Пустота

Посвящается маме

К сорока годам вся жизнь Игната Подпятых, по сути, свелась к трём квадратикам. Эти три квадратика, примерно сантиметр на сантиметр каждый, размещались в ряд на экране старенького смартфона, содержали фотографии трёх женских лиц и были подписаны «Жена», «Мама», «Дочь». Виджет быстрого набора основных номеров, три снимка, сделанных когда-то новеньким, ещё без паутины трещинок по экрану аппаратом… на другие номера Игнат практически никогда не звонил. Кроме того, в его жизни была работа, но она, отнимая много времени, практически не занимала места в душе. Деньги даёт – и ладно, многим не даёт даже этого.  Формула очень простая. Деньги равно время плюс силы. Деньги в плюс, время и силы в минус. На семью из четырёх человек денег требуется много; времени и сил не остаётся вообще.

Ни одна из этих темноволосых женщин не была похожа на остальных. Главное в дочери Игната – она была доброй. Когда тоскливая безнадёга поднималась с привычного уровня живота и хваталась за сердце, когда хотелось то расплакаться прямо на улице, то со всей силы двинуть в морду первому встречному – именно дочь с удивительно взрослой мудростью оказывалась рядом, находила правильные слова, утешала, порой молча гладила по голове. Мама была надёжной. Ворчливая, обидчивая, с тяжёлым характером – но на неё единственную Игнат мог полностью положиться. В детстве ребятня говорила: я бы пошёл с тобой в разведку. Выросший, Игнат пошёл бы в разведку с мамой. Жена была интересной. Яркая, талантливая, непредсказуемая – она придавала жизни если не смысл, то как минимум краски. Себя же Игнат видел… нет, не центром – скорее, скелетом, крепежом. Тем, что объединяет столь разных людей, собирает их воедино. Другого смысла у него не было.

Когда центральный квадрат мигнул и показал вместо красочной фотографии серый фон с невнятной нарисованной рожицей, Игнат не обратил на это большого внимания. Cидя на долгом и унылом совещании, он только что отчитался о достижениях своего отдела и достал телефон, чтобы с чистой совестью незаметно поиграть под столом. Слегка удивившись, Игнат пару раз ткнул пальцем, попробовал вернуть картинку на место, пожал плечами и углубился в нарисованное сражение. Ненадолго застрявшие минуты, часы и дни встрепенулись и пошли своим чередом; странный глюк нисколько не мешал жить вплоть до того дня, когда умерла мама.

Игнат очень смутно помнил тот день. Мама, улыбающаяся, неловко себя чувствующая, нервозно кокетничающая и по привычке командующая всеми окружающими, включая врачей. Мужик из «Скорой», хороший солидный дядька, с облегчением на лице поднимающий взгляд от кардиограммы, чтобы сказать: «Да, проблемы есть, но ничего страшного, вовремя спохватились, просто небольшой такой инфарктик», и он же, пару минут спустя украдкой шепчущий в коридоре «На самом деле инфаркт очень даже серьёзный». Мамины слова «Не забудь, пожалуйста, мои тёплые носки», тут же её внезапный хрип, закатившиеся глаза, враз застывшие лица медперсонала и торопливое «Выйдите, пожалуйста, вы будете только мешать». Реанимационные мероприятия, уже по первым секундам которых было понятно, что успеха не будет, тот же солидный дядька с сочувствующим и слегка тревожным лицом, потом чужие люди в квартире, один за другим, и непрерывно звенящая в голове мысль: «Всё. Теперь ты – старший в семье». Взяв мобильник, чтобы сообщить о произошедшем жене, Игнат зацепился взглядом за центральный серый квадрат; когда суета прошла, он сел и долго сидел, уставившись в выданную врачом справку, а потом залез в рабочий ежедневник и убедился: то совещание состоялось ровно месяц назад. С точностью до минут.

