Хранители

Церковный Раскол и история старообрядчества на Ярославской земле



Откуда у вас вражды и распри? не отсюда ли, от вожделений ваших, воюющих в членах ваших?
    Послание апостола Иакова. Гл. 4, ст. 1




В истории Ярославской земли по сей день остаётся немало «белых пятен». Основание Ярославля, его роль в период «татаро-монгольского ига», непростые взаимоотношения с набиравшей силу Москвой, значение города в Смутное время, восстание 1918 года и другие либо окружены завесой тайн и домыслов, либо просто заменены легендами. Одним из таких «белых пятен» остаётся история появления и сохранения в Ярославле и близлежащих городах и сёлах различных направлений старообрядчества.
    История этого религиозно-культурного явления продолжает привлекать внимание исследователей. Однако современные работы рассматривают в основном общую историю старообрядчества и его течений, а исследования региональных процессов развития староверческих толков практически отсутствуют. Предлагаемый очерк имеет целью кратко охарактеризовать общую историю Раскола, а также описать его региональную эволюцию.


I

    Великий Раскол русского общества, который произошёл в XVII веке как реакция на проведение церковной реформы, явился одним из тяжелейших потрясений в отечественной истории, сравнимый с такими событиями как Смутное время и революции 1917 года. Возникший тогда общественный конфликт, прочно связанный в представлении последующих поколений с именем патриарха Никона, не разрешён до сих пор, а сложившееся мнение о его причинах, характере и последствиях далеко не однозначно.
    Началом церковной реформы принято считать распространение в 1653 году по храмам Москвы послания патриарха Никона, которое содержало предписание совершать крестное знамение тремя перстами. Однако следует думать, что реформа стала набирать ход намного раньше, её первые шаги можно проследить за несколько лет до указанного события.
    В 1648 г. в Москве была выпущена «Книга о вере», написанная игуменом киевского Михайловского монастыря Нафанаилом. Её издание можно считать знаковым событием, показавшим новый взгляд Московской церкви на православную литературу. Со времён патриарха Филарета, возглавлявшего Московскую церковь с 1619 по 1633 гг., и возобновления работы московской типографии началось переиздание цикла богослужебных книг, имевшее целью упорядочение церковных служб в соответствии с определённым стандартом. Образцом для печатания служили рукописные книги на славянском языке. При этом патриарх запрещал использование в богослужебной практике книг на славянском языке, выпущенных в типографиях Литвы, Львова и даже Киево-Печерской Лавры, то есть на территории Польско-Литовского государства (Речи Посполитой), в котором господствующей религией являлось католичество, а к уже попавшим в страну книгам предлагал применять цензуру. Считалось, что такие книги содержат исправления, именовавшиеся «латинской ересью», то есть поправки, противоречащие православной традиции. Известно, например, какому внимательному анализу подвергли текст «Учительного Евангелия» Кирилла Ставровецкого. Выяснилось, что книга, изданная типографией Киево-Печерской Лавры, была осуждена в Киеве специальным собором, а московские богословы подвергли её критике по шестидесяти одному пункту. Несмотря на то, что тираж московского издания «Учительного Евангелия» был уже распространён, по указанию патриарха все экземпляры книги, какие только удалось собрать по Московскому государству, прилюдно сожгли в столице в 1627 году. «Книга о вере», отпечатанная в Москве при патриархе Иосифе, стала первым изданием, не подвергнутым цензуре. Она содержала основные моменты, демонстрировавшие различия в церковном обряде, принятом в Киевской митрополии, находившейся тогда в юрисдикции Константинопольского Патриархата, с обрядами Московской церкви.
    Инициатором издания в Москве «Книги о вере» был Стефан Вонифатьев – протопоп  (протоиерей) Благовещенского собора Кремля и духовник молодого царя Алексея Михайловича. Именно Стефан Вонифатьев, совместно с приближённым царя двадцатилетним боярином Фёдором Ртищевым, организовал группу интеллектуалов, которые вошли в историю под именем «ревнители благочестия». Кружок «ревнителей» сформировался в середине 1640-х годов сразу после воцарения Алексея Михайловича. Царь, вступивший на престол в 1645 году в возрасте 16 лет, поддерживал деятельность «ревнителей» и участвовал в их беседах. В кружок входили архимандрит Спиридон (Потёмкин) – дядя боярина Фёдора Ртищева, архимандрит Илларион (будущий архиепископ Рязанский), игумен Павел (будущий епископ Коломенский), настоятель Казанского собора на Красной площади в Москве Иоанн Неронов, справщик Печатного двора Шестак Мартемьянов, а также протопопы Аввакум Петров, Даниил, Логгин, Лазарь, переведённые в Москву соответственно из Юрьевца, Костромы, Мурома и Романова. Видно, что основатели кружка занимались подбором талантливых и образованных церковнослужителей в провинции. Трудно, сказать каким образом они находили друг друга, но в конечном итоге сформировалось общество единомышленников, объединённых желанием изменить духовную жизнь русского общества.
    Церковную реформу «ревнители благочестия» видели как изменение практики богослужения и исправление церковных книг. Но для начала активного этапа реформы недостаточно было только поддержки царя – требовалось одобрение патриарха. Московский патриарх Иосиф отличался крайним консерватизмом: он и слушать не хотел о каких-либо изменениях. Хотя дата его рождения точно неизвестна, скорее всего, он был уже стар, поэтому члены кружка «ревнителей» решили подготовить ему преемника из числа сторонников реформ. Для этого по предложению царя в число «ревнителей» ввели архимандрита Новоспасского монастыря Никона (Минова).
    Будущий патриарх Никон прибыл в Москву из Прионежья в 1646 году с поклоном царю в качестве игумена Богоявленского Кожеезерского монастыря. Покорённый харизмой Никона и его рассказами о суровой жизни на Севере, Алексей Михайлович повелел ему остаться в Москве. Вскоре патриарх Иосиф возвёл его в сан архимандрита.
    В 1649 году произошло событие, непосредственно повлиявшее на вектор развития церковной реформы. В Москву прибыл с визитом Иерусалимский патриарх Паисий. Восточные патриархи нередко наведывались к патриарху Московскому. Возглавляя Православные Церкви в землях, находившихся под властью мусульман и с преобладанием мусульманского населения, они постоянно нуждались в средствах. Поэтому неудивительно, что официальной целью визита патриарха был заявлен сбор пожертвований на украшение храма Гроба Господня. Приняв участие в московских церковных службах, Паисий заметил царю Алексею Михайловичу, что в русских богослужениях имеются отступления от обрядов восточных Православных Церквей.
    Кроме того, патриарх Паисий сообщил царю, что ему известно о существовании концепции «Москва – Третий Рим». Считается, что она  была изложена в письмах старца псковского Елеазарова монастыря Филофея, которые он отправил великому князю Московскому Василию III Ивановичу в 1523–24 гг. Суть теории состояла в том, что после падения Рима и Константинополя (Второго Рима), именно на Москву легла задача защиты Православия от неверных. Практическая реализация концепции, как представляли себе влиятельные люди в окружении царя Алексея Михайловича, предполагала либо создание единой православной империи с центром в Москве, либо завоевание Константинополя, захваченного турками, и освобождение всех православных народов от мусульманского владычества. Во втором варианте столицей православной империи должен был стать Константинополь, но под управлением московского царя. В любом случае основой единения освобождённых народов виделось Православие, а Москва обретала бы такое же значение, какое имел Рим в католической церкви. Но обязательным условием объединения православных народов должно стать соответствие всех Православных Церквей единым стандартам в богослужении и книгоиздании. Поэтому текст Священного Писания, используемый в Московской церкви, должен соответствовать греческой Септуагинте (переводу Семидесяти Толковников).
