Золотое правило русской сцены

на фото - Лариса Богословская (Мефистофель), Дмирский Цурский (Фауст) - сцена из спектакля "Доктор Фауст" по К.Марло, постановка и музыка И.Древалёва, сценография С.Морозова; репетиция этого спектакля в Театре на Малой Бронной; улица Пекина.


.

Мы шли по старому кварталу в сторону академии.

Люди вокруг улыбались, шутили, дурачились…

 Утренний невозможный смог развеялся, и со всех сторон пестро и зазывающе подмигивали вывески и витрины лавок и лавочек. Что-то скворчало, жарилось, парилось, и веселые повара махали руками  со всех сторон,  приглашая зайти.

Когда подъезжал и останавливался автомобиль, он не просто останавливался - а выходящий (или выходящая) из него тут же доставал/a из багажника фанерки и ставил/a их возле каждого колеса. Сначала я удивлялся и не понимал, но выйдя из гостиницы на следующий день после прилета, всё понял.

Неимоверное количество народу тогда вышло вместе со мной.

С кучей мелких и очень мелких собачонок. И каждая из них первым делом бежала к ближайшему колесу ближайшего автомобиля.

Как-то нигде я такого больше не видел. Ну, да ладно...


- Теперь, думаю, у меня всё будет получаться всегда!
 
Мой новый знакомый говорил почти без акцента, время от времени смещая ударения на предпоследний слог.

- Это славно. А почему?

- Потому что я делал спектакль у вас год назад, и узнал вашу тайну, русское замечательное правило. Золотое. Закон. Мне его открыли. Великий, как закон всемирного тяготения... И теперь, думаю я, это главный закон, тайна и правило театра вообще. Только посвященные знают. Главный закон театра... А может, и не только театра. Главный философский закон жизни и творчества! Думаю, именно благодаря ему ваш театр так мудр и живуч. И даже скажу тебе, что делюсь этим секретом со всеми моими коллегами в своей стране, теперь и они его знают. И тоже счастливы. Потому что и им это очень помогает. В любых, самых сложных,  непонятных и даже безнадежных ситуациях!..

Я задумался.

Главное правило. Золотое... Закон...

Хм..

Есть ли он? И был ли когда-либо?

Вот так нигде не написано  –  ни в одной книге по театру, ни в мемуарах…  «Главное правило»... Конечно, я читал не всё. Но не так уж и мало...  Да и чтобы кто-либо из наших великих режиссеров когда-либо что-либо подобное сформулировал...

Да нет. Не было такого.

Когда-то Мейерхольд на репетиции вдруг задумался, и сказал сидевшим рядом студентам:

- Вот, хочу как-нибудь написать брошюрку... Страниц на двадцать... Чего не должен делать режиссер...
- А что должен?
- Этого я не знаю...


...Может быть, он шутит, мой новый знакомый?

Вроде, нет. Да и вообще, по моему опыту общения в разных странах, к нашей культуре, прошлой, везде относятся крайне уважительно. К современной хуже. Точнее, ею меньше интересуются, тем более, что она зачастую то же, что и там, только хуже. Особенно в театре... Слепо двигаться за кем-то - глупость. Тот, кто идет по следу, всегда оказывается сзади...

Надо свои пути искать. Хоть и учитывая и изучая чужой опыт...

Ну, что-то похожее на какие-то  «правила» театра я бы мог как-то припомнить, наверное. Хотя вообще-то, в театре, в искусстве, правил нет и быть не может. Это условные вещи. Не бывает аксиом. Только теоремы, которые каждый раз необходимо наново доказывать.

Степень убедительности и создаваемой достоверности – это важно. Но и это не правило.

Ну, или как бы пожелания и мысли, которые кочуют в театре из века в век.

Типа – «не вывешивают распределение ролей нового спектакля на гастролях» – все перегрызутся и переругаются; «тяжко играть комедию или даже просто смешные сцены при замогильном или даже просто недостаточном свете». Можно иногда, как особый прием, но это другое...

Но это так, скорее просто вроде наблюдений. На правила, и тем более главные, и тем более на закон, не тянут.

- Ну, что, чудесно! Теперь ты наши секреты знаешь, впереди одни шедевры! – так ничего и не сообразив, сказал я.

Он засмеялся, перевел своим спутницам, засмеялись и они.

- Здорово, конечно. Удивительно, как я сам до этого не додумался. Столько лет в театре!  Нет, вы, русские, конечно, да!!..

- Ну, и вам, полякам, есть за что сказать спасибо.

Он вежливо кивнул и улыбнулся. Он действительно был поляк.

В улыбке было некоторое недоверие. Возможно, искал некий сарказм в моих словах, учитывая, как поляки осаждали Сергиеву Лавру, входили в Москву в начале 17-го века, и вообще что вытворяли, и вообще много чего еще уже в 20-х уже 20-го века...

Мы тоже были не ангелы. Но я имел в виду другое, хотя и тяжкие, страшные, подлые моменты истории надо помнить всегда.

Я говорил про другое. Про театр.

Да, театр в его ныне понимаемом смысле к нам пришел оттуда. С юга, юго-запада, откуда и вообще где-то века до восемнадцатого шла к нам вся культура.

Польша не на юге, конечно. Но понятно, думаю, о чем речь. В давние времена территории были иными. И границы между ними. И связи, и взаимовлияния.

Куча людей и идей перемещались по разным землям. Королевствам и графствам... Итальянцы нам Кремль строили... И соборы... Приезжали, изучали традиции...

Из Византии гораздо ранее к нам пришла религия и остальное, с ней связанное. Архитектура, тексты, первоначальная духовная музыка...

Но не театр.

Христианство первых веков к театру относилось достаточно жестко. И на то были свои причины. В первую очередь, опасение за бессмертную душу того, кто надевает чужую личину, становится кем-то другим. Пусть только в игре.

В этом была некая даже прозорливость, можно сказать.

Ведь от античных обозначающих масок, театр, и, в частности, русский театр, гораздо позже, пришел к идее полного чуть ли не реального актерского п е р е в о п л о щ е н и я.

Помните устремления Константина Сергеевича? Нет искусству изображения. Да искусству переживания и проживания.

И высочайшим мастерством в начале двадцатого века считалось, если актер совершенно становился неузнаваем, и полностью растворялся в своем персонаже...

Или вот один из величайших актеров всех времен Михаил Чехов. Он, наоборот, будучи глубоко вовлечен в антропософию Штайнера, ждал, когда некая внутренняя сущность персонажа, обитающая в общем надсознании, спустится и сольется с ним.

Эти опыты не так уж безобидны.

Ведь психиатрию в театральных вузах режиссерам не преподают. Они экспериментируют наживую...  А авторы горазды так наворотить… А уж режиссеры...

Брук, выдающийся режиссер, восхищался опытами Гротовского. Тоже выдающего режиссера.

Но долго ли прожили многие артисты Гротовского, после того, как сам великий экспериментатор переместился в Италию встречать рассветы, и уже в этом находить истинный театр? Мне рассказывали, что не очень...

Сам Брук однажды ставил спектакль, в котором актеры по ходу действия ели настоящее зерно, пшеницу или рожь, а потом их, натурально, этим зерном тошнило. Прямо на сцене. Они изрыгали из себя всё его обратно. И это было тоже частью представления, его смысловым образом (там, по сюжету, счастливое, но наивное и дикое с точки зрения цивилизаторов племя "И", более продвинутые цивилизационно гости осчастливливают этим зерном для лучшей и сытой жизни, ну, а те не хотят ждать пока вырастет, а хотят сразу...).

