16. Старшина милиции

   Сейчас я понимаю, что детство моё было трудным и голодным, и мои воспоминания о нём вроде бы и крепко сшиты, целостны, но состоят из отдельных лоскутков, словно  старинное одеяло.
 
   На постоялом дворе было обычным делом, когда крестьяне меня угощали сладкими яблоками, которые привозили на базар. Яблоки хорошо набивают желудок, но плохо утоляют голод. В поисках еды и жажды приключений я преодолел строгий мамин запрет о заключении на постоялом дворе, и наудачу мы с соседом Сашкой стали совершать утренние рейды по колхозному рынку.

   Там было не только интересно, но и страшновато: прежде всего на входе меня пугал вид калеки без обеих ног. Ноги несчастного были ампутированы выше середины бедра, да так, что к ним нельзя было прикрепить никакие протезы, да и не было тогда таких сложных механических приспособлений. Чтобы туловище не падало, он пристёгивал себя  ремнями к небольшой и низкой деревянной тележке.

   На этой самодельной платформе с колёсиками от детской коляски инвалид и передвигался, отталкиваясь двумя консервными банками от  тротуара, чтобы не стирать ладони и не ломать ногти. Было у банок и иное предназначение: если их перевернуть, то можно было рассчитывать на то, что сердобольный прохожий бросит в банку медяки, а то и какую-либо белую монету.

   Калека не просил милостыню, а зарабатывал игрой на гармошке и при этом пел частушки прохожим. Гармошка всегда его сопровождала, а в походном положении была заброшена за спину.
Обычно распевая частушки инвалид начинал с такой:

   «Ой, Германия, Германия,
   Наделала чего:
   Девяносто девять девок
   Обнимают одного».

      Постепенно вокруг инвалида собирался народ, и он продолжал на злобу дня:

   «Дорогие девушки,
   не будьте гордоватые,
   любите раненых ребят,
   они невиноватые».

   По мере того как вокруг собирались люди, частушки становились всё озорнее, и народ хохотал. Гвоздём программы была такая частушка:

   «Девка в армию пошла,
   Честь начальству отдала,
   Там в Уставе пунктик есть –
   Отдавать начальству честь!»

   Женщины при этой частушке нарочито плевались, а мужики подмигивали и норовили ущипнуть розовощёкую Надю, которая давно было пора выйти замуж, но вот что-то у девки не складывалось…

   Веселье продолжалось бы долго, но на людское оживление пожаловал и постовой милиционер, плотный мужчина лет 40 с крючковатым носом. Этот мильтон (тогда ещё не говорили - мент), с соответствующей носу фамилией – старшина Орлов, считался важной птицей. Он чаще других дежурил в базарные дни на нашем перекрёстке,  но разгонял народ не сразу, а поначалу бдительно прислушивался, не собрались ли здесь «враги народа» и не звучит ли хула на власть.

   Народ уже знал его привычки, и как только в толпе начинала светиться его белая холщовая гимнастёрка с двумя накладными карманами, люд начинал расходиться, с опаской озираясь на его мощную фигуру, милицейскую ташку и потёртые ремни, на которой болталась эта сумка. За её пожелтевшим плексигласом хранились бланки протоколов и доносы тем, кому нужно, на нарушителей советской торговли и неблагонадёжных. Опаску жителей вызывала и рукоятка  укороченного милицейского «Нагана», торчащая из кобуры. Впрочем, должен заметить, что Орлов свой «Наган» при мне вытащил только однажды.

   Случилось это зимним вечером, когда задубевший от пронзительного ветра и холода постовой Орлов запёрся на нашу кухню, пытаясь согреться. Орлов в эту ночь должен был противостоять угрозам советским гражданам, но он этого делать не хотел, хотя ночами на улице было небезопасно.
 
   В городке случалось всякое. Обычным делом было, когда запоздалого прохожего брали на гоп - стоп.  Так назывался грабеж на улице с расчётом на испуг жертвы. Теперь мало кто знает, что жаргон появился в Российской империи. ГОП - сокращение от Городского Общества Призрения, так и назывались казенные дома для бездомных, а их жителей соответственно гопники. Понятное дело, что публика из этих домов, брала на испуг частенько прижимая к забору запоздалых кавалеров и их спутниц.

