32. Похороны на Йоль

   Гремел фейерверк. Пожалуй, ни одна другая страна не празднует зимнее солнцестояние с таким размахом. С центральной площади палили не замолкая. Многие тысячи разноцветных искр шумно разлетались по небу чтобы, просуществовав несколько ярких секунд, затухнуть и осыпаться на землю вместе со снегом. В сквере было довольно многолюдно. Почти все собравшиеся с восторгом следили за ежегодным представлением, радовались, кричали, размахивая зажжёнными бенгальскими огнями, желали друг другу счастья, загадывали желания... Только у меня не было никаких желаний. Я сам в тот момент не знал, зачем вышел на улицу. Я просто стоял - одинокий в толпе людей - и ждал окончания празднества.
   Потом, глухой ночью, когда все разошлись по домам, я тоже медленно побрёл прочь. А затем, сильнее натянув шапку, как обычно, шестиметровыми шагами двинулся куда-то, не думая куда, и остановился у подъезда в незнакомом дворе. Было тихо, лишь где-то в соседнем квартале лаяла собака, а далеко за городом всё ещё запускали фейерверки. В чём суть этого праздника? Этой зимней ночью старый год уходит, уступая новому году место во времени. Этой зимней ночью люди прощаются с прошлым, чтобы встретить будущее. Люди мечтают о светлом будущем и надеются на исполнение своих желаний. А на что надеюсь я, и о чём я мечтаю? Могу ли я ответить на эти вопросы, если до сих пор не знаю, в чём смысл моей жизни? Опять, уже в сорока сороковый раз я безнадёжно утонул в раздумьях о том, что я должен этому миру и что должно для меня быть главным, неоспоримым стремлением...
 
   В попытке выбраться из этой пучины и прогнать душащую, грызущую и всячески издевающуюся надо мной с самого утра тоску, я принялся будить в себе Оптимиста. Эта странная сущность чрезвычайно любит поспать, чем и занимается большую часть времени. Я, конечно, знаю, что на самом деле выдумал его, как и многих других обитающих внутри "посторонних", однако в данной ситуации беседа с самим собой была вполне уместна. Да и когда, спрашивается, она не уместна?
      - Добрый вечер, господин Оптимист! - вежливо и довольно громко обратился я к воображаемому собеседнику, и он тут же мне ответил:
      - Здравствуйте, господин! А ведь вечер сегодня действительно добрый! Вижу, слышу, чую радость народа вокруг... Что нынче народ празднует?
      - Йоль празднует.
      - Йоль? Ох, долго же я проспал... А фейерверк мне ещё посчастливится застать?
      - Нет, к сожалению. Он закончился ровно 41 минуту назад, - деловито я заявил, сверившись с часами. - Если бы вы соизволили проснуться чуть раньше, то, возможно, успели бы им насладиться.
      - А вы, господин, чем опечалены?
      - Да вот, в общем-то, как обычно, места себе не нахожу.
      - А вы поищите себе место как следует! Вместо того, чтобы зарываться в себя, осмотритесь лучше вокруг. Вы же любите зиму? Только взгляните, какой дивный снегопад - будто облака специально ждали праздника, чтобы торжественно просыпаться этим снегом именно сегодня. Взгляните, как прекрасны эти заснеженные деревья...
 
   Я внял совету Оптимиста и стал искать красоту в окружающем пейзаже. Рыжеватый свет уличного фонаря отражался от медленно падающих в безветрии снежных хлопьев. Тысячи таких фонарей по всему городу освещали падающий снег, и небо над ним словно было окутано рыжеватым туманом. Всё это небо целиком - светилось, и вовсе не казалось ночным. На земле же снег в этом свете переливался и блистал, будто раздробленные в мелкую крошку алмазы, и приятно хрустел под ногами. Тут-то я и заметил под кустом почти полностью засыпанный им тёмный предмет. Опустившись к нему и отряхнув, обнаружил, что держу в руках ежедневник - практически новый, высокого качества, белой бумаги и в тёмно-коричневом кожаном переплёте. Первые несколько страниц были исписаны быстрым и малопонятным, как у врачей, почерком, но это не отбило моё желание забрать столь хорошую вещь себе домой. Страницы начали мокнуть от тающего в моём тепле снега, так что я рванул с места, поднимая клубы сверкающих белых частиц, унося с собой найденный артефакт.
 