    Царь обратился за советом к «ревнителям благочестия»: где взять правильный греческий текст? Ранее все исправления богослужебных книг в Московском государстве осуществлялись по старым рукописным текстам на церковнославянском языке. Такое исправление считалось единственно возможным, поскольку было утверждено решением Стоглавого собора в 1551 году. Собор, на котором рассматривался вопрос об однообразии текстов, постановил, что при подготовке печатных текстов следует использовать рукописи, содержащие наименьшее количество ошибок – «писать с добрых переводов». Наиболее авторитетные священники из числа членов кружка Стефан Вонифатьев и Иоанн Неронов ответили, что образец для сверки следует искать в Афонских монастырях, но заметили, что путь туда долог и опасен. Фёдор Ртищев намекнул, что проще было бы пригласить в Москву «справщиков» со стороны – учёных монахов, владевших обоими языками, для сравнения греческого и славянского текстов и исправления ошибок. Он ещё в 1646 году по согласованию с царским духовником направил письмо игумену Киево-Печерского монастыря Зосиме с просьбой прислать подходящих людей из числа братии для организации в Москве духовного училища. Киев пообещал прислать монахов, но процесс затянулся: к 1649 году никто из них в Москву так и не приехал.
    Пока решался вопрос о «справщиках», патриарх Паисий представил царю одного из своих спутников – иеромонаха Арсения, который знал греческий и латинский языки. Арсений, получивший по своему происхождению прозвище Грек, присоединился к свите патриарха в Киеве, через который посольство направлялось в Москву. В беседе с Алексеем Михайловичем он предложил практические шаги к реализации концепции «Москва – Третий Рим», в число которых входил и вооружённый конфликт с Речью Посполитой с целью освобождения православного меньшинства, угнетаемого католиками и униатами – сторонниками греко-католической церкви. Эта война, известная в историографии как Тринадцатилетняя, действительно начнётся по инициативе московского царя в 1654 году.
    Алексею Михайловичу так понравилась образованность монаха, что Арсению было предложено остаться в Москве. В столице была спешно организована греко-латинская школа, в которой Арсений Грек стал преподавателем, поэтому следует думать, что этот загадочный монах, который по официальной версии никогда не бывал прежде в Московском государстве, хорошо владел русским языком. Возможно, он изучил его, находясь в Литве, в которой русский язык являлся общеупотребительным.
    Преподавательская деятельность Арсения Грека оказалась недолгой. Возвращаясь на родину через Киев, патриарх Паисий получил сведения, дискредитирующие Арсения. Выяснилось, что тот родился в еврейской семье, принявшей православное христианство, учился в Венеции и Риме, перейдя для этого в католичество. В Падуанском университете, который находился под контролем ордена иезуитов, он обучался философским и врачебным наукам. В возрасте двадцати трёх лет вернулся в Грецию и стал православным монахом. Арсений путешествовал по Восточной Европе, в Варшаве вылечил польского короля от «каменной болезни» и с королевской рекомендацией появился в Киево-Могилянской коллегии. В Киеве Арсений и встретился с Иерусалимским патриархом, которого также подкупил своем образованностью. Но Паисий не знал, что Арсений уходил в католичество, а это в глазах патриарха являлось тяжким грехом. Патриарх написал в Москву обличительное письмо, там устроили разбирательство, обвинения подтвердились. Арсений раскаялся и по суду был сослан в Соловецкий монастырь.
    Находясь в Москве, патриарх Паисий неоднократно встречался и с архимандритом Никоном, обсуждая различия русской и греческой церковно-обрядовой практики. После этих встреч патриарх через Посольский приказ предоставлял письма в адрес царя, в которых хвалил государя за удачный выбор Никона в качестве приближённого лица. Понятно, что встречи Паисия и Никона происходили с согласия «ревнителей благочестия». Не исключено также, что за письма, положительно характеризующие Никона, Паисий получал от них вознаграждение. За то время, в течение которого Никон являлся архимандритом Новоспасского монастыря, где находилась усыпальница бояр Романовых, он приобрёл значительную популярность. Проявив себя талантливым руководителем, заведя строгие порядки, упорядочив богослужения по образцу северных монастырей и организовав ремонтные работы, Никон привлёк внимание москвичей. В монастырь стал часто наведываться царь Алексей Михайлович. Когда стало известно о близости Никона к царю, к архимандриту потекли челобитные с различными просьбами. Значение Никона росло и в глазах монарха. В итоге царь, который и без того благосклонно относился к Никону, порекомендовал «повысить» его: Иерусалимский патриарх возвёл Никона в сан митрополита, а Московский патриарх назначил его на Новгородскую кафедру.
    В том же 1649 году был сделан первый шаг церковной реформы – принятие Соборного уложения – свода законов, который менял взаимоотношения светской и церковной власти. Согласно Уложению создавался Монастырский приказ. Этот государственный орган должен был контролировать монастырские владения, которые выводились из ведения патриарха. Отныне доход с монастырских владений уходил не в казну патриарха, как раньше, а в царскую казну. Данное изменение не относилось к личным владениям патриарха, что являлось своего рода компромиссом. Ограничивалась и судебная деятельность монастырей по отношению к крестьянам, находившимся в их подчинении. Фактически Уложение стало первым шагом реформирования церковно-государственных отношений, которое закончилось отменой патриаршества и учреждением Святейшего Синода уже при Петре I. Архиереи, вынужденные принять Уложение, в большинстве отнеслись отрицательно к ограничению своих прав, но только митрополит Никон решился на деле выступить против новых порядков. Он обратился к царю и получил от него привилегию сохранять за собой право суда над людьми церковного ведомства и наблюдения за церковной экономикой. Более того, Никон получил право надзора за государственным судом в пределах Новгородской митрополии, которую он возглавлял.
    На рубеже 1649–1650 гг. в Москву наконец стали прибывать обещанные киевские монахи во главе с Епифанием Славинецким. Расположившись в Андреевском Преображенском монастыре на Воробьёвых горах, открытом специально для размещения духовного училища, киевские монахи сформировали «Учительное братство» и вместо создания училища занялись оценкой московской книжности. В своих встречах со Стефаном Вонифатьевым и царём Алексеем Михайловичем, а также с патриархом Иосифом Епифаний Славинецкий указывал на выраженное несоответствие богослужебных книг греческим канонам и впервые высказал мысль о несогласованности текстов Священного Писания. Он утверждал, что единственно возможным источником для «книжной справы» могут стать книги, используемые в Афонских монастырях и Константинополе. Некоторые члены кружка «ревнителей благочестия» доказывали, что современные печатные книги произведены в Европе, в частности – в Венеции, а также в открытых «латинянами» типографиях в Константинополе и не могут использоваться для исправления. Но патриарх Иосиф, который, как известно, не отличался большой учёностью, попал под влияние авторитета Епифания и сменил свой прежний консерватизм на более благосклонное отношение если не к реформе Церкви в целом, то к исправлению богослужебных книг. В течение следующих трёх лет «Учительное братство» подготовило к печати несколько богослужебных книг, используя в качестве образца киевские издания. Организация же духовного училища, ради которой и приглашали монахов, всё время откладывалась.
    15 апреля 1652 года Московский патриарх Иосиф скончался. На пост его преемника было представлено двенадцать кандидатов, среди которых выдвигались и члены кружка «ревнителей благочестия» Стефан Вонифатьев и игумен Пафнутьево-Боровского монастыря Павел. Царь предложил кандидатуру митрополита Новгородского Никона. С мнением царя спорить не стали. Уже при первой аудиенции новоизбранный патриарх вынудил его дать обещание не вмешиваться в дела Церкви, а вскоре выхлопотал прощение для опального Арсения Грека.
