Герои спят вечным сном 52

Начало:
http://www.proza.ru/2017/01/26/680
Предыдущее:
http://www.proza.ru/2017/12/11/330

   
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
ТЕМА

"Кто будет на кровле, а вещи его в доме, тот не сходи взять их; и кто будет на поле, также не обращайся назад. Вспоминайте жену Лотову". Евангелие от Луки.

 Только этого не хватало: самолёт недобиток! Точно к реке идёт, носом в Ступанскую школу. Грох, и всё: засуетятся, прощай тишь да гладь.10, 9, 8, 7, - считает зачем-то Андрей. Ни в жись бы не посулил удачи немцам, особенно лётчикам, кабы ни такой случай. Теперь же надо, чтоб подалее и с миром.

Бак вроде бы у него прохудился? Медленно тянет, натужно! - Мимо должен, - прогнозирует Сомов. - Левей на полверсты по звуку.
- Тоже мне, акустик, - недовольно бурчит Гришка. Звук-то с ветром обманчив, взгляд – тем более, затем и вычисляют приборами.
- На Турков бы луг, мечтательно закатывает глазки Никол, - самое то.

Ни у кого не сбылось. Рухнула «Рама» прицельно в коричневый мост. Звон пошёл! Стукот! Похоже, - пробабахала полотно, а может, и опоры, - взрывать не перевзрывать! Хорошо это? Да, нет никак. Если разбит путь, ночь сегодня для Ступанок крайняя тишиной, потому что засветло нагонят народ – восстанавливать. Значит, – на последнем шаге живём.

Из хорошего: перебой со светом первые десять минут не насторожит. Из плохого: «тараканы» побегут вдоль рельсов. Навряд за речку сунутся: зачем им суета? Русских бомбардировщиков привлекать, что ли!

Ступанки – секретный объект. Хоть камни с неба, нельзя оставлять постов даже для помощи. Отпочковались сразу. Подумать только! На берегу ограду поставили у кромки, тем самым изменив диспозицию.

«Die erste Kolonne marschiert... die zweite Kolonne marschiert...» * - вспомнил Витька великую книгу и диву дался, сколь уязвим любой план. Вот, например: вздумай «красные» мост бомбить, повесь ракеты, и всё. Второе: зачем его собирались посылать через «улов». Две ночи выли привязанные псы. Нормально, никто не полошился. Надо будет, уймёт; а спустят, отозвать хоть до Громовщины и далее. Там – забрать себе навовсе - милое дело. Эти навряд к Фрицам воротятся. С прошлого года прикормлены.

Буканину Грине счастье: водой никто не идёт. Группа захвата уж внутри: по сутолоке пробралась в пустующий заборник, где Витька провод тянул: сиди не чихай! Дыр у этой бочки полно! Всё на свете разглядишь: как часовых меняют; куда входят; откуда выходят; сколь времени требуется на смену. Одна недолга: сообщить - не получится. Поди кА, шикни! Сразу найдут. Осталось: условленного времени придерживаться.

- Где видал Новиковского? – Спрашивает Ефим Тоську.
- Вот – окно. В учительской.
- Там – четыре? Угловая ведь?

- Ну, да, четыре, и печь – жопкой, поэтому снестись, не вышло. И ещё знаешь, я заметил: трафареты светящиеся – по двум только ездили. Значит, остальные или отгорожены, или вертухая деморализуют.

- «Бочковым видать трафареты?
-Наверно же. Уговор первоначальный был: стартуем, едва дрыгаться перестанут.

- Отдельно сидит «гадёныш». Первым следует вытащить. Поэтому, без моего сигнала – нишкни.
- Правильно, дяденька. Прочим переказать, и на исходную.

- Хорошо парашютист переломан; достойно держится. – Заполнив банный котёл, Валерка свернул «рукав». – Как думаешь, Васюн, стоит допрашивать?
- Нам – нет; Егор Фёдорычу – да. Позвонил ему Сулимов: вернётся вашей лошадью. Уйти я хотел, теперь останусь – немцев наблюдать.
- На что?
- Станут ли домогаться парашютиста.

- Их примкнул, и ладно.
- Некуда: двери снятые покамест, дом раскрыт. Этому след в постель хоть на сутки с тем, чтоб вставал и ложился, потом отвезут – выпустить.

- Нечто, в сваечку? – предложил Максим. – Одно кольцо, без зубов. *
- А дозор?
- Сменили.

