переглядывались и пожимали плечами.

Наконец новоиспеченные гости вошли в зал. Впереди решительно шла Она, опираясь на пал-ку и размахивая «авоськой», в которой болтались две хорошо укутанные в газеты банки. Следом семенил верзила. Кто-то язвительно хихикнул: «Проход звезд по красной дорожке в Каннах!» Забежавший вперед директор (кстати, внучатый племянник Ленина), виновато улыбаясь, тотчас пригласил «нежданных гостей» почему-то за наш стол. Стол, как говорится, был местом «намолен-ным». Мы сидели за ним давно, и обслуживала нас старая добрая официантка Маша, знавшая наи-
 


101

 
зусть Валеркины вкусы и мою жестокую диету. Пожав плечами, мы придвинули ближе стулья и, вежливо поздоровавшись, продолжили трапезу.

– Значит так, Мишенька… Между прочим, так зовут моего племянника, – невзначай бросила бабка якобы в никуда. – Что ты, детонька, хочешь кушать?

«Детоньке», на минуточку, было под 30. Он молчал, тупо вперившись в меня взглядом. Стару-ха оживленно заметила:

– Надо же, вы понравились мальчику! Он очень разборчив, ему не все женщины нравятся.

Я хорошо знала своего ревнивого мужа и сжа-лась в предвкушении грядущего скандала.

– А ты, Мишенька, кушай, кушай!

Она нырнула в литровую банку столовой лож-кой и, намазав два огромных бутерброда черной икрой, начала кормить ненаглядного «деточку». Тот работал «жерновами», усердно сопя и глотая пищу, как пеликан. Явно «детонька» страдал не-легкой формой кретинизма.
Старуха бесцеремонно взглянула на мужа:

– Это ваш папа? Милый человек, слов нет! – за-явила она, нагло разглядывая меня. – Какая у вас очаровательная дочка, папа.

Валерка вздрогнул и, сжав зубы, посмотрел на нее как на врага народа.

За всей этой сценой напряженно наблюдали посетители столовой. Не обошла она и сидящих
 


102

 
через столик Леонида Осиповича и Оню. У;стари-ков заблестели глаза, как у шкодливых пацанов.

– Это мой муж! – гордо сказала я. – И между прочим, мы недавно поженились!..

– Это неважно! Мишенька, посмотри на эту девочку... Нравится? Жаль, не дождалась тебя, но
я думаю, мы исправим эту оплошность. Расскажу про моего племянника… – бабка сунула «деточ-ке» очередной ломоть в рот, и тот, роняя на ходу крошки, принялся перемалывать новый бутер-брод. – Как вы поняли, он не из простой семьи…

– Послушайте, уважаемая, вы несколько забы-ваетесь, – оборвал зарвавшуюся хамку муж. – Нам наплевать, из какой семьи ваш «аполлон»! Веди-те себя прилично! Вы приехали в Дом творчества кинематографистов, вас приняли и, к несчастью, посадили за наш стол. Вы ведете себя омерзитель-но!.. Это моя жена, понятно?!

– Послушайте, вы кто такой, чтобы так разго-варивать? Со мной, родной сестрой члена Полит-бюро?.. Не зарывайтесь, молодой человек! А;то…
– А то что?! Да я плевать хотел на ваши угро-зы! – взбесился Валерка. – Значит так, я ухожу, а ты, если хочешь, оставайся с этими милыми го-стями! – вспылил мой благоверный и, отшвырнув стул, удалился.

Бабка немедля придвинулась ко мне, прижав к;углу стены так, что при всем желании я никак не;могла выбраться из-за стола.
 


103

 
– Дело будет! У меня на эти проблемы чуйка,

– громко и с удовольствием заметил Оня Прут, до-вольно потирая руки.

– Зачем вам этот старый, облезлый и малосим-патичный хам? – невозмутимо заявила старуха.
– Наш Мишенька – немного замкнутый молодой человек, но это потому, что он в думах о науке. Ведь Мишенька кандидат технических наук…

– Бедная наша наука! – громко вздохнул дядя Ледя и сочувственно мне подмигнул. – Интерес-но-таки, тема его диссертации – влияние солнеч-ных лучей на бараний курдюк, или как?

– Слушайте вы, биндюжник из Одессы! – раз-драженно оборвала Утесова бабулька, – сидите тихо, и вообще – вас никто не спрашивает. Тоже мне, решил, если он народный артист, то ему все можно!.. Мишенька – достойный жених, и каждая нормальная девочка сочла бы за честь попасть в;такую семью.

– Но я замужем, – взмолилась я. – У меня заме-чательный муж и я его люблю!.. И выпустите меня отсюда, пожалуйста!..

– Это не важно! Ты, деточка, будешь жить, как у;Христа за пазухой. Будешь даже по ночам ку-шать черную икру, ходить в роскошных шубах и;ездить за границу.

– Слушай взрослых, – подначивал Леонид Оси-пович, – это я тебе говорю, старый биндюжник. Соглашайся, дуреха! А то всю жизнь будешь ез-
 


104

 
дить на своих раздолбанных «Жигулях». А так – на «Волге»! И нас покатаешь… Соглашайся!

Наблюдая эту сцену, все покатывались со сме-ху. Я посмотрела на своего «жениха». Тот сидел без движения и не мигая смотрел в одну точку. Из уголка рта стекала слюна.

– Слушай, девонька! – наседала сумасшедшая бабка. – Ты понимаешь, что вытащила лотерей-ный билет? Будешь жить в шоколаде, и наш Ми-шенька будет тебя очень любить. Он такой ла-сковый ребенок… Мишенька, ты будешь любить нашу красавицу?

Кретин издал звук, похожий не то на рык, не то на хрюканье. У меня мороз пошел по коже.

– Я хочу к мужу, мне не нужен ваш Мишенька

с его икрой и шоколадом, – ревела я.

– Послушай, ты будешь самой счастливой де-вочкой на свете… Ты мне будешь испражняться бриллиантами! Ты будешь королевой!..

– Я не хочу быть королевой и испражняться бриллиантами! Выпустите меня, в конце концов!

– Дура! – уже почти кричал из-за соседнего стола дядя Ледя. – Тут молишь Бога, чтоб хоть как-нибудь!.. А эта дура не хочет бриллиантами!

На целую неделю история с моим сватовством стала притчей во языцех. Весь Дом творчества со;смаком перемалывал этот инцидент, наполняя его новыми деталями и подробностями.
Обидевшись на стариков, я не отвечала на их
 


105

 
попытки меня растопить. Валерка, не на шутку взбесившись, заявил, что подает на развод, так как я не пошла следом за ним и явно любезничала

с этим дегенератом. И вообще, мне всех идиотов, убогих и сирых жалко, а ему нужна настоящая жена, а не мать Тереза, которая будет подтирать сопли за кретином. Я рыдала круглые сутки, заве-ряя, что отпрыск члена Политбюро никакой сим-патии у меня не вызвал.

Помирили нас старики. Они наперебой уверя-ли Валерку, что тот не прав, и если он не изви-нится передо мной, то моей руки, встав на одно колено, будет просить дядя Ледя.

– Вейзмир! – кряхтел бедный старик. – Опуститься-то я еще как-нибудь опущусь, а вот поднимусь ли, вопрос…

Милые мои старики! Вас давно нет на свете, а я все вспоминаю ваши добрые лица и шутки, мальчишеский задор и шкодливость. Воистину, какое счастье, когда человек может сохранить в себе бесценную непосредственность и умение до;конца жизни видеть мир глазами ребенка. Та-кими были вы – Леонид Осипович Утесов и Иосиф Леонидович Прут.

Мои обеспеченные и легкомысленные при-ятельницы укоряют меня в том, что я не нако-пила состояния, что у меня нет валютного счета в;швейцарском банке, нет бриллиантов, что бро-саюсь последними копейками, накрывая столы,
 


106

 
собирая друзей. А я, улыбаясь, говорю, что сто-крат богаче, потому что мне выпало несметное счастье дружить с такими людьми.

С тех пор прошло много лет. Давно ушли в мир иной те, кто так любил этот тихий уголок Подмо-сковья, где среди звонких сосен притаился наш милый Дом творчества. Грустно, но самого Дома тоже нет. В лихие девяностые получилась на-кладка с инвесторами, решив благоустроить, его окончательно разрушили. Нет больше нашей оби-тели добра, веселья и теплоты. Только холодный, равнодушный ветер перемен завывает в поста-ревших со временем болшевских соснах.
 


107

 
Глава 7
НИТКА С ИГОЛКОЙ



Пусть же в сердце твоем,

как рыба, бьется живьем

и трепещет обрывок

нашей жизни вдвоем.

Иосиф Бродский


Мы всегда были вместе, как нитка с иголкой. Как беззаботно мы бесились в Доме ветеранов кино «Матвеевское», куда поехали отдыхать по-сле тяжелого трансмурального Валеркиного ин-фаркта. Буквально когтями я выдрала мужа из лап смерти. Его сердце было разодрано в клочья. Пошел в Союз кинематографистов на очередной Секретариат, а через полчаса звонят: «С Валерием плохо, приезжай!»

Тяжело вспоминать, это был наш первый на-стоящий экзамен на стойкость. Попав по «скорой»

в 19-ю клиническую больницу на Пресне, только талантом, умением врачей и моими молитвами он выкарабкался. Девяностые годы, как вы помните,
 


108

 
были страшными. Но мы победили и тихими ша-жочками, с помощью лекарств, жесткого режима и;неусыпного контроля возвращались к жизни.

После реанимации муж долгое время лечился

в отделении кардиологии, которым тогда заведо-вал молодой талантливый доктор Н.;П. Грушев-ский. У этого врача воистину удивительный дар и неравнодушное большое сердце настоящего док-тора. Не зря он был одним из преданных учени-ков великого В.;Х. Василенко.

Николай Петрович спас моего Валерочку. С;этим замечательным и родным человеком мы дружим более четверти века. Его слово стало для строптивого Валеры законом. Спокойный, урав-новешенный, появляясь на пороге, доктор сразу вносил уверенность и покой, а в больного чело-века – веру и надежду на выздоровление. Проис-ходило чудо! Это замечали абсолютно все, кому этот врач от Бога помогал справиться с недугом. Он лечил моего папу, сына, меня, мою сестру, всех наших друзей и знакомых, отдавая частичку свое-го сердца, умение и профессионализм.

Когда мы с мужем приходили в храм, всегда ставили свечу доктору Н.;П. Грушевскому к иконе Николая Чудотворца в благодарность за спасен-ную Валеркину жизнь. Все бы врачи так самоот-верженно отдавали себя профессии, не забывая, что врач – первый после БОГА!

В силу понятных обстоятельств с врачами мне
 


109

 
пришлось шагать по жизни бок о бок. Попадались разные: как говорится, и с Богом в сердце, и не дай Бог. Но если жизнь доказывала, что этот че-ловек несет добро, мы оставались на долгие годы верными друзьями. З.;И. Клемперт, С.;А.;Габру-сенко, В.;И.;Баранчиков, Л.;А. Гусейнова, Б.;И.;Об-уховский, С.;Н. Еремин, Д.;И. Тух, О.;П. Сашко, И.;И.;Габдрахманов, Ф.;А. Туганова и многие дру-гие, с которыми сроднились.

Валерка восстанавливался в переделкинском кардиологическом санатории. А после, приложив немыслимые усилия, с помощью друзей, в частно-сти Ролана Быкова, Союза кино, Комитета совет-ских женщин и прочей «тяжелой артиллерии», я пробила элитный санаторий Четвертого управле-ния ЦК, в котором отдыхали «сливки общества». Через какие тернии и преграды мне пришлось прорваться, знает один Господь!

Вскоре мы с Валеркой гуляли по аллеям «рай-ских кущ», по которым «важно ступали сандалии» власти предержащих. Все значительно и;помпез-но: роскошные палаты, французские канделябры, персидские ковры, – а;в их «едальне» неслышно порхающая, по-собачьи заглядывающая в глаза челядь. Я себя чувствовала неуютно. Темпера-мент не давал мне покоя, в голове давно вертелся план очередного хулиганства, но я обязана была играть роль «королевы испанской».
Весь этот идиотский церемониал продолжал-
 


110

 
ся до той минуты, пока к нам за стол не посадили «Микеланджело от ортопедии», великого доктора Гавриила Абрамовича Илизарова. Он оказался моим земляком, родом из Азербайджана. Я корен-ная бакинка, а он из района Кусары, там прожива-ло много горских евреев.

На ту пору уже очень пожилой человек, Гав-риил Абрамович был тяжелым сердечником. Ста-рик обладал удивительным чувством юмора. Он любил показывать фокусы с салфеткой, пряча под ней столовые приборы. Мы шутили, дурачились

и хохотали от души, наплевав на все условности и;официоз этого заведения.

Как-то в гости с огромным казаном, в котором дымились манты, приехал общий друг – знамени-тый спортсмен Валерий Брумель. Круг замкнулся, ведь мой Валерик некогда снял художественный фильм «Право на прыжок», где прототипами геро-ев были Брумель и доктор Илизаров. Мы радостно вспоминали съемки, громко разговаривали, смея-лись, за что и схлопотали замечание от админи-страции, мол, здесь не увеселительное заведение, а кардиологический санаторий. Все было чинно до противности.
Вскоре меня в этой обители «нравственности

и благоразумия» основательно обокрали, стибрив авторские украшения из серебра эдак тысяч на семь. Сумма по тем временам более чем внуши-тельная. Я решила Валерку в известность не ста-
 


111

 
вить, чтобы не волновался. Поделившись своими переживаниями с Гавриилом Абрамовичем поня-ла, что сделала правильно.

– Послушай, дочка, ты же знаешь, у нас в Азер-байджане говорят: пусть лучше такую дань Аллах возьмет. Считай, ты отдала жертвоприношение за жизнь мужа. Пусть это будет твоим самым боль-шим горем. Не пиши никаких заявлений в мили-цию, не ходи в администрацию. Все равно ничего не найдут. Пойми, настоящие воры здесь!

Через несколько дней я обнаружила, что укра-ли и Валеркино новое нижнее белье, которое мы купили в местном ЦКовском магазинчике. Расска-зав Илизарову об очередной краже, была изумле-на реакцией.

– Срочно пиши заявление в милицию! Пиши,

я тебе говорю! Если бы у меня кальсоны украли,

я бы никогда этого не простил! Гады, они, видите ли, без штанов ходят!

Я решила, что доктор хохмит. Но, посмотрев на красное от возмущения лицо, топорщащиеся усы, поняла – старик не шутит. Конечно же, я ника-кого заявления писать не стала, но в приватной беседе рассказала об этом омерзительном инци-денте лечащему врачу. Та, помявшись и опустив глаза, поведала «страшную» тайну. В столовой за соседним столом сидела супружеская чета. Он – пребольшая шишка в ЦК, кажется, заведующий каким-то отделом, а его несчастная жена страда-
 


112

 
ет клептоманией. И каждый их приезд чреват та-кими неприятностями. Мое серебро – мелочь по сравнению с бриллиантами и золотом, которые эта психопатка сперла у отдыхающих за время пребывания в санатории. И, как правило, никогда ничего не находилось.

Я была в шоке. Ну ладно, цацки – понятно, баба… А зачем кальсоны красть? Для мужа? Бед-ненькие… Видимо, мудрый горец прав. Они так «обносились», что без штанов ходят!

После всех приключений и полной реаби-литации, мы с Валериком поехали в наш родной киношный Дом ветеранов. В этой обители покоя, тишины и благоденствия, на первый взгляд, мож-но было сдохнуть от тоски. Я тотчас назвала сей скучный уголок «комфортабельным гробом». На-селяли Дом известные и всеми любимые старики-кинематографисты. Были они одиноки и порой забыты Богом и детьми, но все так же неприступ-ны и горды своими прошлыми заслугами.

Время от времени сюда приезжали порабо-тать или просто отдохнуть коллеги по киношному цеху, что приводило в полный восторг старожи-лов этой тихой пристани. Старики оживлялись, розовели, становились говорливыми и веселыми. Дамы надевали пропахшие нафталином наряды, кавалеры выпрямляли спины и, встретившись за обедом или ужином, с;радостью делились с нами воспоминаниями, а после старались затащить
 


113

 
гостей в свои комнатенки, где на стенах висели пожелтевшие фотографии – свидетельство их яр-кой кинематографической жизни. Мы с Валеркой испытывали к ним щемящую нежность и благо-дарность за то, что старики живы, помнят многое и могут рассказать нам, молодым.

Однажды в рождественские праздники, в наш очередной приезд в Дом ветеранов, мы с кинодра-матургом Леной Райской решили разыграть заме-чательного человека – режиссера Петра Ефимо-вича Тодоровского.

Петр Ефимович, человек теплый, контактный, очень доброжелательный, вызывал всеобщую симпатию и любовь. Позвонили ему по телефону

и назначили встречу в нашем номере на один-надцать вечера. Мол, Рождество надо отметить, посидеть, потрепаться, выпить, отдохнуть. Петр Ефимович принял предложение с удовольстви-ем, а на вопрос, что с собой захватить, попросили принести апельсины. Ровно в 22 часа 45 минут выключили свет и зажгли на столе свечи. Лена, спряталась за входную дверь, предварительно воткнув в рот искусственные зубы, клыки вампи-ра, дешевую китайскую безделицу, которую ее се-милетний сын Арсений накануне купил в киоске, чтобы пугать младшую сестру Янку.

Часы пробили одиннадцать. В конце коридора послышались шаги. Это был Петр Ефимович с;дру-гом, писателем из Америки. Они весело перегова-
 


114

 
ривались в предвкушении рождественских поси-делок. Ни о чем не подозревавшая дружеская пара была в нашем с Валеркой поле зрения. И когда на самом пороге номера появился именитый режис-сер, по нашей команде из-за двери со страшным воем, закатив глаза и оскалив фосфоресцирую-щую челюсть, выскочила Ленка. Надо было ви-деть, с каким воплем, уронив апельсины, бежал по коридору полумертвый Петр Ефимович, а следом, ничего не поняв, и его американский гость.

Отходчивый и незлобивый Петр Ефимович дулся на нас недолго.

– Негодники, вы просто негодники! Меня, фронтовика, и так купить! Позор! И как я мог опростоволоситься, старый пень? – сокрушался режиссер. – Подождите, я вам такое устрою, мало не покажется!

Спустя сутки благодушный Петр Ефимович, вспоминая свое фиаско, хохотал вместе с нами от души. Он ничего нам не устроил, но долго, на вся-кий случай, смотрел на нашу троицу с опаской.

Зараженная от нас бациллой приколов, Лена Райская и самостоятельно «работала» на сла-ву. На тот момент, расставшись с мужем, Лена с детьми временно жила в Доме ветеранов. Жизнь

в этой тихой обители ей нравилась, и она всерьез размышляла над тем, как зацепиться здесь на дол-гий срок, пока разрешатся житейские проблемы.
Ничтоже сумняшеся, с серьезным лицом Лена
 


115

 
подошла к старейшему кинодраматургу Евгению Иосифовичу Габриловичу с неожиданным пред-ложением:

– Евгений Иосифович! Намедни вы спраши-вали о моих планах, как жить дальше собираюсь. Так вот, у меня идея – женитесь на мне! Мы оба работаем в одном жанре, из одной гильдии. Надо помогать молодым! Тем более, вы такой старый, немощный и прописаны в Доме ветеранов до по-следних минут жизни. Вы умрете, а я, как ваша за-конная жена, здесь останусь с детишками.

У 90-летнего старика из рук выпала палка:

– Леночка Райская?! Да вы не Райская, ваша фамилия Адская!..

Евгений Иосифович Габрилович, гениальный драматург, при всей своей умудренности, как и все старики в его возрасте, слыл большим ребен-ком. Маленького роста, уютненький, мягонький, с румяными щечками, в неизменной байковой клет-чатой курточке, он больше напоминал бабульку. Помню, как-то я работала над очередной пове-стью и мне надо было срочно вспомнить слова модного в начале ХХ века шлягера «У самовара я
и моя Маша». Кинулась к Евгению Иосифовичу.

– Детка, и зачем тебе эта пошлятинка? Ты же интеллигентная девочка, не то что эта хищная мадам Адская! Нет, ты слышала?.. Она меня уже в;гроб положила…

Много интересных встреч осталось в моей па-
 


116

 
мяти. Чего стоило знакомство с непревзойденной Риной Васильевной Зеленой. Впервые мы встре-тились в доме нашего друга – поэта, кинодрама-турга Михаила Григорьевича Львовского и его милой жены, радиоредактора Лены Махлах, или просто Лялечки. Простые, хлебосольные, они лю-били принимать друзей. Ляля, начинив огромную индейку антоновскими яблоками, ворчала, зачем эту «слониху» так откормили, что она не влезает в духовку.

За столом оживленно, вкусно и тепло. Михаил Григорьевич, приняв пятьдесят граммов коньяку, говорлив. Он читал стихи, рассказывал, как во время войны вместе с корпусом наших желторо-тых солдат стоял на парадном плацу в Тегеране,

и сам шах, проходя вдоль шеренги бойцов, оста-новив взгляд на молодом Мише Львовском, пожал ему руку. Рина Васильевна со скучным лицом ко-выряла вилкой салат, а после рассказа Михаила Григорьевича выдала такой перл, что мне, даже при всем моем «бандитском» нраве, пересказы-вать неловко.

Повторная встреча состоялась в Доме ветера-нов. Наш с мужем номер был на первом этаже. Мы любили селиться здесь из-за прямого выхода в парк.

Я сидела за рабочим столом. Взглянув в окно, увидела Рину Васильевну. Та, опираясь на палоч-ку, медленно обходила клумбу с цветами. Через
 


117

 
секунду раздался крик, и Рина Васильевна исчез-ла. Я поняла, случилось непоправимое. Кинулась

в палисадник. Старуха лежала на земле бледная и тихо стонала. Вскоре ее увезла «скорая». Вердикт
– перелом шейки бедра, в ее возрасте это звучит как приговор. Падение Рины Васильевны было ожидаемым – она почти ничего не видела.