В общем, вместе с религией из Византии  театр к нам не пришел. Как-то с Эсхилами и Еврипидами тогда не заладилось.

Мы крестились, как государство,  не самые, конечно, первые, аж в десятом веке, как все мы помним. Армяне и грузины в начале четвертого... Но и не самые последние в Европе. Многие страны крестились позже.

Это не имеет большого значения, это не гонка, не формула-1 - кто раньше, тот и молодец. В жизни совсем не так. И в истории тем более... Да и вообще. Об этом притча о работниках в винограднике из Евангелия от Матфея...

Поляки, кстати, крестились почти одновременно с нами, на пару десятков лет раньше. Но пошли за Римом, а не за Константинополем, что и предопределило всё дальнейшее напряжение...

Мы впитывали разное, и с разных сторон.

Церковь не поощряла театр и противодействовала ему. Везде. Но почему-то он начал пробиваться.

Почему?

Этот вопрос не так прост.

И ответ на него вовсе не так очевиден, как об этом пишут искусствоведы и театроведы.

И абсолютного конечного ответа у меня нет.

В той или иной форме театр, как игровое начало, сам по себе, и внутри сакрального, ритуального действа, да и просто в виде забавы и развлечения  присутствовал так или иначе всегда и везде.

Нет такой страны в мире, где бы в той или иной форме его не было.
 
А если религиозные или какие-либо еще запреты были временами совсем уж суровы, и не давали возможности возникнуть и существовать театру, как, скажем, в иудейской традиции аж до конца девятнадцатого века (ну, кроме праздничного известного представления, как правило, театрализованного, пуримшпиля) – писались пьесы. Пьесы не для постановки на сцене. Для постановки в голове. Так называемые "пьесы для чтения"...

Хотя помимо этого  была в свое время и просто мода на такие пьесы. Без всяких запретов. "Фауст" Гете и "Борис Годунов" Пушкина, например. Они не предполагали постановки.

Ну, это тема отдельного размышления.

Так или иначе, театр отвоевывал себе пространство и в конфликте с церковью, а потом и вместе с ней, сотрудничая. В разных странах.

И священники писали пьесы, и монахи, и даже монашки. Монахиня саксонского монастыря в Гандерсгеймсе, Хросвита, причисленная к лику святых и прожившая всего  тридцать с лишним лет, тридцать четыре или тридцать пять, считается первым европейским драмататургом после античности. До нее как-то столько веков ни о ком неизвестно. Жила она в десятом веке, и умерла за пару десятилетий до крещения Руси.

Театр проник и в религиозные учебные заведения. И это тоже требует отдельного осмысления. Возможно, и там его дух бродил изначально. А позже только оформился, то есть обрел форму, формы...

И именно в таком виде он попал к нам.

В виде школьных драм.

Именно из Польши (Речи Посполитой),  через земли, которые поляки тогда называли украиной, по-русски  окраиной, своей окраиной, ибо большой ее частью тогда владели, хотя раньше, со времен Древней Руси до 16 в. это слово значило приграничье, и в этом смысле использовалось повсеместно на русских землях, а отнюдь не только в нынешнем ареале, так вот - через польскую украину, через бурсы-училища-семинарии доходили к нам тексты этих школьных пьес на библейские, конечно,  сюжеты, которые также в наших «бурсах» и разыгрывались...

И наш театр тоже вот-вот должен был прорасти. Пока еще не живой полевой травой.

Нет. Пока еще оранжерейно выпестованными, причудливыми и нарочито вычурными протоцветами...

Но тем не менее.

Семнадцатый век перевалил за середину.

Век мушкетеров,  Декарта, Кеплера... Паскаля, не прожившего и сорока лет, Ньютона, прожившего вдвое больше и перебравшегося уже в век следующий... Страдивари начинает создавать свои великие скрипки...

У Эко хорошая книга про этот век. Занудная, но блистательная... С кучей длиннючих цитат и вставок из авторов того времени...  Он хоть и безбожник, Эко, атеист, а потому за рамки изобретательной занимательности не выходит - но и в этих рамках... «Остров накануне»... Ну, ты помнишь, мой читатель...

А у нас  раскол. Страсти. Аввакум...

Указ Софьи чуть позже, в 1685-м... "за такую ересь, по трикратному у казни допросу, буде не покорятся, жечь в срубе и пепел развеять"... Это о старообрядцах... Восстание Разина... Его четвертование на Красной площади в 1671-м... отрубленные ноги, руки и голова на кольях "до исчезнутия" торчали несколько лет на Болотной площади, а само тело брошено собакам...

Но и иное.

Троица написана чуть не три столетия до того. Одно из величайших творений когда-либо созданных.

До Сикстинской мадонны. До Моны Лизы. До Страшного суда в Сикстинской капелле.

Но театра нет.

Симеон Полоцкий при дворе Тишайшего царя.

Кое-что для сцены он позже тоже сочинит.

И немец пастор-лютеранин Иоганн Грегори для празднеств в честь рождения Петра Первого уже пишет первую пьесу русского театра.

На немецком языке.

Пишет он, а не другой, видимо, потому что аналогичные вещи уже писал и ставил, помимо пьес тоже школьных, но заимствованных. Ставил со своими школьниками из приходской школы при церкви, где служил, в Немецкой слободе. И приходили на эти спектакли помимо родителей этих школьников и приближенные царя, и бояре, и дьяки разных приказов, и просто те, кому интересно... Если знали немецкий... Все роли играли юноши, конечно.

Заказ он получил благодаря «министру иностранных дел» - главе Посольского приказа Артамону Матвееву. По личному Указу Алексея Михайловича.

Трудно понять, почему Матвеев обратился к «школьной драме». Хотя очевидно, что на спектаклях Грегори он тоже бывал.

Его интерес к театру объясняют тем, что ездил за границу, смотрел, мол.

Что он там смотрел? Наверное, театроведы знают что.

Но школьная драма приходит на ум меньше всего...

Это ведь уже вторая половина семнадцатого века. Шекспир не только всё уже написал, но уже и умер более полувека назад.
 
Расин...

Мольеру осталось совсем немного, он умрет пятидесятиоднолетним через несколько месяцев после представления русского первого спектакля, вышедшего за рамки ученического, со специально созданной сценографией, костюмами, "хороминой", музыкой, то есть уже  полноценного придворного спектакля.

Придворного театра. Который продержался недолго, а уже как постоянный театр появится значительно позже, в середине 18-го века, при Елизавете. Волков, невыносимый и блистательный Сумароков...

А пока это было «Артаксерксово действо», очень популярный тогда библейский сюжет о персидском пленении евреев, об их победе над злодеем Гаманом, попутном истреблении множества врагов-персов и т.д.

"Действо" это шло чуть не десять часов на немецком языке, с параллельным переводом, сделанным предварительно дьяками Посольского приказа.

Было это осенью 1672-го года. Чуть больше года после казни-четвертования Разина.

(А 21-го января 1673 г. магистр Иоганн Готфрид Грегори за "труды по устройству комедии" получил в награду "сорок" соболей (такая была мера меховой казны - шкурки соболей, из которох можно было сшить одну шубу), оцененный в сто рублей, и пару соболей в восемь рублей).

То есть и Мольер свой театр уже создал несколько десятилетий назад... А не так давно и "Тартюфа" написал и "Дон-Жуана".. Пять-шесть-семь лет назад...

Где он был, этот Матвеев, если таки в поездках смотрел почему-то только школярские постные почеркушки? А не Гамлета и Мизантропа...