- И то – лады! Есть у тебя?
- Как ни быть! – Вынул из прощелка инвентарь Вася. – Чур, до двадцати четырёх с отъёмчиками! *

Костя Ефимыч от Баб-эль-Мандебского» дня прижился в четверике с Буканиными, теперь же по разгрому хутор поглядеть пошёл. Аня участием огорчила Валерку, считающего, что девка на «корабле» - к скандалу, хоть каждый за себя.

Свайка – не городки: ближний бой, прицельный. Встали пятеро – мастера. Третий день погода сухая, но пусть её.
- Маточка! * – крикнул Вася, почав на правах хозяина.
- А вот ведь! Детун. – * Отпарировал повторивший попадание Максим.

«Гой еси, Ставер, веселой молодец,
Как ты меня не опознываешь? - Вспомнила Акуля купчиху, переодетую татарским послом.
- А доселева мы с тобой в свайку игрывали:

У тебя де была свайка серебряная,
А у меня кольцо позолоченное,
И ты меня поигрывал,
А я тебе толды-вселды».

Обормотики! – сказал бы Сулимов. Нет им удержу, нет устали, нет войны и страха нет, потому что для жизни страх – бережение, да не продолжение.
Фогель, разморённый обидой и влажным теплом, на завалинке уснул. Сказалось многодневное чувство опасности, напряг ожиданий. Бастиан, разобравшись, увлёкся зрелищем и болел, почему-то, за Аню, не обманувшую надежд.

Земелька сыпкая, «Редька» * хлипкая, вынать легко, удержать швытко. Падает железяка даже в кольце, «захлёбывается» * результат, ан, нарастает.

Только чу! Конный. Детинцев, не иначе? Нету. С другой стороны. Кто бы там? Деменков Вася – вылечился, стало быть, раз верхом сел. – Ого! Братья по разуму, - говорит.
- Уж не сёстры, - отвечает Максим. – Становись. Аль кишка развязана?
- Да. – Осклабляется Деменок грустно как-то, вымученно.

- Чего прибег? – Спросил Вася.
- Наработанное показать.
- Ну, кажь

- А, вот, глянь. – Поставил Кладезянский тёзка на ступень коробок, достал фотографии. – Тут – «сливки». Это – их. Твои – после будут.
- пиииииииии! – Придушил лошадиный ржач Вася. – Тихо! Разбудишь! Эвон, дрыхнет голубь сизушонок, на осине повиснутый!

- Там красивые виды есть. – Протянул Деменок Бастиану мешочек с плёнками. – Лишь один, седьмой номер, «механику» свою во всех ракурсах отснял.
- Мильх! - До корней волос покраснел Ганс. Натуралист выдающийся!

- Ночь не печатал. Дневные здесь, - посерьёзнел Деменок. – Осторожнее на счёт - падать.
-А чо, можно упасть?

- Обязательно. Прислонись к стеночке на всяк случай. Видал: наш «ФЭД» или «Смена» - без дат. «Кодак» же время блюдёт, число проставляет.
- То есть, как?
- Очень просто: справа колечки; настраиваешь перед съёмкой, и получи!

Ты настроил?
- Да. В веках запечатлелось! Будем после победы Гитлера судить, - свидетелем поедешь.

Оказывается, в школе стены межкомнатные из фанеры, по верхам – пусты. Так при строительстве задумано, или Фрицы сделали, только, влезши в мягкую трубу, повсюду можно ползать. Главное – звук скрадывай, чтоб не заподозрили. Вася и ползал, и снимал сквозь квадратные глазки, улучив минутку шума. Однако сам кадров не видел – на удачу щелчок. Удача сопутствовала, причём, такая, что волосы встали дыбом с первой же картинки.

Аня инстинктивно поняла беду, отвернулась и отвлекла Костю, подошедшего чуть позже. Он послушался, потому что третьего дня на рынок ходил и вовсе не мечтал о новых впечатлениях. Стояли двое, обнявшись, пускали по воде камушки на страх врагам, Бастиан же глядел ровно туда, чётко понимая знаки различия, и утратив ощущение адеквата.

Смотрели одну, вторую, третью, будто в ступоре. Первым осознавший смысл Валерка толкнул с крыльца Дениса. - Всё. Закрываем лавочку. Нам с ними жить, если спасут.
- А я слыхал, - не владея голосом, будто сонный, вымолвил Максим, - у них расстрел за мужеложство.