   Дома книга была определена сушиться на батарею, и влага в скорости испарилась, практически не оставив взволнованных страниц. Поставив пред собой вопрос "что делать с находкой?" я, недолго думая, вырвал использованные кем-то страницы и сел с ней за подоконный стол, чтобы записать туда свои мысли и впечатления до того, как лечь спать. Писал я нехотя, на грани яви и сна, просто понимая, что раз решился вести дневник - вести его нужно ответственно...
   В какой-то момент мои сонные глаза споткнулись о строчку, которую я явно не писал. Она как-то незаметно появилась сразу после моей записи, сделанной пару секунд назад. Не прочитавши сперва подозрительно кривого почерка, я подумал, что от моей руки написал кто-то из "посторонних" - да, письменные беседы с самим собой тоже имеют место быть, особенно поздно ночью. Но затем, присмотревшись, сумел разобрать слова:
 
      - Почему ты пишешь в моём ежедневнике?
 
   Сон как рукой сняло. Быть может, вам эта фраза ни о чём не говорит, но меня она повергла в шок. Когда я был ребёнком, дедушка часто рассказывал мне мифы - о мире, об истории, о жизни, о смерти... и о нашем существовании после смерти. Я никогда не подвергал сомнению подлинность этих историй. Фраза была написана не моей рукой - рукой другого человека. Которому принадлежал этот дневник. Который сейчас находится прямо в этой комнате. Мысли сами собой начали ощупывать помещение, пытаясь установить координаты невидимого гостя, но ни малейшей зацепки не было обнаружено. Я не придумал ничего лучше, чем спросить его в письменной форме. Ответа не последовало. В доме повисла звенящая ночная тишина, от которой мне стало не по себе. Я обратился к нему вслух, тревожным, быть может, даже слегка истеричным голосом:
      - Кто вы?
   Через некоторое время на странице начали сами собой проступать раскосые буквы.
      - Не нужно так кричать, я прекрасно тебя понял. Моё имя Голуб Евгеньевич. Просьба так и величать - по имени-отчеству. И... я попал в весьма неприятную ситуацию. Похоже, эта книжонка - единственная вещь, с которой я сейчас могу взаимодействовать. Мне нужно кое о чём тебя попросить. Только не пугайся: никакой я не демон и даже не чернокнижник, и был жив ещё вчера вечером.
   В этот момент меня накрыла вторая волна эмоционального шока. Волосы на шее зашевелились и встали дыбом. Тем не менее, я смог удержать себя в руках и не вышвырнуть ежедневник в окно, хотя имел такой порыв - смех помог мне. Я лишь представил, каким бы взъерошенным был бы сейчас я, если б родился гривастым львом. Только теперь до меня дошёл один очень простой факт - происходящее в данный момент вносит столь желанное необычное разнообразие в мою обычную однообразную жизнь. И может внести ещё больше такового, если я соглашусь помочь призраку. Написал, что вполне согласен выполнить его просьбу. Почти сразу на бумаге возникла надпись.
   То был адрес.
 
   Дом этого человека оказался тем самым домом, где во дворе был обнаружен артефакт. Я прибыл туда довольно быстро и остановился у запертой двери квартиры. В ежедневнике тем временем оказался составленный для меня подробный план действий. Первому пункту согласно, дверь была выбита и затем успешно поймана почти без лишнего шума. Внутри было неожиданно для зимнего времени года влажно и стоял осевший резкий запах ароматических свечей. На свет подъезда выбежал большой полосатый кот, но, не обратив на меня внимания, заспешил вниз по лестнице. Квартира оказалась совсем маленькой, небольшой была и комната Голуба. Основное её пространство занимал старый рояль, на закрытой крышке которого громоздилось множество вещей: чем-то заполненные картонные коробки, стопки книг, библиотечных, судя по состоянию обложек, сверху на них лежащие черепа разных животных, деревянная флейта, стопка разлинованной бумаги, подставка с карандашами, украшенная рельефным изображением Пта, маленький тотем, подсвечник с догоревшими остатками той самой пахучей свечи, воск которой растёкся светлым пятном по чёрному лаку инструмента, пустая кофейная чашка. На пюпитре стояли рукописные ноты. В дальнем углу были расположены табуретка, комод и узкая кровать. На кровати лежало мёртвое тело. Если не знать, можно было бы подумать, что он просто спит. Второму пункту согласно, снял рюкзак и сложил в него все документы покойного, деньги - места их хранения были указаны - и ноты, указанные книги, а затем остановился в ступоре.
      - Голуб Евгеньевич, вы уверены, что это хорошая идея? Я вряд ли смогу тумбочку туда дотащить. Может, у вас где-то есть чемодан? - спросил я, попутно открывая книгу в ожидании ответа.
      - Ну, если так тебе будет удобней, можешь попробовать. Самый большой в шкафу, в коридоре.
   Я смотался в коридор и запихнул "безжизненную оболочку", как он выразился, в чемодан, но замок не сошёлся, а нести его в таком виде было совершенно недопустимо. В итоге мне пришлось поминутно извиняясь сложить труп в позу эмбриона и погрузить в старую деревянную тумбочку, которая и без содержимого была достаточно тяжёлой. Дальше предстоял долгий и непростой с этой ношей путь к окраине города - к похоронному бюро.
 