Между прочим, в сентябре 1668-го на мольеровском "Амфитрионе" в Париже, где сам Мольер играл Созия, слугу несчастного рогоносца Амфитриона, присутствовало русское посольство, во главе с известным дипломатом и думным дворянином Петром Ивановичем Потемкиным...

А может, напротив, нигде в театрах этот Матвеев не был, а только спектакли Грегори и аналогичные в духовных заведениях и видел?

Но это тоже вряд ли.

Вероятно, предлагая царю затеять это "действо", он ссылался на зарубежный опыт тамошних венценосцев... И предлагал пастора-лютеранина, а не кого-то своего. Из наших духовных заведений, где такие же действа могли разыгрывать.

Но так или иначе.

Там, за границей, театр уже мощный, разработанный, изощренный…

И так или иначе, польская школьная драма имела прямое отношение к возникновению театра и у нас…

.

Итак, мы шли по старому кварталу Пекина, очень колоритному и экзотичному, прекрасному, к театральной академии, а время вместе с нами двигалось к обеду.

Можно было перекусить и по дороге. Но вероятность не угадать была очень большая.
Что уже и произошло со мной несколько раз.

То, что готовят по всему миру в китайских ресторанчиках сильно европеизировано под европейские вкусы, пристрастия и желудки.

А настоящая китайская еда очень специфична.

Нас кормили в академии, и выбор был там хороший, и можно было методом тыка, наконец, найти подходящее.

Звали  моего нового знакомого Павел.

Он был сценографом, профессором из Варшавы, обладателем кучи разных призов и просто очень обаятельным человеком.

Познакомились мы на лекции моей жены.

Вообще-то сначала туда, в Пекин, на Биеннале, позвали что-нибудь прочитать или рассказать  меня одного.

Позвали отнюдь не китайцы. Вернее, официальное приглашение потом пришло от них, но затевали изначально всё не они, а как всегда вездесущие американцы. Что удивительно вообще-то.

Но мне как-то эти лекции-рассказы и проч. уже довольно поднадоели. Я постарался как-то очень мягко и вежливо, но так, чтобы не подвести, переформатировать это дело…

«Слушайте, а чего бы вам не позвать мою жену?» - написал американцам я. «Она как раз преподает в Школе-студии», - туда, в Пекин,  звали преподавателей  известных театральных школ разных стран с одним студентом каждого, - «а я не преподаю уже давно. Она в Большом, и вообще здорово знает и оборудование, и аппаратуру, там ведь сценографы, в основном, художники по свету и т.п... А у нее нее как раз по свету  куча постановок по всей России и не только. А я с удовольствием приеду за компанию и всех вас обниму».

«Чего б нам вместе не проехаться?» - подумал я.

Они так и сделали. Но не были бы, наверное, американцами, если бы все-таки меня не припрягли тоже.

Было несколько ответвлений-разветвлений всего этого замечательного мероприятия.

Лекции, семинары и т.п., конечно.

Выставка-конкурс привезенных работ студентов. Макетов, костюмов…

Ну, и самое главное. И что мне, как затея, не понравилось вовсе, и куда меня как раз и припрягли.

Идея была такая. Всех студентов перемешали в одну большую кучу. Уже это мне не понравилось сильно. Я против любой унификации в искусстве, разрушения национального и самобытного. В отдельных ситуациях для решения какой-то конкретной задачи общий мозговой штурм, может быть, и неплохо.

Но не как базовый принцип создания произведения.

Ну, то есть я против коллективного написания симфонии, скажем.

В мыльных нынешних сериалах сценарии зачастую так и пишутся – сидит куча людей, берется очередной сюжетный эпизод, ну, и поехали… Но и получается нечто среднестатистическое.

Ну, так вот. Общую эту кучу поделили пополам. И объявили тему предполагаемого сочинения. Она была «Великий шелковый путь».

Дальше каждая половина работала отдельно и должна была в конечном итоге сразиться результатом с другой половиной.

Участники обеих групп, все, должны были прогенерировать идеи короткого спектакля-перформанса, и обсуждать их, оставляя определенное количество лучших. По их мнению. Это происходило без участия педагогов и наставников. Свобода и  демократия. Республика ШКИД.

Дальше авторы не прошедших идей пока гуляли, а оставшиеся выбирали из оставшихся идей, обсуждая их и разрабатывая.

Выбирали еще небольшое количество, опять оставались авторы, обсуждали дальше, пока, наконец, все вместе не оставляли одну, лучшую идею.

Начиналось ее воплощение, коим руководили «финалисты», а принимали участие уже опять все.

Готовые, по всем внешним параметрам завершенные миниспектакли (то есть со светом, звуком, костюмами, реквизитом) показали на сцене Экспериментального театра академии в кульминационном последнем вечере. При битком набитом зале и с последующим обсуждением зрителями и педагогами.

Вот для курирования одной половины этой кучи студентов меня и припрягли.

- Игорь, - улыбаясь абсолютно неподдельно и обаятельнейше, сказали мне, - у нас тут небольшая проблема. Для одной половины есть человек, который курировал бы общую режиссуру и музыку. А для другой нет. Не приехал. Свет есть, костюмы есть, сценография есть, IT, коммуникация, инженеринг... А этого нет. Не смог ли бы ты выручить?

Смог бы. Понятно, что да…

В ответ я также неподдельно и обаятельнейше, как думаю, улыбнулся.

Я понял, что пошататься по театрам не получится. А я ведь уже даже и на репетицию напросился, не только что на спектакль…

И дел вроде немного в этом курировании. Но надо будет быть на обсуждениях, даже просто молча.

В общем, в таких случаях актер в зарубежных фильмах говорит короткое слово, которое переводится по-разному.

Так и получилось. Не в смысле короткого слова, а в смысле, что Пекин оказался единственным городом, в котором я не посмотрел ни одного спектакля. Не считая этих двух незабываемых.

А в обычный театр не попал. Хотя хожу везде.

Китайский театр до сих пор еще все-таки больше традиция… Китайская опера… Которая вовсе не опера, правда. Ее смотрят больше люди пожилого возраста… А, что называется, «европейский» театр, не особо востребован до сих пор . Так мне рассказывали местные педагоги и профессора, когда-то учившиеся у нас и потому хорошо говорившие по-русски. Но тут интересно вот что.

В Китае центры разных  организаций, сейчас не помню, как называются, которые объединяют и курируют театры всего этого гигантского региона планеты. Нам неведомого.  С Индонезиями, Океаниями, Бангладешами...  Я даже сделал себе фото табличек у входа…  Может, кто и знает. Но я про это не знаю совсем ничего. А ведь что-то там играют. Какие-то пьесы… Могу предположить, что национальный традиционный репертуар, конечно, и доставшийся от колонизаторов квазиевропейский...   

И новые пьесы «на злобу дня», наверное...

Но даже и китайский «обычный» театр не особо представляю.

Фото смотрел, видео…  Но театр это то, что надо живьем...

- Ну, так как, дорогой Игорь, выручишь?

- Конечно. С удовольствием. С огромным удовольствием.

Я держал улыбку изо всех сил. Но не смог не добавить:

- А вообще такой способ сочинения мне кажется не только не полезным, а очень вредным. И не факт, что многие не сразу очевидные, но, возможно,  замечательные и глубокие идеи не будут похоронены в этом общем гвалте, где надо сразу выдать броское, но не факт, что истинно верное решение. Хотя студенты, конечно, будут рады такому тусовочному способу создания спектакля …

Сил улыбаться уже не оставалось, но тут вошел декан факультета с переводчицей, и я переключился на него. Вообще-то я туда, на факультет,  для этого и зашел, чтоб его увидеть, а  меня там сцапали американцы с европейцами...