    Распространение в 1653 г. предписания Никона совершать крестное знамение тремя перстами, известное как «Память», стало неожиданностью для многих членов кружка «ревнителей благочестия». Троеперстие противоречило актам Поместного Стоглавого Собора 1551 года, закрепившим двоеперстие. Единственным источником, содержащим теоретическую основу учения о троеперстии, являлась на тот момент книга «Сокровище» греческого митрополита Дамаскина Студита – собрание проповедей, изданное в Венеции на греческом языке в 1528 году. В Москве о существовании книги не знали, информацию о ней и, соответственно, теоретическое обоснование троеперстия Никон мог получить только от киевских монахов.
    Большинство членов кружка «ревнителей благочестия», считавших необходимым строгое соблюдение правил Стоглавого Собора, не поддержали обрядовые изменения, введённые Никоном. Они направили царю грамоту «о сложении перст и о поклонех», составленную протопопами Аввакумом и Даниилом, в которой критиковали введённые патриархом изменения. Реакция Никона была незамедлительной: Аввакум, Даниил, Иоанн Неронов и другие были арестованы. Протопоп Аввакум Петров провёл три дня в подземелье Спасо-Андроникового монастыря, но отказался признать нововведения и был сослан в Тобольск. Общество реформаторов прекратило своё существование. Впоследствии все «ревнители благочестия», не согласные с патриархом, так или иначе пострадали за свои убеждения, а реформа Церкви пошла совсем другим путём, чем они себе представляли.
    Можно сказать, что раскол всего русского общества, который последовал за официальным утверждением новых церковных установлений Московским собором 1654 года, начался с раскола среди идеологов реформы – членов кружка «ревнителей благочестия». Этому способствовал неоднородный состав кружка: в него входили как представители высшей церковной иерархии, так и представители простого духовенства, хотя и приближённые к царю, а также светские лица. Все «ревнители» желали церковной реформы, но видели её по-разному. Большинство полагало, что достаточно строгого следования церковным уставам и постановлениям Стоглавого Собора 1551 года, от которых Церковь к тому времени частично отступила, но некоторые желали от реформы иных результатов. В частности, Никон считал необходимым не только преобразование церковной практики, но главным образом – изменение взаимоотношений Церкви и Государства. Государство, по его мнению, должно было стать если не подчинённым, то, по крайней мере, подконтрольным Церкви, а царь – не столько фигурой государственной, сколько духовной, согласующей все свои действия и решения с мнением Предстоятеля. Иными словами, Никон видел будущее Московского государства в теократической монархии. И в этом он полностью расходился в планах с царём и партией «ревнителей благочестия», которые желали поставить во главе освобождённых от мусульманского владычества православных народов московского царя и сохранить зависимое положение Православных Церквей от Москвы. Никон понимал, что провести реформу в нужном ему направлении он сможет, только если займёт патриарший престол. Он знал, что Алексей Михайлович видит именно в нём преемника патриарха Иосифа. Поэтому, вступив в члены «ревнителей» и ожидая своего часа, Никон не противоречил идеям, выдвигаемым царским окружением.
    В 1653 году «Учительным братством» была подготовлена новая редакция Служебника – основной богослужебной книги, содержащей тексты, произносимые священниками и диаконами во время богослужения. В нём впервые была впервые произведена замена имени Исус на Иисус, а также выполнено изменение содержания Символа веры. Весной следующего года нововведения были официально утверждены поместным собором.
    Никон требовал как можно скорее ввести в обиход по всей стране новый Служебник. К его распространению подключили Тайный приказ. При поддержке «приказных» стрельцов уполномоченные Никона начали совершать рейды по епархиям и производить замену старых книг на новые, нередко используя насильственные меры. Описаны случаи, когда такие походы завершались прилюдным сожжением старых книг и рукописей, а также усмирением недовольных прихожан. Руководил процессом ускоренной «замены» старых книг на новые возвращённый из соловецкой ссылки Арсений Грек. В дальнейшем, после выхода постановления патриарха об изменениях в иконографии, кроме книг стали изымать и сжигать иконы, на которых имя Христа изображалось по-старому. Естественно, что подобные действия властей, обрастая в народе многочисленными слухами, приводили к возникновению волнений среди населения по всей стране. Жители Московского государства разделились на два лагеря: сторонников старого обряда (старообрядцев) и тех, кто поддерживал реформы (никониан). По понятным причинам вначале противников реформы было значительно больше, чем её сторонников. Между ними происходили столкновения, причём известны факты нападения сторонников старого обряда на приходы никониан.
    Московский патриарх понимал, что для официальной ратификации реформы необходима её поддержка предстоятелями других Православных Церквей. В начале 1656 года он организовал новый собор, на котором присутствовали Антиохийский патpиаpх Макаpий, Сеpбский патpиаpх Гавpиил, Hикейский митpополит Гpигоpий и митрополит всея Молдавии Гедеон. Решением Собора двоеперстие было осуждено, а крестящиеся по-старому признаны еретиками и прокляты. Тем самым разделение общества было утверждено соборно, и гонения на старообрядцев начались уже со стороны Государства. Сомневающиеся сразу перешли в стан сторонников реформы, а её противники оказались в меньшинстве. Решение о проклятии всех крестящихся двоеперстно было ещё раз подтверждено на Большом Московском соборе 1666–67 гг., том самом, который осудил деятельность Никона, извергнув его из священства и оставив простым монахом.
    Звезда патриарха Никона недолго стояла в зените. С самого начала своего патриаршества Никон вступил в открытую конфронтацию с Монастырским приказом, фактически саботируя его деятельность. Он постоянно расширял границы собственной патриаршей области, доход с которых в государственную казну не поступал. Многие земли жаловал патриарху царь. Никон приобрёл значительные территории в Архангельском, Вологодском, Новгородском и Тверском краях, рыбные ловли в районе Казани и Астрахани, основал три монастыря: Иверский на Валдае (1653 г.), Крестный на острове Кий возле устья Онеги в Белом море (1656 г.) и Воскресенский Новоиерусалимский под Москвой (1656 г.), которые находились в его личной собственности. До Никона в патриарших владениях числилось 10 тыс. крестьянских хозяйств, при Никоне их количество возросло до 25 тыс.
    В 1654 году Московское государство вступило в вооружённый конфликт с Польско-Литовским королевством – Речью Посполитой. В течение первых двух лет войны царь Алексей Михайлович часто и подолгу отсутствовал в столице, находясь в расположении войск. Фактическим правителем в этот период являлся патриарх. Однако его экономическая деятельность, направленная преимущественно на борьбу с ограничениями имущественных прав Церкви и укрупнение патриарших владений, что фактически привело к возникновению государства в государстве, начала отрицательно сказываться на пополнении казны, которое имело особое значение в военный период. Это во многом повлияло на углубление финансового кризиса, спровоцированного начатой ещё в 1654 г. денежной реформой.
    Выступая в боярской думе, Никон часто обличал бояр в корысти и опасной политический игре с иностранцами. Бояре не любили критики, и постепенно стали формировать оппозицию патриарху, которую возглавили Стрешневы – родственники царя по матери и Милославские – родственники царицы Марии Ильиничны. Но царь пока мало обращал внимание на дурные известия. Вообще, с началом войны он практически перестал интересоваться ходом церковной реформы, поэтому жалобы о «перегибах на местах» при внедрении новой богослужебной практики не находили в нём желаемого отклика.
    В начале 1657 г. боярская оппозиция перешла к более активным действиям. Противники патриарха вызвали из ссылки Иоанна Неронова, принявшего постриг с именем Григорий, и устроили ему встречу с царём. Григорий назвал Никона «врагом Христовым» и еретиком и рассказал о многих злоупотреблениях, совершаемых при продвижении церковной реформы. Царь был поражён.