   Добрались уже утром. Мои часы показывали 07:24, но этим самым коротким в году днём солнце и не думало подниматься из-за горизонта, а лишь голубым от облаков предрассветным заревом тускло освещало место, куда я пришёл. Это было тоскливое место: одноэтажное одиноко стоящее здание с несколькими пристройками и вывеской с чёрным вороном на ней, за которым находилась роща красивых сильных деревьев, предназначенная для воздушных похорон, огороженная высоким, не позволяющим рассматривать развешенные на ветвях трупы забором, а немного дальше - земное кладбище. Как оказалось, даже идя темпами сонной черепахи, мы явились слишком рано - бюро было закрыто. Я поставил импровизированный саркофаг у крыльца и сел на ступени рядом, вздыхая. Почему-то внутри у меня в тот момент было как-то... пусто, что ли. Я понимал, что делаю важное дело, но вдруг ощутил какую-то бессмысленность всего происходящего. Мне очень хотелось спать. Подумалось даже, что я заснул у себя за подоконным столом, и сейчас сплю, и что всё это мне снится...
 
      - Голуб Евгеньевич, отчего вы скончались?
   Я долго держал в руках ежедневник, не открывая его, тревожно думая, вежливо ли задавать мёртвым такие вопросы, а потом прочёл:
      - Мара убила.
      - Так значит, это было убийство? Вы хотите, чтобы я помог вам найти преступника? Кто эта Мара? Вы её знаете? Она проникла к вам в дом через окно?
      - Она могла проникнуть каким угодно путём. И никто её не сможет найти.
      - Как же так! Не будьте таким пессимистом!
      - Я реалист. Мара - не имя. Так называют призраков, которые убивают живых, пока они спят. Мотивы у них бывают разные, способы убийства тоже. Кто-то душит свою жертву, кто-то сворачивает ей шею, кто-то вызывает отказ внутренних органов. Эта, к примеру, знала, что у меня слабое сердце...
      - Всё-таки как страшно жить в этом мире... Мой дед часто рассказывал о призраках, но никогда не говорил о марах. Знал, что я и спать буду бояться.
      - Бояться не нужно. Хранители охраняют наш сон. Я читал о них много, в разных книгах. Духи, которые привязываются к людям с самого их рождения и остаются с ними до самой смерти. Всю жизнь они помогают нам справляться с трудностями, дают нам советы, служат голосом совести. Обычно они прогоняют мар до того, как они успеют причинить нам вред. Говорят, некоторые могут видеть своих хранителей, говорить с ними. А я своего не видел, и не говорил с ним никогда. Да и поздно уже. Он ушёл, не попрощавшись.
      - А они есть у всех людей?
      - У всех людей и у людей только. У животных хранителей нет.
   В этот момент мне стало по-настоящему неуютно. Холод, на который я почти никогда не обращаю внимания, когда гуляю зимами, сейчас почувствовался очень отчётливо, заставил поёжиться, натянуть шапку до самых глаз и убрать руки в карманы.
 
   Тем временем к остановке напротив подъехал большой утренний трамвай. Он был практически пуст, поскольку у большинства людей со вчерашнего дня началась длинная череда праздничных выходных, но пятеро сотрудников исправно явились на работу. Я был первым и, видимо, единственным их клиентом в тот день. Поговорил с агентом, он провёл меня в зал и предложили выбрать подходящий гроб. Открыв ежедневник, чтобы посоветоваться, сразу же обнаружил новую запись:
      - Что ты творишь!?
      - Ищу для вас подходящий гроб. Тут, как видите, немалое их разнообразие.
      - Мне это не понадобится. Моё тело, согласно обычаю, должно быть съедено дикими животными. Здесь в углу висит список предоставляемых услуг, обрати внимание.
   Я подошёл к плакату и начал удивляться.
      - Надо же, какой здесь большой выбор животных! Тут есть и волки, и медведи, и тигры, и орлы, и даже сипы, согласные съесть несвежее тело... Отдадим орлам, что скажете?
      - Нет. Не люблю орлов.
      - Отчего же? Королевские птицы, величественные создания воздуха, свободные и нескованные. Хотя здесь они, по правде говоря, содержатся в неволе, в вольерах. Если это зависть их полёту, то тут она совершенно неуместна - часть Вас в любом случае перейдёт в этих существ.
      - Завистью тут и не пахнет. Теперь, когда я мёртв, я могу видеть свои крылья, и могу летать. Выше птиц, дольше дирижаблей, быстрее самолётов! Я просто не люблю пернатых. Голубей особенно. Давай отдадим мою тушу на съедение тиграм - всегда восхищался этими зверями, их силой, ловкостью, храбростью. Часть меня будет счастлива перейти в тигра.
   На этом варианте мы и остановились.
   Опустив на гладкий кафель крытой площадки носилки с телом Голуба, двое служащих вышли, заперли двери и выпустили животное, до этого момента мирно ожидающее за воротами. Тигр шагом приблизился к цели и, аккуратно отстранив лапой украшенные белыми, синими и золотыми лентами ритуальные ветки кипариса, погрузил клыки в мягкую человеческую плоть, как бы пробуя на вкус, а затем приступил к трапезе. Смотреть на это мне было в какой-то степени даже больно. Но Голуб написал, что ему приятно видеть, что зверь получает удовольствие, разрывая на части его останки.
 
