***

Узкий вагон поезда резко заворачивает и слегка заваливается направо. Годовалая Марта, боясь свалиться с колен в узкий проход, рывком хватается за мои плечи,а шестилетний Антон изо всех сил цепляется за рукав пальто.

Секунду спустя поезд уже визжит тормозами, выныривая из туннеля, и, на мгновение замерает на мосту через Рейн, открывая лучшую панораму на подсвеченную набережную и грязные кружева знаменитого собора.

В нашем вагоне только я, дети и одинокая парочка в креслах напротив. Молодые, с блестящими обдолбанными глазами, они громко смеются, широко открывая рты и вливая туда темное, пенящееся пиво. Она – молодая, лысая, в красной клетчатой юбке и рваных черных колготах. Сочным шотландским диалектом заполняют они пустоту вагона. Хотя говорит всё больше она, а он не сводит с неё ленивых глаз, облизывается и ритмично кивает, будто слушает музыку.

Воспользовавшись короткой остановкой и моей ослабевшей хваткой, Марта быстро залезает с ногами на кресло и, встав у пластиковой спинки, внимательно, почти не мигая, изучает девушку.

Лысая наша спутница ловит взгляд дочери и ободряюще цокает в ответ. Марта показывает девушке палец, а Антон, проследивший за взглядом сестры, лишь коротко фыркает и отворачивается к набережной.

Неожиданно тронувшийся на большой скорости поезд снова отбросывает нас на спинки кресел, Антон быстро цепляется за руку, а я хватаю уже пикирующую к полу Марту и сильно прижимаю её к себе, матеря сумасшедшего водителя или неисправного робота, ведущего наш поздний поезд.

На следующей станции непривычно много людей. Громкая, разноголосая толпа наполняет вагон смесью дешёвого и дорогого парфюма, запахом кислой капусты и жаренной картошки. Пластиковые кресла скрипят под затертыми джинсами, новыми вельветовыми брюками, мини-юбками и легкими осенними пальто.

Марта нервно прижимается ко мне, недовольно оглядывая толпу и всё выше подпрыгивает на коленях. Ещё секунда и она привычно вырвется из рук на пол, но что-то задерживает её взгляд и она замирает, смотря на девушку, занявшую кресло напротив. Глаза дочери восхищённо расшираются, рот растягивается во все восемь зубов, а Антон, сидящий справа, выразительно кривит рожу.

Стараясь проследить источник Мартиного восторга, я царапаю взглядом начищенные царапанные берцы, черные джинсы и огромные туннели в ушах; коротко отмечаю ежик из седых волос, черные татуировки-цветы на щеках, и, забыв про стеснение, уже в открытую исследую идеально выведенные кости и мускулы, набитые на нежной белой шее, руках и запястьях нашей хмурой двадцатилетней спутницы. Сама девушка опустив взгляд старается не замечать моего интереса и смотрит на экран телефона, который держит в руках и изредка трогает бронированными во множество колец пальцами.

Татуировки выполенены в слегка японской «туманной» манере с преобладанием пастельной гаммы. Тонкие, изящные линий заметно дисгармонируют с ... – я не успеваю додумать мысль, прерываемая оглушающим смехом дочери и поднимая глаза, сталкиваюсь с вопросительно прищуренным взглядом девушки.
 
- Моя дочь от Вас в восторге, – немного робея и улыбаясь стараюсь я завязать беседу на немецком.
 
Девушка коротко изображает улыбку и снова возвращается к телефону.

- Мама, а почему у этой тёти видны кости на теле? – не выдерживает и уточняет по-русски Антон, - она что мертвая?

- Она жива и здорова, - отвечает по-русски девушка, отрывается от телефона и растягивает татуированные щёки в открытую, милую улыбку, поблескивающую серёжкой-бусинкой между зубами.

- Вы - русская! – то ли удивляюсь, то ли констатирую я.

- Да, я на днях из Питера. Встретила любовь и переезжаю в Кёльн. Пока на месяц, а с ноября навсегда. Совсем не говорю по-немецки, – облегченно выдыхает девушка, говоря то тихо, то громко, то медленно, то быстро. Странно, мне приходится напрягаться, чтобы её понять.

- Моя дочь в восторге от Вас! – говорю уже по-русски, передавая девушке и без того почти залезшую на колени к новой спутнице Марту.

- Я люблю детей. В России преподаю им русский и английский, - преображается девушка и  продолжает улыбаться синей бусиной, устраивая Марту поудобнее на рваную джинсу коленей - Но, там мне непросто, - переходит она почти на шепот и вдруг громко добавляет, протягивая мне руку, - Я – Жанна.

- Мария. Может Вы и с моими детьми позанимаетесь? – пожимаю я руку, сама удивляясь своей наглости и чувствуя, как сильно тянет за рукав Антон, громко шепча «Не надо!»

- Вы можете заниматься с дочерью. Она будет рада. Сколько Вы берете за час? – тороплюсь я загладить неловкость, но слышу рядом громкое хрюкание и поворачиваюсь на звук.

- Вот это блин, да - восклицает по-русски сидящий рядом мужчина лет сорока, в темном вытянутом свитере и с пучком грязных седеющих волос разлетевшихся по плечам. Он едва сдерживает смех, переводя взгляд то на меня, то на Жанну. Я недовольно вопросительно сверлю его взглядом, немного волнуясь как бы он не испортил мне дело.

- Это мой брат! Он улетает через неделю. А деньги я не беру. Я благодарна Вселенной за каждого хорошего человека, – уверенно и уже заметно громче объясняет Жанна.

Лесть приятно заливает солнечное сплетение и вот я уже фантазирую, как буду всё же немного оплачивать услуги нашей новой Мэри Поппинс, попутно радуясь наивности девушки и экономии семейного бюджета.

- Да, Вселенная, гм... она такая,  - импровизирую я на ходу.

- Ох, Вы тоже за Вселенную. Я так рада! В России так непросто найти единомышленников, - гладит своё горло и быстро произносит Жанна, сверкая светло-голубыми глазами.

Я хочу сказать ещё что-то, но сбитая с толку бъявлением о нашей остановке, лишь быстро надиктовываю Жанне свой телефон и прошу обязательно мне позвонить.

- Обязательно! – сияет в ответ Жанна, освещая белизной зубов тёмный вагон.
 
- Обязательно! – повторяю я эхом и выбегаю из вагона вытягивая за собой детей.

Жанна всё никак не звонит. Вот уже и декабрь. А как же Вселенная? Хотя сын, кажется, только рад.