    Между царём и патриархом началось охлаждение отношений, которое закончилось уходом Никона в качестве протеста из Москвы в июле 1658 г. Он обосновался в своём подмосковном Воскресенском монастыре, где пребывал до самого Собора 1666 года. Функции Предстоятеля в этот период исполнял местоблюститель.
    После окончательного отстранения Никона и высылки его в Ферапонтов Белозерский монастырь реформа Церкви шла своим чередом, гонения на «раскольников» с годами всё усиливались. Кстати, термином «раскольники», который вышел из официального употребления ещё в XIX столетии, но нередко используется для определения старообрядцев и в наше время, следовало бы именовать не сторонников старой веры, а тех, кто действительно расколол общество – членов кружка «ревнителей благочестия», которые не смогли найти общий язык в реализации своих теоретических представлений, и самого царя Алексея Михайловича, который, наигравшись с теорией «Москва – Третий Рим» и в результате увязнув в войнах с Речью Посполитой и Швецией, избавился даже от тех «ревнителей», которые встали на сторону реформы и поддержали его против Никона. Со временем основатели кружка Стефан Вонифатьев и Фёдор Ртищев были отстранены от двора, им на смену пришёл Симеон Полоцкий и его ученики. Впрочем, во всех бедах обвинили Никона, хотя, как было показано, церковная реформа началась ещё до возведения его на патриарший престол и продолжилась после его свержения.
    В 1681 году царь Фёдор Алексеевич разрешил Никону вернуться в основанный им Воскресенский монастырь, но по дороге бывший патриарх умер в Ярославле. К этому времени Ярославский край уже стал одним из оплотов сторонников старой веры.


II

    Среди членов «кружка ревнителей благочестия» были и выходцы из Ярославской земли: протопоп церкви Казанской иконы Божией Матери на Красной площади в Москве Иоанн Неронов родился в пошехонском селе Спас-Лом, а протопоп Лазарь прибыл в столицу из Романова.
    Иоанн Неронов (1591–1670) появляется на страницах истории в 1636 году в числе девяти нижегородских священников, которые подали патриарху Иоасафу челобитную с подробным перечислением нарушений приходским духовенством правил поведения, на его лень, пьянство и небрежение к духовно-нравственным потребностям населения, на непристойное поведение молящихся в храмах, на грубые народные забавы и yвeceлeния, свидетельствующие об отсутствии в народе истинной христианской религиозности. О предшествующем периоде его жизни известно лишь из биографии, написанной одним из сторонников этого защитника старой веры вскоре после его смерти. Согласно этому документу, Иоанн – бытовое имя Неронова, а при крещении он получил имя Гавриил. Такая традиция была типична для того времени и восходила к представлениям коренного угорского населения о том, что истинное имя человека не должен знать никто, кроме его ближайших родственников. После утверждения христианства традиция сохранилась – имя, данное при крещении, старались скрывать, считая сакральным, а для обиходного применения давалось прозвище. Именно от таких прозвищ и происходит большинство современных русских фамилий.
    Согласно биографии, непокорный характер Иоанна проявился уже в ранней юности. Он покинул дом родителей и отправился в Вологду, желая учиться. Однако здесь у него произошёл конфликт с местным духовенством, первый в череде многих последующих. Иоанн прилюдно выступил против появления в праздничный день ряженых в пределах архиерейского дома, за что был жестоко избит прислугой. Он предполагал обосноваться у одного из местных священников, чтобы выучиться грамоте и изучать Священное Писание, но после конфликта ни одних из них не пустил его на порог. Иоанн вынужден был отправиться дальше: в Великом Устюге он поселился в доме священника. Интересно, что стремясь к знаниям, которые в то время заключались преимущественно в освоении текстов Священного Писания и прочих книг духовного содержания, Иоанн не торопился с принятием священнического сана. К двадцати пяти годам он оказался в селе Никольском вблизи нижегородского Юрьевца, в котором позднее, на рубеже 1640–50-х годов, служил наиболее известный сторонник сохранения старой веры протопоп Аввакум Петров. В Никольском Иоанн женился на дочери одного из священников местной церкви. Образ жизни сельского духовенства вызвал у него протест, вылившийся в открытый конфликт. Священники даже написали на него жалобу патриарху. Понимая, что при рассмотрении дела властями он наверняка будет арестован, Иоанн бежал в Троице-Сергиев монастырь. Здесь он характеризовал себя как гонимого странника и вошёл в доверие к архимандриту Дионисию, который написал письмо патриарху с просьбой разобраться в конфликте и защитить Иоанна. В монастыре Иоанн был рукоположен в диакона, а через год уже в Москве – в иерея, после чего вернулся в Никольское, где оставалась его жена. Поэтому следует думать, что конфликт с местными священниками решился в его пользу. Покинув Никольское и прослужив несколько лет в селе Лысково, Иоанн обосновался в Нижнем Новгороде. Здесь он приобрёл известность борца с народными увеселениями. Однажды во время святок от начал проклинать всех ряженых и даже пытался отнимать и разбивать их музыкальные инструменты. Так продолжалось в течение всего периода святочных гуляний. В дело вмешался местный воевода Фёдор Шереметьев, который заточил Иоанна в тюрьму на 40 дней. Тем самым снова переплелись пути Иоанна Неронова и Аввакума Петрова: позднее, в 1648 году именно Фёдор Шереметьев приказал бросить в Аввакума в Волгу за то, что он отказался благословить сына воеводы, который брил бороду. Тогда протопоп Аввакум, получивший ещё при жизни прозвище «мятежный», едва избежал смерти.
    Выйдя из заточения, Иоанн отправился в Москву к патриарху Иоасафу, который однажды уже заступился за него. Формальным поводом для общения с патриархом была челобитная с просьбой выделить средства на ремонт церкви, в которой служил Иоанн. На самом же деле он хотел указать на несправедливое поведение нижегородского воеводы. Но в Москве Иоанн снова вступил в полемику по поводу нравственного состояния прихожан. В то время в Москве сохранялся обычай: перед Пасхой мужчины брили голову и проходили на праздничное богослужение в тафьях – небольших шапочках, закрывавших макушку головы наподобие ермолки или тюбетейки. Придерживался такого обычая и царь Михаил Фёдорович. Патриарху не нравилась эта традиция, однако он не предпринимал никаких действий по её искоренению, пока в храме не появился Иоанн Неронов и не стал громогласно ругать тех, кто носил тафью. Воспользовавшись случаем, патриарх тут же издал указ о запрете ношения тафьи в церковь. Иоанн вернулся в Нижний, имея за собой поддержку патриарха. Как уже указывалось, в 1636 году Иоанн стал автором челобитной патриарху о нравственном положении духовенства и мирян в Нижнем Новгороде. Челобитная была принята, последовал ряд мер, и местные власти уже не смели подступиться к Иоанну.
    После вступления на престол молодого царя Алексея Михайловича и появления кружка «ревнителей благочестия» его основатели Стефан Вонифатьев и Фёдор Ртищев призвали Иоанна Неронова в Москву. Он был поставлен протоиереем Казанского собора на Красной площади. В конце 1640-х гг. его привлекли к исправлению церковных книг, начавшемуся силами московский «справщиков», но с приездом киевских монахов и началом деятельности «Учительного братства» он оказался в числе прочих оттеснён от этого процесса. И хотя Иоанн проявлял недовольство использованием для исправления греческих текстов, но с началом деятельности Никона на посту патриарха стал поддерживать такой способ исправления. Прибывший в Москву в 1651 году Аввакум Петров также был привлечён к «книжной справе» и первое время жил в доме Иоанна.