Вскоре артистку привезли обратно. Жила Зе-леная над нами. Периодически я и моя приятель-ница актриса Любочка Омельченко, отдыхавшая здесь с сыном Митькой, заходили к старушке и читали ей книги. Когда маленький Митька с вы-ражением декламировал стихи Блока о девушке, которая пела в церковном хоре, Рина Васильевна умилялась и награждала Митюху конфетами.

Как-то я постучала в номер к Рине Васильевне и, войдя в образ, детским голосом спросила, мож-но ли мне навестить бабушку Рину. Та с радостью пригласила войти, но, разгадав уловку, раздра-женно заметила:

– Отменно! Я и вправду поверила, что это ма-лыш. Но запомни, я никогда не буду бабушкой. А;дети – амплуа мое! Нашла бабушку, нахалка!

Рина Васильевна ушла из жизни 1 апреля 1991 года.

С теплотой и искренней нежностью припом-нилось общение с потрясающим композитором Исааком Иосифовичем Шварцем. Он так нежно относился к нам с Валериком и так беспокоился
 


118

 
о здоровье моего супруга, что порой после моих ответов на вопросы о Валеркином самочувствии глаза его увлажнялись. Эмоциональный, взрыв-ной, порывистый, он часто шокировал неожидан-ными высказываниями. Помню, на мой вопрос о;некоем имяреке, что за человек и каково с ним работалось на картине, смачно облизнув по оче-реди пальцы на обеих руках (дело было за обе-дом, и Шварц с аппетитом ел курицу), сжав губы, коротко ответил:

– Ну что тебе, Изюмчик, сказать? Это не чело-век, говно с перцем!

А вечерами, подхватив нас с Валеркой под руки и нахлобучив на голову шапку, тащил в парк слушать ворон и петь песни. Исаак Иосифович казался мне глубоким стариком, а было ему всего шестьдесят.

Можно бесконечно рассказывать о наших ве-селых и не очень вылазках в другие дома твор-чества, о новых интересных встречах. Пожалуй, жизни не хватит! Все это БЫЛО! И чтобы не ушло следом за нами в мир иной, я рассказываю эту странную книгу. Для наших детей, внуков, прав-нуков… Для всех, кому будет интересно знать, как жили, любили, творили и от души смеялись их предки.

Копаясь в памяти, вспоминаю многих: и Ми-каэла Таривердиева, с которым весело проводили времям в;Доме творчества в Пицунде, и огневую
 


119

 
лезгинку с Эльдаром Рязановым. Несмотря на свою «изящную талию», воткнув в зубы столо-вый нож, уважаемый режиссер вертелся вокруг меня, как юла. А теплая дружба с Наташей Гунда-ревой, много сделавшей для моего мужа (своего режиссера, снявшего ее в двух картинах – «Дет-ский мир» и «Хозяйка детского дома»). Пользуясь колоссальным авторитетом и всеобщей любовью, она неоднократно помогала госпитализировать его в Чазовский центр. Бедная Наташа! Мы на-всегда прощались с ней в храме Воскресения сло-вущего в Брюсовом переулке. Царствие тебе не-бесное, великая русская актриса!

На долгие годы нас сдружила совместная ра-бота с П.;К. Аедоницким, А.;Я. Эшпаем и Ю.;С. Са-ульским. С Юрой Саульским и Танечкой мы были большими друзьями. Ходили друг к другу в гости, отмечали праздники, юбилеи.

Жили Саульские еще в квартире на Лесной. Со-бралась компания старых приятелей. Пригласили

и нас с Валеркой. Веселились, хохмили, вспоми-нали былое. Послышалась задушевная, горестная песня арестантов (неподалеку от дома Саульских Бутырская тюрьма). Нестройный, приглушенный звук хорового пения доносился до нас отчетливо. Тоскливо стало на душе, и Юра сел к роялю. Играл великолепно и вдохновенно. О чем речь, профес-сионал!..

Минут через десять в дверь настойчиво посту-
 


120

 
чали. Потом забарабанили ногами. Мы разом при-тихли, Юра побледнел и весь сжался.

На пороге квартиры стоял атлант. Высоченно-го роста полуобнаженный человек в трусах, бо-сой, поигрывая бицепсами, смотрел на известного композитора, как генерал на вошь.

– Ну че, опять бузишь? По морде захотел, му-зыкант сран..й?

– Как вы со мной разговариваете, у меня се-годня день рождения, – возмутился Юра, – ко мне пришли друзья! Вот поэт Леонид Завальнюк, ки-норежиссер…

– А мне с колокольни, хоть сам премьер-ми-нистр! Я спать хочу, понятно?

– Вы что, нас интеллигенцию, как клопов, хо-тите? Не получится! – срываясь на фальцет закри-чал Саульский.

И тут Валерик, вспомнив свое рабоче-кре-стьянское происхождение, взял атланта под руку

и как-то душевно спросил:

– Мужик, выпить хочешь?!

– А че, можно! – сказал спокойно атлант и во-шел в гостиную.

Через полчаса пьяненький и довольный, вдохновенно, забыв о своем «парадном» наряде, пел «Из-за острова на стрежень...», а румяный и счастливый Юрочка от души подыгрывал на роя-ле. Меж соседями воцарился мир!
 


121

 
Композитор, народный артист РСФСР М. Л. Таривердиев, композитор, народный артист РСФСР Л. В. Афанасьев с супругами, И. К. Кулиева (в центре). Дом творчества «Пицунда», 1976 г.



Съемки документального фильма «Есть города как обещанье счастья».София, Болгария, 1984 г.
 

122

 

И. К. Кулиева со студентками из развивающихся стран Азии и;Африки. Комитет советских женщин, Москва, 1985 г.


Режиссеры В. А. Титов и В. И. Кремнев с зарубежными
кинематографистами. Швеция, 1975 г.
 

123

124

 

Юбилей В.;И. Кремнева. На фото: Самир Морозков,
народный  артист  России  А.;В.;Панкратов-Черный,  народный артист  России  А.;Б.;Белявский,  заслуженная  артистка  России Е.;В.;Сафонова, школьная подруга Тамара Вагина, народный артист России В. Я. Лонской. Ресторан Дома кино, 1989 г.
 

125

 
Творческий вечер И. К. Кулиевой.

С народным артистом РСФСР композитором Ю. С. Саульским.

ЦДЛ, 1997 г.

 

126

Юбилейный творческий вечер И. К. Кулиевой. На фото: народный артист РСФСР В.;И.;Усков, народный артист России Ю.;В.;Назаров, заслуженная артистка России Н.;Н. Хорохорина, народный артист России В.;Б.;Носик, заслуженный деятель искусств Российской Федерации кинорежиссер В. А. Чеботарев. ЦДРИ, 2002 г.
 

127

 
Народный артист РСФСР В. Ю. Никулин. ЦДРИ, 2002 г.



В. И. Кремнев с актрисой Натальей Хорохориной и молодым режиссером Владимиром Смелковым
 

128

В. И. Кремнев с артисткой Натальей Хорохориной

и артистом Владимиром Носиком


Председатель Союза писателей Азербайджана Анар
с И. К. Кулиевой. ЦДЛ, 2007 г.
 
129


130

Приветствие советника по гуманитарным вопросам посольства Азербайджана в России Нигяр ханум Ахундовой. Московский дом национальностей, 2007 г.



Московский дом национальностей, 2007 г.
 


131

Всегда вместе
 

132

 
Глава 8
«ВЛАДИМИРСКИЙ ЦЕНТРАЛ, ВЕТЕР СЕВЕРНЫЙ…»


Кто битым жизнью был, тот большего добьется, Пуд соли съевший, выше ценит мед.
Кто слезы лил, тот искренней смеется, Кто умирал, тот знает, что живет.
Омар Хайям

Странное сочетание эпиграфа и названия гла-вы, не правда ли? Поверьте, это не бином Нью-тона… Все просто до банальности. При всех ис-пытаниях, которые нам преподносила судьба, мы старались излечиваться юмором. За все приколы

и розыгрыши, за «издевательства» и хохмочки над друзьями и близкими нас давно надо было бы изолировать, сослать в места не столь отдаленные
и посадить в карцер.

История № 1. «Любовь зла – полюбишь

и козла…»

Случилось так, что в садовом товариществе

«Московский писатель», что на Истре, где нахо-
 

133

 
дится наша дача, на одной улице проживало сра-зу три обладателя фамилии Козлов. Как-то, про-гуливаясь по центральному «проспекту» нашего поселка, именуемому «Бродвеем», нас с Валеркой одновременно осенила хулиганская идея (к;сло-ву, мы не всегда вслух обменивались нашими «гениальными» открытиями, достаточно было взгляда). Придя домой, нашли фанерную дощеч-ку, прибили к ней колышек, черным фломасте-ром нарисовали указующую стрелку и написали: KOZEL STREET. Ровно в три часа ночи в кромешной тьме, пригибаясь к земле, чтобы никто не видел, мы воткнули этот указатель на «козлиной улице» и, благополучно вернувшись в родной дом, дрожа

в предвкушении предстоящего «кипиша», с удо-вольствием нырнули в теплую постель.

Наутро собрался великий ареопаг. Не было только стола, покрытого кумачом, трибуны и гра-фина с водой. Взволнованная, раскрасневшаяся общественность клеймила позором непойманных хулиганов. Больше всех распалялись мы с Валер-кой, требуя товарищеского суда над распоясав-шимися мерзавцами.

История № 2. «О, великая сила культуры!» Проживала в нашем поселке молодая чета –

Николай и Ольга Сергеевы. Она – молодая про-фессорша МГУ, слыла дамочкой игривой. Ольга бренчала на гитаре и фальшиво пела дурным
 


134

 
голосом. Он –;личность одиозная, внешне доволь-но упитанная и значительная, одно время работал

в АХО Союза писателей СССР, администратором на студии им. Горького.

Николай безумно гордился, что снимался у;са-мой Татьяны Лиозновой в фильме «Семнадцать мгновений весны». Мы с Валерой, знавшие эту картину наизусть, впрочем, как и многие другие, долго не могли вычислить, в кого же воплотился

в этом гениальном фильме наш доблестный Нико-лай. Однажды в состоянии крепкого подпития он сознался, что «играл» одного из трех убитых фа-шистов, валяющихся в канаве. Я;тут же организо-вала толпу поклонников, которые стали просить у;него автограф. Коля был на седьмом небе!

На студии Николая почему-то больше не утвер-дили ни на одну роль, и он вынужден был спешно ретироваться. Долгое время наш герой находился
в «творческом простое», а потом решил перейти на работу в таможню, и не куда-нибудь – в отдел культуры! Оказывается, такой там тоже имеется. Ему выдали форму и пистолет, с которым он не расставался, даже загорая под июльскими лучами голышом в шезлонге.

Николай стал спесив и важен, в знак привет-ствия едва кивал головой. Всякий раз я вежливо интересовалась, как прошел бег в мешках и не презентовали ли его за отличную службу новой звездочкой.
 


135

 
Как-то забежала к ним с вопросом, не захва-тят ли моего сына с невесткой до первой станции метро, зная, что вечером Сергеевы уезжают на машине в Москву. Ольга сидела с завязанной го-ловой (страдала вечными мигренями), а «светоч культурной революции» стоял на высоченной деревянной лестнице и красил крышу. Я не пре-минула похвалить «новоиспеченного маляра» и, вежливо отметив, что цвет крыши отменный, спросила, что за краска и где он ее купил. Нико-лай пробурчал что-то невнятное, из чего я поня-ла – мол, не суйся свиным рылом в калашный ряд

и краска эта, можно сказать, из кремлевских ла-базов. На мою просьбу Николай хамски ответил, что он не водила, а деятель культуры. Потеряв дар речи и озверев от услышанного, я ретировалась и;сходу придумала план розыгрыша.

Пришлось заводить машину и ехать в Москву самим. Но ровно в 12 ночи, зная точно, что Серге-евы давно приехали, поскольку утром на работу, позвонила к ним домой. Трубку подняла Ольга. В;очередной раз войдя в образ (на сей раз про-стой деревенской бабки), попросила к телефону Николая Сергеевича.

– Алло, я слушаю вас! – в трубке раздался раз-драженный голос нашего героя. – Алло! Кто это? Вы на часы смотрели? Что за хамство звонить по ночам! Завтра мне предстоит серьезный творче-ский отчет, а вы звоните… Так кто это?!
 


136

 
– Ой, Николай Сергеевич! Простите меня… Это я, соседка ваша, Елена Ивановна Жарчек...

С;Жарчеками, соседями по даче, они были в;страшных контрах много лет, судились, дрались
и ненавидели друг друга лютой ненавистью.

– Что, Жарчек?! Опять вы на мою голову! Что на сей раз хотите? Что вам надо, в конце концов?!
– Николай Сергеевич, как же вам не стыдно, милай? В прошлый раз вы у нас грабли сперли, а;в этот раз лестницу без спросу взяли. Пора бы и;честь знать, дорогой сосед!

– Что?! Это моя лестница! Я крышу красил...

– Да видела я, видела! Николай Сергеевич, где же вы такую краску-то достали хорошую, да еще зелененькую… Я уборную такой покрасила бы. Если останется чуток, продайте, за любые денеж-ки куплю. До чего хороша, зелененькая!..

– Какая зелененькая?! Она коричневая, шоко-ладная…

– Ой, Николай Сергеевич! Это она коричневая была, когда вы крышу красили, да как подсохла, так вся зеленая стала, как крокодил! Но это даже хорошо, издаля видать сразу… Вы мне красочки вашей на уборную отлейте, а я вам нашу лестницу
и грабли прощу, денежек заплачу.

– Ольга! У нас несчастье… Ольга! Срочно едем на дачу, срочно!

Говорят, когда наш герой увидел на рассвете коричневую крышу, у;него помутился рассудок.
 


137

 
Схватив топор, он ломанулся к бедным соседям, которые ни ухом ни;рылом, даже и предположить не могли о странном ночном звонке, поскольку отдыхали в это время в Карловых Варах, а их ба-бушка, милая Елена Ивановна, гостила у своей се-стры под Новгородом. Николая долго отпаивали валерьянкой и мерили давление. Он тряс револь-вером, грозя виртуальным соседям предстоящей кровавой разборкой.

Все обошлось! Со временем соседи помири-лись. А молодая семья «заслуженного работника культуры», распавшись, покинула наш поселок.

История № 3. «Белое солнце пустыни» или Гюльчатай в Алехново

В былые времена мы с Валеркой любили зазы-вать в наш дачный дом гостей. Добрых соседей, приятелей, знакомых и не очень. Я стояла как про-клятая у плиты, шипя от злости и скрежеща зуба-ми. Но, завалив стол яствами, от души радовалась гостям, как малый ребенок. Гуляли весь вечер, порой засиживались далеко за полночь. Хорошо было, просто и весело: танцевали, ели, пили, пели, травили анекдоты и вспоминали, через какие тер-нии прошли, пока отстроили поселок.

В один из таких милых вечеров, когда я замети-ла, что веселье пошло на спад, меня осенила без-умная идея. Я зазвала мужа в соседнюю комнату
и достала с антресолей запылившийся противогаз
 


138

 
(воспоминание о девяностых, когда наш сын сто-ял в обороне Белого дома). Напялила противогаз на физиономию, а сверху набросила роскошное восточное покрывало. Взяв за руку, Валерка мед-ленно ввел меня в гостиную.

Гости были сыты и изрядно подшофе. Горели свечи, кто-то лениво потягивал вино из бокала, кто-то бренчал на гитаре что-то невразумитель-ное и заунывное. Увидев нашу пару, все одобри-тельно закивали, заохали…

– Гюльчатай, открой личико! – вкрадчиво по-просил Валерка. Я стыдливо отвернулась, как и полагалось «по протоколу» восточной женщине.

– Ну, Гюльчатай, открой личико! – уже настой-чиво требовал муж. Но я, продолжая игру в стыд-ливую восточную кокетку, отворачивалась. Тогда все закричали хором:

– Гюльчатай, открой личико!!!

Я скинула с головы покрывало… Боже! Такого истошного крика я не забуду никогда! Эффект был ошеломительным. Наш изрядно нагрузившийся сосед Славка заорал так, что задрожали ложечки

в стаканах. Он выбежал на улицу, а потом долго приставал с вопросом: что это было, ребята?

Вот так мы «прожигали» нашу молодость.

История № 4. «И бульончик, и при деле...» Как-то вечерком выхожу я на наш поселковый
«Бродвей» проветриться после очередной жарки
 


139

 
котлет и варки компота. Накрапывает тихий до-ждик, брожу под зонтиком, что-то мурлыча себе под нос, а навстречу соседка Серафима Аркадьев-на, всеобщая любимица, которую за глаза называ-ют «наша Симочка». Симочке хорошо под девяно-сто. Надо отдать должное, что и в своем «юном» возрасте она умудряется оставаться чаровницей

и кокеткой. Всегда при макияже, в милых шляп-ках и модных кроссовках, Симочка необыкновен-но энергична и проворна. Отдыхая летом на даче
и ухаживая за слепым мужем, поэтом Валерием Синёвым, умудряется давать уроки английского

и немецкого языков. Симочка отменная перевод-чица. Говорят, именно этот дар и спас ее, узницу еврейского гетто, во время войны.

Она большой эрудит и любительница класси-ческой музыки, зачастую приходит с маленьким магнитофончиком, и мы, слушая очередной ше-девр, плачем от восторга.

Сегодня соседка в состоянии некоторого воз-буждения и отчаяния одновременно.

– Серафима Аркадьевна, дорогая, что с вами?

– Зюмочка, мой Валерий совсем сбрендил – требует, чтобы я немедленно ехала в Москву в Союз писателей и оплатила его партийные взносы. Я попыталась объяснить, что в стране произошла смена общественно-экономической формации

и коммунистическая партия потерпела фиаско, рЭволюция произошла, просто рЭволюция! – она
 


140

 
делала особенный акцент на слове «революция», произнося вместо буквы Е букву Э. – А он назвал меня белогвардейской сволочью! Одним словом, поссорились!..

– Серафима Аркадьевна, милая! Все так про-сто… Помните анекдот про старого еврея, кото-рый варил яйца, а потом продавал за мизерную цену?

– Что за анекдот?

– Когда его спросили, почему занимается этой ерундой, вначале варит, а потом продает яйца за копейки, он ответил: «Вы ничего не понимаете –
и бульончик, и при деле!»

– Так вы предлагаете варить яйца?.. Это помо-жет?

– Возьмите тетрадку, разлинуйте, пусть супруг каждый месяц выдает деньги на оплату партвзно-сов и ставит подпись. И он доволен, и вам в казну прибавка.

Мы долго смеемся, гуляя по нашему «Брод-вею», и обсуждаем, что самая сложная профессия на свете – профессия жены.

История № 5. Грузинские песнопения

и пулеметы

Любимым приколом были песни на грузинском языке. Иногда к этому «безобразию» мы привле-кали и Самирку. Он долго брыкался, но, присоеди-нившись к безумным родителям, хохотал от души.
 


141

 
Новогодний прикол

 
Кросс «Москва – Дакар»
 

142

 
«Грузинские» песнопения


А что принять под шашлычок?


Король Испании и обеих Индий
 


143

 

Ребята с нашего двора: Виктор Дурмышев и Вадим Головня.
СНТ «Московский писатель», 1998 г.


На даче с артистом Юрием Назаровым. 2010 г.
 

144

 
Наши «сумасшедшие» друзья. 1998 г.
 


145

 
На даче. 1998 г.
 

146

 
Естественно, никто из нас грузинским языком не владел, но исполнить для гостей «каскад поли-фонических песнопений» было делом чести. Мы напяливали на башку самодельные папахи, наде-вали маски усатых горцев, которые привезли из болгарского города хохмачей Габрово, и, грозно размахивая перед носом друг друга столовыми ножами, начинали орать. Мы не просто орали, мы быстро-быстро называли марки грузинских вин, распевая их названия на манер народных песен, типа: «Ори гори, твери твиши, моди як кинзмарау-ли, пхети ети саперави, орхи кацо генацвале!» Эф-фект был сумасшедший! Все валялись со смеху…

А наша выходка с «бойницами» в;гараже? Для вентиляции помещения мы решили проделать в стенах маленькие окошки с накидными металли-ческими решетками. Для несведущего глаза по-нять их предназначение было сложно.

На стук отбойного молотка пришла соседка Ирина. На вопрос, что означают эти дырки, мой Валерка, не моргнув глазом, жестко отрезал:

– Дорогая Ира, это секретная информация, разглашать которую я не имею права!

Для пущей важности я предупреждающе зыр-кнула на него.

Подогретая «военной тайной», заинтриго-ванная Ирина вкрадчиво попыталась выведать у Валерки секрет этого «фортификационного» со-оружения. Задавала наводящие вопросы, гладила
 


147

 
мужа по руке, заверяя, что никому тайну не рас-кроет. Он был тверд, как кремень.

Два дня бедная женщина изводила себя догад-ками. Казалось, она лишилась сна, не пила, не ела, так ей хотелось разгадать тайну «замка Ив».

Наконец Валера, «надел» серьезное лицо и ше-потом поведал любознательной соседке, что мы купили бронированную танкетку, так как време-на настали смутные и надо подумать об обороне. А;это окошки-бойницы, в которые мы поставим пулеметы. Побледневшая Ирина с воплем: «Сей-час расскажу мужу, и мы тоже такое сделаем!» – рванула к своему дому.

Смеху было на все лето.

История № 6. Баллада о свечах

Надвигалась встреча очередного Нового года. Как всегда, мы собирались в Болшево. Однако, по сложившейся традиции, дома ставили елочку и за-бивали холодильник всякими яствами, потому что поездка предполагалась всего на несколько дней,

а по возвращении к нам обязательно заваливался кто-нибудь из друзей.

Валерка садился за руль старенькой «шестер-ки», и мы объезжали все интересные торговые точки Пресни, чтобы запастись спиртным, едой, новыми игрушками на елку, подарками.