- Вася ничего не сказал, не смог, потому что с четвёртой карточки в качестве жертвы с задранными ногами скалился Лёнька Новиковский, которого Буканины не узнали, а Деменок впервые видел.

-Слушайте, - на манер бегущего по двору петуха с отрубленной головой выщелкнулся Денис, - а там, кажись, два парашюта были?
- Тебе мало, да! – Зверёнышем рыкнул Вася. – Мне, - вот! Хватит.

Сделал «это» Гирш утром после наваждения с Антоном. Леон, отвыкший сопротивляться, тормознул испуг, почувствовав удовольствие первый раз за много дней. С начала войны даже еда не радовала, даже попадание в тепло с мороза, и на тебе!!! Полный восторг!!!

В тот день Гирш «входил» ещё четырежды, на следующий – шесть раз, потом – только три (видимо, некто мешал). Стало по-настоящему страшно. А ну, как ушлют Гирша куда-либо, и некому будет разогревать!

Леон ждал, вздрагивая от щелчков, и каждое разочарование вдавливало в низ живота ноющий спазм, в душу глоток похотливого огня. Словно при блеске молний виделось будущее: плыли облики мужчин, с которыми хотелось бы, больше и больше утверждая осознание невозможности соитий, чудовищности предложений.
Прежние опаски померкли, уступив место разрастающемуся ужасу. Теперь Леон – иной без сомнений, без видимого признака. Различие повседневно тут, всё время наготове.

Будь проклят Гирш, поманивший и не выполняющий! Вот он! В десять пришёл, как всегда. Задерживаться опасно: следят! Захотелось вцепиться, укусить, опрокинуть! Подбежал, потискал и невольно потащился следом в коридор. Вчера - тот же порядок: сейчас как будто бы ляжет спать, а стихнут, и вылезет, чтоб ласкать до глухого часа.

Гирш привык, умеет прятать чувства. Леону же, новообращённому, как дожить? Надеяться? Сил нет! Давить руками голову? Считать слонов, будто при бессоннице? Ну, провались! Проклят! Трижды проклят! Пускай теперь же кончится, всё кончится.

Там, где при царях висели иконы, а потом – портрет Ленина, рубильник в уголочке притаён. Слева написано: «Leben», справа – «Tod». Жизнь и смерть! Любое бери, только поворачивается почему-то лишь вправо. Леон пробовал несколько раз крутить туда и обратно, ничего не произошло, никто не заметил.

Пусть на сей раз - справа; пусть останется, даже если это – бутафорская смерть. Себе же следует настоящей добыть. Делается просто: выйди во двор, и получишь.
Смерти хочется? Но почему так осторожен? Почему медленно прикрывает двери, почти бесшумно вытаскивает и вставляет с внешней стороны ключи в замках? На что рассчитывает:

Ночь сегодня – четвёртая или третья? Кругом часовые. Пропускник мерцает щелью меж ставен. Стонут стосковавшиеся по развлечениям псы. Колючая проволока под током!
Запер. Сплыл по двери. Сник ниже перил. Съехал с крыльца. Тишь до звона. Всё. Не дышать.

«Свершилось! Шагай!» Нет. Будто мускусная крыса Чучундра, боящаяся выйти на середину комнаты, * крадётся Леон, скользит вдоль стены с тем, чтобы, обогнув здание, очутиться у реки. Закроет луну облако! Пара прыжков, и в воду. А там? «Будем видеть, что там».

Давно Леон на улице не был, и до того сладок внешний мир! После обретения «этого» почему-то усилился вкус, обострились запахи, действуют возбуждающе. Пахнет доска, ладони, камень, одежда: всё - по-разному и так приятно!

 Перепёлочки перекликаются! Потягивает ветерок! Перед осенью дух пересыщен, утомлён. Леденистый низовик с лугов струится, возражает теплом вода.
Звёзд не видать, лишь едва приметные огоньки под площадками вышек. Леон обнаружил два. Зачем они? Ему как раз пригодятся – определить направление.

Божьим мир называют. Ну, нет! Сплошной обман: дьявольский, сатанинский! В Божьем бы не родилось столько несправедливости. А всё же, хорошо!

Начинается спектакль! Понято, откуда привидения: проектор! Свет по тюли! Вот, зачем Гирш поправлял её! А теперь считает обороты секундной стрелочки, хочет играться. Нельзя.