    Пути Иоанна Неронова и патриарха Никона разошлись в 1653 году после предписания о троеперстии и поклонах. Иоанн в знак протеста закрылся в келье Чудова монастыря и отказался служить в своём храме по новым правилам. Он направил письмо царю с жалобой на патриарха, но она, разумеется, не возымела действия. Тогда Иоанн встретился с Никоном и в ходе объяснения прямо назвал его лжецом. За это Иоанн Неронов был заключён сначала в Новоспасский, затем в Симонов монастырь под Москвой и, наконец, переведён в Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере с предписанием: «за великое безчиние быть ему в чёрных работах».
    В 1654 году Иоанн отправляет несколько писем царю, его духовнику Стефану Вонифатьеву и даже царице Марии Ильиничне, которые подписывает «узник во Христе, Казанский протопоп Гавриил, рекомый Иоанн». В посланиях он описывает беды, последовавшие ему и его друзьям от Никона, указывает, что столь тяжёлое время знаменует явление антихриста. Узнав о начале войны с Речью Посполитой, Иоанн предрекает царю гнев Божий и неудачу в войне, если тот не отстранит от себя Никона. Стефан Вонифатьев дважды ответил Неронову, призывая унять своё упорство. Иоанн оставался непокорен. Тогда его перевели в удалённый Кандалакшский монастырь. Через год Иоанн бежал оттуда и на лодке добрался до Соловецких островов в надежде получить поддержку у тамошней братии, стойко придерживавшейся старого обряда. Снабжённый припасами, Иоанн отправляется через Архангельск в Москву. Твёрдо убеждённый в своей правоте, он желал личной встречи с царским духовником или даже с самим царём, надеясь убедить их в пагубности пути, по которому вёл Церковь Никон. Следовательно, он не понимал в полной мере, какие фигуры на самом деле стоят за началом и продвижением церковной реформы, считая виноватым во всём патриарха. По пути Иоанн надолго остановился в Свято-Даниловом монастыре в Переславле-Залесском, откуда списался со Стефаном Вонифатьевым, испрашивая его разрешение на принятие монашеского пострига. Неожиданно царский духовник предложил Неронову приехать в Москву, обещая укрыть в своём доме. Иоанн ещё не знал, что становится разменной фигурой в политической игре московских бояр.
    Находясь в Москве, Неронов, принявший в Переславле постриг с именем Григорий, разослал ещё несколько писем своим сторонникам. Патриарх Никон продолжал разыскивать беглого противника, не подозревая, что тот находится в столице. Московский собор, собранный Никоном в начале 1656 года с целью официального утверждения реформы предстоятелями восточных Церквей, постановил отлучить Неронова от церкви. Кроме того, умер Стефан Вонифатьев, и законспирированный монах оказался без крова. Понимая всю опасность своего пребывания в Москве, Григорий Неронов вернулся в Переславль. Отсюда он и был призван в 1657 году боярской оппозицией патриарху, организовавшей встречу Григория с царём. Неронов искренне верил, что способствуя смещению патриарха, приближает возвращение старых церковных традиций. По требованию бояр он даже открылся Никону и восстановил молитвенное общение с ним, отойдя тем самым от старообрядчества; патриарх вернул его в лоно Церкви. Однако после отстранения Никона от управления Московской церковью, реформа продолжилась, и Григорий Неронов в своём переславском монастыре понял, что был обманут. Он снова начал рассылать письма староверам, упрекая епископов в неправедном служении и предрекая скорый конец Света. Его сообщения порой принимали к сведению. Так, в 1664 году было устроено разбирательство в отношении митрополита Ростовского Ионы на основании письма Григория о том, что митрополит берёт деньги за своих ставленников. Но когда большинство сообщений не подтвердились, на Григория обрушился гнев монарха: он был сослан в Вологду, где находился под стражей. В 1666 году его в кандалах и под конвоем перевезли ближе к Москве – в Иосифо-Волоцкий монастырь и поместили под строгий надзор.
    Суд, который рассматривал дело патриарха Никона на соборе 1666–67 гг., разбирал и дело Григория Неронова. В вину ему ставилось непризнание православной церковной власти, служение без архиерейского благословения, грубое поведение с братией тех монастырей, в которых определялось ему жить, подстрекательство к уходу в раскол лиц, ответственных за надзор за ним. Решением церковного суда Григорий был лишён священства, теперь он становился простым монахом. Однако на этом судебное разбирательство не закончилось. Для суда над низложенным патриархом Никоном прибыли патриархи Александрийский и Антиохийский. Дело Неронова попало и на их рассмотрение. Поняв, что суд патриархов – последняя возможность сохранить жизнь, Григорий принёс покаяние. По требованию суда он также прочитал Символ Веры и Иисусову молитву в новой интерпретации. Возможно, что находясь фактически на одной скамье подсудимых со своим главным противником Никоном, он осознал тщетность своих стремлений помешать церковной реформе, понял, что Никон также стал орудием в руках настоящих организаторов реформы, и остановить губительный для столь любимой им Церкви процесс уже не удастся. На тот момент Григорию Неронову было 75 лет.
    Собор восточных патриархов и иерархов Московской церкви принял покаяние старца Григория и вернул его в общение с православной церковью. Его определили всё в тот же Данилов монастырь в Переславле. В 1668 году монастырь остался без настоятеля. Григорий сумел добраться до Троице-Сергиева монастыря, где в это время находился царь Алексей Михайлович. Царь принял монаха, который поведал ему о многочисленных своих несчастьях и подал челобитную с прошением о заступничестве перед патриархом Иоасафом II. Через неделю Григорий Неронов был назначен архимандритом Данилова монастыря.
    В последний раз неуёмный до строго соблюдения церковных правил нрав Григория Неронова проявился в середине 1669 года, когда он принялся обличать в неправедном поведении прихожан Введенской церкви Рыбной слободы Переславля. Недовольные прихожане просто вытолкали старца из храма. Архимандрит Григорий скончался 2 января 1670 года и был погребён в паперти соборной церкви вверенного ему монастыря, о чём свидетельствовала белокаменная надгробная плита.
    Совсем иная судьба ждала другого члена кружка «ревнителей благочестия» – протопопа Лазаря из Романова. О его жизни до начала церковной реформы не известно практически ничего, вторая часть его жизни, посвящённая борьбе за сохранение старой веры – больше легенда, чем документально подтверждённые данные. Не известны ни место, ни дата его рождения. Основные сведения о нём заимствованы из сочинений его сподвижника протопопа Аввакума, вместе с которым Лазарь принял мученическую смерть.
    Известно, что Лазарь прибыл в Москву из Романова, где, как принять считать, служил священником с женском монастыре, расположенном на берегу Волги на месте нынешнего Казанского храма. Высказывалось мнение, что покинуть Романов его вынудили обвинения в нетрезвой жизни и небрежном отношении к пастырским обязанностям. Подтвердить или опровергнуть эти сведения сейчас невозможно, однако последующие деяния Лазаря, его стойкость в своих убеждениях заставляют усомниться в его слабоволии. Кроме того, считается, что оказавшись в столице, Лазарь, как и Иоанн Неронов, был привлечён к исправлению церковных книг и тоже был отстранён от этой работы с началом деятельности «Учительного братства» киевских монахов. Поэтому можно предположить, что Лазарь имел образование, необходимое для выполнения такого задания. Об этом же свидетельствуют и оставленные им два сочинения: «Щит православия» и «Духовное дело святейшего патриарха», которые подтверждают талант и эрудицию автора, а также демонстрируют меньшую степень радикализма в церковных вопросах, чем у протопопа Аввакума. Впрочем, в сохранившихся списках «книжных справщиков» его имя не встречается.