Зашел я, точнее, вот для чего.

Школа-студия МХАТ, сценографы, отправила китайским собратьям, тоже сценографам, подарок.

Книгу-альбом.

Фото актеров, и актрис, и педагогов, и  ректоров  Школы-студии всех выпусков со дня основания. На русском языке.

И жена вручила мне ее, эту книгу, чтобы я, вытаскивая из себя всё возможное и невозможное интеллектуальное изобретательство, объяснил китайским друзьям, на кой черт им, сценографам, эта книга про актеров нужна, и подарил ее.

Был, правда, еще альбом про Шейнциса, что чуть облегчало задачу. Но не сильно. И мозги задымили прилично. Но вроде справился…

Участие мое действительно оказалось небольшим. Совсем отлынивать я не собирался, да и именем своим дорожу…  Знаю, что будут слушать, обсуждать потом, думать… Так бывает обычно, где оказываюсь…

Поэтому немного общих слов на тему, что лучше бы найти хоть какую-то причину для каждого эпизода. Вот у вас путник лежит и вдруг встает. Но это просто обозначение. Мертвое.  А если бы он спал и проснулся от того, что «пора», или ветер странствий завыл и птица коснулась крылом, или голос с неба позвал, или… ну и так далее… придумайте, найдите, чтоб было интересно и неожиданно, и верно, и доказательно изнутри… Тогда это оживает и тянет за собой всё остальное…

Ну, и по музыке чуть... Пару слов при обсуждении сцен…  Смонтировал фонограмму из выбранных разноцветными ребятами и девчатами кусков музыки и шумов – в ноуте моем  программка аудишн старенькой версии, но надежная, тем не менее, - на всякий случай всегда со мной…

Просто сама затея не очень по душе…

Но зато замечательные китайцы. Мне люди очень понравились. Больше всего понравились скромность и приветливость. Везде. На улицах, в кафешках.

Даже люди очень известные, большие художники и мастера - в каких-то куцых пиджачонках, светятся изнутри, улыбаются тихо…  Нет и намека на пафосносную глупую и пустую выпендрежность многих «деятелей», как европейских, так и наших…

Усталые только какие-то все. Так мне показалось. Очевидно, «экономическое чудо» так просто не далось...

Ну, как говорится в одной средневековой пьесе про адвоката, фраза из которой неожиданно пережила века – вернемся к нашим баранам.

И я расскажу тебе, дорогой мой читатель, про великое, всепобеждающее и вечное правило русского театра. Позволяющее ему, нашему театру, как когда-то скромному ручейку влившись однажды в это театральное море-окиян, стать полноводной частью его, и умудряться до сих пор не раствориться в нем полностью, а иметь свой цвет, вкус и запах.

Свою силу и мощь, свои прозрения и звездный вечный полет, когда брызги вдруг становятся сверкающими алмазными льдинками  и несомые неведомой силой, незнамо как оказываются между галактиками и созвездиями...

Несмотря на все глупости, порой им, нашим же театром,  совершаемые, и вопреки бойким и частым самонадеянным проходимцам,  примитивизирующим и опошляющим его.

Впрочем, театр должен быть разным...

Я только про свой.

.
 
Итак, Павел был поляком. Познакомились мы, как я уже сказал, на лекции моей жены.

Лекция проходила непросто, и жена чуть нервничала.

Непросто потому, что две переводчицы-студентки довольно неплохо лопотали по-русски, и совершенно не готовы были серьезно говорить о театре.

Хотя им предварительно отправили список терминов без которых ну совсем уж нельзя обойтись. Потому что речь о конкретных световых приборах, принципах управления пультами, проекционниками, системе обучения этим профессиям в Школе-студии и одной другой…

Но список не помог… Они все равно не могли найти на слух нужное слово и приходилось каждый раз им его показывать.

Но ведь что оно означает они толком не знали. И переводили околичностями.

Это вообще проблема. Я с ней сталкивался тоже. У нас нет практически людей, или ничтожно мало, которые кроме уверенного синхрона  на общие темы и слов «партер», «кулиса» и «задник», знали бы и другие слова, и нормально владели терминологией современного театра, в том числе и технической.

Меня даже попросили поучаствовать в создании международного инет-словаря современного театра. И я участвовал некоторое время. И даже многое было сделано и существует. Найти этот словарь можно на сайте OISTAT, кому интересно.

В общем, студентки пыхтели, план лекции пришлось менять на ходу, а под него были подобраны слайды и видеофрагменты, ну и так далее…

После ролика о реконструкции Большого, где всё вылезало-залезало, мигало, поднималось и раздвигалось, одна из слушательниц спросила, можно ли скачать его себе на флешку?

Можно, сказала жена. Тут же поднялся лес рук других, тоже жаждущих.

В конце напомните мне, сказала жена и продолжила.

Прошло еще часа полтора, забрезжил финал, и в целом, всё прошло довольно сносно.

Хотя было видно, что жена довольна не очень, мягко говоря. Ее окружили. Что-то спрашивали, дарили альбомы.

Студентка-китаянка попыталась напомнить о флешке, но у нее не получалось, потому что теперь в общей куче это было сделать сложно.

Я увидел это и решил ей помочь.

- Алёнушка, - обратился я к жене через весь зал, - ты говорила, что скачаешь ролик на флешку. Просила напомнить.

Это, видно, совсем ее, жену, выбило из колеи.

- Зачем ты напомнил!? – закричала она. – Ты хочешь, чтобы они заразили мне компьютер своими китайскими вирусами!?

Переводчицы захлопали глазами. А я вспомнил моего приятеля Бороду, который рассказывал мне, что лично видел, как жена Сократа опрокидывала на него ведро… ну,  со всяким разным... Как раз во время  их диалога с Бородой об истине и смысле бытия.

Впрочем, я не Сократ, конечно.

Жена, продолжая что-то кричать, нашла в толпе студентку, выхватила  у нее флешку, объявила всем, что скачает только ей, а уж остальные пусть друг у друга… Я вздохнул, подумал, что хорошо, что никто здесь нас не понимает, кроме этих двух переводчиц,  да и те не очень…
 
И  в этот момент очень вежливый, мягкий  и доброжелательный голос рядом со мной произнес на почти идеальном русском:

- Здравствуйте, меня зовут Павел. Я очень давно хотел с вами познакомиться.

И как-то очень дипломатично не заметил всё еще доносящиеся вопли и проклятия в мой адрес...

.

Мы, наконец,  подошли к академии. С Павлом были две очень симпатичные студентки-польки.  Полек некрасивых просто не бывает, думаю.

Польки, не полячки.

Не знаю, говорил ли об этом польский гений Мицкевич русскому гению Пушкину, когда слушал в его авторском чтении «Годунова» - «довольно, стыдно мне пред гордою полячкой»… - но польки этого терпеть не могут. Когда их называют полячками.

Знаю это точно, потому что моя бабушка по материнской линии была чистокровной полькой, прекрасно на языке говорила и переводила мне вступительные статьи в польских изданиях нотных сборников.

И я, человек русский, то есть разноплеменный и православный, донской казак по отцу и украинец по матери, чувствую эту небольшую часть своей крови, видно, на генном уровне. Как и интерес к этой культуре.

А может, это так кажется... Шопена ведь все любят...

Но вне политики между русскими и поляками всегда было взаимотяготение и уважение к литературе, музыке, философии, науке...