Не помню, каким ветром занесло нас в суве-нирный отдел универмага. Стояли долго, внима-
 


148

 
тельно разглядывая и прицениваясь к какой-то безделице. Мимо с маниакальным упорством, толкая друг друга, сновали взволнованные по-купатели. Новый год – праздник особенный! Все надеются на счастье, не только дети – взрослые верят в чудо, в Деда Мороза и ждут подарков от судьбы.

К прилавку подлетел очередной ошалевший покупатель, обвешанный свертками, кульками, коробками, его практически не видно из-за горы покупок. Слышим прерывистое дыхание и срыва-ющийся от волнения голос:

– Девушка, – обратился он к продавщице, – не помню, может, я уже спрашивал, свечи есть?..

– Спрашивали… Я вам уже два раза сказала – свечей нет!

– Господи! Жена заявила – без свечей не воз-вращайся, не пущу домой! И подсвечники краси-вые есть… Что делать, не знаю!

– Так и быть, если есть красивые подсвечники, подскажу, – вмешалась я в разговор.
– Ой, девушка! Да я вам обязан буду… Где их можно купить, эти свечи проклятые?

– Значит так, выходите из универмага, на другой стороне, чуть по диагонали, вывеска «Ап-тека». Подойдите и тихо спросите провизора...

главное – тихо, а то сметут, не вам одному на Но-вый год они нужны, верно? Вот и все дела. Там перед праздником много завезли!
 


149

 
– Девушка, милая! Да я!.. Я так вам благода-рен. Пол-Москвы оббегал – нигде нет! А тут, мож-но сказать, под носом…

– Бегите скорей! Не то разберут… Скорее!.. Тем более, говорите, подсвечники красивые!

Человек рванул, как торпеда, вниз по лест-нице. Кремнев посмотрел на меня ненавидящим взглядом:

– Скорее в машину, пока морду не набили! Ско-рее, хулиганка… Еще уточняет, красивый ли под-свечник. Боже, с кем живу!

За спиной рыдала продавщица сувенирного отдела.
 


150

 

Глава 9
РАБОЧИЕ МОМЕНТЫ

или ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ КОНСТРУКЦИИ


Только в творчестве и есть радость – все остальное прах и суета.

А. Кони


Достоевский говорил: «Никогда не знаю до конца, о чем пишу». Феллини и Антониони раз-мышляли о природе добра и зла, не объясняя. «О чем фильм? Не знаю. Может, это фильм-творчество, фильм-действие, фильм-игра… Ис-кусство существует, чтобы ощущать». Эти записи

я нашла в своих архивах. Мне кажется, что в них заложен великий сакральный смысл творчества. Не знаю, кому они принадлежат. Хочется верить, что это мои философские умозаключения. Неуже-ли я так мудра и прозорлива? Если так, завтра же возгоржусь и перестану всем кланяться. Констан-тин Сергеевич! Где вы? Опустите меня на землю грешную одной только фразой: «Не верю!!!»
Теперь о серьезном. Все, что касалось съемок
 


151

 
новых фильмов, повергало наше семейство в пу-чину драматизма и серьезных конфликтов. Со студии каждый день привозили кучу новых сце-нариев, но так повелось, что все это литературное изобилие вначале прочитывалось мной. Если что-то цепляло душу и глаз, откладывалось в сторону, остальное отправлялось на «Мосфильм» обратно.

Предстояло самое трудное – заставить Валер-ку прочитать и уговорить, что это его материал и он непременно снимет замечательную картину. Я, конечно, буду рядом, и все у нас обязательно получится.

Боже! Чего мне стоили эти сеансы психотера-певтических бесед. Он вопил, что это не его тема, и,;вообще, плевать на все эти мерехлюндии, сни-мать надо только М.;Е. Салтыкова-Щедрина. Кста-ти, эту так и неосуществившуюся мечту – снять картину по гениальному произведению Салтыко-ва-Щедрина «История одного города» – мой Ва-лерочка пронес до конца. Он сделал бы это бле-стяще! Уверена, потому что, оставаясь до мозга костей русским человеком, болел за свое Отече-ство и искренне страдал за его беды и несчастья.

Выбранный сценарий птицей летал по кварти-ре – вначале в мою голову, после в;его. Первой в этом безумном творческом скандале разводилась

с ним я. Затем начинался второй акт «марлезон-ского балета», когда со мной уже разводился он. Все оканчивалось миром, и Кремнев, убедившись
 


152

 
в моей правоте, всю ночь будил меня, озадачен-ный вопросом: кого снимать будем...

Не стану подробно разъяснять все премудро-сти и таинства съемочного процесса. Это было ин-тересно, тяжело, нервно и прекрасно! Вспомнился Гоголь: «Едва ли есть высшее из наслаждений, как наслаждение творить». Собирали группу едино-мышленников, писался режиссерский сценарий, я его хронометрировала, проводили фото- и кино-пробы, с оператором и художником-постановщи-ком искали натуру или интерьеры. Одним словом, не ели, не пили, не спали. Постоянно ругались и целовались одновременно. И вот, в один прекрас-ный день перед кинокамерой разбивалась тарел-ка – известный у;киношников ритуал. Как бутыл-ка шампанского о борт корабля, на счастье!

В работе Валера был невыносим, страстен и;требователен. Войдя в транс, часто перево-площался в своих героев: говорил их словами, у него менялась походка, голос, влюблялся в экран-ных героинь… Он проживал в том вымышленном мире. Мне порой казалось, что это самовоплоще-ние иногда граничило с безумием.

Валерий любил артистов до беспамятства и;потакал им безмерно. Внимательно слушал предложения и новые идеи. Часто соглашался, но был строг. Кремнев жестко обращался с лентяями и;бездельниками. Категорически не терпел, когда на;площадке от кого-то пахло спиртным. Выгонял
 


153

 
154

 
РАБОЧИЕ МОМЕНТЫ СЪЕМОК ХУДОЖЕСТВЕННОГО ФИЛЬМА «ДЕТСКИЙ МИР»

На фото: народный артист РСФСР В. С. Золотухин,

народный артист СССР Д.;Ю. Банионис, народный артист России Л.;И.;Борисов, актриса Е. И. Фетисенко, народная артистка РСФСР Н. Г. Гундарева, В. И. Кремнев

155

 
РАБОЧИЕ МОМЕНТЫ СЪЕМОК ХУДОЖЕСТВЕННОГО ФИЛЬМА «ОЧНАЯ СТАВКА»

На фото: В. И. Кремнев, второй режиссер Г. В. Гончаренко, народный артист России В.;Б.;Носик, народный артист РСФСР

Н. П. Караченцов, заслуженная артистка России Е. В. Сафонова, народный артист РСФСР кинооператор В.;Д.;Нахабцев

 
156

 
157

 
Церемония вручения В. И. Кремневу Гран-при Международного телевизионного фестиваля «Золотой ларец» за;фильм «Хозяйка детского дома». Пловдив, Болгария, 1985 г.

158

 
159

 
Главный редактор литературно-драматической редакции Центрального телевидения Э. Н. Виноградова, заслуженный деятель искусств РСФСР И. С. Унгуряну, И. К. Кулиева, заведующий Балканским региональным отделением Гостелерадио СССР в Софии В. А. Самарин. Пловдив, 1985 г.


В. И. Кремнев, заместитель председателя Комитета телевидения и;радио Коста Ангелов (Болгария), заслуженный деятель искусств
России, художественный руководитель и председатель гильдии
редакторов профессор Б. С. Каплан. Пловдив, 1985 г.
 


160

 
немедля, и никакие уговоры, что у провинивше-гося десяток голодных детей, больная мать и три любовницы, не могли его сломить.

На площадке случалось всякое: периодически срывался, переходя на крик, но потом сглаживал ситуацию, и все шло своим чередом. Помню, ре-петировали какую-то сцену дома. Произошла оче-редная размолвка, и известный артист, выбежав в коридор, взмыленный и красный от волнения в порыве выдал: «Скажи спасибо, что я тебя ценю и уважаю, но пять минут назад очень хотелось сде-лать тебя вдовой!»

После съемок, по известной традиции, все за-валивались к нам и начинался праздник. Как рей-совый автобус, я носилась из кухни в гостиную, накрывая на стол, и убирала следы гулянки толь-ко под утро.

Вспоминая то прекрасное время, понимаю: было в этой накуренной бунтарской атмосфере творчества и разгула много хорошего и насто-ящего. Но все осталось там, далеко, в молодости нашей, в которую назад дороги нет.
 
161

Глава 10
СЧАСТЬЕ ПОЯВИТЬСЯ НА СВЕТ


Детское состояние души проходит через всю нашу жизнь – именно оно побуждает нас искать смысл жизни, искать Бога…

В. Леви


Простите мне мою бестактность, но без этой информационной подводки не рассказать о глав-ном.

Счастье появиться на свет мне выпало в 1947 году, в семье моих незабвенных родителей: вер-нувшегося с фронта орденоносца-инвалида, а в мирной жизни инженера-геодезиста, старшего преподавателя одного из Бакинских вузов Кязима Газратовича Кулиева и ведущего экономиста Евы Исаковны (в девичестве Сапсович).

В последнее время вопрос о национальной принадлежности волнует даже ленивых. В нашем больном обществе самой популярной и востребо-ванной оказалась профессия «гематолога». Таких, как я, принято называть полукровками. Отец мой,
 


162

 
по национальности азербайджанец, родился в да-леком 1908 году в семье кузнеца в Мегринском районе, что на границе Азербайджана и Армении.

В семилетнем возрасте стал свидетелем и жерт-вой страшной бойни, когда жители родного села Нювады, в том числе и его родители (мои дедушка и бабушка), в одночасье были вырезаны дашнака-ми (армянскими головорезами). Папочка спасся чудом – забравшись на дерево, малыш спрятался в густой кроне старого тутовника, а его младший братишка пятилетний Афрасиаб (мой родной дядя) заховался под старой дырявой бочкой.

Таких обездоленных сирот на моей Родине на-зывают «етим», что означает «круглый сирота». И;пошли два малыша, ветром гонимые, взявшись за руки, лучшей доли искать. Спали под котлами, доедали объедки, которые выносили им сердо-больные люди, иные на жалких оборванцев на-травливали собак. Так добрались дети до Баку. Разобрали малышей по разным приютам, и поте-рялись два братика на несколько лет.

До последних дней своих вспоминал отец об этом времени с болью, горечью и великой бла-годарностью за то, что советская власть его на-кормила, дала образование, не позволила стать босяком. Долгие годы, несмотря на то что был не-сколько старше, папа дружил с Наджафом, сыном известного писателя, общественного и политиче-ского деятеля Наримана Нариманова, и, будучи
 

163

 
любим всей семьей, практически воспитывался в;их доме.

Судьба сыграла с друзьями детства злую шут-ку. Воистину, извилисты и коварны дороги войны. Они встретились случайно в сентябре 1943 года под Волновахой. Отец мой, старший лейтенант, командир артиллерийского взвода, служил во время Отечественной войны в Донской казачьей кавалерийской дивизии. Как-то после очередного боя, отдыхая в окопе, случайно поднял голову и увидел медленно проползающие танки. На одном из них сидел его друг Наджаф Нариманов. Ребята обнялись и, пристроившись на бровке бруствера, стали вспоминать родной Баку. К;отцу подбежал ординарец Ваня и передал приказ комполка не-медленно явиться. Папа, второпях не прощаясь с другом, попросил дождаться его возвращения. Он отошел на несколько метров, когда в то место, где минуту назад встретились друзья, попал шальной снаряд. Наджаф умер на папиных руках.

Каждый раз, вспоминая свое сиротское дет-ство, отец возвращался к классике нашего отече-ственного кино – замечательному фильму Р.;Экка «Путевка в жизнь». Он говорил мне: «Дочка, это фильм обо мне».

И должно было так случиться, что по проше-ствии многих лет мой муж, известный режиссер-постановщик Валерий Кремнев снял воистину народный фильм-спектакль «Хозяйка детского
 

164

 
дома». Пожалуй, это был единственный сценарий (авторы – отец и сын И. и В. Ольшанские), приня-тый мужем без поправок и нареканий.

Тема детства интересовала Валерия. Достаточ-но вспомнить некогда нашумевший фильм «Мимо окон идут поезда» (совместно с Э.;Гавриловым, сценарий Л. Кабо). Картину выдвигали на Госу-дарственную премию при условии, что финал мо-лодые режиссеры сделают более оптимистичным

и благостным – чтобы юная воспитательница дет-ского интерната не уезжала восвояси, столкнув-шись с непробиваемыми препонами. Всё должно быть в розовых соплях и благоденствии. Авторы на компромисс не пошли. Госпремию не дали! Но фильм нашел громкий отклик у зрителя. На меж-дународном кинофестивале в Чехословакии кар-тина все-таки получила Гран-при «Золотая роза»!

Тема безотцовщины всегда волновала Кремне-ва. В 1969 году он снял пронзительный, искрен-ний фильм «Последние каникулы» (сценарий А.;Корина), за который режиссеру вручили «Алую гвоздику» – Приз ЦК ВЛКСМ.

В ироничной комедии «Пузырьки» по сцена-рию драматурга А. Хмелика недремлющее око цензуры таки углядело скрытый политический подтекст. Картину пустили вторым экраном, но прозорливый и мудрый зритель все понял.

Вспомним и две другие работы – мелодраму «Детский мир» и психологическую драму «Очная
 

165

 
ставка» с юным Славиком Есиновским. Этот ребе-нок стал открытием для нашего кино. Работав-шие с;малышом кинозвезды – Наталья Гундарева и;Елена Сафонова – удивлялись его органичности и таланту.

Вообще, работа с детьми в кино – удел избран-ных. Я утверждаю это не потому, что Валерий мой муж, а потому, что до конца понимать психологию детей способен человек, не утративший ракурс детского видения.

Помните слова Карло Досси? «Талант на одну треть состоит из инстинкта, на одну треть – из па-мяти и на одну треть – из воли». Так вот, именно память детства, воля и талант – три составляю-щие, которые помогают понять органику ребенка, создают вольтову дугу между ним и режиссером. Важно, чтобы ребенок тебя полюбил, поверил и услышал. У Валерия редкий дар понимать детей был!

На съемках «Пузырьков», один из героев, а;играл его очаровательный четырехлетний Олег Царьков, по сценарию должен голышом залезть с остальными мальчишками в море. Никакие уго-воры не могли сломить стеснительного паренька.

И тут Валерий поймал его восторженный взгляд. Олежка зачарованно смотрел на лихтваген и тон-ваген – два огромных дизельгенератора, обеспе-чивающих работу киносъемочных групп. Колеса у;них с человеческий рост, а руль!.. Руль, о кото-
 

166

 
ром можно только мечтать, тем более если тебе четыре года от роду. Конечно же, юный актер ви-дел себя в кабине этого чуда. Вот он несется по дороге с бешенной скоростью. А все ребята смо-трят на него с восторгом и завистью.

Валера понял все! За один дубль без штанов он предложил Олежке подняться вместе с ним на партикабль – вспомогательное сооружение для кинооператора и осветительной аппаратуры. От-туда удобно снимать панораму. Олег, не сводя глаз с машин, наотрез отказался. Тогда режиссер отвел юного артиста в сторону и предложил поси-деть в кабине лихтвагена и даже порулить. Олег, посмотрев в упор на режиссера, начал торговлю:

– А честное слово даете?.. Не обманите!.. А;поклянитесь!

– Да ты что, слово мужика даю!

– Тогда по рукам, но только один дубль! – де-ловито заявил молодой «бизнесмен».

Кремнев дал команду «Мотор!», и Олег, скинув трусишки, мелькая загорелой попкой, ворвался в накатившую волну. Набавив юной «кинозвезде» еще пять минут рулежки в лихтвагене на глазах

у всех ребят и съемочной группы, удалось снять еще один дубль (на случай технического брака).

Возвращаюсь к фильму-спектаклю Валерия «Хозяйка детского дома», где в главной роли ди-ректора снялась выдающаяся русская актриса Наталья Гундарева, а вместе с ней прекрасный
 


167

 
актерский ансамбль: юный Славик Есиновский, Людмила Полякова, Любовь Соколова, Владимир Заманский, Константин Григорьев, Валерий Бари-нов, Вита Духина, Любовь Омельченко, Владимир Шевельков и многие другие. А в массовках снима-лись сами детдомовцы.

Замечательная работа оператора-постанов-щика, художников, проникновенная музыка Юрия Саульского, рабочая атмосфера на площадке гово-рили – фильм получится!

Реакция зрителей и критики была под стать взорвавшейся бомбе… Помню, как после показа по Центральному телевидению, позвонили рыда-ющие Станислав Ростоцкий и его супруга, актриса Нина Меньшикова:

– Валера, спасибо! Спасибо, дорогой! Ты насто-ящее кино снял. Молодец!

Этот звонок от мэтра дорогого стоил.

На международном кинофестивале телевизи-онных фильмов «Златната ракла» (Золотой ларец)
в Болгарии фильм-спектакль «Хозяйка детского дома» был удостоен высшей награды – Гран-при. Но САМОЕ ГЛАВНОЕ – после выхода картины на телевизионный экран всем детским домам и ин-тернатам нашей страны была поднята дотация!

Много было звонков и восторженных откли-ков, но больше всех ликовал мой отец.

– Если ты будешь жаловаться на Валерия, я ничего слышать не хочу! – категорично заявил
 


168

 
папа.;– Да, у него сумасшедший характер, но зо-лотое сердце. Такое кино мог сделать только очень добрый человек!

Вспомнился милый эпизод. Как-то муж позво-нил со съемок:

– Зюмчик, у меня тут перерыв с часок, так мы с Любой Соколовой (народная артистка СССР

Л.;С.;Соколова играла в «Хозяйке детского дома» роль старой воспитательницы) к нам едем. Голод-ные, собери что-нибудь на стол.

Было просто, по-домашнему: борщ, котле-ты, какой-то салат. Мама болела гриппом, мы ее

в спальне прятали, чтобы вирус не разносила. А;папка, человек общительный, немедля нашел с Любочкой общий язык. Вначале о диабете пого-ворили, потом о старости и наконец на сердечную тему вырулили.

– Эх, Люба! С твоей профессией надо сердце беречь. Я представляю, ты сейчас воспитательни-цей в этой картине работаешь. Это ведь такие не-рвы!..;Вай! Вай!

– Не говори, дед! Вот вроде роль, а ведь в на-стоящем детском доме снимаем. Душа болит на детей этих смотреть…

– Я тебе, Люба, все про детский дом расска-жу. Я;ведь сам в приюте вырос. Давно это было, но помню, все помню! Разве такое забудешь… Такой голод был, такой голод! Мы, дети, мыло хо-зяйственное ели… А когда по ночам вдруг коло-
 


169

 
кол звонил, стыдно сказать, радовались: значит, кто-то;умер и нам, сиротам, в знак жертвоприно-шения плов принесли. Мы ели, давились и тихо произносили скорбные слова: «Аллах рахмат елясин». По-русски – царствие ему небесное… Знаешь, нас с братом по разным детским домам разобрали. Он своей фамилии не знал – малень-кий был. Помнил только, как меня, старшего бра-та, звали – Кязим. Вот и дали ему фамилию Кязи-мов. Он с этой фамилией до конца дней и прожил. А;ведь наша фамилия – Кулиевы. Встретились мы с братиком только через три года, на детском празд-нике. Детишек из их приюта в наш привезли. Смо-трю, мальчуган у печки в уголок забился, греется. Глазки грустные-грустные… Я к нему подошел: «Ты что один сидишь, давай играть». Он мне руку протянул, я обмер – у него на тыльной стороне ла-дони большое родимое пятно. Такое у моего млад-шего брата было. Я бы его из тысячи узнал. «Как тебя зовут, парень?» – «Афрасиаб». И;я понял, что глаза у него мамины, зеленые… Ты, Любочка, не поверишь, жизнь кончается, а мне мамины глаза снятся. Лица не помню, а глаза помню…

Люба сидела притихшая, опустив ложку в та-релку с борщом.

– Дед, это хорошо, что ты мне все рассказал. Мне это сейчас поможет очень, правда…

Вошел Валера и принес три рюмки с коньяком.

– Значит так! Выпьем по рюмке за знакомство
 



170

 
и поедем. Только бы никто не унюхал… Любаня, рот на замок!

Тут Люба сообразила:

– Зюмочка, а чеснока к борщу нет?

Провожая народную артистку, надевая на нее шубу, папа громко воскликнул так, чтобы слыша-ла мама:

– Евочка, как жалко, что ты болеешь! Я с такой милой женщиной познакомился. Артистка!.. Ты ее знаешь, в кино видела. Любой зовут! Теперь дру-жить будем. Подруга наша будет!.. Люба, у меня такая жена! Чудесная женщина! Мы с ней здесь,

в Москве, вместе учились. А когда нас, студен-тов, на практику в Узбекистан направили, я у нее переводчиком был. Язык похожий, понимаешь? Одним словом, влюбился. Ты приходи еще в;гости, познакомлю!
 

171

Глава 11
НА ПРЕДЕЛЕ СИЛ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ


В этой жизни надо делать только то, что дается тебе легко, но это надо делать изо всех сил.

Г. Гофман

После последней картины Валера надолго по-грузился в «спячку». Никак не мог найти нужный материал, интересную для него тему. Впал в де-прессию, разом сник.

Время перестройки было временем надежд и, одновременно, потерь и полной неизвестности. В;кино наступили не лучшие времена. И тут при-шло предложение снять детектив. Жанр доселе Кремневу неведомый.

«Лекарство против страха» – так назывался исторический детективный роман братьев Вайне-ров. По заказу Гостелерадио студия им. Горького предложила мужу экранизацию. Кстати, по моти-вам этого произведения (кажется, на Свердлов-ской киностудии) уже был снят фильм. Но авторы захотели более расширенного, многосерийного
 


172

 
варианта. Тема Валерия заинтересовала. Хоро-шо знающий историю, поскольку до поступления во ВГИК учился на истфаке МГУ, он с интересом взялся за работу.