    Можно с уверенностью утверждать, что знакомство протопопов Лазаря и Аввакума произошло в Москве ещё до начала активного этапа церковной реформы, и пути их уже не расходились. Противостояние патриарха Никона с членами кружка «ревнителей благочестия» привели к репрессиям. После передачи царю челобитной «о сложении перст и о поклонех» её авторы были арестованы, но Лазарь, вероятно, находился в это время в Романове и был заранее оповещён членами кружка о нововведениях и своём отношении к ним. Он начал проповедовать в Романове и его окрестностях неприятие троеперстия и прочих изменений церковной практики. Местные власти пытались схватить Лазаря, но он отправился в Москву, остановился в Саввино-Сторожевском монастыре под Звенигородом и попытался наладить контакт с «ревнителями благочестия». О его местонахождении узнали, заключили в Симонов монастырь, а затем отправили в Тобольск, где уже находился Аввакум Петров. Ссылка продолжалась десять лет, в течение которых Лазарь вёл активную проповедь старообрядчества. Тобольские власти в своих донесениях в столицу указывали на пристрастие Лазаря к спиртному: «…что ему улицы иногда бывали тесны и люди его под руки водили, когда сам не мог дойти до дому». За «неистовое прекословие» с властями Лазаря с несколькими сторонниками перевели в Пустозерск – первый русский город, построенный за Полярным кругом в нижнем течении Печоры. Отсюда в 1666 году Лазаря доставили в Москву на церковный суд с участием нескольких предстоятелей восточных церквей. В отличие от Иоанна Неронова, раскаявшегося на том же суде, Лазарь написал царю Алексею Михайловичу: «...повели, государь, дать мне очную ставку со властми и с новолюбными книжники, кто из них похочет... А сверх, государь, очныя ставки да повелит твоя божественная царская власть итти нам на общую правду, на Божию судбу, предо всем царством самовластно взыти на огнь во извещение истинны», то есть предложил взойти на костёр для доказательства своей правоты. Царь не допустил этого. По решению суда Лазарь был отлучён от церкви, приговорён к урезанию языка и ссылке обратно в Пустозерск. Здесь он продолжал свою проповедь, и в 1670 г. его повторно приговорили к той же казни, поэтому следует думать, что в первый раз она не состоялась. Возможно, царь, поражённый стойкостью убеждений Лазаря, тогда помиловал его. Кроме того, непокорному отрубили правую руку, чтобы он не мог креститься и благословлять двоеперстно. Наконец, в 1682 году по указу царя Фёдора Алексеевича, вернувшего из ссылки бывшего патриарха Никона, Аввакум и Лазарь вместе с диаконом Феодором и монахом Епифанием были сожжены на костре.
    Со временем гонения на староверов только усиливались. Но и среди сторонников старой веры не было общего согласия. Один из главных вопросов, который волновал их в тот период – священническая преемственность. Староверы почитали только тех священников, которые были рукоположены до начала реформы, но их число год от года уменьшалось: большинство перешло в стан «никониан», признав новые правила богослужения, а те, кто придерживался старого обряда уходили как в результате репрессий, так и умирали своей смертью. Целые приходы оставались без духовных наставников. Заменять их стали старшины, которые выбирались местным населением, чаще – наиболее уважаемые люди или активные проповедники. Но разве законен брак, заключённый без традиционного благословения в церкви? И дети, рождённые в таком браке – обретут ли благодать Божию? Ответов не было. Неслучайно в сочинениях и проповедях теоретиков сохранения старой веры стали появляться дуалистические высказывания. Они утверждали, что весь материальный мир создан Дьяволом. И человек, рождённый и живущий в этом мире, тоже сотворён им. Лишь душа человека божественна. Поэтому следует как можно скорее уйти из мира, который сотворил Сатана и в котором с началом крушения Церкви наступило его царство. Многие проповедники, понимая, что выбранный путь развития православных общин будет тупиковым, и не находя выхода из положения гонимых властями, приходили к идее массового самоубийства. Не давали покоя и постоянно распространявшиеся в народе слухи о скором конце Света. Сначала его пророчили на 1666 год, основываясь на «Книге о вере единственной» Захарии Копыстенского, изданной в Москве в 1648 г. Затем дату «перенесли» на 1687 год. Именно в 80-х годах XVII века в Романове и его окрестностях появилось несколько проповедников, призывавших жителей города к «огненной смерти».


III

    Говоря о распространении различных толков старообрядчества на Ярославской земле, следует иметь в виду, прежде всего, Заволжье, которое в документах XVII–XVIII, а нередко и XIX веков именовалось Пошехоньем. Под этим названием могли подразумеваться как собственно Пошехонские земли – территории в водоразделе между Волгой и рекой Ухтомой вдоль среднего и нижнего течения Шексны и вдоль реки Согожи, так и вся протяжённая территория Заволжья от Шексны до Костромы. Изучая источники, порой трудно бывает понять, о каком месте идёт речь. Поэтому для удобства всё пространство ярославского Заволжья следует условно разделить с севера на юг на собственно Пошехонский край, то есть поселения вокруг города Пошехонье, территорию вблизи города Романова и местность по пути из Ярославля в город Данилов.
    Ещё задолго до начала церковной реформы, в 1630-х годах в Заволжье стал известен старец Капитон, призывавший своих многочисленных последователей не признавать официальную Церковь, погрязшую в грехах. В 1639 году по царскому указу он был арестован и препровождён в Ярославль, откуда бежал, несмотря на каменные вериги, которые постоянно носил. С началом реформы Капитон стал одним из первых проповедников теории прихода Дьявола в лице патриарха Никона. Популярность Капитона и желание сберечь память о нём оказались столь сильны в среде местного населения, что после его смерти в 1660-е годы место захоронения сохранили в тайне, опасаясь разорения могилы властями, стремившимися предотвратить паломничество к ней.
    С самого начала противостояния двух направлений русского Православия Заволжье заняло прочную позицию поддержки старой веры. После высылки протопопа Аввакума Петрова и его сторонников в Пустозерский острог довольно быстро был налажен канал связи между ними и их последователями в столице. Известно, что возможность такой связи предоставлялась не только населением Пустозерска, но даже и охранявшими «сидельцев» стрельцами, которые в душе поддерживали Аввакума. С другой стороны, отмечалось перемещение известных деятелей старообрядчества из Москвы в Заволжье, где они могли находиться подальше от своих преследователей и надолго скрываться в «своей» среде.
    Во второй половине 1660-х годов чётко обозначились два теоретических направления старообрядчества. Проповедники, настроенные оптимистично, считали, что церковная реформа имеет временный характер, что после ухода Никона всё вернётся «на круги своя». Их убеждение основывалось, кроме прочего, на вере в то, что царь Алексей Михайлович не является убеждённым сторонником Никона, что он введён в заблуждение, но непременно одумается и отменит все нововведения. Уход патриарха в Новоиерусалимский монастырь и его формальный отказ от выполнения своих обязанностей укрепляли их веру. Пессимисты полагали, что смещение Никона ничего не изменит, ибо пришло Царство Сатаны, и единственное, что можно ещё успеть – это спасти свою душу. Для этой цели они предлагали добровольный уход из жизни путём самосожжения, которое в этой связи не считали греховным самоубийством. В своих проповедях они основывались на письмах протопопа Аввакума, распространяемых из Пустозерска через Мезень и Заволжье. Поэтому неудивительно, что первые случаи «огненной смерти» были зафиксированы именно здесь.
    В 1665 году власти организовали первую карательную экспедицию в Заволжье против староверов. В ответ сожгли себя две монахини, пришедшие из московской обители боярыни Феодосии Морозовой. Но пик самосожжений пришёлся на 1680–85 гг. Согласно свидетельству старообрядческого писателя конца XVII века Ефросима в этот период в Пошехонье погибло от четырёх до пяти тысяч человек. Митрополит Ростовский Димитрий в работе «Розыск о раскольнической Брынской вере» (1709 г.), ссылаясь на старца Игнатия, называет «всего» 1920 самосжигателей. Наибольшее число подобных случаев отмечено в районе Романова и к северу от него до границ Пошехонского края.