* * *

На похоронах трудно удивить кого-либо горестным отсутствующе-рассеянным видом, но всё же неуместно каждую минуту заглядывать в телефон. На работе Игнату без вопросов дали две недели отпуска, но это не слишком-то помогло; вернувшись, он по-прежнему удивлял несобранностью, часто не слышал обращённые к нему реплики и порой целые дни просиживал, неподвижно уставившись в монитор. Смартфон по-прежнему рисовал серый квадратик, и издевательская улыбка нарисованной рожицы, казалось, сочится самодовольным пакостным осознанием своего неуязвимого всемогущества. Дома он застывал, глядя то на жену, то на дочь, иногда становился с ними судорожно нежен, чаще – бывал молчалив и замкнут, по полночи просиживая в кресле с окаменевшим лицом. Время от времени Игнату удавалось собраться и как следует поработать, но тем не менее, по компании пошли разговоры; и сотрудники, и смежники стали реже к нему заходить, сочувственно поглядывая и решая вопросы между собой. Порой Игнат засовывал телефон как можно дальше и не доставал целыми днями; порой – клал перед собой, переключал экран на непрерывное отображение и старался не пропустить момент, когда что-то изменится. Он понимал, что это становится похожим на манию, но не противился этому, хладнокровно выбрав приоритеты. Такие варианты как выключить телефон, выбросить или разбить он отбросил в самом начале пути, по самодовольной ухмылке рожи сразу и навсегда ощутив, что это бессмысленно. В этом телефоне никогда не кончится батарейка, его не украдут, не перепрошьют и не смогут отремонтировать. Такие мелочи не в силах предотвратить судьбу. Он с ней один на один. Никто не поможет.

В тот день, когда исчезла вторая картинка, Игнат пошёл в отдел кадров и написал заявление. Теперь он целыми сутками просиживал в телефоне, играл настройками, ковырял файлы, всеми способами пробовал найти её и заставить вернуться. Безрезультатно. Дочь приносила ему поесть, гладила по голове и молчала – она давно перестала задавать вопросы, не получая ответов. Жена зависала с подругами; на этой неделе у них была фотобиеннале, потом творческий вечер, потом девичник на природе, однодневная экскурсия, выставка собак, коллективная парикмахерская и на закуску свадьба на теплоходе. Игнат не замечал приходов и уходов; когда кончались силы, он проваливался в чёрный, не приносящий отдыха сон, а когда просыпался – снова брался за аппарат. Он знал, что в его распоряжении всего тридцать суток; подстёгиваемый неумолимым календарём, Игнат чувствовал себя боксёром в изнурительном поединке, продолжал упорно искать брешь в обороне соперника – а тот издевательски легко, за явным преимуществом, выигрывал раунд за раундом.

На семнадцатый день такого режима Игнат вышел из дома с целью напиться. Понимая, что если не даст себе передышку, если не сможет ненадолго оторваться от происходящего – сойдёт с ума, он купил в ларьке мерзавчик какой-то подозрительной водки, старательно и неумело вылил её в себя, но желанного результата достичь так и не смог. После второго, когда проспиртованные остатки обеда украсили заднюю дверь того же ларька и укрепили царящий вокруг уверенно-кислый запах, вместо опьянения наступило странное, безнадёжное просветление. Игнат окончательно понял, что ему предстоит, и с этого дня опускался с чудовищной скоростью. Он шатался по району, угощался со встреченными компаниями и валялся в подъезде. Его волосы спутались, тело заросло грязью, а одежда превратилась в вонючее тряпьё с такой скоростью, словно он ночевал в мусорных баках. На пятый или шестой день у того же ларька какой-то гопник грубо оттолкнул его, выбив из руки телефон. Игнат, не раздумывая, со звериной радостью пробил прямой в приветливо оскаленный рот и тут же выбросил нокаутирующий боковой – как оказалось, за четверть века тело не забыло заученной комбинации, и даже пузо ему не помеха. Ещё через пару дней к выросшей клочками щетине добавились разбитое в хлам лицо и судорожные ковыляющие движения – дружки у гопника оказались сравнительно подготовленными и к лишним сантиментам не склонными. Когда жена попробовала затащить найденное тело домой, Игнат старательно и выразительно, как только успел научиться за эти дни, обматерил её, и это оказалось последней каплей: супруга с размаха отвесила ему пощёчину, забыв про сломанный нос, и Игнат наконец-то с наслаждением отключился.

Тёплый летний дождь, пройдя тем вечером, не обошёл своим вниманием бомжа, валявшегося в скверике во дворе респектабельного, приличного дома. Капли пробарабанили по экрану выпавшего из кармана телефона, серые рожицы на котором уже не были самодовольными, скорее разочарованно-озадаченными. Впервые за эти недели и месяцы Игнат спал словно на пуховой перине, отдыхая и наслаждаясь процессом. Перед его мысленным взором гигантскими огненными буквами горело прозвучавшее слово «РАЗВОД», и слёзы, в которых купалось грязное лицо, были слёзами счастья. Крохотная частичка мозга, даже сейчас остававшаяся начеку, рассудительно напоминала: «Это ещё не всё. Нужно лишение родительских прав» – но до этой картинки оставался ещё как минимум месяц. Можно было чуть-чуть отдохнуть.

(c) Softwarer,
декабрь 2017