Мне нравится польский театр. И всегда нравился. Хотя и не очень удачных спектаклей, и совсем неудачных я видел достаточно.

Видел много и хороших спектаклей. И очень хороших. И просто блестящих.

Есть нечто другое.

Это какой-то глубинный, истовый и настоящий изначальный замес.

Трудно формулируемый. Какие-то близкие нам поиски истины, то же мессианство, жажда пророчества и желание пророчествовать…  Не зря поляки Высоцкого так любят.

Развлекательность там далеко не так важна, как поиск вечной сути бытия.

Возможно, потому что эта страна одна из действительно до сих пор глубоко верующих, христианских, католических. И театр там задается серьезными вопросами на самом деле, не понарошку.

Мощнейший театр был у немцев. И опять же, мы можем сказать многим спасибо, и сказать искренне. Да и Грегори не грех вспомнить... Ну, а уж Рейнхард, Кронек...

И сейчас бывают, конечно, хорошие спектакли. И очень хорошие. И Штайна все мы любим...

Но.

Но, даже глядя на них, на эти хорошие немецкие спектакли, не можешь отогнать какое-то идущее от этих спектаклей ощущение глобального внутреннего излома.

Дело тут не в поиске новых экспрессивных форм и драматургии.

Дело, я уверен, в той духовной катастрофе, которая пришла с войной. Или даже до нее. С победой на там нацизма...

И эта нравственная и, как следствие, духовная катастрофа так и не может быть до сих пор преодолена и осознана до конца. И, быть может, этого не произойдет уже никогда. Реального духовного возрождения.

Это очень сложный вопрос. Может, потому немцы, в основном, и затеяли создание Евросоюза, чтобы раствориться в нем, и возродиться в новом качестве…. Может, потому и запустили толпы беженцев…  А экономические причины есть, но вторичны…

Я помню, ехал как-то давно в компании с немолодым немцем в Новгород. На его машине. Просто погулять, побродить.  Он топ-менеджер крупной европейской компании, хорошо зарабатывает и т.д.

Там выпили, его развезло…

- Ты понимаешь, - говорил мне он, сжимая пальцами глаза, чтобы остановить слезы, - я в детстве ничего не видел… Увидел в юности… эту хронику… что мы делали… Я до сих пор не могу… не могу… Я не немец. Я не хочу быть немцем. Я европеец…

Или вот Великобритания... Великие театральные традиции. Снобизм… понятный и забавный порой. А порой и нет...

Вечные вопросы бытия британский театр волнуют сейчас гораздо меньше, чем лет четыреста назад. Разве что Стоппард что-то еще пытается иногда... Правда, последнее время не только используя тексты других авторов для создания достоверности или историчности персонажей, но и уже зачастую редактируя сами тексты.

Это вообще тренд нынешний, говоря новомодным языком. Взять пьесу, Чехова, скажем, и переписать своим языком чуть не всю...

Не сюжет даже позаимствовать, как в давние века, или сцену...

Я вполне допускаю, когда фантазируется за автора, дописывается при необходимости текст, в необходимой стилистике. И сам так делаю иногда.

Но я против переписывания уже существующего текста в угоду тому или другому толкованию или режиссерскому решению.

Нарушается неповторимое и самое ценное в авторе - его внутренний свет и стиль.

Возможно, для кого-то это не так уж важно...

Ну, и зачастую назойливая, беззастенчивая пропаганда. Именно так.  Изощренная. Но пропаганда. И когда у нас что-то слышу про нашу, у них, мол, не так, только усмехаюсь... Это вы от незнания или наивности...

Везде примерно одинаково. Это одна из неизбежных необходимостей для существования любого государства, видимо.

Просто бывает более или менее затейливой.

В более прямолинейных случаях манипулирование так или иначе идет путем указаний  сверху. И это заметно, и вызывает раздражение... В случаях более завуалированных - на нужные места изначально ставятся люди, уже с "нужными" идеологическими и концептуальными рамками. И в этом случае создается ощущение как бы непредвзятости. 

Вот только что по рассылке пришло письмо от одного из лондонских театров: «Последний шанс увидеть «Козлы» (!!).

Заманчиво.

Вместе с ними, с "козлами", тоже  последний шанс увидеть еще другой спектакль уже по пьесе русско-украинского автора модного ныне трэшевого факинг-театра, ну, то есть, где без fuck’ов никак не обойтись, не будет «правды жизни».

Пару лет назад один наш известный театровед, помнится, даже премию вручал такого рода нашей пьесе и попутно пояснял, что вот, мол, такова селяви ныне... Не пишется другим языком...  Хотя во времена любимого им Михал Афанасьича времена мягче были что ли? Или он такого рода лексики не знал? Знал, конечно. И в дневниках встречается...

Объясняют, что так сейчас говорят...  Но много чего люди делают... И делали всегда. Не только сейчас. И ножами  печень друг другу вспарывали, и кишечники опорожняли, и блевали от перепоя...  Если это тащить на сцену впрямую, это не надо называть театром. Это что-то другое.

Найдутся любители и на такого рода действо. Всегда найдутся. Прийти посмотреть...   как двадцать человек реально помочатся друг на друга... или друг друга перережут... Это другое. Достаточно низменное. На потребу инстинктам...

Собственно, и сочинять что-либо новое не обязательно.

Поставить Гамлета, как "написано". С реальной горой трупов. Как Гамлет играть будет, если знает, что в конце произойдет!.. А Гертруда?..  Вот народ повалит. Определенного сорта. Вот скандал будет на радость критикам!.. Да и концепция какая! Каждый раз новые актеры-смертники... Может, кто когда так и развлекался. В зондеркомандах... С зеками... Во всяком случае, что-то подобное устраивали когда-то римляне, театрализуя казни и кровавые смертельные поединки со зверями... Или разыгрывая ипотезы - мимические пародии на известные пьесы, где в некоторых главного героя в конце распинали на кресте (в последний момент актера подменяли настоящим приговоренным преступником)...

Да и только ли римляне? И ведь тысячи шли смотреть...

А "факи" в тексте, как прием, это вот что. Я про искусство, и театр, в частности.

Это только  в р о д е  как попытка добиться достоверности, честности...

Как выразительное средство в общем арсенале выразительных средств автора и режиссера - это другое.

Это такая виртуально-вербальная мастурбация. Щекочущая и актера, и зрителя.

И на нее-то и покупается зритель, главным образом, юный, подростковый. Хотя вряд ли в этом признается.

Да и не только подростковый. И не только в театре. Это хорошо видно на примере одной популярной ныне группы из Питера (не рок, не зонг, не соул...  - просто "лабают" на потребу).  Руководитель хитер и не бездарен. И очень расчетливо использует мат как раз как приманку.

Да и сам укоренившийся термин "группа" сам по себе забавен...

Ну, да ладно...

Ругань среди школьников, например, это тоже такой вид мастурбации. Такого же рода.

Хотя есть и социальные аспекты, понятие нормы своего круга и проч.

В искусстве зачастую это просто не более чем прием.

Когда-то, скажем, нечто подобное использовали, изображая на сцене "порочность тлетворного Запада". Была возможность вставить номер, сценку, пощекотать зрителя раскованными танцами, недоступной ему тогда музыкой, свободой взаимоотношений... И сценки эти порой далеко выходили за пределы реальной смысловой необходимости. А определенный зритель был доволен. Ну, и режиссер с директором тоже.

Ведь для него же всё, для зрителя. Да и ханжество долой, и лицемерие...