   Церемония обошлась очень недорого, остальные деньги, пятому пункту согласно, отправились в ящики различных благотворительных организаций. Далее все его документы были отданы в городской архив, а все книги возвращены в библиотеки. Я бегал от одного здания к другому ещё несколько часов, зачастую вынужденный просовывать обёрнутые в непромокаемые пакеты книги с записками под запертые двери. Я валился с ног от усталости и хотел спать сильнее прежнего, но в плане ещё оставался один важный пункт.
   По указанному адресу располагался обычный дом. Стук в двери, открыл пожилой мужчина в очках. Он выглядел угрюмым и, видимо, злился из-за того, что его беспокоят утром в выходной. Я протянул ему стопку рукописных нот и сказал, что это просил передать человек, которого уже нет в живых. Он вздрогнул, когда пробежал глазами по первым строчкам. Поблагодарил. Отвернувшись, удалился вглубь квартиры и более не выходил.
 
      - Это ваш друг? - писал я, уже выйдя во двор.
      - Не то что бы, скорее коллега. Тоже композитор. Думаю, он поможет с публикацией моего творчества. Я закончил тот последний концерт как раз тем вечером. Хотел бежать в издательский дом, но решил, что лучше сделаю это утром, или даже после праздников. Но, как видишь, не стоит откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Что ж, теперь незаконченных дел в той жизни у меня не осталось, зато полным полно в этой. Прощай!
      - Стойте, погодите, я всё же задам этот вопрос: зачем вам где-то публиковаться, вы же призрак?
      - В смысле?
      - Вы призрак, и ваше творчество теперь не принесёт вам славы и заработка.
      - Но благодаря ему меня будут помнить. Быть может, я и не стал известным композитором, но моя музыка, пусть и в узких любительских кругах, но будет звучать. Знаешь, как трудно бывает мёртвым, которых забыли? Память - то, что "оживляет" их, то, от чего становится теплее в сердце. Мёртвые радуются, когда живые поминают их имена. А, как известно, самый надёжный способ сохранить память о себе - оставить живым книги, или картины, или музыку. И все те, у кого есть талант, непременно должны проявить его, хотя бы ради памяти.
      - А что мне делать с ежедневником?
      - Знаешь, выкинь его. Сделал дело - гуляй смело.
   Но я не выкинул. С тем самым приятным чувством, какое бывает у непослушных мальчишек, когда они намерено не выполняют указания взрослых, я побежал обратно, влетел подъезд того дома, опустил артефакт в почтовый ящик у квартиры композитора, постучал в теперь уже закрытую дверь и вылетел обратно. Книга ведь почти новая, и там ещё так много чистых страниц.
 
   А ведь меня осенило тогда. Я вдруг понял, зачем живу.
   Да, собственно говоря, смысл жизни как раз в этом. В том, чтобы оставить после себя память. Всякий делает это по-своему. Одни люди растят и воспитывают своих детей, чтобы они помнили родителей, когда их не станет. Других людей помнят потому, что они много сделали для народа, для страны. Третьи создают произведения искусства, которые будут нести память о них сквозь века, пока сами не окажутся забытыми. Я никогда не проявлял особой склонности к музыке, да и рисую не очень красиво, потому-то и пишу сейчас. "Посторонние" тоже помогают мне писать, подбрасывают идеи, хоть я и понимаю, что выдумал их сам. Я никогда не откладываю на потом вдохновение, когда оно приходит ко мне. Никто ведь не знает, которой ночью мара вдруг решит меня навестить. И никто не знает, сможет ли мой хранитель защитить меня. А есть ли у меня вообще хранитель - и я не знаю. Я же не совсем человек.