Большой немецкий сундук
В пятьдесят третьем же, когда случилось дело врачей, его понизили в должности и отняли одну комнату в довоенной квартире с ванной на Фабрициуса. Туалет был на улице. В комнату подселили семью жлобов. Жлобы писали в ванную, даже если там лежало замоченное белье.
Но с делом врачей и евреями вообще как-то оно все само собой уладилось и Леве, местечовому еврею с семиклассным образованием, дали кафедру в институте механизации сельского хозяйства, где он преподавал основы бухгалтерии. За партами, сложив прилежно руки лодочками, сидели председатели колхозов. Бухгалтером он был от Бога. Но то, чем Лева в самом деле отличился однажды, преподавать как отдельный курс никому бы и в голову не пришло. Эвакуация, вот в чем Лева себя проявил необыкновенно в 1941 году. Была у Левы сильная еврейская интуиция, феноменальная память, способность к быстрому устному счету. Он хорошо понимал психологию людей, а самое главное, мог сделать так, что тысяча человек подчинялись его требованиям, как военные подчиняются приказам.
Война кончилась в сорок пятом, но только пятьдесят шестом Лева получил отдельную трехкомнатную квартиру в Минске в новом доме на Чичерина. Туда же на Чичерина, в квартиру номер девять привезла и поставила огромный немецкий сундук Маша, его родная сестра. Что там было в сундуке никто не знал, знала только сама Маша. А в сундуке лежало немецое постельное белье, немецкие отрезы из хороших материалов и даже коллекция столового серебра, достаточно большая, чтобы сервировать стол на двадцать человек. И еще одна вещь, о которой пойдет речь дальше.
Маша была самой необыкновенной в их семье. Прежде всего выделялась Маша гипнотической библейской красотой и княжеской статью, которая непонятно откуда взялась у рожденной в черте оседлости беларуской еврейки. И характер у нее был библейский. Маша была умная, как Лева, но не в том качестве как ее брат. Больше всего Маша оказалась способной к языкам, к началу войны окончила институт и свободно читала и говорила по-немецки, по-английски и по-французски.
Весть о том, что родителей Маши и Левы убили в Буда-Кошелеве в октябре сорок первого года, дошла в Пензу, куда они эвакуировались, только в сорок втором . Они тогда сильно поругались с Машей и Маша сказала Леве :
«Булах, ты вывез десять заводов с рабочими, ты вывез семью своей жены, а наших ты вывезти не мог».
И Леве нечего в оправдание было ответить, кроме того как спросить:
“Почему что они не пришли тогда на железнодорожную станцию в Гомеле? Поезд ждать не мог, станцию бомбили”.
Но слушать его Маша не хотела и даже кинулась драться, поцарапала Леве лицо. А на другой день исчезла и, как потом выяснилось, добровольно ушла на фронт в действующую армию и стала фронтовой женой какого-то удачливого русского полковника, который к концу войны вырос до генерала. Была там не просто военно-полевая связь, а большая любовь и разлучил Машу с генералом только послевоенный приказ министра обороны с требованием, всем офицерам прекратить моральное разложение и вернуться к своим женам. Слишком много развелось этих ППЖ.
Вернулась в Минск Маша в пятьдесят шестом уже не в военной форме, а одетая обыкновенно, как могла бы одеваться в то время скромная учительница русского языка и литературы. В военном ее никто никогда не видел, и фотографий не сохранилось. Где-то на дне немецкого сундука лежал ее китель и награды. Маша заняла комнату в квартире у Левы, и стала ждать места в какой-нибудь минской школе, а чтобы не быть в тягость помогала деньгами. Деньги у нее были, хотя она нигде не работала. Скоро выяснилось, что Маша приторговывает среди знакомых из тех запасов, которые лежат у нее в сундуке. Кто-то написал анонимное письмо в МГБ, и на квартиру к Леве пришла милиция с обыском. Тогда все и увидели, что хранит Маша в сундуке. А в сундуке лежало: немецое постельное белье, немецкие отрезы из хороших материалов, коллекция столового серебра, достаточно большая, чтобы сервировать стол на двадцать человек, военный мундир, картонка с четырмя орденами и немецкий пистолет в подарочном варианте с инкрустированной ручкой и гравировкой на немецком языке.
Штатский, который руководил обыском, был человек неглупый и, оценив означенное на машином мундире воинское звание, качество и количество орденов, вел себя вежливо, только спросил:
- Как вас зовут?
Маша сказала:
- Маша.
- А в паспорте написано Мириам.
- Ну, Мириам.
- Так Мириам или Маша?
Тут Маша вспылила и сказала что-то злое по-немецки. В штатском посмотрел на нее усмехнулся и спросил:
Почему вы евреи все время прячетесь за русские имена. Где патроны от этого пистолета?
Маша сказала, что все патроны израсходовала.
- При каких обстоятельствах? – спросил следователь.
И тогда Маша громко выкрикнула то, из-за чего у нее могли бы быть большие неприятности:
- Расстреливала таких как ты - фашистов, бл**ь!
Конечно, никого и никогда Маша не расстреливала, но однажды и в правду на допросе чуть не убила из этого пистолета немецкого офицера, который сказал, что по-немецки она говорит с еврейским акцентом. Кто знает, был ли у Маши акцент в немецком, но по-русски она говорила правильно, как диктор Левитан.
Машу арестовали, но продержали не долго, потому что уже на следующее утро приехал из Москвы генерал. Машу сразу же выпустили, отдали ей сундук, в котором лежало: немецкое постельное белье, немецкие отрезы из хороших материалов и даже коллекцию столового серебра, достаточно большую, чтобы сервировать стол на двадцать человек, военный мундир, картонку с четырьмя орденами. А немецкий пистолет в подарочном варианте с инкрустированной ручкой и гравировкой на немецком языке не вернули, сказали, что оружие держать в квартире не положено.
Свидетельство о публикации №217122700350