Можно спросить -  а почему нет? Если зрителю нравится?

Ну, я не хочу в это вдаваться...

Грань здесь не всегда внятна и очевидна. Зависит от многих вещей.

Вот Булгаков написал пьесу о борделе под вывеской ателье.

Понятно, что уже сама тема привлекательна для зрителя. И понятно, ух, как здесь может развернуться режиссер...

Или вот. Я видел десятки "Катерин Измайловых", оперу, объявленную американцами при выходе вообще порнографией.

Видел и "живьем", и на видео.

Безобидная и забавная коротенькая, на пару строк, сценка с Аксиньей у Лескова. Когда ее, Аксинью,  работники сажают в бочку-весы для муки.

Уже в либретто сценка превратилась в нечто далекое от оригинала. С текстом "Что за вымя, дай пососать!"..

Изумительно.

Прейс, автор, в войну был в ополчении, умер от дистрофии после эвакуации из блокадного Питера в 1942-м, не хочу сейчас его как-то осуждать.
Да и смягчили текст, подредактировали потом...

Но ведь и Дмитрий Дмитриевич был этого либретто соавтором... Ему, видно, и в голову не могло прийти, до каких режиссерских изысков может когда-нибудь дойти воплощение этой сцены...

И сейчас эта небольшая сценка просто пиршество режиссерской фантазии своего рода.

Эту бедную и, часто немолодую Аксинью, всячески гоняют, тискают, дергают, раздевают догола, неизбежно насилуют и так, и эдак, толпой, поодиночке... Ну, кому интересно, может сам глянуть.
Голландцев, немцев, даже финнов, чья недавняя постановка очень хороша, тем не менее...

Так и с матом.

У школьников и не у школьников.

Как правило, у тех, кто взрослее, это примета проблем. Если лексики такой много и не по теме. То есть вне экстремальных обстоятельств, при которых она мобилизует, разрушает привычные границы взаимоотношений, при угрозе жизни, например...

Но в обычной среде это маркер серьезных и глубинных проблем, главным образом, в интимной сфере, если активно использует эту лексику женщина.

И попытка преодолеть комплексы неуверенности в себе у мужчин. Хотя и интимная сфера, проблемы в ней, у мужчин часто тоже маркируются именно так.

Но должен ли таким образом завоевывать публику театр?

Демонстрируя за якобы "правдой жизни", заурядную "клубничку".

Я не в ответе за него. За весь театр. Только за себя.

В целом, я против таких, на мой вкус, убогих приемов. Это для меня знак бездарности автора и режиссера.

Это упрощает поиск решений. 

И делает эти решения плоскими, они теряют объем...

В той или иной форме этим часто спекулируют.

Вот, к примеру. Не так давно пересматривал фильм годов шестидесятых, наверное.

"Чайку" с Заречной Ванессой Редгрейв. Вот прямо начало, сцена Маша-Медведенко. У Чехова они просто возвращаются с прогулки. Прямо ремарка в пьесе. Там нет - "он шарит по ее груди на сеновале", скажем... Здесь... Впрочем, гляньте, кто не видел... Ничего этакого там нет, это шестидесятые... Да и в общем-то фильм неплохой. Не шедевр, но не так плохо.

Но, положим, мы анализируем сцену, и, может, вдумывается, додумываем, доискиваем то, что у автора только возможным намеком, а может, там и нет этого...

Самый незамысловатый путь - предположить, что раз гуляли, то и  - ну, дальше степень допуска в этом направлении любая...

Так же и "правду жизни" создавать, используя мат - в большинстве случаев своего рода роспись в собственном авторском или режиссерском бессилии.

Надо, чтоб у зрителя было полное ощущение, что герои ругаются матом, а мата при этом не было.

Тогда это театр.

Потому в нем и не режут друг друга по-настоящему.

А зрители плачут... И верят... И сострадают искренне...

Вот это - театр.

Да, так сложнее. Сложнее многократно. Тогда не берись. Напиши сам, и уж там "оторвись по полной"...

Но нет. Комеди Франсез. Три сестры в постановке сестры супруги нынешнего французского президента, актрисы и режиссера. У глупого, скучного Чехова в первой сцене Ольга стоит, поправляя тетрадки, Маша сидит с книгой, Ирина просто стоит...

Ну, так совсем не интересно...

Поэтому здесь все сестры (почему-то одновременно) разыгрывают первую сцену в туалетно-ванной комнате.

Одна с грохотом чистит зубы, другая сидит на... нет, не угадали... вернее, не совсем угадали - сидит она на биде (обычная такая вещь в России чеховских времен), третья, вообще совершенно голая (что само по себе протестов, понятно, не вызывает, хотя голое тело на сцене давным-давно стало расхожей банальностью и обесценилось) - элегантно нагнувшись, смазывает кремом ступни ног. Потом поднимается и идет почти прямо на камеру... Заставляя задуматься, а какие моды были в те времена на обработку зоны бикини... И были ли они...

Отчего Чехов не допер до такой выразительной и притягивающей мизансцены?..

В этом же фильме-спектакле, кстати, Соленый на дуэли стреляет в воздух. А Тузенбах себе в голову... Ну, ясное дело - Ирина же сказала, что не сможет его полюбить...

Мда...

Так вот.

Да, я против.

Но, говорил уже. Правил нет.

Иногда возможно использовать и мат. Редко. Если действительно по делу.

Я сам однажды задействовал. Давно. Писал музыку для "Ленкома", для садуровской «Мистификации».

И идея моя была, музыкальная, и постановочная, вслед за автором, что Чичиков перед финалом попадает в какое-то место бог знает где, между небом и землей, где Наполеон носится, степные какие-то жители с домрами, гонгами, зурнами...  ну, мертвые души со всех сторон лезут... люди... кони, звери, птицы...

Панночка старинные заклинания поет...  «О, ты, огненна стрела... Лети, куда я тебя пошлю...» И среди прочего крестьяне эти мертвые толпой, хором, пели частушки... Матерные...

Частично Захаров эту музыку взял, частично была использована музыка другого композитора.

Без частушек.

Но бог с ним... Возможно, и в этом моем незатейливом рассказе нужно будет кое-что использовать. Иначе потеряется смысл. И стиль... 

А, возможно, и не придется...

Посмотрим...

Так вот «Козлы»... Я их не видел. Возможно, на самом деле, как цитируют в анонсе прессу и уже посмотревших зрителей  - «блестящий текст», «мощная метафора», «уникальный взгляд на гражданскую войну»... Так, видимо, и есть...

Там вот о чем. Я когда-то, несколько лет назад,  читал что-то вроде синопсиса.
Когда это всё затевалось. Примерно так. Очень коротко.

В  одном городке, в Сирии, во время нынешней войны, ее начала, руководство этого городка решает каждой семье, в которой кто-либо за эту мерзкую власть погибнет, в качестве некой компенсации выдавать козла.

Ну, такая черная, порой забавная сказка и «мощная метафора»...

Ну, и постепенно жителей всё меньше, а козлов всё больше. Пока не остаются одни козлы. В спектакле они настоящие, живые, ухоженные . Что очень радует зрителя...

Собственно, мне этого и довольно. Смотреть я бы не пошел.

Такие сложные, веками накопленные там проблемы...  Настолько мало мы по сути их знаем и понимаем, если чуть отодвинуться от непритязательной занимательности и лубка.

Я бы посмотрел что-либо иное…  Если бы оно было... Но не этих «козлов» точно.

Театр политики никогда не чурался. Наоборот. Временами он становился флагом, призывом, фрондой...