Вряд ли удастся незамеченным войти назад. Сидит над резервуаром для воды киномеханик и видит Леона! Нет, не видит, потому что занят пусканием призраков, и до чего ловкий луч!

Долго уж смерть господствует в школе. Значит - не взрыв, а может – не смерть: для проверки послушаний сделан рубильник. Сейчас перестанут маячить блики, сменится караул, выйдет Гирш, обнаружит исчезновение. Но прежде проснётся разводящий, хватится ключа.

Время. Оператор спрыгнул, прошёл на пропускник: не один – двое или трое. Зашевелился двор. Побежали к вышкам по стандартному сценарию. Неужели в бараке ночует смена? Самый раз под шумок в речку сигануть! Плавать едва умеет, но это ничего: вдоль берега выползет по отмелям.

Как водяной утаскивает, Леон слыхал, а что руки у него огненные – нет. И зубы есть у водяного, и в животе урчит. И до того скор, что испугаться не успеешь. Размахнулся водяной, кинул Леона в свой сундук, только прежде, чем захлопнулась крышка, другие руки схватили, дёрнув кверху, и рядом, у самых глаз, встало белое, донельзя знакомое лицо: Павел, Ганькин зять.

- В школу не ходить; стёкол не разбивать; дверь не открывать! – Громко (так ему показалось) крикнул Леон и выпал в небытие.

Безупречно стартовала операция, безупречно завершилась, потому что тщательно подобрали исполнителей. К допуску, помимо навыков взаимодействия и рукопашного боя, необходимы: бег в кромешной темноте, стрельба на слух, умение тактильно воспринимать окружающее. Петьку с Мансуром отставили, поскольку – не местные, Мирона в коноводы – из-за возраста.

. Некогда обнаружившие в ручье Шлютера братья Золотовы за пару минут до конца «серии» «сняли» киномеханика. Смазанная разведчиками заслонка отъехала, выпустив «Троянцев» или как их там! * На вышки взлетели синхронно и тотчас спустились, забрав пулемёты.

Внутри проходной кофе, карточный кон, поэтому обошлось без выстрелов. Ожидающий смены внешний дозор – рядочком на косе: удобно прикладывать к народу своему. *

- В школу не ходить; стёкол не разбивать; дверь не открывать! – полетело свистовое слово, и вовремя: Ефимка уж поднял руку, шандарахнуть по окну.

Павел бросился к коноводам, отдал речной подарок и побежал на пост. Всё там кончилось. Свет погас. Он же, повторяя про школу, мчался вдоль обесточенной проволоки, обрезал с привязи собак, которые без задержек уносились туда, где звал Сомов.

Растяжки нейтрализовали. Бараки отперли. Дети – во всех трёх: живые и мёртвые. Никто не вскрикнул, не воспротивился. Подхватили. Унесли. Окажись в Ступанках наблюдатель, он пребывал бы вне беспокойств и не догадывался о конце лаборатории.

Теперь все, даже Аня с Костей, смотрели на Бастиана, который стоял, опершись о притолоку, но прижатым к стене себя не чувствовал, потому что центром внимания осталось место, где только что на ладони Васи Деменкова лежала фотография. Восемь помыслов устремлены туда, восемь человек получили удар, и Ганс – один из восьми.

Мальчик года на два моложе Бастиана проявил такие снимки (ему разрешили)! Зачем привёз? Показать тому, видимо, кто фотографировал! А отвернулась! А послушался! Догадывались, должно быть, что там изображено!

Эти – другие. Эти не станут дразниться с карниза. Эти многое знают, многое могут, и уже сейчас не дай Господи, вооружённым и подготовленным оказаться перед ними по ту сторону черты. Игра – в подтверждение: сумей кА так попасть!

«Желаете проверить на себе, возьмите шмайсер», - сказал старик. Понятно сказал, им тоже понятно объясняет. Каждый его посредством обрёл умение глядеть в точку, взвешивать тяжести, задал себе вопрос: «что делал бы на месте Ганса?» и вопросов не задаёт.

«Этим Рейхсканцелярия не достанется. Ими, я полагаю, вы будете пугать своих детей». – Бастиан не будет пугать, если доживёт до такой возможности: достаточно отказаться от шмайсера, но как?

- Тётенька, привяжи коня, будь другом! – Обратился к Акуле Деменок.
- Ща, племянничек, – отвечал Валерка, - привяжу и назад не погляжу.