Часть съемок проходила в Болгарии и Прибал-тике. Во многих ведущих ролях были заняты не только наши, но и замечательные болгарские и прибалтийские артисты.

Работа началась. Все стоило немыслимых уси-лий и компромиссов, на которые мой муж, как пра-вило, не шел. Однако пришлось снимать на чужой студии, с незнакомой группой. Слава Богу, ребята оказались талантливыми и добросовестными.

К сожалению, не всегда складывались отноше-ния с авторами. Они никак не хотели признавать многословие сценарного материала, не соглаша-лись с тем, что кино требует лаконичности язы-ка, а не тяжеловесных тирад, которые актерам трудно запоминать. Но этот ставший почти исто-рическим конфликт драматургов и режиссеров-постановщиков известен всем. Не помню, чтобы все были беспрекословно друг другом довольны. Искры летели всегда. Так случилось и на сей раз.

Сюжет был интересным, ярким, закручен-ным. Особенно его историческая часть. Не буду пересказывать – картину знают многие. Да и по прошествии почти тридцати лет ее часто можно увидеть на телевизионном экране. Перекличка времен – настоящее и средневековье – заставляла
 


173

 
зрителя неотрывно и увлеченно следовать за ге-роями романа, все сильнее погружаясь в события. Актерский ансамбль подобрался на редкость яр-ким: Б. Романов, И. Калныньш, М. Микивер, И.;Ко-столевский, Д.;Банионис, Л.;Удовиченко, Е. Яра-лова, Ю.;Назаров, М. Глузский, Г. Ганев и многие, многие другие. Потрясающую музыку написал выдающийся композитор Э. Артемьев. Оператор-постановщик С. Филиппов так органично и точ-но работал с камерой, что порой казалось, а это особенно читалось, когда разворачивались исто-рические события, что персонажи сошли с пор-третов пера Веласкеса или Рубенса. Не секрет – Филиппов и сам был превосходным художником. Великолепие костюмов – несомненная удача ху-дожника В.;Скопиновой. Погружение в материал второго режиссера Б. Дунаевой, монтаж, звук… Одним словом, все работали слаженно, четко и с отдачей.

Но, глядя на своего Валерия, понимала – он на-ходится на грани нервного срыва. Я старалась не отходить от него ни на минуту. Нагрузка была не-человеческая.

Состоялось! Фильм вышел под названием «Вход в лабиринт». Зрители и авторы были до-вольны.

После постановки телеверсии Кремневу по-ступило предложение немедля смонтировать еще и киновариант этого детектива под названием
 


174

 
«Сети рэкета» о;непосильном труде наших опера-тивников. То есть все заново, но исключая истори-ческую часть романа.

Я и близкие умоляли Валерия не соглашать-ся на эту авантюру: «Безумец, ты рухнешь, всех денег не заработаешь, что ты делаешь!». Но надо знать характер моего супруга. Если что-то заду-мал – его не притормозит красный свет семафора, останавливающий скорые поезда. Наверное, это нас и сроднило. Думаю, все ослы мира на кон-курсе упрямцев покорно предоставили бы обоим пьедестал победителя. Я понимала его азарт. Во-истину, «есть упоение в бою!»
После успешного завершения проекта, цветов

и пышных премьер Валерию вздумалось покатать-ся с новой картиной по городам и весям нашей не-объятной Родины. Он заработал немалые деньги, но после всех бенефисов свалился с инфарктом.
Болезнь надолго выбила его из профессии. Да

и кино в начале девяностых, казалось, навсегда почило в бозе. Зная его неуемный характер, видя, как он страдает от невостребованности, я предло-жила хорошую идею – дублировать зарубежные фильмы.

Работали до кровавого пота. Старались при-глашать лучших профессионалов: А. Белявского, Р. Панкова, А. Карапетяна, М. Дюжеву, Ю. Саран-цева. Многие из них были нашими друзьями.
Я занималась текстовой укладкой. Например,
 


175

 
в;уста знаменитого французского актера надо вложить русский текст так, чтобы на экране все гласные и количество слогов артикуляционно легли на французский текст. Господи, как же я была рада, когда герой или героиня проговарива-ли его, стоя спиной к камере!

Работа адская, требующая абсолютного слуха

и безумного напряжения. Но мы были счастливы

– остались в профессии! Не пекли пирожки и не циклевали полы, чтобы выжить, как многие наши коллеги – писатели, художники, кинематографи-сты. Зная психологическую хрупкость творче-ских людей, обостренное самолюбие, смотреть на них было больно. Понимали – нам повезло!

Не все выдержали жестокий экзамен девяно-стых, периода чьих-то политических амбиций, игр и коллизий. Многие ушли из жизни, спились, потеряв профессию, иные кинулись за помощью к;Богу, уйдя в религию, других свалил тяжкий не-дуг, из которого, в силу материальной несостоя-тельности, они так и не вылезли. Люди продавали последнее: ценности и квартиры, зачастую оста-ваясь на улице, – всеми забытые, эмигрировали в поисках лучшей доли, чтобы сгинуть навсегда на чужбине. Мы выстояли!
 

176

Глава 12
КТО ОТВЕТИТ ЗА БЕДУ?


Я живу, постоянно краснея за упадок ума и морали: раньше врали гораздо честнее и намного изящнее крали.

И. Губерман



Шли годы. Все труднее стало выживать в же-стоком мире творческих интриг и беспредела. По мере своих скромных возможностей нас матери-ально поддерживал Самир. Но мы не теряли на-дежду, продолжали искать выход из запутанно-го житейского лабиринта. В минуты отчаяния и дикой безысходности я старалась придумывать какие-то немыслимые авантюры: зазывала в гости друзей, наряжалась, заставляла Валерку тащиться

в Дом кино. Злилась, когда под любым предлогом он пытался отбрыкаться от похода на очередную премьеру. Я заставляла его, практически из-под палки, нацепить роскошный английский костюм и;модный плащ.
 



177

 
– Ты пойми, встречу своих коллег, они меня начнут расспрашивать, снимаю ли… Что я им от-вечу?

– Ответишь, что работаешь над новым сцена-рием и снимать будешь, видимо, в Голливуде! По-думаешь, он один в простое! Значит так, улыбку надеть на лицо, а шляпу на голову! У нас все будет хорошо! Пошли, Феллини…

– Я?.. Шляпу?.. Да ты спятила! Я шляпы прин-ципиально не ношу, чтобы ее ни перед кем не снимать!

Вскоре раздался телефонный звонок. Впервые за долгие годы я услышала Валеркин счастливый смех. Нам предложили работу – снять 11-серий-ную картину. Прислали сценарий, который, по большому счету, не отличался особой оригиналь-ностью. Но тоска по делу и реалии возникшей си-туации усмирили гордыню.

Мы пригласили продюсеров на переговоры до-мой. Два малосимпатичных хмыря с бегающими глазками, пропахшие французским коньяком, раз-валившись в креслах, попивали кофеек и умасли-вали нас обещаниями о грядущем бенефисе. Один, видимо, главный, достав из кожаной папочки до-говор, пытался подсунуть его на подпись.

– Простите, но мы не подписываем докумен-тов, предварительно не ознакомившись с их со-держанием, – вежливо, но твердо сказал Кремнев.
– А что вы, собственно, теряете? Хорошее
 



178

 
«бабло», нормальные сроки, все условия… Шеф, не торгуйся, давай договариваться! – нагло за-явил новоявленный «продюсер».

Мы с Валерием переглянулись. Так разговари-вать с режиссером-постановщиком?.. Хамло! Я в упор посмотрела в его пустые глаза, на свежевы-бритую жирную рожу и, едва сдержав себя, кокет-ливо улыбнулась:

– А если не секрет, инвестор кто? На чьи день-ги снимать будем?

– Хитрая у вас супруга! – рассмеялся второй. – Небось, рыбку с икоркой любите?..

Валерий с недоумением посмотрел на гостей:

– Ничего не понимаю, при чем тут рыбка?..

– Наши друзья шутят, не правда ли? Дело в том, что мы рыбных изысков не привечаем. На диете, простите! – жестко оборвала я гостя.

После ухода переговорщиков мы долго обсуж-дали мерзкое предложение. Поняли, к нам при-ходили представители рыбной мафии. Видимо, надо было «отмыть» свои грязные денежки. Бог нас уберег!

Было больно и унизительно. Эта беспросвет-ность казалась вечностью. Я ловила себя на том, что фантазия моя на исходе.

Вскоре последовал звонок от замечательного человека – Людмилы Голубкиной. Милочка была старинной приятельницей моего Валеры. Они долгое время работали вместе на «Мосфильме»
 



179

 
в;объединении «Юность», после – во втором твор-ческом объединении, которым руководил незаб-венный Л.;О. Арнштам.

Людмила Владимировна Голубкина-Луговская, дочь известного русского поэта В.;Луговского, опытнейший редактор, предложила почитать ин-тересный сценарий кинодраматурга Н.;А. Фоки-ной, вдовы Л.;А. Кулиджанова, «Забытая осень». Вырывая друг у друга из рук страницы, мы «про-глотили» сценарий за ночь. Речь шла об октябрь-ских событиях 1993 года. Сценарий был потря-сающий! После прочтения мы, можно сказать, «заболели». Нужно немедленно превращать идею в жизнь!

«Мосфильм», ставший громадным кинокон-церном, объединил под своим началом множество студий. Руководили ими в то смутное время, ду-маю, далекие от кинопроцесса, оборотистые, хват-кие люди. Удалось выйти на некую особу, которая свела нас с молодым, обаятельным и шустрым продюсером. Представился Олегом Осетровым. Надо же, очередной «рыбный» экзерсис!

Олег прочитал сценарий и незамедлительно пригласил для переговоров. Ознакомились с ус-ловиями контракта. Он нас устраивал по всем па-раметрам. На «бестактный» вопрос, кто инвестор, продюсер коротко ответил: «Не волнуйтесь, поря-дочные люди!». Волшебное слово «порядочные» для нас было индульгенцией от всех грехов.
 



180

 
В этот же день отвезли условия контракта дра-матургу. Она согласилась. Можно заключать дого-вор! На следующее утро поехали на «Мосфильм», чтобы поставить подписи под предложенными документами, но… наш продюсер исчез!

Ждали вестей несколько дней. Валера лежал молча, отвернувшись к стене. Я с надеждой смо-трела на телефонный аппарат и тихо молилась.

Выяснилось, что инвестор, «порядочный чело-век» и дальний родственник нашего продюсера, оказался замешан в каких-то крупных финансо-вых махинациях и накануне нашей встречи был арестован. Бог опять уберег!

Опустились руки. Время тянулось медленно, тоска сжирала до костей. Было неловко перед сы-ном – сидим на его шее, хотя вел он себя более чем деликатно и тактично:

– Что за глупости?! Вы – мои родители. Я дол-жен вам помогать, понимаете?

Мы перестали спать. Помню, как-то ночью Ва-лерка спросил:

– Ты что-нибудь понимаешь? Ты понимаешь, что происходит? Мы так поверили, так поверили! Думал, дышать полной грудью будем! Не станет, наконец, цензуры, этих идиотов-чиновников… В;каком государстве живем? В государстве воров, бандитов и торгашей?! Я всю жизнь трудился, па-хал на это государство!.. Да разве я один! А;оно с нами, как злая мачеха! Все отсюда валят, а я нику-
 



181

 
да не уеду! Моя Родина здесь! Я;русский человек, все мои в этой земле лежат. А эти суки!.. Скажи мне, кто ответит за эту беду?! Больно-то как!.. Стыдно, перед всем миром стыдно! Болит серд-це… Нет, это не про меня, когда «раб может жить отдельно от души»!

– Знаешь, дорогой муж, оказывается, для этого государства мы с тобой ничего не сделали. Такие слова я недавно услышала от одного сопляка в ма-газине. Он ветерана с колодками на груди из оче-реди вышвырнул, и все молчали! Пришло время, когда не перед кем стало краснеть. Нет, так долго продолжаться не может. Справедливость востор-жествует. Увидишь!

Валерий, как и его соратники, долгие годы был секретарем Московского союза кинемато-графистов. Редкие заседания, после которых по заведенной традиции друзья-единомышленники поднимались в ресторан, чтобы, расслабившись, вспомнить старые добрые времена, потихоньку сошли на нет. Коллеги иногда перезванивались, но темы разговоров носили пространный, не ка-сающийся творчества характер. В основном все были безработными голыми королями. Какой там опыт, богатый послужной список, звания, статус, призы, награды!.. Миром правили ДЕНЬГИ! И лю-бой неуч, торгаш или уголовник, при наличии ди-видендов, мог купить постановку.
А сколько порядочных, талантливых людей,
 



182

 
наступив на самолюбие, вымаливали у банков, фондов, разного рода толстосумов средства на постановку новых фильмов. И хорошо, если эти встречи оканчивались удачей и никто не просил так называемого «отката». Зачастую деньги вы-плачивались не сразу. Порой на годы останавли-валось производство картины, уходила натура, взрослели юные актеры, старились пожилые… Сколько бед, инфарктов и смертей на совести тех проклятых девяностых! Нам с Валерой была омер-зительна одна только мысль о таких унижениях.

Прошло несколько лет. Мы старались не затра-гивать тему творчества. Я с болью наблюдала, как мой Валерка медленно и верно погружается в тя-желую депрессию. Он перестал улыбаться, резко состарился, потерял интерес к жизни. Мы пере-стали ходить в Дом кино, а наш некогда гостепри-имный дом закрыл двери.

Единственной отдушиной стала дача. Мы меч-тали о ней и ждали переезда семь заснеженных месяцев. Там мой Валерочка оживал, гулял по лесу, забегал на чашку чая к нашим старинным друзьям Галочке и Александру Сергеевичу Васи-льевым. Да и к нам на огонек соседи заходили с удовольствием.

Когда-то мне, члену Союза писателей СССР, дали небольшой участок земли в поселке «Мо-сковский писатель» под Истрой. Строили ее всем миром. Остаток заработанных Валеркой постано-
 



183

 
вочных после многосерийной «эпопеи», гонорар от моей книжки и часть денег от проданной в Баку родительской квартиры.

Дачу на шести сотках он воздвиг огромную. Огороженная высоким забором из красного кир-пича, она выглядела фундаментально. Я хохмила, что ее построили по эксклюзивному проекту Кор-бюзье. Заехал как-то в гости Саша Курляндский. Человек остроумный (достаточно вспомнить зна-менитый мультик «Ну, погоди»!), он сразу окре-стил наш забор «КРЕМНЕВСКОЙ СТЕНОЙ».

На вопросы любопытных соседей, для кого дворец, муж с гордостью говорил:

– Как для кого? Да я поставлю большой дубо-вый стол, на него огромный самовар, а за столом всех своих и Зюмкиных родственников соберу! Родня – наша опора!

Зная характер мужа, была уверена, если заду-мал – обязательно осуществит. Ужас не покидал меня ни на минуту, хотя собрать всех родственни-ков несколько раз удалось.

– Валерочка, понимаю, идея хорошая, но, по-жалуйста, вначале мне веревочку и мыльце!..

– Не понял! Ты что, не хочешь всю родню под одной крышей собрать? Вместе жить будем! Ты, моя любимая жена, против?

– Нет, почему же, на два-три дня – пожалуйста, но все вместе… я сдохну!

Напрасно мы ломали копья. Пока наш дом
 



184

 
строился, а строился он долго, почти все род-ственники ушли из жизни. Дети выросли и свили свои гнезда. И остались мы с Валеркой в этом «мо-гущественном Эльсиноре» одни.

Новое тысячелетие встретили вдвоем за скромным новогодним столом. Остались позади бурные праздничные загулы в Болшево, походы в Дом кино и Дом литераторов. У нас появились три друга: телевизор, холодильник и мягкий диван. На прикроватном столике расширился ассорти-мент лекарств, мензурок и мазей. Перечень боля-чек пополнялся с невиданной быстротой.

Но мы не теряли надежды еще что-то сказать, хотя бы просто напомнить о себе. Как-то посреди очередной бессонной ночи Валерка горестно про-изнес:

– Что-то давно никто не звонит. Наверное, ду-мают, что я умер…

Я с тревогой замечала, что день ото дня муж как-то тускнеет. И с памятью стало плоховато. Кстати, хорошей он никогда не отличался. Мне постоянно приходилось ходить в «секретарях». Шутила: «Шеф, плати премиальные!». Если надо было запомнить какую-то дату, имя, фамилию или событие, на помощь призывалась я.

Новая малоприятная особенность супруга, я говорю о прогрессирующей забывчивости, заста-вила незамедлительно обратиться к врачам. Луч-шие специалисты-неврологи Москвы в один голос
 



185

 
уверяли – возрастные когнитивные расстройства как следствие атеросклеротических изменений сосудов головного мозга. Мол, такой инфаркт тя-желый перенес, да и генетика кошмарная… А на мой вопрос, не похоже ли это на болезнь Альцгей-мера, хихикали:

– Ну вы просто еврейская мамочка! Простите, вы за ним термос с теплой кашкой не носите? Не выдумывайте, никакого Альцгеймера здесь нет! Возраст, дорогая, возраст…

Прожив с Валерием столько лет, я знала его наизусть – все его прихоти и капризы, манеры, особенности и вкусы. И меня всерьез беспокои-ло его новое состояние. Я видела, с моим мужем происходит что-то странное: резко изменился по-черк, стал забывать название своих картин, мог поставить грязную обеденную посуду в стираль-ную машину, забыть выключить воду, оставить незапертой входную дверь, после разговора по телефону положить трубку не на рычаг аппарата,

а рядом.

Надо отдать должное, чего практически не было раньше, Валерий старался всеми силами по-могать. А я – внешне не акцентировать внимание на его странностях. Но во мне поселился живот-ный страх. Отпуская мужа в магазин неподалеку от дома, незаметно шла следом. Он мог на красный свет светофора переходить дорогу, сделав покуп-ки, оставить их на прилавке вместе с;портмоне.
 



186

 
Но,;как ни странно, машину водил отменно. Даже пытался лихачить. Видимо, многолетний навык давал о себе знать. Я умоляла его оставить вожде-ние, ссылаясь на его больное сердце. Но Валерий был непреклонен. На всякий случай сидела ря-дом, чтобы успеть схватить руль. Через несколь-ко лет врачи, узнав о моем «геройстве», назовут меня экстремалкой.

С каждым днем список нелепостей пополнял-ся. Валерий перестал читать, слушать радио. Гля-дя на экран телевизора, казалось, не всегда по-нимал, что там происходит. И, чувствуя неладное, постоянно повторял:

– Я знаю, если что, ты меня не бросишь… Ты единственная меня всегда вытаскиваешь, да, ки-сунчик?!

Как-то позвонили из Союза кинематографи-стов. Не ведая о надвигающейся болезни, его включили в приемную комиссию. Это была неска-занная радость! Весь дом был завален работами абитуриентов. Мы просматривали их на компью-тере, писали коротенькие рецензии и репети-ровали Валеркино выступление перед каждым заседанием. Ему безумно нравилась эта «игра» – наконец, почувствовал себя нужным!

Говорят, беда идет к беде, радость к радости, а;деньги к деньгам! Господь услышал наши молит-вы, но, к сожалению, поздно! Валерочку пригла-сили на канал «Культура» ставить антрепризный
 



187

 
РАБОЧИЕ МОМЕНТЫ СЪЕМОК ТЕЛЕВИЗИОННОГО

ФИЛЬМА - СПЕКТАКЛЯ «БУМАЖНОЕ СЕРДЦЕ»

На фото: народный артист России А. Е. Ливанов,
В. И. Кремнев, И. К. Кулиева

 

188

 
фильм-спектакль «Бумажное сердце» (драматур-ги И.;Гаручава и;П.;Хотяновский). Сюжет был не-замысловатым, сама пьеса – милой, камерной и мелодраматичной. Задействованы всего два ар-тиста, снимать практически в одном интерьере. Задача немудреная, но Валере пьеса на душу не легла. Показалась скучной. «Я не знаю, как это де-лать! Мне неинтересно!» – говорил он.

Понятно, сказался долгий простой. Все, как у писателя – страх перед чистым листом бумаги, а;потом, глядишь, перо само вывезет! Мной руко-водила задача – вернуть мужа в привычное состо-яние, в работу, творческий процесс. Мне казалось, это спасет, вытянет из затянувшейся депрессии.

Под моим натиском и уговорами Валерий со-гласился, но при условии – работаю вместе с ним. Руководство канала откликнулось на его пожела-ние, и мы приступили к работе. Мне не раз при-ходилось работать в документальном кино, делать телевизионные передачи, но снимать художе-ственное, да еще спектакль!..

Остановились на артистах Елене Сафоновой

и Аристархе Ливанове. Съемочная группа собра-лась замечательная. Дома проигрывали с Валерой нужные мизансцены, репетировали всю ночь, и, как мне казалось, он шел на площадку подготов-ленный и довольный. Однако в процессе работы быстро угасал, терял интерес. Держа в руках сце-нарий, мог забыть содержание только что про-
 



189

 
читанного абзаца. Артисты были в недоумении: он ничего не мог объяснить, показать, посовето-вать… Я, окончательно взяв инициативу в свои руки, прикрывала его, как могла.

Картину закончили с трудом. Вскоре она вы-шла на экран. Фильм-спектакль «Бумажное серд-це» внесен в «Золотой фонд» отечественного телевидения. Это была последняя работа Валерия Кремнева в кино.
 

190

Глава 13
ТЫ УСПЕЛ МНЕ СКАЗАТЬ…


На меня наставлен сумрак ночи

Тысячью биноклей на оси.

Если только можно, Авва Отче,

Чашу эту мимо пронеси.

Б. Пастернак


Ты успел мне сказать, что очень любишь меня,

и еще – я должна жить долго и быть счастливой. Но ты не знал, меня давно нет на свете. Жизнь закончилась в тот момент, когда врачи все-таки поставили тебе этот страшный диагноз – болезнь Альцгеймера.