Вопрос только в уровне осознания и глубине погружения...

Часто ведь и обычную импотентную беспомощность так легко прикрыть куцей дулей в кармане. И обязательно найдутся понимающие. Ах, как он смел!..

Как-то в том же Лондоне несколько лет назад, вдруг подумал, а не заглянуть ли в старый добрый «Глобус»?

Это как достать в праздничный день банку варенья с полки в кладовке. Ты знаешь его вкус наизусть. Он твоя составная часть, он твои воспоминания и детские ожидания праздника.

Ты знаешь его вкус. Но эта знаемость и есть самое желанное...

И я не глядя на афишу, просто пошел, думая о чем-то своем, сунул деньги в кассу, взял билет... Мельком глянул – «Король Лир», чудесно...

И тут надо сделать небольшое отступление. Несколько неожиданное, может быть. Ну, я не долго.

Когда-то, конечно, служил в армии. Как и большинство моих сограждан мужеского пола.

Первые, самые "приятные" полгода это были те самые знаменитые С-300. Которые могут сбивать всё, что движется в воздухе почти на любой, даже самой малой высоте, несмотря на все возможные вражеские хитрости и увертки.

А потом, поскольку я все-таки закончил музучилище, да еще и с красным дипломом, меня перевели в другую часть, где был духовой оркестр, а системы более старые, я там устанавливал боевые части в ракеты и дудел на альте.

Были хорошие ребята.

И среди прочих, талантливый, веселый и обаятельный артист из Белоруссии, Олежек.

После армии я его не нашел, хотя был в Минске несколько раз.

И вот прошло почти тридцать лет.

Можно себе представить мое потрясение, изумление и прочее, когда я увидел его на сцене «Глобуса».

Я просто на время стал библейским соляным столбом.

Но даже не присутствие на сцене моего сослуживца произвело такое сильнейшее впечатление.

А то, в чем он участвовал.

Нет, он не стал англичанином и не вещал поставленным  голосом на староанглийском.

Это было по-русски.

С его собратьями, белорусами.

Сказать, что это было плохо, пошло, вульгарно это не сказать ничего.

Постыдное, немыслимое  убожество, выдаваемое за стиль. И режиссерское, и актерское... С кастрюлями, сковородками, рваньем с помойки в виде костюмов... Публику это забавляло. Она смеялась и хлопала. Но это был смех особого рода... И, помнится, автор вроде бы не писал эту пьесу, как сатирическую социальную комедию... 

Я не смог смотреть. Ушел. Даже не встретившись. Слава богу, он не играл самого Лира...

Но как же такое попало на эту сцену?

Ведь всё понимают...  Те, кто надо. Те, кто звал. В смысле понимают  уровень этого «действа»...

А вот так, я думаю.

Этот театр выступает открыто против известного белорусского бессменного батьки.

Вот и ответ...

Но «Глобус»-то тут при чём? Потому что формально Шекспир?..

Играли бы где-нибудь еще. Не в "Глобусе"...

Но я вот про что. Часто и в польском театре ставят спектакли на острые темы.

Но они делаются честно. С действительным внятным желанием «дойти до самой сути».

Даже если эти попытки зачастую всё равно оказываются поверхностными, наивными и беспомощными. Или на грани патологии и саморазрушения психики, и здоровья, и остатков нервной системы...

Тем не менее, там по-честному. Без спекуляции.

Я думаю, польский театр самый сильный сейчас в Европе. Я сказал об этом Павлу.

Он не ответил. Видно было, что он так не считает.

Но видел я и спектакли, которые врезались на всю жизнь.

Например, марловского «Доктора Фауста», который когда-то привозил на фестиваль в Челябинск театр из Закопане. Это было где-то в конце восьмидесятых. Поставил спектакль Анджей Дзюк. И поставил блистательно. Я думал, что он пойдет дальше, но зайдя не так давно на сайт театра, увидел по фрагментам видео, что дальше он не пошел. А жаль.

А спектакль был чудесный. Он был решен как средневековая мистерия. И перед началом Мефистофель в монашеском одеянии, дымя кадилом, таскал по фойе тележку и зазывал зрителей в зал. Что уже было хорошим режиссерским решением. Зритель должен был заходить в зал по приглашению Мефистофеля - смотрите, как сейчас я его уделаю... Это и ваш путь... Попробуйте сопротивляться, если думаете, что сильнее гения... Который тоже думал, что переиграет самого Сатану...

В самом зале был квадратный помост, примерно в метр высотой. Из него появлялись, и в него скрывались действующие лица.

В пьесе их много. Но здесь было только несколько актеров.  Два ангела с двух сторон, Злой и Добрый, друг против друга, вверху, не на помосте.

И на все основные роли трое остальных… Фауст, Мефистофель и девушка, появлявшаяся в разных ролях, костюмах... Несколько "душ"...

Человек пять или шесть, в общем.

Прекрасная, живая, очень простая музыка, которую помню до сих пор.

Мистериальность же заключалась отнюдь не только во внешней форме. А в том, что актеры реально разыгрывали очень значимую для них историю.

Сущностно значимую.

Для нас это все же больше условность, литература… "Мне скучно, бес. Что делать, Фауст?"...

А для них  возможность реальности происходящего, продажи бессмертной души, была совершенно очевидна. В самом Закопане они заканчивали спектакль ровно в двенадцать ночи... Под бой часов...

Мефистофель, когда сбрасывал сутану, оказывался практически голым - лишь что-то в виде ветки с листочками вокруг пояса. Что совсем не закрывало ничего. Челябинские девицы выпучивали глаза, да и остальные тоже...

Прекрасную Елену доставали из-под подиума в рулоне легкой, полупрозрачной ткани... Клали на помост. И разворачивали, как ковер... Долго... Тягуче медленно... Пока она, наконец обнаженная, чистая, по фигуре почти девочка, неземная, далекая, и вот такая близкая, вроде рядом, близко, но недоступная, - не оказывалась свободной от пелен... Остановись, мгновенье... не надо ничего... не надо даже прикоснуться... просто остановись... Она чуть прикрывала одной рукой низ живота, а другой грудь. И это делало ее какой-то беззащитной, трепетной...

И завороженный взгляд гибнущего Фауста... И торжествующий циничный интеллектуал Мефистофель...

И бесконечные раскаленные, жаркие, самоистребляющие, выматывающие душу донельзя  диспуты об истине... О всеобщей продажности и иллюзорности... О бессмысленности сиюминутного, как и вечного... Да и вообще всего...

И очень качественная, собственно, актерская игра... Туда, в сторону Лебедева и Пастухова, "по-гамбурскому"...

Всё это вместе производило очень сильное впечатление. Ошеломляющее…

Через много лет я и сам занялся этой пьесой.  Тема была важна для меня, и ставил я спектакль  в начале нового века, нового тысячелетия…  Как некий  интеллектуальный итог и этап… К словам персонажей я добавил  тексты и цитаты европейских философов и мыслителей, тибетскую Книгу мертвых, Лествицу Иоанна...
 
"Бесы многократно преобразуются в ангелов света и в образ мучеников и представляют нам в сновидении, будто мы к ним приходим; а когда пробуждаемся, то исполняют нас радостию и возношением"... 

Фауст читал сонеты Дж.Донна…

                Настала полночь года - день святой
                Люции, - он лишь семь часов светил:
                Нам солнце, на исходе сил,
                Шлет слабый свет и негустой,
                Вселенной выпит сок.
                Земля последний допила глоток,
                Избыт на смертном ложе жизни срок;
                Но вне меня, всех этих бедствий нет,
                Я - эпитафия всемирных бед.
               