Буканины повернулись, пошли. Бастиан вслед за прочими шагнул через порог. – Дай мне это, - сказал мальчику с коробкой.
- Зачем?
- Я украл у тебя. Так нужно. Так лучше.
- Не оправдан риск.
- Почему?

Поразительно умение русских объяснять жестом. Бастиан вдруг увидел, что он - в настоящей комнате, хотя недавно лежал тут же средь осыпавшихся стен. Печь изумила изразцами; до блеска отмыт пол; безупречна столешница и утварь, назначения которой не знает, но главное, - на одном, лишь на одном окне висит потрясающей красоты кружевная занавеска. Другие – свёрнуты в ожидании, пока до них дойдут руки.

Навык возрождаться вызывает восторг. Если разрушить дом, а занавеску невообразимым чудом оставить на том же месте, ничего, кроме жути, она не вызовет.

«Ты как?» - тем же способом спросил Бастиан.
«В единой связке, - был ответ. – Посты по периметру и страна, меньше трети которой занято вермахтом. С этой стороны та же власть, только точечно».

Да, - согласился Ганс, вспомнив письмо из Ленинграда. Находится он не в разбойничьем вертепе, а на свободной от немцев территории Союза Советских Социалистических Республик – в России, которая никогда никем не была покорена, даже ордами диких Монголов.

Европа, говорил отец, избежала полного уничтожения потому, что солона вода Адриатики (отвернулись от неё степные кони), и в спину «дышал» русский князь Александр, утопивший в озере Крестоносных вояк. Монгольские женщины пугали именем Александра своих разбаловавшихся детей. Где теперь Монголы? Кто помнит империю Чингизидов?

Год назад об этом перестали говорить. Разочаровался отец или ужасается? Интересно спросить, что здесь знают, но тяжесть событий едва позволяет ощущать реалии: не до исторических экскурсов.

- Дай. – Повторил Бастиан.
- Бумаги не жаль. – Протянул Деменок карточку, предварительно вырезав лицо «опущенного» кастрата. – Чей Кодак, тому решпект и уважуха!

Из непонятных слов Ганс понял, что аппарат Фогелю возвращать не собираются, и спросил для утешения бедняги:
- Что сегодня сообщило Британское радио? Он, - кивнул в сторону двери, - возмущался: - «Глупость!», - будто бы.

Ребята переглянулись. Принёсший фотографии отрицательно мотнул головой. Усмиритель быка выдвинул ящик подставки для икон, достал пачку листов, проглядев, положил обратно. Там же под салфеткой оказался телефон.

- Лиза Алексевна, - произнёс в ответ на громкий щелчок Вася, - стенограмма Лондон есть?
Действительно, глупости, судя по гримасе. Положив трубку, мальчик объяснил:
- Бомбардировки столиц и городов Германии.

- Что тут глупого?
- Надо же, очнулись, наконец! Которую уж ночь, а до острова только сейчас дошло.
- Как ты знаешь?
- Слышно их. Идут. Пе-8 ни с чем не спутать.

Бастиан огляделся ещё раз. Карта в полстены. Фронт отмечен булавками точнее и мрачнее, нежели оповещает ведомство Геббельса, и на каждом сантиметре с таким вот вниманием вслушиваются из-под страха и боли, благословляя каждую весть, каждую букву, голос каждого мотора, возвращающего смерть туда, откуда её принесло. Столько молитв возносится, столько громких и безмолвных воплей, что даже Бастиану довелось услышать, а уж Господу – подавно!

Бандитам - едино, кого бить: молотят с целью поживы. Бандитами партизан называют любители свести к минимуму страх перед явлением, потому что у самих руки в крови по локоть и выше.

 Гиммлер предлагал применить тактику выжженной земли, только не добрались до нефтяных месторождений Ирана и дров мало запасли. Не говоря о прочем, за один посёлок, за этих детей рано или поздно порвут на вату: вопрос времени.

Какое счастье, что Дитер спит. Оба они – «занавески без стен», существа нестандартного вида в нестандартном положении. Лишь потому их не пришибли. Жизнь Господней волей продолжается! Следует оправдать доверие Творца: для начала устоять перед словесным «поносом» Фогеля. А потом! Не сгибаясь, не пряча взгляда от очевидной мерзости, пройти сквозь неё, поскольку свыше сил нет испытаний. Силы же даются по мере востребованности неперестающим требовать.