Я столько раз спорила с Богом и… выигры-вала! Тебя сразил обширный инфаркт. Почти не оставляли надежды, но я верила и победила! Ты уходил от пневмонии, от заражения крови. Мы одержали верх и в этой битве.

Как-то после очередного дежурства подле тебя, полумертвая от усталости, в полном отча-янии я возвращалась за полночь из Боткинской больницы. На сей раз ты перенес урологическую
 


191

 
операцию и погибал от уросепсиса. Пытаясь уда-лить щадящим методом коварный камень, врачи решили ввести в почку стому, которая оказалась инфицирована, чем и спровоцировали эту беду.

Я брела по ночной февральской Москве в на-дежде поймать такси и невольно стала свидетель-ницей страшной по своей жестокости собачьей свары. Несколько животных пытались загрызть несчастную собачонку. Барахтаясь под тяжестью навалившихся тел, она скулила, визжала, плака-ла… Убийцы были безжалостны. Я стала бросать

в них комья снега, камни, сучья… Обезумевшие от запаха крови псы, наконец, разбежались в разные стороны. Несчастное животное тихо отползло к обочине пустой мостовой.

Подошла к полумертвой собаке и обмерла. На ней висели куски мяса и шерсти. В глазах застыли боль и вопрос – за что? Сколько раз я, обращаясь к Всевышнему, задавала его… Только ли я? И в мыс-

лях получала ответ – не за что, а для чего. Собачью тоску засып;ло снегом. Я просидела

возле умирающей псины несколько часов, выти-рая окровавленную мордочку. Пыталась кормить недоеденным бутербродом, перевязывала иску-санные лапы носовым платком. Вдруг она зары-чала, оскалила клыки и, вскочив, рванула в засне-женные кусты.

Я долго смотрела вслед. Осенила странная мысль – ведь я и есть этот пес, а мои враги – ан-
 


192

 
филада бед, через которую надо пройти. Нет! Я не андердог и не сбитый летчик. Просто надо зали-зать раны, оскалить зубы и опять бросаться в бой.

Я воин, отважный викинг, непобедимый берсерк, я смогу победить! Наплевать, что врачи сказали: «Ну что вы от нас хотите? Делаем все, что можем, но мы не Боги…»

Достала из кармана шубы сотовый телефон и, набрав номер оперировавшего тебя хирурга, в от-чаянии закричала: «Вы мне сегодня заявили, что вы не Боги? Нет, Боги! Вы его спасете, иначе вам не жить!» Я стояла посреди седой от снега пло-щади и в голос, по-собачьи, выла. На часах было четыре утра.

Они спасли тебя! Мы взяли еще одну высоту! Вот уже более четверти века раскладываю в

лекарственную менажницу таблетки и заставляю тебя их вовремя принимать. Я жила и живу для и ради тебя! Мы всегда были вместе. Везде и всегда! И так все сорок с лишним лет… Видит Бог, я не со-вершила никакого подвига, просто я – жена!

Мы жили сложно, нелепо, шумно, страстно и весело. Расходились и сходились, плакали и сме-ялись, разыгрывали друг друга, целовались, буй-ствовали. Но мы были преданы друг другу. Из абсолютно разных «профсоюзов», чуждых соци-альных слоев, мы сохранили тепло, нежность, тре-петность и чувство долга. Почитая память пред-ков, представители не очень понятных друг другу
 


193

 
национальных традиций, мы сумели сберечь са-мое лучшее, что было в семьях наших родителей.

Я пишу эту книгу для тех, кто не всегда доро-жит чувством, определения которому нет в язы-ке человеческом. Знавшие мою нелегкую судьбу, удивлялись терпению: «И как ты смогла выдер-жать все его выверты, безумства и фокусы? Вот я, например, никогда бы не простила!..» Чудаки! Никто не поверит, если скажу, что безмерно бла-годарна ему за эти уроки. Они закалили меня, на-учили держать удар.

Сегодня одним из модных аксессуаров линг-вистического арсенала стало жонглирование словосочетанием «самодостаточный человек». Для меня это определение размыто. Что это? Уме-ние доказать (скорее всего, продемонстрировать) свою состоятельность, независимость от условно-стей и общепринятых принципов социума? Мол,

я герой, мне все нипочем, и «чудо-юдо я один по-бедю», и один в поле воин... Может, все-таки сила в искреннем признании, чего ты стоишь на самом деле со всеми слабостями и победами? В том, на-сколько гармоничен, что сделал, что оставишь по-сле себя…

Ты, Валерка, оставишь после себя много до-брых фильмов о детях и для детей. Потому что сам был большим и неуправляемым ребенком. А;пло-хое? Святых среди нас нет! Я ничего не помню и;не хочу вспоминать! Я все забыла, все простила!
 


194

 
Вот мой ответ тем, кто по прошествии стольких лет недоумевает и удивляется моему терпению. Да, можно прожить огромную жизнь, но так ниче-го и не понять. Самое великое проявление велико-душия – умение прощать. Это отнюдь не признак безволия, раболепия, унижения. Одной из самых больших глупостей человечества считаю жела-ние с упоением холить, лелеять и помнить обиды, которые тебе когда-то нанесли. Обида и горды-ня порождают злобу, ненависть, зависть и месть. Она сжирает человека на корню. Не помню, кому принадлежат слова: «Слава храбрецам, осмелива-ющимся любить!». К сожалению, нынче это по-нятие стало расхожей, затертой монетой. Да, мы

с тобой умели писать стихи и сценарии, снимать кино, но я благодарю Господа за наш самый глав-ный талант – умение прощать, жалеть и Любить!
Для чего были посланы нам эти тяжкие испы-тания? Думаю, неспроста. Может, именно в них познали мы вкус настоящей жизни, понимание ее истинных ценностей. Спасибо тебе, судьба! Зача-стую жизнь преподносит такие уроки, что хочется их прогулять. Мы не прогуляли ни одного!

Вот уже много лет я с болью смотрю на тебя. Ты жив, но тебя давно нет. Потому что человека де-лает мысль, умение ее сформулировать и подать. Человека делает реакция, контакт с окружающим миром, присутствие волевых навыков. Тебя нет, есть подобие – несчастный, никого не узнающий,
 


195

 
исхудавший ребенок. Я практически не слышу твоего голоса, только невнятное бормотание и су-етливое перебирание пальцев. Дыхание Люцифе-ра коснулось твоего разума. Каждый день вместе

с сиделкой мы поднимаем тебя, тащим в ванную комнату, кормим с ложки, меняем одежду, уклады-ваем спать. Полночи я сижу рядом, вглядываясь в неузнаваемые черты родного лица и вспоминаю прежним – балагурящим, улыбающимся, ярост-ным, бунтующим, веселым, энергичным…

Не зная тебя настоящего, многие воспринима-ли твой необузданный нрав проявлением невос-питанности, истерии, хамства, невежества. Но ты был самой природой – ее органикой и непредска-зуемостью. Тебя можно было принимать или не принимать! Трепетный, по-детски ранимый, эмо-циональный, хулиганистый, обидчивый, востор-женный большой ребенок. Порой тебя надо про-сто пригреть, успокоить, сказать, что ты молодец и;все у тебя получится…

Не знаю, как дальше жить… За меня искренне беспокоятся близкие. Говорят, пора остановиться, подумать о себе. Мол, спасти его невозможно. Что я безумна, добром это не кончится – я подорву остатки здоровья окончательно. Смотрю на своих доброжелателей и понимаю – их советы только разрушают меня. Я живу в другой системе коор-динат. У меня другие принципы и ценности. Буду биться до конца, чего бы это ни стоило!
 


196

 
Валерка, родной мой! Мне не хватает твоего тепла, дурацких розыгрышей и заразительного смеха. Я понимаю, больше ничего в моей жизни не будет, потому что мое будущее – в моем про-шлом. Я прожила большую жизнь и, что бы ни случилось, навсегда останусь твоей женой, а на безымянном пальце правой руки будет мерцать подаренное тобой обручальное кольцо.

Произошло чудо. На нашу беду откликнулся Союз кинематографистов. Общими усилиями тебя перевели в подмосковный пансионат для таких больных, как ты. У меня нет слов благодарности Н.;С. Михалкову, К. А. Лаврентьеву, Е. И. Третьяк, Т.;В. Лузгиной за их участие и помощь. В этом пансионате работают ответственные и добросо-вестные люди. Признательна им безмерно.

Тяжело привыкать к одиночеству. Сутками молчит телефон. Все куда-то исчезли. Не оби-жаюсь – понимаю. Ставлю себя на их место: чем помочь, что сказать – банальное «Держись!»? И в глубине души благодарна за то, что мне не зада-ют глупые вопросы – что говорят врачи, будет ли улучшение? Главное, я рядом. Слышишь, Валерка? Я рядом! И буду жить, пока ты жив…

Каждый день вслух читаю стихи и веду с то-бой диалог. Все, как раньше. Ты со мной – тот, прошлый. Вот на стене фотографии: рабочие моменты съемок очередной картины, мы вместе, ты;с;внуками… В ванной комнате висит банный
 


197

 
халат. Я зарываюсь в него с головой и вдыхаю родной запах.

Периодически приходится класть тебя в боль-ницу. И тогда на перекладных: из автобуса в элек-тричку, потом в метро – с огромной тяжеленной сумкой, наполненной едой, я мчусь на встречу с тобой! Предощущение праздника, счастье от со-знания, что вновь увижу родную физиономию… Тебя вывозят в инвалидном кресле. Отрешенный, ты меня не узнаешь. Больно!

Мне талдычат заезженные фразы: «Какой не-сешь крест, ты героиня! Тяжкое испытание тебе послал Господь! Видимо, ты сильная. Ведь Бог дает человеку столько, сколько тот может выдержать. Он дает испытания тем, кого любит!» Я покорно киваю головой. Всевышний явно переоценивает мои силы, и вообще – пусть он меня меньше лю-бит. Я богохульствую? Кто бы знал, как мне пре-тят эти слезливые, душеспасительные завывания. Делаю все, пока дышу, и буду так жить дальше!

Недавно разговаривала с милой молодой жен-щиной, которую знаю без малого лет двадцать. Талантливая художница, прекрасная мать и жена, отменная хозяйка. Отношусь к ней с неподдель-ным уважением. Удивила меня своим новым увле-чением: «трудами» новоиспеченного психолога, который внедряет в умы апологетов «любопыт-ную» сентенцию: В;ЭТОЙ ЖИЗНИ НИКТО НИКОМУ НИЧЕГО НЕ ДОЛЖЕН! Услышав это из ее уст, была
 


198

 
наотмашь сражена категоричностью. А как же нравственные постулаты? Как мораль и «звездное небо над головой», о которых настойчиво напо-минает Иммануил Кант? Попыталась возразить, но поняла – каждый имеет право на свое мнение, жизненную позицию и правду.

Нашла в Интернете лекции модного «гуру» от психологии и внимательно прослушала. О, как легко и непринужденно он дает отнюдь не советы

– рецепты на все случаи жизни! Как цинично и спокойно купается в море человеческих бед и во-просов. А ведь послужной список, дай Бог каждо-му! Вот только одним росчерком пера в моих гла-зах репутацию свою уничтожил. Не мой человек! Холодное, равнодушное сердце у;него.

Вспомнился любопытный эпизод, встреча со знакомым врачом-психиатром в Цветном зале ЦДЛ. Он специалист с колоссальным опытом и ми-ровым именем. Сидим, пьем кофе, толкуем о жиз-ни, заботах и детях. Сквозь плавающий синий смог табачного дыма видны лица моих товарищей по писательскому цеху. Опухшие, небритые, укутан-ные в некогда модные, но нынче видавшие виды шарфы, лоснящиеся от старости куртки, сгребая общую мелочную кассу, они периодически под-ползают за очередной рюмкой к барной стойке. Взгляд приятеля направлен в сторону соседнего столика. За ним два не очень обласканных жиз-нью поэта. Пьют водку и выясняют, кто у кого
 


199

 
спер строчку очередного «шедевра». Разговор грозит перерасти в серьезный конфликт. Драки не миновать, я-то знаю точно!

– Слушай, пойдем отсюда, пока не поздно! На-шему брату-писателю нужен психолог, все себя мнят гениями, у всех свои «тараканы», – говорю я.
– Ты уверена? А знаешь, как психологов в шут-ку называют врачи-психиатры?.. Двоечники!
Поэты продолжают качать свои права, сидя под ярко разрисованной стеной, на которой, ши-роко расставив нижние конечности, красуется бессмертный идальго, а внизу чье-то остроумное рукописное двустишие: «Выпить рюмочку охо-та между ног у Дон-Кихота!». Они здесь каждый день, всегда, уже много лет. Кажется, столик этот стал их именным.

– Этим нужны не психологи, а психиатры, наркологи. Здесь катждый второй алкоголизмом страдает. Ты посмотри, вот этот персонаж с бипо-лярным расстройством, тот – с шизофренией… Впрочем, талант и безумие идут под руку. Это еще Ганнушкин утверждал. Понятие о психических нормах так неопределенно, так размыто… Здесь работа для нашего брата-психиатра. Да, психоло-гам общего профиля здесь делать нечего.

– Так ты хочешь сказать, что профессия психо-лога вообще не нужна?

– Ты меня неправильно поняла. Я говорил о;психологах общего профиля. По большому сче-
 


200

 
ту, работа психологов всегда и всем нужна, очень нужна! Учитывая реалии нынешнего больного времени, особенно в вашем писательском со-обществе. В нелегкую пору живем, подруга! Весь цивилизованный мир пользуется их поддержкой. Просто подход к каждому – индивидуальный, все через сердце пропускать нужно. Общими поня-тиями тут не обойтись. Тут не надо иметь голову профессора Доуэля. Дураку понятно, одного ди-плома мало, сострадание и сердце – вот слагаемые успеха. А у нас развелось психологов немыслимое количество, и не все настоящие профессионалы.

Мне пришлось сделать этот витиеватый экс-курс в прошлое неспроста. Вспомнились слова моего приятеля: «Нужны психологи не общего профиля. Нужны добросовестные специалисты, пользующие своих пациентов не заученными формулами из институтских учебников, обладаю-щие не только хорошо подвешенным языком, на-выками психокоррекции и анализа, а сердцем!».

Я с большим уважением отношусь к психоло-гам. Это специалисты-практики, необходимые для решения реальных драматических событий. Это психологи, работающие в МЧС, бригадах службы медицины катастроф и т.д. Но возмущает то, что этот новомодный друг из анналов Интернета бе-рет на себя смелость рассужать о долге! Значит, запросто можно предать своих детей, родителей, друзей, Родину?.. По ком звонит колокол?
 


201

 
Я отнюдь не осуждаю эту милую молодую жен-щину в ее категоричности. Время – лучший ре-жиссер наших судеб. Оно спрессовывает, лепит, награждает или наказывает. Оглядываясь назад, понимаю, много было сделано ошибок, подчас и я была категорична, несправедлива, легкомыслен-на и порой жестока. Жизнь и опыт закаляют луч-ше любого психолога. Они заставляют думать и переоценивать многое. Только настоящие потери учат понимать, что есть истинные ценности. Да простит меня высоконравственный читатель за «высокий штиль», но на каждую задницу найдет-ся свой жареный петух. Главное, чтобы не очень больно клюнул. А что касается долга, пусть каж-дый решает сам, как быть. Но надо помнить, Бог

– твоя совесть, он-то все знает, все видит! Вспомним Александра Меня: «И один человек,

которому вы помогли, уже оправдал все ваши уси-лия. Потому что каждый человек – это целый мир, это уникальное, неповторимое существо, образ и подобие Божие». Именно поэтому я буду жить и выполнять свой долг. Сердцем выполнять, потому что не понимаю, как можно по-другому.

Боже, прошу – будь милостив! Дай мне здоро-вья и сил до конца исполнить его. Искренне верю

в твое всемогущество, но не понимаю одного – разве не видишь, что на земле так много горя, лжи, войн и насилия, боли, распутства, воровства и не-справедливости?! За что покарал моего Валерку,
 


202

 
талантливого, яркого, честного человека? Но не всё мы знаем до конца. А если было за что? Если не все грехи искупил, и час ответа настал? Да, у моего мужа взрывной, несносный характер. В за-пале он может наговорить кучу гадостей, обидеть человека. Но потом, осознав вину, отдаст послед-нюю рубашку, приютит бездомного, накормит го-лодного, обогреет страждущего. За что такой уни-зительный и страшный уход? Почему ты молчишь, Господь? Ответь мне! «Страшно впасть в руки Бога живого. Время близко» (Новый Завет).

В 2011 году я повезла Валерку на Святую зем-лю, чтобы проконсультироваться по поводу его болезни с израильскими специалистами. Прежде мои друзья, живущие в Германии и США, соедини-ли меня с лучшими психоневрологами, которые

в один голос подтвердили – панацеи от этого за-болевания нет. Сильных мира не спасли: Р. Рей-гана, М. Тетчер, А. Суареса, А. Жирардо, П.;Фаль-ка… Прочитав огромное количество специальной литературы и общаясь с корифеями от медицины, ответ знала заранее, но цеплялась за любую со-ломинку.

В Израиле в очередной раз посетив крупней-ших специалистов в области изучения функции человеческого мозга, я получила окончатель-ный вердикт – медицина бессильна. «Никто не знает этиологии этого заболевания, но то, что здесь задействованы гены – факт неоспоримый.
 


203

 
Исследования идут, но пока всё на стадии опыт-ных разработок. Если хотите, переезжайте сюда, есть специальные компьютерные карты – систе-мы, по которым проводятся исследования. Можно попробовать», – говорили мне.

Остановились в Нетании у моего школьного приятеля, кстати тоже врача-психиатра, профес-сора Бориса Островского. До переезда в Израиль он практиковал в Берлине. К сожалению, Борис подтвердил заключение коллег: «Не сходи с ума, медицина бессильна! Радуйся, это только начало, все сложности впереди…»

Валерик мой словно родился заново. Ему нра-вилось в Израиле всё: солнце, море, которое он так любил, спокойная размеренная жизнь и теплый прием друзей. Мы встретились с талантливой молодой актрисой Леночкой Яраловой, он успел снять ее в роли Сильвии в своем предпоследнем сериале «Вход в лабиринт», с ее родителями Ли-ной и Игорем Барах, бывшим главным врачом поликлиники Литфонда, с моими бакинскими одноклассниками Беллочкой и Валей Левашенко-Севумян. Ребята сделали из своей квартиры в Аш-доде штаб. Сюда приехали мои бакинские соседи Леля и Валерик Кесельман-Кульгавины, мой кол-лега по работе на бакинском телевидении Фредди Зорин, КВНщики Александр Аграновский и Софоч-ка Варзагер… Телефон разрывался от звонков.

Я с удивлением и радостью наблюдала, как мой
 


204

 
Валерик вновь улыбается. За короткое пребыва-ние в этой стране мы успели насытиться яркими впечатлениями, вплоть до обстрела Аждода па-лестинскими кассамами (ракетами). Я опасалась, как Валера отреагирует на произошедшее, но он был спокоен и даже шутил, что всем расскажет, в;какой серьезной переделке мы побывали.

Купили путевку в Эйлат и с удовольствием провели там несколько незабываемых дней вдво-ем. Он был счастлив и улыбался мне светло и вос-торженно, таким я полюбила его много лет назад.

Мы ездили по святым местам Земли обетован-ной, и я мысленно просила Бога, чтобы он помог. На секунду опустившись на колени перед Гробом Господним, молила о помощи и пощаде. А после подвела Валерку к Стене Плача и приказала:

– Молись, проси! Он поможет, я верю, поможет! Валера, на секунду растерявшись, спросил:

– Так я не иудей, я православный, да и молитвы не знаю!.. Как же он поможет?

– Поможет, он всем помогает, молись своими словами, иди!

Он вернулся просветленный. В глазах зажег-ся огонек надежды. Долго молчал, а потом робко спросил:

– Ты не будешь смеяться? Мне так хорошо! Я;бы хотел здесь жить. Помнишь, профессор ска-зал, что они попытаются с помощью каких-то ком-пьютерных программ найти решение?
 


205

 
Я понимала всю абсурдность затеи, но его вера

и надежда на благополучный исход стали сигна-лом к действию. Иногда эти два фактора творят чудеса. А может, Божья воля?..

Средств на коммерческое лечение и пребы-вание в стране в течение нескольких лет у нас не было. Могли помочь еврейские корни моей мамы. По возвращении в Москву тотчас взялась за оформление визы на постоянное жительство в Израиле. Сколько бессонных ночей предстояло пережить. Нелегким было решение. Но у меня по-явился еще один шанс спасти его!

Через какие тернии пришлось пройти, пока я доказала свою причастность к еврейству, знает только Бог. В конце 2011 года мы получили за-гранпаспорта, в которых стояло долгожданное разрешение на репатриацию. Я с ужасом думала о реакции наших сыновей, предстоящих хлопотах

и организационных проблемах. Все ложилось на мои плечи. Но Валерочка верит и надеется на по-беду, а значит, у меня одна задача – довезти его до Израиля живым и невредимым.

Однако судьба сыграла с моим Валериком оче-редную злую шутку. Конец января 2012-го. Новый удар: срочная операция, камень в почках. Наркоз, уросепсис, повторная операция, опять наркоз и как следствие – спад мозговой деятельности… Я;не говорю о его многочисленных транзиторных инсультах и сдающем сердце. Постепенно с ним
 


206

 
стало происходить нечто, о чем трудно расска-зывать. Валерий, окончательно потеряв ориен-тиры, начал творить невообразимое. Вспоминать заново этот кошмар нет сил! Произошел полный когнитивный сбой. Он стал социально опасен. Об этом меня предупреждали врачи. Они давно и не-устанно настаивали на его госпитализации.

Как подобраться к неизведанным тайнам и ко-варствам мозга? Ведь он скрывает не менее деся-ти тысяч различных образований. Как объяснить механизм мыслительного процесса? Архитекто-ника его пока не разгадана, непостижима осмыс-лению и анализу. Над этой вселенской проблемой бьются лучшие умы: нейрофизиологи, психиатры, нейропсихологи, генетики, физики, кибернетики, биохимики. Как расправиться с этим проклятым амилоидным белком, который, в моем обыватель-ском представлении, подобно планктону присо-сался к мозгу?