    В то время административным центром края считалось село Пертома (Пертомы), в котором находилась канцелярия местного воеводы. Позднее, в 1777 году указом Екатерины II село было преобразовано в город и получило название Пошехонье. В северной части Пошехонья Григорием Нероновым была основана Спасская на Лому Игнатьева мужская пустынь. Интересно, что при попытке арестовать старца Григория власти использовали представителей столичной, а не региональной администрации. Первые сведения об участии пошехонских воевод в розысках «лесных старцев» относятся только к 1685 году, хотя о самосожжениях было известно уже в течение пяти лет. Но и после этого расследования проводились по большей части формально, что можно объяснить несколькими причинами: сочувствием представителей администрации к «раскольникам», родственно-сословными связями с ними, нежеланием конфликтовать с населением, находившимся под значительным влиянием старцев. Вероятно и то, что власти просто не хотели «выносить сор из избы», показывать наличие проблемы как таковой, поэтому замалчивали религиозные самоубийства.
    В Романове, расположенном на левом берегу Волги и находившемся ближе к Ярославлю, утаивать случаи самосожжений уже не удавалось. Этот город, переименованный в 1822 г. в Романов-Борисоглебск (с 1918 г. – Тутаев), и его окрестности оставались крупным центром старообрядчества вплоть до начала XX века. Трудно утверждать, что на настроения местного населения оказали влияние проповеди протопопа Лазаря – слишком краткое время провёл он здесь, но очевидно, что за ним следовала братия Покровского монастыря, который располагался на месте нынешней Покровской церкви. Монастырь не принимал новшеств богослужебной практики до 1656 года, когда они были окончательно ратифицированы Московским поместным собором. Наибольшая активность старообрядческих проповедников отмечена в окрестностях Романова с 1670-х годов. Уже упоминавшийся Ефросим в своём сочинении называет действовавших в Заволжье Семёна-«пророка», подьячего Ивана Григорьева и его сына Ивана, Андрея, названного «звероподобным», Тихона Юродивого, чернеца Иосифа Поморского, Ивана Кондратьева, а также Корнилия, которого, вероятно, следует отождествлять с основателем Выгорецкой пустыни. В самом Романове к массовому самосожжению призывали Поликарп Петров, активный распространитель писем протопопа Аввакума, а также Андрей Окунь и Семён-«пророк», предлагавшие также топиться в Волге. Массовые самосожжения отразились даже в топонимике: ещё в первой половине XX века в окрестностях Романово-Борисоглебска существовали сёла Огнениково и Пожарово, названия которых говорят сами за себя.
    Пошехонские земли, будучи соединены речными путями с Русским Севером (Поморьем), долгие годы связывали его с Москвой. Именно отсюда происходило распространение идей старообрядчества в обоих направлениях.
    Ситуация в старообрядческой среде начала меняться с основанием в 1694 году на территории Обонежской пятины Выгорецкого общежительства. У староверов наконец-то появился свой организованный духовный центр. В 1702 году старообрядцы получили от царя Петра I право отправлять службы по старым книгам, а также ряд экономических льгот, монахи обители были приписаны к Олонецким горным заводам. В 1798 году на старообрядческом Соборе был утверждён брачный чин – возможность заключения брака в условиях отсутствия священства. Большинство старообрядцев в Ярославском регионе относились именно к сторонникам Выговского (Поморского) согласия, но были и сторонники Филипповского и Федосеевского согласий, не принявших решения Собора. Несмотря на утверждение брачного чина, государство до 1874 года считало детей старообрядцев незаконнорожденными, поскольку браки их родителей не освящались в церкви, пока для них не был официально введён гражданский брак.
    Несмотря на некоторые послабления в отношении власти к старообрядцам, что объясняется стремлением приобщить староверов к числу податного сословия и привлечь к воинской службе, от которой они всячески уклонялись, гонения на них продолжались в течение всего XVIII и в первой половине XIX века. В XIX веке законы против старообрядцев начали несколько смягчаться: в 1864 г. согласно указу императора Александра II надзор за ними передан от духовенства гражданским властям; в 1883 г. решением Государственного совета староверам даровали некоторые права по отправлению духовных треб и разрешили занимать общественные должности; в 1905 г. вышел Высочайший Указ «Об укреплении начал веротерпимости», который отменял законодательные ограничения в отношении староверов, предоставлял им возможность открыто устраивать крестные ходы, иметь колокольный звон, организовывать общины; наконец, в 1971 г. на Поместном Соборе Русской православной церкви все решения соборов XVII века против старых обрядов отменили.
    Некоторые старообрядческие общины, недовольные отсутствием священников,  стремились к компромиссу с господствующей церковью. Так, ещё в XVIII веке зародилась идея единоверия, то есть возможности служения по старому обряду на отдельных приходах. В 1800 году император Павел утвердил «пункты о единоверии», хотя анафема Московских Соборов 1656 и 1666–67 гг., по которой все крестящиеся двоеперстно объявлялись еретиками, так и не была отменена. Процесс преобразования ряда православных храмов в единоверческие, а тем более – освящения вновь построенных церквей в этом статусе затянулся до середины XIX века. К этому времени в Романово-Борисоглебске действовали две беспоповские домовые молельни, но в 1854 году власти закрыли их. В 1855 году в городе была освящена Спасо-Архангельская единоверческая церковь. Возможно, в то же время в городе существовала и другая единоверческая церковь, освящённая в память мученика Никифора. Есть предположение, что она была открыта в 1854 году, но 1872 г. упразднена за ветхостью. Её местоположение до сих пор не найдено.
    Спасо-Архангельская церковь являлась второй в городе после Воскресенского собора по количеству прихожан: в 1859 году таковых насчитывалось 1152 человека. При церкви имелись школа и богадельня. По мнению ярославского краеведа XIX века К.Д. Головщикова, высказанному им в книге «Романов-Борисоглебск Ярославской губернии и его историческое прошлое», в 1864 году староверы различных толков составляли до 1/3 населения города, практически все купеческие семьи состояли из старообрядцев. Поэтому богатством и украшением единоверческая церковь не уступала главному городскому собору. Святыней Спасо-Архангельского храма почиталась икона Всемилостивого Спаса шириной 3 аршина и высотой 4 аршина (приблизительно 2х3 м), которая превосходила по размерам подобную икону Воскресенского собора. Согласно преданию, образ прибыл ещё в XVII веке из вологодского Прилуцкого монастыря и находился в домовой молельне. В начале 1930-х годов икона исчезла и дальнейшая её судьба неизвестна.
    В 1907 году группа романово-борисоглебских купцов подала в губернское строительное управление заявку на «разрешение устройства молитвенного храма». Землю под строительство предоставлял один из заявителей. Работы были начаты в 1911 г., а в 1914 г. храм освятили в память святителя Тихона Амафунтского. Тихоновская старообрядческая община официально просуществовала до 1936 года, пока власти не распустили её. Приблизительно в то же время была закрыта и Спасо-Архангельская церковь, позднее в ней располагалась типография. С тех пор, как в далёких XVII–XVIII веках, старообрядцы совершали свои молитвы в домовых молельнях.
    Другим крупным центром расселения старообрядцев являлись сёла, расположенные на пути из Ярославля в Данилов, наибольшую известность из которых получило село Вятское. Именно об этих местах писал в поэме «Кому на Руси жить хорошо» Николай Алексеевич Некрасов «А есть такие волости, где сплошь почти раскольники…» Детство поэта прошло в деревне Грешнево, где находилось родовое имение Некрасовых, окружённое поселениями староверов. В названии соседней деревни Аббакумцево, в которой располагалась усыпальница Некрасовых, отчётливо слышится имя «мятежного протопопа».