   Помимо обыкновенных мелких гопников, наводнивших городок после амнистии, шустрили и вооружённые финскими ножами городские бандиты покрупнее. Они были готовы убить кого угодно за простенькие наручные часы «Победа», стоимостью не слишком - то и много сталинских рублей.
 
   В город частенько заходили также добывать себе пропитание уцелевшие после войны и вооружённые огнестрельным оружием «лесные братья».  Не помню, чтобы они боролись с советской властью и совершали ночные атаки на советские органы, но что они чистили карманы прохожих и были ничуть не лучше гопников, когда брали магазины, это точно.

   Частенько ночью на улицах  были  слышны выстрелы, и тогда днём уборщицы постоялого двора судачили о том, как там - то и там нашли труп с огнестрельной раной. Поэтому для охраны общественного порядка после 10 часов вечера, когда выключали электричество, ночами на некоторых важных перекрёстках должны были дежурить вооружённые пистолетами милиционеры.

   В тот вечер представитель советской власти старшина Орлов подвергать себя опасности не хотел. Он нагло запёрся к нам без спроса, грубо повалил мою матушку на кровать у стены и стал её тискать. Мать глупо хохотала, отбивалась, как могла, а я, почувствовав недоброе, потащил Орлова за сапог с кровати с криком:

   - Не обижай мою маму!
   Орлов оставил мать, откинулся спиной на стену, посмотрел на меня спокойно и странно недружелюбным испытующим взглядом, как на какое-то недоразумение, и спросил:

   - Сынок, ты хочешь, чтобы я тебя застрелил? – а потом вытащил почему-то из правого кармана длиннополой шинели милицейский «Наган» и направил его мне в лоб.

   Этого оказалось достаточно, чтобы я отпустил его сапог и в страхе отпрянул. Мать испуганно затихла, а бабушка мгновенно встала между ним и мною с предложением к обидчику:

   - Не побрезгуйте, господин хороший, отведать  настоечки?
   - Наливай! – враз подобрел Орлов, засунул «Наган» обратно в карман шинели, а бабушка налила половину гранёного стакана постовому.

   Орлов залпом выпил, крякнул и расслабился, перестав тискать маму и пугать меня. Без особого перерыва бабушка налила «герою» вторую дозу. А вот закуски у нас не нашлось, и пришлось ему зажевать горькую собственной припрятанной баранкой, которую он достал из своей огромной кобуры, после чего наконец-то спрятал на место съеденной баранки пистолет.

   Не знаю, что моя мудрая бабуля тогда подмешала в настойку, но после третьего захода милицейский чин раскис и с громким храпом уснул, откинувшись спиной на стенку, и больше не приставал к маме.

   Наутро к нам забежала перепуганная уборщица, принятая вместо Нади, и с широко раскрытыми глазами заверещала, что там, на заборе со стороны скотного двора выбиты две доски и на перекладине  повесился голый человек. Орлов срочно ушёл осматривать место происшествия, а за ним последовали и другие взрослые.

   Повесился ли несчастный сам или это было делом рук бандитов, я не знаю, так как нас с Сашкой взрослые туда не подпустили.

   После этого случая моя бабушка Варя  вечером закрывала дверь на крючок, но всегда впускала ночных и вечерних гостей, так как по сибирскому обычаю всегда надо было щадить людей, застигнутых в непогоду ночью. Обычно бабушка их поила жидким чаем, вполне соответствующим нашему социальному статусу, извинялась за то, что не может предложить лучшие условия, стелила какие-то тряпки в коридоре и давала наши пальто человеку укрыться. В большинстве своём люди бывали ей благодарны даже за этот, далеко не самый комфортный ночлег и исчезали так же тихо, как и появились, сунув бабушке в руки мятый рубль.

   Но вернёмся к событиям у входа на колхозный рынок. Итак, народ при виде зловещей фигуры Орлова в светлом тихо разошёлся по своим делам. Инвалид перестал играть на гармошке, закинул её за спину и тоже предпочёл исчезнуть, отталкиваясь от тротуара двумя высокими консервными банками.

Далее "......":


Начало:
http://proza.ru/2020/05/19/427