Наблюдая за нелогичным поведением мужа, я стала подсознательно сравнивать его мозг с лам-почкой. Что там творится в закулисье его извилин? Как понять все уловки и хитрости, по-доброму до-говориться с ним? Вот лампочка зажглась, вот по-гасла… О, эти проклятые погибающие нейроны, этот отказавший что-либо запоминать гипокамп, эти синапсы, похожие на вольфрамовые волоски

в перегоревшей лампочке. Соединились – всё оза-рилось светом, разошлись – опять темень!..
 


207

 
Ты уходишь медленно и мучительно. Все по-нимаю, но не хочу верить. Уверяю себя – бывает хуже, когда неизлечимое заболевание сражает детей. Привычно езжу к тебе, сижу часами рядом, пытаюсь кормить из шприца, потому что уже не можешь сам проглотить пищу. Горько – меня со-всем забыл.

Живу по инерции. Хожу по магазинам, иногда готовлю еду. Стараюсь ни с кем не общаться. Даю себе установку: не ныть, быть в порядке, при ма-кияже и хорошо одетой. Именно такой меня лю-бил и любит Валерка! Главное, не озлобиться, не превратиться в бесчувственную скотину. Господи, где взять силы? Не у всех хватает такта и душев-ного тепла понять меня. Летом на даче соседки шушукаются – надо же, такая беда, а не плачет, волосы на себе не рвет. Да еще анекдоты травит…

Немногим могу рассказать о своем горе. За-частую, это абсолютно чужие, случайные люди, попутчики. Знаю, разойдемся, как в море корабли,

и никогда пути наши не пересекутся. Мы живем в такое непредсказуемое, тяжелое время. Кто-то может «утолить своя печали» в утехах, вине, блу-де. А иным нужно просто высказаться.

Стала замечать, что полюбила продрогшие, за-мызганные электрички с их коробейниками, на-глыми контролерами и орущими детьми. Люблю слушать самодеятельных музыкантов, как прави-ло, подрабатывающих консерваторских студен-
 


208

 
тов. Помню паренька в продуваемой насквозь то-ненькой ветровке. Щупленький, интеллигентный,

в очках, он достал из футляра скрипку и начал играть «Цыганские напевы» Сарасате. В горле ко-мок. Подозвала его и, вывернув наизнанку коше-лек, отдала все деньги.

Запомнилась молодая женщина с мальчишкой лет пяти. Он вел слепую мать по вагону за руку, она пела песню, которую некогда исполняла наша примадонна:

Держи меня, соломинка, держи,

Когда вокруг шторма в двенадцать баллов! Держи меня, соломинка, держи, Когда друзей по жизни разбросало. Держи меня, соломинка, держи!..

Я бежала домой черной улицей, по которой ве-черами ходить неуютно. Стучали зубы. Но я пела
в голос: «Держи меня, соломинка, держи…» Каждое утро повторяю, как мантру: трудно, но

я выживу, я нужна ему! Недавно после хорошей дозы снотворного проснулась в слезах. Неуже-ли никогда больше не буду счастлива, любима? И;меня никто не обнимет и не скажет, что я нуж-на? Неужели до конца своих дней обречена на одиночество? Мне немало лет и финал близок, но, видно, душа и впрямь навсегда остается молодой.

И вдруг мне стало нестерпимо стыдно. Как можно у судьбы выклянчивать милостыньку? Я;ощущаю прикосновение и ласковое тепло солн-
 


209

 
ца, вижу синь неба, слышу щебетание птиц, лай собак, чувствую боль, сержусь и негодую, смеюсь

и плачу. Я живу, живу! Ведь это и есть счастье! Вспомнилось Евангелие: «Мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем».

Я знаю, хоть и на расстоянии, всегда держат руку на пульсе любимый сын Самир и невестка Маришка, человек внешне сдержанный, но, верю, глубоко и искренне сопереживающий. Знаю, меня ждут и любят родные внучата. Случись что – дети будут рядом, подставят плечо. Все эти годы они всеми возможными и невозможными средствами поддерживают меня.

Уверена, на первый призыв о помощи прим-чится сын Валерия Сергей. Он почти на физиче-ском уровне не может видеть отца в таком состоя-нии, но знаю, что искренне переживает.

Стараюсь никого не дергать и не просить. У на-ших сыновей свои заботы. У Самира трое детей: Тимур, Марк и Евочка. У Сергея пятеро: Сережа, Таня, Маша, Алена и Ванюшка.

Как он любил наших внуков, мой Валерочка! До последнего момента, пока искра разума тепли-лась в его глазах, он улыбался глядя на их фото-графии, плакал при упоминании имен…

Я кланяюсь людям, которые не вздыхают со-чувственно по телефону, а реально помогают в;моей беде: моя родная 82-летняя сестра Лиля,
 


210

 

В. И. Кремнев с сыном Сергеем


Два Сергея. Селегер, 2007 г. В. И. Кремнев со старшим

внуком Сергеем
 
211

Марк
 
212

 
Ева


Марк с партнершей Рутой.
Конкурс бальных танцев,
Латвия, 2016 г.


Семья Самира: жена Марина, Тимур, Марк и Евочка
 

213

 

Внучки Танечка и Машенька


Аленушка
и Ванечка


В. И. Кремнев с внуками Тимуром и Танечкой
 


214

 

Путешествие в Швецию. И. К. Кулиева с сыном Самиром и внучкой Евой. 2016 г.



Тимур – лучший ученик гимназии. 2016 г.
 

215


Доктор Л.;А. Гусейнова

Заслуженный деятель искусств
Азербайджанской ССР
режиссер В. М. Гориккер


Доктор Н. П. Грушевский


Доктор С.;А. Габрусенко
 
216

 
соцработники Светочка и Машенька, сиделки Валя

и Галочка, ставшие за эти годы родными. А;могу-чий человек, некогда «лечивший» наши машины автомеханик, а ныне мой водитель Андрей Юнг-ман? Каждый раз, когда надо отвезти Валерку на дачу или в больницу, умудряется взвалить его на себя и тихо, уговорами укладывает в машину. Я;бесконечно удивляюсь Андрюшиной сердеч-ности и доброте. Однако его понимание и забота объяснимы – он потерял любимую мать, страдав-шую тяжелой деменцией.

Безгранично обязана и благодарна дорогому доктору Н.;П. Грушевскому1, которому надоедаю звонками в любое время суток, испытывая тяже-лые гипертонические кризы. Знаю, этот человек понимает меня как никто. У Николая Петровича, практически синхронно с моим Валерочкой, бо-лезнью Альцгеймера заболела супруга.

Не проходит и дня, чтобы не позвонил доктор С.;А. Габрусенко, готовый в любое время суток со-рваться и;приехать на помощь. Так было не раз.
Меня контролирует и поддерживает врач-гастроэнтролог Л.;А. Гусейнова, прошедшая все круги ада со своей ныне покойной матерью, так-же страдавшей старческим слабоумием, пытается отвлечь разговорами патриарх отечественного кинематографа, режиссер В.;М. Гориккер, выры-


1 На момент выхода книги после тяжелой стремительной болезни Н. П. Гру-шевский ушел из жизни. Вечная Вам память, наш любимый доктор...
 


217

 
вается с работы племянница Валерия Леночка. Тормошат школьные подружки, куда-то зовут, хотят;приехать. Я им рада, но ловлю себя на том, что смертельно устала. Внутри пустыня. Беско-нечная, долгая, выжженная, жаркая пустыня…

Вдова друга детства Вадика Головни Веруська, ставшая моей, как она любит повторять, «подру-женцией», позвонив на ночь глядя, тепло и про-сто произносит: «Кязимчик, а ведь я тебя люблю, зараза!» Расплываюсь в улыбке. Мне приятно слышать ее «Кязимчик», так звали моего дорогого папу. Благодаря этим преданным людям, я не ищу гвоздь, перекладину, веревку…

И все-таки я маниакально верю, что и на сей раз одержу победу, ведь мне часто удавалось пе-реломить ситуацию, повернуть реку вспять. Чув-ствую, решу и эту задачу с тремя неизвестными. Потому что ты должен жить, мой Валерка!

Часы пробили четыре утра. Решены кроссвор-ды, в очередной раз перечитаны «Далекие годы» К.;Паустовского. Тусклый свет телевизионного экрана, на котором мелькают бесконечно болта-ющие политиканы, устало освещает спальню… Открываю окно и замираю от волшебного преоб-ражения. Ели в свадебных платьях. Хвойное оча-рование… Зима... Первый снег… Вспомнились строчки из моего первого поэтического сборника:

Снег идет, медленно падает, Падает на землю, и ему не больно.
 


218

 
А прежде чем упасть, в воздухе плавает И шлепается мягко об асфальт боком. Словно из сказки, снег заколдованный Все преображает, все перепевает. Было во мне горькое горе замуровано,

А теперь лишь радость – тихая, живая… Радость... Как странно... Забыла, что это та-

кое. Мне говорят – поплачь, станет легче. Давно разучилась. Раньше плакала от бессилия, но пере-стала. Иногда вою, как тот истерзанный пес.

Часы пробили пять. Пожалуй, наймусь в ВОХР. Выдадут валенки, тулуп, берданку, заведу собаку

и пойду охранять особо важные государственные объекты. Шуточки… Как заснуть? Таблетки и тра-вы уже не помогают. Вспомнился старый дедов-ский рецепт – мед. Может, наконец, засну?..

Ложусь, не раздеваясь, под теплый плед. Сплю одетая – вдруг позвонят… Закрываю глаза. Из за-коулков памяти выплыл странный случай. Сидим за поминальным столом. Ушел из жизни наш друг, умница и острослов Роберт Клековский. Заядлый книгочей, востоковед, внешторговец, переводчик Абдель Насера. Уходил тяжело, но мужественно. По рассказам жены Инночки, до последней мину-ты рядом с Робой находился его приятель. Стран-но, всех друзей Робки знали наперечет. Частые встречи, путешествия, застолья, праздники про-водили вместе. Этого человека увидели впервые.
Я поймала пристальный взгляд сразу. В нем
 


219

 
не;было плотского интереса. В;глазах гипнотизм

и сила. В упор посмотрела на незнакомца. Валер-ка с присущей ему непосредственностью, с сарка-стической ухмылкой задал гостю вопрос:

– Понравилась моя жена? Да, она у меня заме-чательная!

Человек, откинувшись на спинку стула, не те-ряя самообладания, тихо заметил:

– Сильная женщина… Завидую. Она – ваш ан-гел-хранитель, берегите ее!

Мы придвинулись ближе, и Игорь (так звали незнакомца) рассказал поразительную историю. Оказалось, он полковник медицинской службы. Но не просто военный врач, а специалист осо-бого профиля, некогда готовящий наших бойцов ГРУ, наших «альфовцев» ко взятию в декабре 1979 года дворца Амина в Афганистане.

Игорь раскрыл нам удивительные факты. Ис-пользуя систему замечательного артиста и каска-дера А. Кадочникова, создателя одной из наиболее известных школ рукопашного боя, он вместе со своими коллегами обучал наших бойцов бескон-тактному воздействию на врага. Благодаря этому, они спасли сотни жизней наших ребят. Массовых потерь в той схватке не было. Учение Кадочнико-ва, искусство выживать в экстремальных услови-ях – не только защита от нападения криминально-го характера, но и самозащита от экологических
и техногенных катастроф, экономического хаоса,
 


220

 
психологических расстройств, болезней, травм. Игорь рассказал об энергии Кундалини, о том, что нет границ, есть препятствие, преодолимое силой внутренней концентрации и волей.

Мы поняли, какую роль сыграл новый знако-мый в настрое уходящего в мир иной нашего об-щего друга. Обменялись визитками. Игорь сказал, что живет в Севастополе. Пригласил в гости:

– Изумруд, не хотели бы с нами поработать? У;вас это получится!

Пожимая руку Валерке, наказал меня беречь:

– Это ваш ангел-хранитель, помните! Моя су-пруга тоже прекрасный человек, приезжайте, по-знакомлю!

Встаю среди ночи. Ищу визитку Игоря. Ее нет. Видимо, выкинули за ненадобностью. Да и чем он поможет? Мозг погиб…

Где же ты, мудрый доктор Гугенгейм? Услышь меня через завесу столетий. Помоги своими волшебными снадобьями, великий Парацельс! Подскажи, что еще могу сделать? Я ведь ангел-хранитель! Смотрю на себя в зеркало. Страшно! Ангел-хранитель «с костылями» под крыльями. Валерка, мне плохо без тебя! Надо вкрутить лам-почку и починить кран. Некому… Чужих мужиков вызывать, халтурщиков? Паршивец ты этакий, на-шел время придумать себе эту дурацкую боляч-ку!.. Ты выкарабкаешься, правда? Не обижайся, не;злись на меня. Соберись... Ты сможешь! Помо-
 


221


Прогулка на яхте. Эйлат, Израиль, 2011
 

222

 
ги мне! Твой ангел-хранитель очень устал… Часы пробили шесть. Путаются мысли. Сча-

стье – может, сон меня победит… Закрываю гла-за… Лечу куда-то вниз…

Море... Мне снится очаровательное суденыш-ко под белыми сказочными парусами, на котором мы провели целый день там, в Эйлате. Как счаст-ливы мы были. Часто смотрю на фотографию, где ты стоишь, улыбаясь, облокотившись о борт кора-бля, веселый и родной.

Господи! Только бы этот сон никогда не кон-чался, Господи…

На палубе народ. Наши друзья, соседи, прияте-ли… Играет музыка. Все танцуют. Весело, жарко, солнце. Ты, но почему-то в красной рубахе. У тебя никогда не было красных рубашек. Ты счастли-вый, веселый, смотришь на меня влюбленными глазами и ничего не говоришь. Я поняла, корабль собирается пришвартоваться к пристани какого-то городка. Сбегаешь по трапу, машешь рукой:

– Жди, я скоро вернусь, жди! Я знаю, кисунчик, ты пить хочешь… Куплю водички и вернусь…
Долго жду возвращения. А тебя все нет… Па-роход готов к отплытию. Успеваю выскочить на пристань. Мне кричат вслед: «Он не вернется! Он никогда не вернется! Он утонул, утонул!..» Нет! Не может быть! Этого не может быть! У..у..тонул?!.

Просыпаюсь в холодном поту. Какой странный
 


223

 
сон… Ты ведь жив! Я встану, оденусь и сегодня опять поеду к тебе. Лежу спиной к двери, боюсь повернуться. Дурацкий сон… Я верю, ты спасся! Сейчас повернусь, а в дверях будешь ты. Как всег-да, с полотенцем на шее, смешной и мокрый после душа. Где же ты? Ну, улыбнись мне навстречу…

Ноябрь 2016 года



P.S. WWW.GORE.RU

15 декабря 2016 года. В фойе Союза кинемато-графистов на стене твой портрет. Ты улыбаешь-ся… Под ним, на белом листе бумаги, крупным компьютерным шрифтом:

«На 78 году жизни не стало нашего друга и;коллеги – члена Союза кинематографистов, ре-жиссера игрового кино, Заслуженного деятеля искусств России Кремнева Валерия Ивановича.

В.;И.;Кремнев учился на историческом фа-культете МГУ им. Ломоносова (1959 г.). Окон-чил режиссерский факультет ВГИК, мастерская Е.;Л.;Дзигана (1964 г.). С 1964 г. режиссер игро-вых фильмов и автор сюжетов киножурналов «Фитиль» и «Ералаш», занимался дубляжом.

В.;И. Кремнев режиссер фильмов «Ты не один», «Мимо окон идут поезда», «Встречи на рассве-те», «Последние каникулы», «Право на прыжок»,
 


224

 
«Пузырьки», «Однокашники», «Детский мир», «Хозяйка детского дома», «Очная ставка», «Вход

в лабиринт», «Сети рэкета», «Бумажное сердце», «Ангелы-хранители».

Фильмы В.;И. Кремнева удостоены призов кинофестивалей в Готвальдове (Чехия), Пловди-ве (Болгария), Приза ЦК ВЛКСМ «Алая гвоздика» и;других престижных наград.

Приносим соболезнования родным и близким Валерия Ивановича.

Прощание с В.;И.;Кремневым состоится во вторник 20 декабря в 11 часов в конференц-зале Дома кино. В 13 часов пройдет отпевание в храме Святителя Николая Мирликийского (ул. Рябино-вая, 24а), похороны на Троекуровском кладбище».

Твоя фотография. Ты улыбаешься всем светло и открыто. Ты улыбаешься мне!

Рядом сын, друзья, близкие, родные… Что было дальше – не помню… Знаю, многие осудят меня за эту исповедь. Вос-

примут как духовный стриптиз. Мне все равно… Да, я не смогла решить эту задачу с тремя неиз-вестными. Она оказалась мне не под силу. Каждый
в своей жизни пройдет через боль потерь и;испы-таний. Но если мой рассказ заставит задуматься, напомнит о долге, поддержит, облегчит страда-ния, остудит обожженное сердце – я написала эту книгу не зря.
 

225

 

«ТЫ НЕ ОДИН», 1963 г.

 
226

 
«МИМО ОКОН ИДУТ ПОЕЗДА», 1965 г.

 
227


«ВСТРЕЧИ НА РАССВЕТЕ», 1968 г.

 

228

 
«ПОСЛЕДНИЕ КАНИКУЛЫ», 1969 г.

 
229

 
«ПРАВО НА ПРЫЖОК», 1972 г.

 

230

 

«ПУЗЫРЬКИ», 1975 г.

 

231

 

«ОДНОКАШНИКИ», 1978 г.

 
232

 

«ДЕТСКИЙ МИР», 1982 г.

 
233

 

«ХОЗЯЙКА ДЕТСКОГО ДОМА», 1983 г.

 
234

 

«ОЧНАЯ СТАВКА», 1986 г.

235

 

«ВХОД В ЛАБИРИНТ», 1989 г.

 
236

 

«БУМАЖНОЕ СЕРДЦЕ», 2002 г.

 
237

238

 
СМЕХ

СКВОЗЬ

СЛЕЗЫ

 
240

* * *

Бывает в жизни всё,

бывает даже смерть,

но надо жить и надо сметь!

Э. Ростан

Это другая книга. Вернее, небольшие фраг-менты той, которую давно тебе обещала. Многое, о;чем расскажу, ты слышал не раз, от души хохо-тал и журил меня за лень сесть к компьютеру.

Я выполняю свое обещание, Валерочка. Даю слово, допишу до конца и непременно издам, по-тому что в этих маленьких зарисовках то, что по-могало нам и нашим друзьям жить и видеть жизнь

в другом цвете и ракурсе. Не черно-белой и скуч-ной, а наполненной, яркой, хулиганистой и весе-лой. Той, которую мы с тобой так любили!



ЗАПИСКИ ИЗ ЗАЛА

– Говорят, являясь членом Комитета советских женщин, вы занимались проблемами междуна-родного женского движения. Общественная дея-
 


241

 
тельность – это здорово! А как ваше участие в;по-литической жизни нашей страны, слабо?

– Половник в руках я держу уверенно, но не думаю, что похожа на кухарку, которая может управлять государством. Одним словом – КУХНЯ, ДЕТИ, ЦЕРКОВЬ!

* * *

– Скажите, Изумруд, как вы отреагируете, если ваш поклонник придет на свидание с одним цвет-ком. Обидитесь?

– Обрадуюсь и поблагодарю, что не с двумя!

* * *

– Изумруд, кто ваш супруг? Бизнесмен, оли-гарх?

– Вы не ошиблись! Он действительно очень со-стоятельный человек. Ведь ему принадлежат це-лых 70 кг чистого Изумруда.

* * *

– Вы обижаетесь, когда вас называют «лицо кавказской национальности»?

– Нет, что вы! Благодарю, что лицо, а не что-то другое!

* * *

– Как вы относитесь к В.;И. Ленину?

– С детства не люблю «кудрявых».
 


242

 
ПРОГУЛКИ ПО МОСКВЕ

Рядом со станцией метро «Улица 1905 года» невзрачный панельный дом. Две двери рядом. На одной вывеска «Интим», на другой – «Ломбард».

* * *

Купила в одном престижном гипермаркете банку крабов. На ней написано: «Крабы дальне-восточные, обезглавленные». К сожалению, ме-стонахождение гильотины не указано.

* * *

В другом магазине приобрела сахар-рафинад. На коробке портрет И.;В. Сталина, виселица и подпись: «Кто не любит тульский сахар – враг на-рода!». Интересно, идиоты или сволочи?

* * *

Против метро «Краснопресненская» на сте-не зоопарка долго висела мемориальная доска: «Здесь в 1918 году выступал В.;И. Ленин». Слава Богу, а может быть, к сожалению (очень уж весе-ло было), эту доску сняли! Скажу честно, водила сюда друзей и знакомых на экскурсию.

* * *

Одна моя «просвещенная» приятельница была уверена, что ГЕНСЕК – это китайский император.
 



243

 
* * *

В одном из московских киосков с удовольстви-ем отхватила для сына (он долгое время коллек-ционировал значки) значок «50 лет Советскому цирку». Шедевр!



ОБЪЯВЛЕНИЯ

• на двери библиотеки: «Вытирайте за собой ноги».

• в «Аптекарском огороде»: «Не приставайте

к деревьям».

• в магазине ткани: «Просьба не смотреть ру-ками».

• в зоопарке: «Просьба не любезничать с кро-кодилами».

• на двери фотоателье: «Четыре позы за 20 ко-пеек».

• на столбе: «ВИА ”Воспоминание о юности“ на подтанцовку и бэк-вокал требуются пенсионе-ры».



ТЕЛЕВИЗИОННЫЕ ЭКЗЕРСИСЫ

• Комментатор канала НТВ выдала тираду та-кого содержания: «Они бежали за врагом втроем

– двумями».
 