                Влюбленные, в меня всмотритесь вы
                В грядущем веке - в будущей весне:
                Я мертв. И эту смерть во мне
                Творит алхимия любви;
                Она ведь в свой черед -
                Из ничего все вещи создает:
                Из тусклости, отсутствия, пустот...
                Разъят я был. Но, вновь меня создав,
                Смерть, бездна, тьма сложились в мой состав... (пер.Д.Щедровицкого)


Структурной основой была католическая месса римского канона, и две певицы, меццо и сопрано, пели фрагменты текстов частей мессы на мою музыку, с финальным  «Agnus Dei»…

Но, конечно, дуга между Мефистофелем и Фаустом, настоящая, плазменная, электрическая, огненная, возникнуть не могла…

Не самая она близкая для  наших актеров, да и для нас самих, не взрощенных в интеллектуализме западной религиозной философии - эта тема,  как ни старайся и что не подкладывай иное. Мы другие... Мы по-другому всё воспринимаем. И наши философы - писатели...

Интеллектуально дуга возникнуть не могла.

И тогда я сделал Мефистофеля женщиной.

И дуга возникла. Настоящая. Другая. Какой не было у поляков. Да и не могло быть между мужчиной и мужчиной...

Это оправдано и смыслово, без искусственной натяжки. Мефистофель, согласно книгам о Фаусте, являлся и в образе женщины, порой, и звался Махиэль…

Затея хорошая. Сильная. Глубокая. Сразу возникает много и эмоциональных и смысловых разноплановых объемов... Шехина... Адам Кадмон...


Затея очень хорошая. Даже сейчас, через много лет я это вижу.


Но есть и получше.

Более сильное решение  –  сделать Мефистофеля ребенком. Не таким, как в «Омене».

Простым, доверчивым, трогательным…

С лучистыми светлыми глазами.

Но реализовать в театре это невозможно.  Да я и против детей на сцене. Всегда в этом есть жим и поддавки…

А что-нибудь еще сильнее? И совершенно убойное?

Да.

Есть.

Когда-то в один из важных для меня в году дней, я зашел в церковь. Недалеко от Арбата. Я крестился в ней. Но бываю нечасто, поскольку давно уже там не живу.
Приезжаю в годовщины трагичных для меня дат и событий…

И вот я попостился, приехал рано, исповедовался, отстоял литургию и подошел к причастию.

Дата была печальная и состояние мое соответствующее…

И вот я подошел. Настоятель храма, древний, белоснежно-седой, посмотрел мне в глаза так глубоко, так светло, всё понял, и, протягивая ложечку-лжицу, так просто, негромко и искренне сказал: «С праздником, сынок…» - был какой-то церковный праздник… И как-то в самое сердце…

Как какой-то свет возник внутри… Невозможно это чувство передать… И слезы в глазах… И чистота и легкость… И отпустило…

Но, сделав буквально пару шагов в сторону, я вместе с тем – вот она, проклятая профессия! – вместе с тем подумал: «Если бы это был Мефистофель, у меня бы не было никаких сил что-либо противопоставить, ни одного шанса».

Если бы я был Фауст…

Но кто, скажите, сможет так сыграть!? И есть ли в природе вообще такой актер? Разве  э т о  сыграешь?


Спектакль мой получился рыхловатым. Сначала один большой артист - он не был занят у меня, но в это же время сам ставил спектакль -  приложил прямо таки нечеловеческие усилия, чтоб ухайдокать спектакль мой. Не ухайдокал совсем, но преуспел немало…  Хотя на обсуждении предыдущего моего спектакля встал. Встал первым, аплодируя. А за ним и весь худ совет… Зачем он теперь так? Знаю, но не хочу об этом… Позже он покаялся. И какие-то хорошие отношения у нас были…

Потом уже директор не дал довести до ума... Уже после премьеры.

Спектакль ругали. Но не за то, за что надо было.  Надо было как раз за рыхлую форму и всё из этого вытекающее.

Кто-то плевался и уходил. Кто-то смотрел десятки раз и кричал «браво!»

Музыка вошла десятку лучших на всемирном фестивале в Канаде и была номинирована на награду.

А истоки всего этого лежали в том давнем, четвертьвековой давности польском спектакле...

.

В академии ко мне подбежал прикрепленный к нам с женой студент. Один из двух. Ну, чтоб мы не заблудились в городе, чтоб свозили за покупками, если надо, или еще куда… Панд посмотреть, например, или Запретный город…

Очень мудро, что прикрепили. Потому что я совершенно потерялся чуть не в первый же день, отойдя буквально на пару шагов и куда-то свернув.

Море людей, английского никто не знает…

Со мной была специально выданная на такой случай записка с иероглифами. Но и она не помогла. Как-то про академию народ мало слышал…

На мое счастье случайно вдруг рядом проходил один из педагогов академии. Чудо... Я в него вцепился.

Так вот. Подбежал трогательно заботливый и радушный мой пекинский ангел-хранитель. Ко мне он обращался чрезвычайно почтительно, несмотря на все мои попытки как-то упростить этот, каждый раз ошарашивающий меня политес.

- Профессор, - он как будто начал монолог из Корнеля, только что не стоял в три четверти и не говорил по-французски. – Позвольте сходить посмотреть, не открыли ли уже столовую, чтобы вы поели?

Я тысячу раз говорил ему, что я никакой не профессор, и профессором никогда не был. Но это было бесполезно .

Я только вздохнул и качнул  головой.

Он побежал по лестнице на третий этаж, а Павел улыбнулся. Его мой ангел-хранитель демонстративно проигнорировал, показывая всем видом, что отнюдь не ко всем он так обращается, и знает, кто тут на самом деле профессор, а не только так называется.

Хотя именно Павел и был настоящим профессором, и тоже там должен был обедать.

- Знаешь, Павел, - сказал я.  - Всё-таки немного мне не ясно, какую же именно тайну ты открыл для себя, какое из всех наших старинных театральных правил так на тебя повлияло? И, если я правильно понял, также и на весь польский театр теперь.

- Ну, как же?  - он совершенно искренне изумился и даже несколько оторопел. - Это самое. Тайна из тайн театра. Золотое правило! Великое! Величайшее!

Я пожал плечами. Павел сделал шаг назад, вскинул руки и очень серьезно, как великое заклинание, почти пропел, сделав цезуру перед последним словом и акцентируя его:

- Практика теорию еб…т!

Была пауза.

Потом я начал смеяться и мотать головой.

Ну, да, слышал я, конечно, эту присказку часто. В разных театрах. В основном, как последний аргумент завпоста или технолога или директора в... хм...  достаточно эмоциональных диалогах с идеалистами-мечтателями художниками-постановщиками, сценографами, частенько парящими в своих проектах высоко над грешной землей с ее неизбежными неидеальными реалиями...

Кто знает, может, он и прав?

- А ничего, что они обе женского рода?

- Нет, ничего. В абстрактной философии это допустимо, - без всякой улыбки успокоил меня Павел, пожимая плечами и не понимая, чему я смеюсь.

А я всё продолжал смеяться.

В лестничном пролете показалась голова моего ангела.

- Профессор, всё готово, можете подниматься!

Тут подошла с другим сопровождающим жена.

Веселая, довольная – накупила чая, сувениров, настоящих шелковых платков родственникам и знакомым.

Я не стал объяснять чему смеюсь.

Просто обнял ее, и мы все пошли обедать.



2017 г.

----