Это – не хомяк. Показали бы картинку в день, когда Ганс предложил экскурсию на восток, - подох бы; две недели назад устроил бы истерику; сейчас живёт, слушает, смотрит, на сердце «пластырь», способный держать голову ясной, руки уверенными. Именно хранящим от разрушения «пластырем» является Божья помощь; именно в таком состоянии нужно решать и действовать.

Вряд ли Ганс предъявлением фотографии остановит войну или изменит суть политического строя, но если к ним возникнут претензии, отобьётся.

- Довольно. Ложись. – Указала место Акуля. Бастиан послушался и обнаружил неимоверную усталость. Ширина постели растворила опасение свалиться, подушка показалась вещью чрезмерной, забота об участи Фогеля – тем более.

- Прошёл у тебя животик? – Спросила Акуля Васю Деменкова.
- Да, почти не болит. Только скажите, можно жиманики * есть?
- Без костей и палочек постарайся, но лучше – просто жидкость.

- Мамка всё отцеживает. Надоело – страх!
- А слушаться-то? – Акуля обняла мальчика, глянула близко. Не жимаников хочет, - ужас излить, вот что: в безопасности, маленький, любимый, и столь уж горя вынес.

- Домой тебе? Печатать?
- Нету. Дед стал.
- Тогда с нами погуляй. Смотри: петушок с рожденья, твой, должно быть.

- Пошли на потолок, - предложила братьям Аня.
- Зачем?
- Спать. Там устроено, воще! Ночь беспокойная будет. Если что, сгодимся для разгону.
А их?
- Разберутся как-нибудь.

Разобрались скоро. Перебрели Ватутку, перекликнулись: отставших нет.
- Кто стёкла велел?.. – Спросил Андрей.
- Мелкий Глущенок, кажись.
- Ты чо! Васюн с заполудня дома, третий сон бачит!

- Я, - сказал Павел, - а мне – Новиковский: из воды выкинулся. Где он, кстати?
- Туточки.
- Жив?
- Вроде как. Пришлёпнутый только.

- Ничего. Вздуется. Главное, переломов нет, открытых ран - тоже.
- При памяти хотя бы?
-Да: безгласный, лишь кивает.
- Молодец малый! Не ссы! Теперь горе в прошлом, а будущее - благодать!!!

- Ох, и сволочная доля – в бочке! – Вылил на товарищей поток «непечатной продукции Тиханенков Сергей. Представь: боле суток, почитай! Питьё, откуда какал! А если почуют, там и тони!

- Чо ты хотел, - Радостно возразил бывший у него в напарниках Денис Марьенков, - На ёлку взлезть и корову свезть? Уё! Дизентерия! Вона – скрозь кусты!

- Погодите кА! – Озадачился Артём, старший Дугановых. – Что ж выходит, не проверена школа? Стало быть, да, а почему? Может, тама ценности, сведения важные?

- Сказку о рыбаке и рыбке помни, кум, и жену Лотову. – Перебил шустряка Мирон Васильевич. – Зачем ходили? Детей забрать; душегубов уничтожить. Какие тебе ценности! Задался ты вопросом: почему с оттудова никто не вышел осадить нас, а? Молчишь! Вот и вот-то. Видал утром построение? Считал головы? Перебитых умножь на три, а ещё – персонал, хрен знать, сколь! Что за сила их удерживает в дому? И тебе той силы захотелось?

- А ведь я так понимаю, газ! – Высказал общую догадку Миша Костриков. Васины стёкла на отдушниках лежат, прочее закупорено. Не упреди Лёнька, быть бы нам бы там бы.

 
1.       Лев Толстой. "Война и мир".
2.       Зубами вытаскивают свайку из земли.
3.       Если попадает в кольцо вслед за первым второй игрок, первый лишается своего выигрыша, а у второго выигрыш удваивается.
4.       "Матка" - Первый игрок, попавший в кольцо.
5.       Сынок - попавший следующим (в данном случае по правилам - насмешка).
6.       Ста?рина про  Ставра Годиновича.
7.       "Сажать Редьку" - броском вбивать свайку в землю.
8.       "Захлебнулся" - потерял очки, если свайка упала в кольце, не воткнувшись.
9.       Редьярд Киплинг.
10.   Греки сидели внутри деревянного коня.
11.   Ветхозаветное выражение, означающее окончание земной жизни.
12.   Александр Ярославич Невский (1221 — 1263).
13.   Жиманики - фрукты из компота.

Продолжение:
http://www.proza.ru/2018/01/10/2242