244

 
• Из посмертной справки о творчестве В. Распутина Диктор канала ТВЦ сообщил, что В. Распутин

написал гениальное произведение «Прощание с;матерью» (видимо, «Прощание с Матёрой»).



ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ

В силу природной особенности, а может, при-вычки юности ходить по Баку медленно и неторо-пливо, я не смогла отказаться от этой «роскоши»
и в столице. Именно в силу этого обстоятельства наблюдаю, впитываю, запоминаю…



Жиды споили

Маршрут троллейбуса №;18. Сижу у окна. Оста-новка. Наблюдаю, как несколько человек медлен-но входят в переднюю дверь и расплачиваются с водителем. Внимание привлек замыкающий пас-сажир. По пояс абсолютно голый, под обвисшим жирным брюхом тренировочные штаны, которые поддерживают добротные фирменные подтяжки. На ногах домашние тапочки из искусственного меха розового цвета в виде зайцев – мягкие ушки, блестящие стеклянные глаза-пуговицы.

На дворе март, холодный и ветреный. Внеш-
 



245

 
не человек поразительно похож на комедийного актера А. Смирнова, некогда сыгравшего в филь-ме Л. Гайдая Федю, который бегал от преследова-ний Шурика (А. Демьяненко), и известного своей нетленной фразой: «А компот?». Такой же благо-душный, румяный, взопревший, с чубчиком, от-топыренными ушками и поросячьими глазками. Мужчина садится лицом к салону. На лице плава-ет улыбка младенца. Явно, человек страдает од-ной из форм психического расстройства.

Рядом со мной, опершись на палку, угрюмая бабка в платке. Недовольно бурчит что-то себе под нос, постоянно роется в хозяйственной сумке, потом неожиданно плюет в пассажира:

– Глядите, что с русским человеком эти жиды сделали! Спаивают нас, спаивают, гады! Всё для того, чтобы власть захватить! А ты чего, дурак, опять водяры нажрался? Небось, не задарма? Они, жиды, ничего задарма не дадут, даже стопаря при-нять! Знаю я их, знаю! Чего смотришь, глаза вы-лупил? Небось, за стопаря одежку свою им отдал, олух царя небесного!

От крикливой старухи попутчики отворачи-ваются, кто тихо хихикает, кто возмущается. Не-счастный сидит и, блаженно глядя по сторонам, улыбается. Ему хорошо.

Не выдержав напора и буйства старухи, я;гром-ко сказала:

– Да что вы несете ерунду! Неужели не вид-
 



246

 
но, человек психически не здоров. Оставьте всех в покое!

Старуха затихла и, уставившись в одну точку, долго ехала молча. Потом, словно очнувшись по-сле спячки, произнесла сакраментальную фразу:

– Сумасшедший, говоришь?! Да нет! Чего-то я его в нашем диспансере никогда не видела… Го-ворю, жиды споили!



Настоящий мужчина

Автобус №;12 ждали на остановке долго. Со-бралась приличная толпа.

Когда подошел транспорт, все кинулись к входной двери. Меня закрутила волна щебечу-щих ребятишек. Присмотревшись, поняла – это не дети, лилипуты.

Маленькие, талантливые, удивительные люди,

в принципе ничем не отличающиеся от нас, кро-ме роста и, может быть, голоса. Встав на коленки, развернувшись (как это делают маленькие дети), они уютно расселись на сидениях. Мужчины в;чи-стеньких костюмчиках и кепках, женщины при макияже, на каблучках, в несколько старомодных шляпках, с сумочками в руках.

В памяти всплыли далекие пятидесятые. Цирк… Огни… И маленькие люди-акробаты, за-рабатывающие на хлеб тяжким трудом. Они всег-
 



247

 
да вызывали не страх и любопытство, не насмеш-ку – колоссальное уважение!

Впереди супружеская пара, говорят о чем-то своем… Перед ними, облапив никелированную вертикальную перекладину, высоченный субъ-ект. Его «изысканное светское воспитание» не позволяет оторвать взгляд от этих людей. С не-скрываемым любопытством, в упор, откровенно, с циничной ухмылкой он разглядывает маленькую очаровательную женщину. Ее спутник перехва-тил взгляд нахала: «Эй ты, герой! Выйдем, пого-ворим!».

На первый взгляд, ситуация комичная. Ма-ленький, беспомощный человек и здоровенный детина. Однако вызов оскорбленного супруга на-столько убедителен, что громила смущается и от-водит взгляд.

Счастливая женщина! Так бы за всех дам наши рыцари кидались в бой! Ее спутник вырос на гла-зах. И поменялись они местами с этим жалким, ничтожным человечком. Так кто из них лилипут?


Цезарь, Конфуций и их родственник

Путешествия на длинные расстояния мне явно противопоказаны. Если не читаю увлекательную книгу, то непременно исподволь разглядываю пассажиров. Какие интересные характеры, лица,
 



248

 
психотипы… Увлекательное занятие изучать ти-пажи, их пластику, мимику, поведение, ужимки. А;если еще и музыку мысленно подложить – до-кументальное кино!

Как-то пришлось возвращаться домой вечер-ним пригородным автобусом. Народу битком. Мест нет. Стою, в одной руке тяжелый пакет с про-довольствием, в другой дамская сумочка.

– Женщина, давайте поклажу подержу, я сижу все-таки, а вы стоите. Извините, что место не уступаю, встала ни свет ни заря. Устала, с ног ва-люсь…

– Что так? Субботний день вроде, могли бы по-спать…

– Дары волхвов привезли, интересно! Там та-кая очередь, с ночи люди занимали…

– Конечно, это гораздо интереснее, чем пойти

в Мавзолей на вождя поглазеть, – заметила я.

– Да че на него глазеть? – раздался позади хриплый мужской голос.

– Дело вкуса, – на всякий случай уклончиво заметила я, – для кого-то и это развлечение.

– Уже скоро сто лет, как этому еврею пампер-сы меняют. Нашу Родину, нашу Россию по миру пустил, все просрал, теперь сам из дерьма не вы-лазит. А сколько денег на его содержание уходит

– тьма тьмущая!

Может, во многом и прав этот обладатель хри-плого баритона, кроме одного – вопросы, каса-
 



249

 
ющиеся национальной принадлежности всегда приводят меня в неописуемую ярость.

– Да никакой он не еврей! Вы что, не слышали? Документы подняли, они под грифом «Совершен-но секретно». Китаец он по матери, двоюродный брат Конфуция и прямой потомок Гая Юлия Цеза-ря, – ерничала я. – Вспомните, ведь он узкоглазый был и скуластый!

На меня с недоумением и ужасом взглянул ин-теллигентный пожилой человек в роговых очках. Но, увидев в глазах игривую хитринку, улыбнув-шись, отвернулся к окну.

– Я просто удивляюсь, уважаемый! Вы не зна-ете об этом? Об этом давно судачат, – продолжала
я разыгрывать быдловатого гражданина.

В салоне автобуса воцарилась тишина. На меня смотрели уже все. В голове промелькнула веселая мыслишка: точно психушку вызовут!

Напряжение прервал все тот же хриплый го-лос:

– Ой, дамочка! Вы правы! Я ведь об этом в газе-те недавно читал и по телевизору передачу смо-трел… Точно, Ленин – брат Цезаря! Ну, че вы так все на меня смотрите? Че, не знаете? Цезарь – это тот, кто салат с сухарями придумал! Вот и род-ственничек кашу заварил, сучара!
 







250

 
«Стариковские грезы»

Вспомнилась дурацкая и одновременно про-тивная история. Теплый первомайский день. Еду домой из хозяйственного магазина с коробкой, в которой покоится большущий термос. Давно за ним охотилась!

В троллейбусе народу от силы человек пятнад-цать. На очередной остановке, словно дуновение весеннего ветерка, в салон впорхнула девчушка. Худенькое, веснушчатое, эфимерное создание с рюкзачком на спине. Влетела и плюхнулась на сидение против плюгавого старика с алой ленточ-кой в петлице.

В светлом отутюженном костюмчике, босоно-жечках и белом картузе, дед производил впечат-ление благоприятное, если бы не взгляд. Глаза, подернутые стариковской слезящейся пленкой, похотливый взгляд раздевал бедную девочку. Она, словно почувствовав прикосновение, вся сжалась, отвернувшись к окну.

Троллейбус тащился медленно. Пресловутые московские пробки, перебегающие в неположен-ном месте прохожие… Всё тормозило нормальное движение. На остановках менялись пассажиры, а;я сквозь стекла солнцезащитных очков внима-тельно наблюдала за нахальным донжуаном.

– Послушай, детка, – обратился к девочке ста-рик. – Вот если ты со мной переспишь, я тебе де-
 



251

 
нежку дам. Половину пенсии дам, а? Давай, согла-шайся! Я тебя не обижу…

Бедная девочка зарделась от стыда и ужаса. В;салоне захихикали. Люди ехали в основном мо-лодые. Кто-то говорил по мобильнику, кто-то дре-мал, глазел в окно. Предложение деда отрезвило. Люди с;интересом ждали продолжения. Но никто не заступился за девчонку.

– Что молчишь, красавица? Что, тебе денежка не нужна? – продолжал омерзительный тип, под-саживаясь к своей жертве.

Мои нервы и терпение сдали. Подлетев к ста-рику, замахнулась коробкой:

– Ах ты, скотина! Ты что от ребенка хочешь?! Да я тебя сейчас прибью!

Тот невозмутимо перевел на меня взгляд, и я почувствовала легкий запах перегара.

– Что, напился, а теперь утеху подавай, мараз-матик старый!

Смерив меня взглядом, не растерявшись, «ло-велас» тотчас сделал другое предложение:

– А ты со мной переспишь? Но я тебе меньше заплачу – уже не молодая, извини!

На секунду потеряв дар речи от такой нагло-сти, я взяла себя в руки:

– Это невозможно!

– Почему же? Денежка, конечно, небольшая, но все-таки денежка, – продолжал разглаголь-ствовать дед.
 



252

 
– Потому, потому… Потому что у меня БЕС-

СОННИЦА!

Троллейбус взорвался от смеха.



ТЕЛЕФОННЫЕ ПРИКОЛЫ

Всего одна морщинка

Звонков сегодня много. Словно все разом до-говорились меня доконать. Начинаю тихо зве-реть. Очередной звонок, вспоровший тишину. Я;буквально подпрыгиваю. Молодой, приветли-вый голос:

– Алло! Беспокоит косметический салон «Кле-опатра». Приглашаем вас в гости! Мы избавим вас от морщин, нарастим волосы и ресницы, испол-ним татуаж бровей, а мейкап в подарок! Сделаем из вас красавицу!

– Девушка, милая, – бесцеремонно обрываю телефонную рекламу, – вы знаете, с кем разго-вариваете? С первой красавицей Москвы! Значит так, у меня изумительная кожа, роскошные воло-сы, свои зубы, длинные густые ресницы, на щеч-ке родинка и полумесяцем бровь! Да, не скрою,

у меня есть одна морщинка. Как говорила незаб-венная Коко Шанель: «У меня есть одна морщина, но я на ней сижу»! И по секрету – мне всего 95 лет! Вся жизнь впереди!
 



253

 
Господи, прости меня, каюсь!

Телефон звонил всю ночь. Подходил Валерка. Но, стоило ему ответить, в трубке немедля раз-давались короткие гудки. После третьего звонка муж посмотрел на меня пристально и грозно. По-том включил электрический чайник.

– Предупреди своих поклонников, пусть с ог-нем не играют! Убью их и тебя тоже! Окончатель-но обнаглели!

Глядя на его всклокоченный вид, раздувающи-еся ноздри, поняла – не шутит. Зная ревность и бешеный темперамент мужа, почувствовала – это всерьез.

– В следующий раз трубку поднимешь сама, а я по параллельному слушать буду! – жестко заявил мне Валерка и налил в чашку заварку. – И не дай Бог, если прав… Ведь не шучу!

Я покорно кивнула и, пожав плечами, уселась за стол. Мне самой была любопытна природа этих ночных телефонных визитов.

Минут через десять телефон зазвонил вновь.

– Слушаю вас! – робко сказала я в трубку, гля-дя на разъяренного мужа. Он сидел чуть поодаль, держа в руках трубку параллельного телефона.
– Танюш, это Юрка звонит! Как ты, милая? – послышался не очень трезвый мужской голос.

Все сразу поняв, я облегченно выдохнула. «Юрка?.. Я тебя не знаю, но ты просто гад! И по-
 



254

 
чему я должна отдуваться за чьи-то грехи», – хо-телось заорать в трубку.

У Валерки посветлела физиономия. Подмиг-нув мне, в предвкушении очередного спектакля, он уселся поудобнее.

– Танюш, ты можешь говорить?

– Да, дорогой, могу. Мой только под утро вер-нется.

– А кто это подходил?

– Да это Витек, брат мой. Ты чего, Витька не узнал?

– Танюш, так билеты брать? Я в Шереметьево. Одним словом, ты со мной летишь? Я жду, Танюш!..

– Юрка! Я даже не знаю, как быть… Он ведь убьет нас обоих!

– Но ты ведь любишь меня, Танюха?!

– Конечно, любимый!

– Так ты ему еще ничего не сказала? Ведь обе-щала, Танюха! Давай, решайся! Рванем в Таиланд. Там солнце, океан, крокодилы…

– Мне в Таиланд летать не надо, чтоб на кро-кодилов пялиться. Мой крокодил со мной каж-дую ночь в постель ложится. Если бы ты, Юрашка, только знал, как я его ненавижу. А тебя, милый, люблю… всем сердцем люблю! – вещала я, окон-чательно войдя в роль.

– Может, мне с ним по-мужски поговорить? Так мол и так, люблю жену твою Татьяну, да и она ко мне чувства имеет…
 



255

 
– Конечно, ты прав, Юрасик! Приходи утром. Поговори с ним по-мужски! Он в шесть утра дома будет. Правда, он у меня заводной. Если чего, и в рыло дать может. Но ведь ты свою Танюху в обиду не дашь, правда?! Ты ведь у меня герой, Юрасик! А;билет на меня бери, милый! Я пока вещички соберу. Надо на ихних крокодилов посмотреть, со своим сравнить, чем они от наших отличные. Бери билет, милый, бери!

Прости меня, Господи, каюсь! Что я наделала?

А может, соединила два любящих сердца, и Таню-хе тайские крокодилы понравились больше?

Где хранят миллионы

Звонят, звонят, звонят… Не без раздражения поднимаю трубку.

– Алло! Я внимательно слушаю вас!

– Вас беспокоит банк «Экстра-Кнаб». У нас к вам заманчивое предложение…

Меня передернуло от возмущения – не хочу слушать очередную «замануху».

– Какая жалость, дорогая! Но вы опоздали, только вчера положила свои миллионы в швей-царский банк…

В трубке тишина.

– Алло, что же вы молчите? Говорите же! Или это очередная передача для глухонемых? Да… Я;забыла, дорогая, вас спросить о слитках… Ваш
 



256

 
замечательный банк золотые слитки на хранение принимает? Одним словом, ячейки есть?

Робкий голосок испуганной девицы:

– А вам ячейка какая нужна? Большая или ма-ленькая? Маленькая, кажется, есть…

– Маленькая? Ну ничего, и эта сойдет! Я туда список долгов положу и рецепты моего врача-психиатра. Это чтобы не потерялись, когда из психушки выйду. А сбережения у меня в швей-царском банке!



«ЛЮБИМЧИК»

Так называется зоомагазин, что неподалеку от моего дома. Страсть как люблю туда заходить, чтобы поглазеть на «зверье мое» и составить ком-панию деткам. Очень нервы успокаивает. Ну и «приколоться», конечно, особенно если в эти дни работают две понурые, как ноябрьские будни, продавщицы Надя и Люда.

Стою у огромных аквариумов. В них рыбки ма-люсенькие, разноцветные, золотые, прелестные. Толпа. Мимо проходит Надя. С серьезной физио-номией задаю вопрос:

– Девушка! Мне килограмма рыбок хватит на наваристую уху?

На меня с улыбкой и интересом смотрит тол-па. Одна только Надя возмущенно орет:
 



257

 
– Совсем охренел народ! Рыбки-то декоратив-ные! Это вам надо через дорогу, в рыбный! Там, го-ворят, карпа живого привезли! Ну вааще, ну дает!

В одной из клеток кошка сфинкс. Противная, голая, с обвисшей кожей и магическим гипноти-зирующим взглядом. Фыркнув от омерзения, иду на выход. Навстречу парочка. Явно навеселе:

– Что там новенького?

– Чтобы ответить на ваш вопрос, мне надо раз-деться догола, – невозмутимо отвечаю я.

Через минуту на улице кто-то смеющийся хва-тает меня за рукав. Та же веселая парочка.

– Мы, как только зашли, все поняли. Ну вы и шутница!..

В зоомагазине, кроме животных, продают корм, клетки и одежку для братьев наших мень-ших. Вхожу как-то с сестрой, дамой преклонного возраста, весьма упитанной и, главное, «страдаю-щей» таким же неуемным хулиганским поведени-ем, как и я. С невозмутимым лицом, кивая головой

в сторону собачьей амуниции, задаю продавщице вопрос:

– Людочка! А на мою сестру комбинезончик есть? У нее размер стандартный, 54-56… Главное, цвет нужен ярко красный, чтобы в цветочек и на липучках!

Народ смеется. У Людочки в глазах ужас.
 






258

 
«ПОГРАНИЧНОЕ» СОСТОЯНИЕ

Периодически навещаю своих деток в При-балтике. Ну как приехать и не привезти гостинцы любимым внучатам?

Предновогодняя суета. Едем с Валеркой вдво-ем. Купили подарки: старшему внуку – меди-цинский атлас, среднему – конструктор лего, младшенькой внученьке – коробку со сказочной белой лошадкой, впряженной в карету, и белоку-рой принцессой. Коробка большая. Долго думали, куда пристроить. Место нашли в нише под потол-ком вагона.

Граница. Таможенный досмотр. Вошел малень-кий юркий человечек с такими же юркими, шны-ряющими глазками.

– Что везем? Драгоценности, предметы стари-ны, наркотики, оружие?

Валерка считает, что с этими товарищами шут-ки плохи. Я же ловлю кайф от предвкушения оче-редного прикола.

– Везем все, что вы, дорогой, перечислили: и драгоценности (тычу ему в физиономию свой пас-порт, показывая имя), и предметы старины. По-смотрите на нас – чистые руины! Теперь по по-воду оружия – магический взгляд моего супруга убивает всех женщин наповал!
Таможенник недовольно хрюкнул:

– Шутить изволите, дама?! А что у вас там
 



259

 
в;нише наверху? – спросил он, подозрительно сканируя нас взглядом.

– Как что? Лошадь! – невозмутимо заявила я. – Ржет зараза, как только в поезд вошла. Не верите? Можете посмотреть. Правда, справки на ее провоз у нас, увы, нет!..

Страж порядка не поленился залезть наверх.

К моей морде прилипло торжество, к его – разо-чарование.



ИЗЫСКИ НАШЕГО « ЗДРАВОЗАХОРОНЕНИЯ»

Хождение по мукам

или бумажно-диспансерная канитель

Со здравоохранением мне приходилось стал-киваться частенько. Не стану подробно расска-зывать, через какие круги ада пришлось пройти, оформляя опеку над больным мужем. По «гуман-ным» законам государства, имея недееспособного супруга, даже состоящая в браке больше сорока лет жена без доверенности или опеки не имеет права получать его пенсию и что-либо за него решать. Не правда ли, нонсенс?! Сколько дис-пансеров мне пришлось пройти, сколько печатей

и подписей получить у разномастных спесивых бездельников, вальяжно восседающих в креслах.

Я взяла очередной «Эверест»! Восхождение
 


260

 
на него было тяжким и одновременно веселым. Например, в туберкулезном диспансере, где мне должны были выдать справку, что я не страдаю чахоткой и имею право ухаживать за больным му-жем, меня перепутали с некой Куликовой, боле-ющей открытой формой туберкулеза. Из врачеб-ного кабинета выползла полупьяная медсестра и почти шепотом заявила: «Немедленно госпитали-зируйся, не то помрешь»!

В психдиспансере, получив врачебную печать участкового психиатра, что на учете не состою, час ждала главного врача, пока тот вылезет из-под стола, чтобы поставить круглую. На вопрос, что он там делал, всклокоченный доктор заявил:

– Развлекался!..

Но самым незабываемым стал визит в нарко-логический диспансер. Получив необходимый штампик у милой молодой наркологини, отпра-вилась к вышестоящему начальству. Я робко по-стучала в дверь и вошла в огромный роскошный кабинет. За длинным полированным столом сидел седовласый красавчик в белом халате, белоснеж-ной сорочке и бабочке.

– Присаживайтесь! – предложил он, не отры-вая глаз от своего отражения на зеркальной по-верхности стола.

Я молча положила перед ним бумаги в на-дежде, что врач немедля поставит пресловутую круглую печать. Однако престарелый «нарцисс»,
 


261

 
окинув меня пристальным взглядом, неожиданно спросил:

– Мадам, а как у вас отношения с водочкой? Я, вытаращив глаза, чуть не поперхнулась

от возмущения. Мне, воспитанной в восточных традициях, было дико слышать подобное. Но, не-смотря на свою безумную усталость, взяла себя в руки и, приблизив лицо вплотную к доктору, поч-ти шипя произнесла:

– Я доктор, не пью! Я клей по ночам нюхаю… Токсикоманка я…

«Красавчик» от неожиданности отпрянул. Гла-за его округлились от недоумения.

– Как клей? Какой клей?!

– Значит так, доктор, пиши! С одного раза не запомнишь. Итак, сварить наш отечественный столярный, он ядреный, хорошо пробирает! После добавить туда двести грамм дуста, пятьдесят ка-пель валокордина, две ложки касторки и, нюхнув пять раз, одеть на башку полиэтиленовый пакет. Глюки – блеск! Полетаешь, полетаешь, а потом дрыхнешь как убитая!..

– Вы шутите... или правда? – почти заикаясь спросил меня врач.

