Маленький мук для житейских лук

Моя рожа - маска муки популярной. Вот так себя и назвал. Смержу одиночеством дома, хожу подглядывать за чужим счастьем по улицам. Нецелесообразная верность запечатана на физии страшным проклятием. С асфальтовых углов кричат глашатаи драгоценные: "Радуйся жизни заново, все-равно над тобой измывается".
Скажу по секрету, даже после предательства ваших чувств культура поведения в отношениях имеется: приходится разрабатывать с нуля модель жизни. Вжигорям: церковь - единственный якорь, держащий в пределах земли, в орбите дееспособности.

Удивительной позой меня поставили. Кидают окурочки в горловину вжиго-мусорки. Месть в распавшихся парах - последнее дело.
Маленькому Муку уже 40-какой-то годочек. Не мальчик. Кафка уже не жил в это время. Мюнхгаузен уже Луну на мыло поменял. Как узнать, через сколько лет она захочет вернуться?
Everyday на последнем издыхании Вжигорем хожу в храм и тайно благословляю тех кто причащается. Дух измучен. Я выползаю из норы и ползу к ступеням церкви, у иконы Святой Девы прошу разрешения войти. "Тук-тук, пустите бездельника". Чтобы вывести как керосином ржавчину, муками обливаю застарелые или загорелые грехи. Батюшки на исповедях жалеют Вжигоря. Прощают быстрее, чем в слезах выпотрошу им душу. "Я же не успел все поведать!"
- Знаем, угадываем, предвосхищаем.
Я вообще-то каждый день в культовых зданиях пропадаю. Клюю носом на мрамор под иконами, на свечки гляжу, пытаюсь подавить ужас выкручивающихся из любви шурупа. На фасаде мозаичный Иисус мне улыбнулся. Это я отчетливо увидел! Настроение мое стразу поднялось. Потому, что в церкви - анестезия. Но после нее прежняя геометрия: затекаю в куб, именуемый квартира, полный пятен и теней листвы. Темнота вечерняя, борода осенняя, рельса анне-каренняя, бросаю тороид колбасы из кармана, бросаю картуз, сажусь в кресло в одежде, запускаю ноющие мысли в процессор, поднимаю руку к учителю: "Вообще, кто-нибудь меня читает? поднимите руку и опрокиньте в стакан с кефиром."
К вам, мужчины и женщины, вынужден печатать текст из принципа соискания жалости. "По-да-ай-те на супчик души."
Она также одинока в пустой темной зале как и двадцать лет в прошлое. Может, это все для того, чтобы я нашел время вам рассказать о нашем недолгом счастье? Это сделаю позже. Местами, урывками и до этого текста. Нет ни одного гражданина, кто тонок, а она была тонка. Верите ли? Для нее и писал. Если читаете, и нравится - значит, она вас приручила.
Запомните, мое слово должно сокрушать. Как и ваше литературное послушание. Как узнать, когда она захочет вернуться, чтобы лаем окликать время.