– Я думала, это вы шутите, задавая вопрос про спиртное! Да я в своей жизни и десяти грамм не выпила! И, как видите, живу и без этого пойла замечательно себя чувствую! Может, вы, уважае-мый, наконец ознакомитесь с документами, кото-
 


262

 
рые я принесла вам на подпись? Это оформление опеки. Нужна круглая печать.

«Нарцисс» смутился и, извинившись, в момент приобрел вид ощипанного цыпленка. Молча под-писал бумаги, поставил печать и, поцеловав на прощание ручку, открыл дверь своего кабинета.


Как высушить халатик,

или палата ГОХРАНА

Мое очередное пребывание в больнице на сей раз окончилось смешным и одновременно непри-ятным инцидентом. Лежала я в самом начале мая,

в тихой двухместной палате нашей Республикан-ской больницы, что на 15-ой Парковой в Измай-лово. Как-то утром распахнулась дверь, и медсес-тра Лариса ввела в палату женщину в черном. По-знакомились. Оказалось, она из Чечни. Милая, ти-хая, испуганная. Берлан (в переводе на русский

– Бриллиант), так звали мою соседку, была учи-тельницей. Несчастная недавно похоронила мужа
– инженера, погибшего при переправе через Ар-гун. Попала Берлан в клинику из-за обостривше-гося ревматоидного полиартрита.

Долгими вечерами соседка рассказывала о;пережитом кошмаре. Однажды глубокой ночью проснулась от ее крика: «Бомбят! Бомбят!..» Я на-шла ее под кроватью, испуганную, обезумевшую,
 


263

 
заплаканную. Мимо раскрытого окна с визгом и;шумом проехал грузовик, грохот которого и приняла бедная женщина за разрывы летящих бомб. Наши теплые беседы и ежедневные визиты

ее сына Аслана, который относился к матери с та-кой нежностью и вниманием, что порой навора-чивались слезы, медленно возвращали мою сопа-латчицу к нормальной жизни. Вечерами Берлан вместе со мной даже стала выходить в холл.

Как-то я остановила в коридоре проходившего мимо завотделением А.;В.;Глазунова, обаятель-нейшего человека:

– Александр Владимирович! А почему, соб-ственно, вы до сих пор не выставили пост у нашей палаты? – спросила я строго.

– Какой пост, Изумруд Кязимовна, не понял? – растерялся доктор.

– Как какой? Наша палата – не просто палата! Это палата ГОХРАНА, уважаемый! В ней хранятся 60 кг Изумруда и 75 кг Бриллианта!

Мы долго смеялись втроем. Наверное, это была первая улыбка на лице Берлан с момента посту-пления в больницу.

А потом мы смеялись много и каждый день. Понимала она юмор с лету, и было с этой женщи-ной легко и комфортно. Шутки и смех скрашива-ли наши будни.

В один из вечерних посещений холла ко мне подошла светловолосая полная дама с вопросом,
 


264

 
меня ли она видела прошлым месяцем по телеви-зору, не поэтесса ли я. Такое событие имело место, но, понимая, что за этим последует, я категориче-ски все отрицала. Прищурившись и жестко глядя мне в лицо, женщина напрямую спросила, чем за-нимаюсь и кто по профессии. Не моргнув глазом, я представилась знатной дояркой из колхоза «Путь коммунизма» Тверской области. Бедная Берлан, еле сдерживая смех, чуть не упала со стула.
Женщина сузила глаза:

– Никогда бы не сказала! Ручки, как у аристо-кратки.

– Так у нас автоматизированная дойка, я сама бригадир. А муж мой – директор животноводче-ской фермы, – упреждая следующий вопрос выпа-лила я. – У нас семейный подряд, понимаете?

Кажется, дама поверила. Появилась надежда, что больше приставать с вопросами не будет.

Звали ее Светланой Ивановной. Сама из Архан-гельской области. По профессии прокурор (это объясняло природу ее пытливого взгляда), долгое время работала следаком, но с годами переквали-фицировалась.

Знакомых в этой сфере у нас с Валерой ни-когда не было, что и подогревало мой интерес к дамочке. Ее непривычный «акающий» северный говорок приводил в восторг. Светлана Ивановна с упоением рассказывала о своей работе, о поклон-нике – адвокате Федоре Петровиче, за которого
 


265

 
она, дура, принципиально не вышла замуж пото-му лишь, что тот выиграл у нее процесс! Самыми занимательными были рассказы про кота Мяука. Как истинный апологет коммунистического уче-ния, кошак засып;л, только положив голову на «Капитал» Маркса.

Она была забавной, но приставучей как бан-ный лист. Мы с Берлан всячески старались от нее отцепиться. Получалось не всегда. Берлан шути-ла, что прокурорша в меня влюбилась. Светлана и впрямь терроризировала своим чрезмерным вни-манием: то конфеты притащит, то журнал с кросс-вордами.

Как-то далеко за полночь в дверь палаты по-стучали. В проеме показалось виноватое лицо прокурорши:

– Девочки, у вас случайно вешалки нет? Пле-чиков… Я халат постирала, надо бы высушить…

– Да нет, Светлана Ивановна, с радостью. Нет!

– Извините, – вежливо сказала прокурорша. Мы погасили свет и, пожелав друг другу спо-

койной ночи, закрыли глаза. Минут через десять дверь опять отворилась.

– Все-таки посмотрите, может, где и заваля-лись эти проклятые плечики…

Мы с Берлан, кряхтя, вылезли из-под одеял и добросовестно, на глазах непрошенной гостьи, обшарили всю палату. Лишней вешалки нет и ни-когда в природе, видимо, не было.
 


266

 
– Извините, – смущенно промямлила Светлана Ивановна.

– Ай, аллах! Если она еще раз придет – сойду

с ума! Ей же объяснили, вешалки нет. Настырная женщина! – сказала Берлан и отвернулась лицом к стене.

После принятия снотворного сон подступал осторожно, на цыпочках, и любой шорох, скрип или неловкое движение могли его потревожить.

Не прошло и получаса дверь распахнулась вновь:

– Что делать? Как высушить этот проклятый халат, ума не приложу!

Я перехватила возмущенный взгляд соседки и, не дав ей опомниться, убедительно стала совето-вать Светлане, как ей быть.

– Все просто! Светочка, еще раз прополощите его в горячей воде, хорошо отожмите и быстро наденьте на себя. А после, застегнув на все пуго-вицы, широко раскинув руки, быстро ходите по коридору туда-сюда. Минут пятнадцать… Сейчас тепло, май, он быстро высохнет!

– Большое спасибо, дорогая Изумруд Кязимов-на! И как я не догадалась! Конечно, сейчас тепло, май!..

– Слушай, неужели эта сумасшедшая так сде-лает? Хотя… Видимо, у нее вся семья такая. Если кошка спит на Марксе, что еще можно сказать! – ворчала Берлан.
 


267

 
Под утро я проснулась от естественного же-лания посетить место, куда «сам царь пешком хо-дил». В нашем корпусе это важное заведение на-ходилось в конце коридора. Посмотрела на часы: четыре часа пятнадцать минут. Напялила халат, тапочки и полусонная поплелась по черному ко-ридору.

В кромешной темноте, расправив крылья, щелкая зубами, на меня надвигалось какое-то странное существо: то ли птица, то ли доселе неизвестное чудовище. Приблизившись, узнала прокуроршу. Она тряслась от холода и, заикаясь, сообщила:

– Изумруд Кязимовна, сделала все, как вы ска-зали, но он не сохнет, холера, и холодно очень!..
Наутро меня вызвал Глазунов. Отвернувшись к окну, он с серьезным видом отчитывал меня, как первоклассницу. Здесь не цирк, и он не позволит издеваться над больными, тем более, эту дамочку положили к нам временно, потому что в отделе-нии эндокринологии нет места. А у нее тиреои-дит, и любая простуда для нее чревата. Я слушала доктора, покорно опустив глаза. Однако, когда он повернулся ко мне лицом, мы оба стали хохотать до слез, как безумные.
 








268

 
«ЛЮБОВНЫЕ» ЗАПИСКИ МЭРУ

Жизнь распорядилась так, что какое-то время мне пришлось жить в одном из прелестных город-ков Подмосковья.

Все было замечательно: и цветы на клумбах,

и развитая инфраструктура, и шумные праздни-ки, и воскресные ярмарки… Но была одна беда – ЗИМА! Как только выпадал снег, все покрывалось ледяной коркой. Город практически не чистили всю зиму. И жизнь начинала проистекать, как в рапиде. Медленно двигалось все: и люди, и транс-порт, и кошки с собаками. Созерцать этот «балет на льду» было тоскливо и страшно. А после моего падения во дворе, вконец озверев от жизни такой, решила действовать. Тем более, здание админи-страции города, где важно восседал в своем крес-ле мэр, находилось против моего дома.

В один прекрасный день на стене у входа в «правительственное заведение» появилось объ-явление такого содержания:

«ВНИМАНИЕ! Заслуженный тренер Россий-ской Федерации по фигурному катанию (ука-зываю инициалы и фамилию мэра города) при-глашает жителей города Энска принять участие в предстоящих зимних Олимпийских играх. По всем вопросам обращаться по телефону (даю но-мер приемной местного градоначальника)».

Все в этом милом городке было прекрасно,
 



269

 
если бы не ВЕСНА! Поскольку начавшееся актив-ное таяние снега заставляло людей пускаться вплавь по улицам города (замурованы все улич-ные ливневки и стоки), на стене администрации вновь появилось объявление:

«ВНИМАНИЕ! Заслуженный тренер Российской Федерации по дайвингу приглашает жителей го-рода Энска принять участие в международных со-ревнованиях по подводному плаванию. Аквалан-ги, маски, трубки и весь необходимый инвентарь обязуется выдать администрация города. Главное, товарищи, раньше времени не «склеить» ласты. По всем интересующим вопросам обращаться по телефонам (указываю номера приемной местного градоначальника).

По весне мэра сняли. Но он почему-то пошел на повышение!


МАННАЯ КАША ДЛЯ МИДа И «ОПИУМ ДЛЯ НАРОДА»

На сей раз судьба меня наградила страдани-ями в отделении гастроэнтерологии. Кормили горстью мерзких таблеток, кололи в разные места, таскали по кабинетам. История моей болезни по-полнялась новыми «красивыми» диагнозами.

Лежала я в трехместной палате с богомольной женщиной по имени Фимка (она же матушка Ефи-мия), которая, запалив лампадку, читала псалтырь
 


270

 
и исступленно молилась с утра до вечера. На со-седней койке в шелковом пестром халате при-грелась рыжая Нинка, баба разбитная и веселая. Работала Нинон укладчицей на кондитерской фа-брике, чем и была интересна всему персоналу от-деления. Курила «Яву», нарушала режим, мечтала о поездке в Италию «на Берег Слоновой Кости»

и браке с лысым Петькой-Петухом-Петюней. Он обещал развестись с законной женой, как только детей поднимет. Правда, было их у него пятеро и все мал мала меньше. Но она, Нинка, ждать его со-бралась до доски гробовой. Любовь!

А еще Нинка часто повторяла: «Мама миа!». На мой вопрос, знает ли она значение фразы, по-жимала плечами и заявляла, что, видимо, на ита-льянском это означает «Вашу мать!». Матушка Ефимия крестилась, пытаясь призвать охальницу к нравственности, тем более в пост великий срам-но такое говорить. Но та только смеялась в ответ, засунув в рот очередную шоколадку.

Диагноз Нинке долго не могли поставить и за-пихивали в нее огромное количество медикамен-тов, которые весело спускались в унитаз.
С питанием было жестко. В отличие от Фимки, привыкшей соблюдать посты, мы с Нинон кряхте-ли и давились от диеты № 4, самой безжалостной
и мерзкой. Вечерами, не выдержав «китайских пыток», Нинка срывалась в гастроном и наку-пала всякой снеди. Налопавшись на ночь, выла
 



271

 
от;болей в желудке, но удержать себя от соблазна не;могла.

Каждое утро дверь палаты распахивалась, и;бу-фетчица баба Люба приносила манную кашу, от одного вида которой тошнота подступала к горлу.

Я закрывала глаза и героически проглатывала эту комкастую гадость. Фимка, перекрестив тарелку, ела медленно, со смаком и тайной надеждой на исцеление. Нина, отпустив очередную матерную тираду «на итальянском», вслед за утренними таб-летками выливала все в унитаз.

Дни тянулись уныло и тягостно, пока меня не осенила очередная хулиганская идея. Когда баба Люба в обед принесла бульон с лапшой, в котором не было ни одной жиринки, а лапшу надо было выискать, нырнув голышом в тарелку, я спроси-ла, кто в пищеблоке нынче кашеварит. Мол, такая вкусная манная каша! Мы всей палатой хотим по-вару выразить свою благодарность и восторг.

Баба Люба оживилась и сообщила, что сегод-ня к котлам Витька-косой заступил, а завтра Сте-пановна. Я попросила передать Витьке записку с просьбой, чтобы рецепт той каши отписал. Баба Люба с радостью согласилась, и я взялась за перо. Вскоре родился шедевр такого содержания:

«Многоуважаемый Виктор!

В связи с тем, что в ближайшее время в Мини-стерстве иностранных дел предполагается прием по случаю прибытия высокопоставленных лиц
 



272

 
дипломатического корпуса из нескольких стран мира и многие прибывающие персоны страдают хроническими желудочно-кишечными заболева-ниями, убедительно просим предоставить Вашим коллегам, поварам из МИДа, рецепт потрясающей манной каши, которую Вы варите по утрам. По не-обходимости, не откажите в любезности провести мастер-класс по приготовлению Вашего фирмен-ного блюда непосредственно в самом МИДе. Воз-награждение за;проделанную работу будет ис-числяться в монгольских тугриках в соответствии
с курсом ЦБ на сегодняшний день.

С уважением и благодарностью, специалист со связям с общественностью Магдалина Прикаспийская»
С важной физиономией я вручила эту абрака-дабру бабе Любе, которая помчалась в пищеблок на всех парусах.

Ровно через час передо мной лежало послание от Витьки-косого такого содержания:

«Уважаемая товарищ Магдалина по связям с общественностью! Рецепт каши такой. На двад-цать человек надобно 10 кило манки, 3 литра воды и полкило соли. Главное, мешать. Масла не надоб-но, если кишки больные. Продерет!.. А сахару тем паче – пучить будет. Нас так на курсах учили…

Могу приехать и сам сварить. Только машину пришлите туды и обратно. А деньги за работу лучше в долларах. Так вернее!»
 



273

 
Я повесила этот опус перед входом в столо-вую. Отделение лечилось смехотерапией. Даже Фимка, перекрестившись три раза, сказала, что не это грех вовсе, а услада болящим.

Наша «высокоинтеллектуальная» Нина, кото-рая букварь прочла только до середины, войдя как-то в палату, тихо и грустно спросила, что оз-начает слово «диарея»? Я немедля сочинила сказ-ку про трех принцесс Диарею, Себорею и Гонорею, которые были влюблены в заморского принца Ци-аноза, и травила эту ересь три дня. Заканчивалась сказка грустно – все герои поумирали, что вызва-ло у моих соседок слезы и тоску.

Меня жрала совесть, и я попросила прощения. Бабы со мной не разговаривали целые сутки, но после моего подробного объяснения, что означа-ют эти «имена», смеялись долго и весело.

Прошло лет пять. Случайно в метро встретила рыжую Нинку. Она радостно повисла на мне и рас-сказала, что своего Петуха лысого не дождалась и выскочила замуж за почтальона Леню, который через полгода по пьянке угодил в тюрьму за раз-бой. В Италию ехать передумала, а брюхо у нее как болело, так и болит! Работает продавщицей в магазине «Сирень», что на Калининском, и, если чего нужно из духов, может организовать. Тем бо-лее сейчас, по ее словам, «Франция пошла». Ждут прихода духов «Пуазон», «Диорелла», «Диорисси-мо», «Мажи Нуар» и «Клима». Я попросила, если
 



274

 
сможет, достать «Опиум». Духи, по тем временам, модные, насыщенные, густые…

Не прошло двух недель, как Нинка позвони-ла и сказала, что просьбу выполнила. Духи у нее, и;мне надо срочно приехать.

Через полчаса я была в магазине, который штурмом брали ошалевшие, несчастные совет-ские женщины. Нинка ждала меня за прилавком, пряча в кармане долгожданный флакон.

– Иди, плати в кассу 25 рублей! – сказала она официально, почти не глядя в мою сторону.

Внезапно за моей спиной раздался манерный голос:

– Скажите, дорогая! У вас есть духи «Диарея»?

– Вы, наверное, имеете в виду «Диорелла» или «Диориссимо»? – поправила я пергидрольную блондинку в шляпе.

– Я не вас спрашиваю, продавщицу!

У Нинки сузились от злости глаза. Она смо-трела на меня, как на врага народа, с ненавистью и;презрением.

– Что? Опять шуточки твои, стерва! Подружку привела?! Не будет тебе духов, иди к черту!
Я шла по Новому Арбату и в голос смеялась. Нинка сама позвонила через неделю и зава-

лилась в гости с бутылкой и вожделенным «Опи-умом».
 






275

 
* * *

Ну вот, на сегодня все. Книгу приколов я, Ва-лерка, обязательно допишу. Ты ведь знаешь, я всегда держу слово. Тем более, теперь мне некуда спешить. Времени много, и течет оно бессмыслен-но долго, тихо и одиноко. Хоть бы скорее закон-чилось...

Вот и все. Всем улыбаюсь и всех люблю.

ВАШ ГРУСТНЫЙ КЛОУН
 


276

 
* * *

В 2006 году вышла в свет моя книга «Записки лю-бознательного человека». В ней опубликовано эссе под названием «Тореадор и андалузка», о творчестве, време-ни и любви. Главные герои – Валерий Кремнев, киноре-жиссер, заслуженный деятель искусств РСФСР, снявший тринадцать полнометражных художественных фильмов, удостоенных международных и отечественных наград и премий, и Изумруд Кулиева – супруга В. Кремнева, спут-ница жизни на протяжении сорока с лишним лет, литера-тор, кинорежиссер, член Союза писателей Москвы, член Союза писателей Азербайджана. Две творческие лично-сти – само по себе взрывоопасная смесь. У него прямой бескомпромиссный характер, она – дитя двух потоков южной крови, натура независимая, своенравная и одно-временно мудрая и терпеливая. Их длительное творче-ское сотрудничество, жизненный путь в артистической среде, постоянно напоминающей о себе интригами, изме-нами, сумасшедшими «попутными» романами и аферами карьерного характера, удивляли многих. Как они выжи-ли в этой среде, сохранив привязанность и преданность друг другу – уму непостижимо. Но это и является той «истиной в последней инстанции», той «терра инкогни-то», о которой и написана эта странная и удивительная книга.

Если отталкиваться от внешней канвы первой части, создается впечатление, что вся их жизнь была непре-
 


277

 
ходящим праздником, каким-то бурлеском из приколов и;забавных историй. На самом деле все обстояло совсем не так. За внешней канвой скрывалось очень многое. Поиск себя для человека одаренного, творческого и, вдобавок, наделенного острым эмоциональным воспри-ятием жизни – тяжкий крест. Когда на Изумруд обруши-лось огромное несчастье – неизлечимая болезнь самого близкого человека, – никто не ожидал, да и она сама не ожидала от себя, проявления такого мужества, забвения себя, своих творческих планов, такого неприятия тра-гического исхода. Трудно удержаться от преклонения перед этой женщиной, явившей пример самопожертво-вания на протяжении почти десяти лет болезни супруга. Да, она очень сильный человек, при проявлении порой кажущейся растерянности и беззащитности.

Книга написана на одном дыхании. Это не привыч-ное повествование, это рассказ, беседа не с читателем, с другом! Это книга – исповедь...

Когда я открываю публикацию неизвестного мне автора, то по первым трем-четырем фразам четко пред-ставляю, с кем имею дело, и редко ошибаюсь. Если бы я не знал, что И. Кулиева – поэт, то сразу сказал: этот текст написан человеком, во-первых, с врожденным чувством ритма, которое трудно подделать, и, во-вторых – с ярким режиссерским мышлением. Лаконизм и образность, лег-кость и раскованность речи... На некоторых страницах она парит, почти не касаясь поверхности земли кончи-ками пальцев, стремительно перелетая от эпизода к эпи-зоду. Это ее фирменный стиль, идущий от яркой индиви-дуальности.

Искренне желаю автору и его творению долгой, счастливой жизни.

Эрлен Вакк,

член Союза писателей Москвы
 

278

 
СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие
ЧАСТЬ I. ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ
или ЗАДАЧА С ТРЕМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ 11

Глава 1.  Откровения «уличной» женщины 13
Глава 2.  Мои университеты или Зона турбулентности 47
Глава 3. Ветер перемен или Пранкерша Зюмка 61
Глава 4.  Нету счастья большего, чем поехать

в Болшево…...................................................83 Глава 5. «Помолимся за родителей, ангелам нашим
хранителям » 89
Глава 6.  «Если человек лишен чувства юмора,
значит, было за что» 92
Глава 7.  Нитка с иголкой 108
Глава 8.  «Владимирский централ, ветер северный…» 133
Глава 9.  Рабочие моменты или Эмоциональные
конструкции 151
Глава 10. Счастье появиться на свет 162
Глава 11. На пределе сил человеческих 172
Глава 12. Кто ответит за беду? 177
Глава 13. Ты успел мне сказать… 191

ЧАСТЬ II. СМЕХ СКВОЗЬ СЛЕЗЫ 239

Послесловие Э. Вакка 277
 

279

Литературно-художественное издание


Кулиева Изумруд

УЛЫБНИСЬ МНЕ НАВСТРЕЧУ


Редактор С. Н. Щербакова

Художественное оформление

А. Н. Стрелкова Корректор Т. С. Астащенко


Подписано в печать 02.06.2017.

Гарнитура «OfficinaSerifC». Усл. печ. л. 5,3.

Печать офсетная. Тираж 500.

ООО «Галлея-принт» ул. 5-я Кабельная, 2Б

 
280