    На территории Вятской волости проживали представители нескольких старообрядческих направлений: беспоповцы, не признававшие священников, рукоположенных после начала церковной реформы, филипповцы – представители одного из беспоповщинских толков, не приемлющие браки, а также староверы, признающие белокриницкую иерархию священства. В 1846 году бывший митрополит Босно-Сараевский Амвросий (Паппа-Георгополи) перешёл из Константинопольского патриархата в старообрядчество и основал иерархию священства. Это произошло в старообрядческом монастыре в селе Белая Криница на Северной Буковине. Многие русские староверы приняли эту иерархию, её российским центром стало Рогожское кладбище в Москве. Русская Православная церковь не признала белокриницкое согласие. В официальных документах того времени оно именовалось «австрийской ересью» поскольку Северная Буковина входила в состав Австрийской империи (ныне – это Черновицкая область Украины). В Вятской волости только по официальной статистике 1908 года этого направления старообрядчества придерживалось 10% населения. Так, приход Благовещенской церкви села Яковлевского (сейчас находится в черте города Ярославля), включавший более десяти деревень и официально насчитывавший 2500 человек, на деле на треть состоял из староверов-поповцев. И сегодня в деревнях Глухово и Павлеиха (Ярославского района), Елохино и Павликово (Некрасовского района) находятся четыре старообрядческих общины из девяти в Ярославской области, относящихся к Русской православной старообрядческой церкви.
    Духовный центр филипповцев, согласие которых возникло в 1737 году, в XVIII–XIX веках находился в Санкт-Петербурге. Староверы Вятской волости поддерживали с ним активную связь, поскольку многие крестьяне зарабатывали «отходничеством», то есть устраивались на работу печниками, каменщиками, кровельщиками и т.п. в крупные города. Например, известен крестьянин села Вятское Пётр Телушкин – кровельщик, работавший в Петербурге. В 1830 году он придумал способ подъёма с помощью одних только верёвок на шпиль Петропавловского собора для ремонта покрытия креста и припайки крыла знаменитой фигуре ангела. Другая крупная филипповская община располагалась в Угличе.
    В самом Ярославле процент старообрядцев всегда оставался меньшим, чем в городах и сёлах Заволжья. Однако и здесь действовало несколько старообрядческих и единоверческих храмов. Неподалёку от Леонтьевского кладбища существовала Андрониевская церковь, открытая на месте молельни староверов-поморцев. Молельня («пустынь») появилась в последней четверти XVIII века, затем при ней была открыта богадельня. В XIX веке «пустынь» неоднократно запрещалась, но открывалась снова, что свидетельствует об упорстве ярославских староверов в желании иметь свою молельню. Наконец, после выхода указа о веротерпимости 1905 года она была преобразована в единоверческую церковь, действовавшую до 1928 года.
     В 1869 году для рабочих Ярославской Большой мануфактуры, около четверти которых придерживалось старообрядчества, на месте ранее существовавшей молельни была построена единоверческая церковь во имя Успения Богородицы. В 1890-е гг. при храме открыли церковно-приходскую школу. Церковь закрыли в конце 1920-х годов, но здание стояло до 1980-х, когда было снесено. В заволжской части города, именуемой Тверицами, в начале XX века была построена единоверческая церковь Ильи Пророка и Спасская церковь, принадлежавшая к Белокриницкой иерархии. Оба храма закрыли в 1930-х годах.
    Почему же именно Ярославское Заволжье стало в середине XVII века и успешно сохраняло до 30-х годов XX века традиции различных течений старообрядчества? Этим вопросом интересовались ещё в XIX веке многие исследователи русской истории и культуры. Некоторые изучали вопрос по долгу службы. Так, в 1849 году в Ярославскую губернию прибыл Иван Сергеевич Аксаков – в будущем известный литератор, лидер славянофилов, издатель газеты «Русь», служивший в то время чиновником особых поручений Министерства внутренних дел. За два года он посетил почти все уездные города, проводя расследования о «раскольниках». Его отчёты и рапорты носили скорее характер краеведческих статей, чем официальных записок. В них он, будучи убеждён в необходимости борьбы со староверами, всё-таки предлагал использовать для этого ненасильственные меры. Кроме наблюдений, И.С. Аксаков занимался сбором старообрядческих книг, многие из которых сохранились в отделе рукописей Института русской литературы (Пушкинского дома). Результатом его наблюдений стала большая статья о существовавшей в Ярославской губернии секте странников (бегунов), написанная в 1851 г., но опубликованная только в 1866 г. в журнале «Русский архив».
    Изучению староверов посвятил свою работу «Странники. Эпизод из истории раскола и Увеселения города Мологи» (1866) ярославский краевед, поэт и писатель Леонид Николаевич Трефолев.
    Общее мнение исследователей той поры сводилось к следующему. Где, как не в отдалённом от столицы Волгой и непроходимыми лесами Пошехонском краю, который всегда считался одним из наиболее отсталых и заброшенных в Средней России, могли обрести почву или сформироваться различные старообрядческие толки. Однако такое мнение едва ли можно считать объективным, ведь выражалось оно теми, кто либо по долгу службы, либо по соображениям политкорректности своих сочинений не мог дать иной, кроме отрицательной, характеристики этим культурно-религиозным сообществам. В конечном итоге цель их исследований состояла в одном: найти способ искоренения вековой «ереси», мешающей спокойному существованию Православной церкви.
    Думается, что помимо удалённости, была и другая причина сохранения старообрядчества в Заволжье. Этот край издревле являлся стыком двух культур: древней русской культуры, основанной на принципах формирования общественных отношений, заложенных ещё в «языческие» времена, и новой христианской культуры, пришедшей с Запада. Трудно сказать, когда именно в этом краю стало насаждаться то христианство, которое сегодня принято считать традиционным, но, во всяком случае, не так давно по отношению ко времени начала церковной реформы XVII века, как убеждает нас официальная Церковь. И уж точно, никогда оно не прижилось здесь окончательно. Не мракобесие толкало людей в костры, зажжённые собственными руками, а чувство достоинства, не позволявшее мириться с духовным деспотизмом власти. Они считали себя находящимися духовно выше этой власти, как и любой другой, не признающей их представление о Божественном в каждом человеке и каждом его поступке. Не рабами Церкви хотели быть они, а свободными перед Богом людьми, самостоятельно решающими свою судьбу, согласовываясь лишь с Божественным в себе. А это чувство не способно обмануть и повести по ложному пути. Тем, кто не выбрал для себя «огненную» смерть, оставалось только упорно хранить свои традиции, свою веру, не подпуская к ним никого постороннего. Поэтому и уходили они в глухие места, закрывали двери перед незнакомцами.
    Мечты официальных исследователей XIX века частично воплотились в XX веке в результате борьбы с любыми проявлениями религиозности в нашей стране. Старообрядцы, не желавшие признавать как царскую, так и советскую власть, оказались противниками последней сразу по нескольким пунктам: как классово чуждые элементы, как земельные собственники и даже как религиозные фанатики. Упорное нежелание староверов вливаться в ряды «советского народа» вызывало репрессии властей, нередко обусловленные просто фактом пребывания старообрядцев на определённой территории. Те в ответ покидали обжитые места и так же, как и в XIX столетии, уходили всё дальше на Восток, уезжали в другие страны, основывая поселения даже в Китае, Японии (на Хоккайдо) и Северной Америке. Сегодня крупные русские старообрядческие общины имеются в Прибалтийских странах, Молдавии, Казахстане, Польше, Белоруссии, Румынии, Болгарии, Украине, в США и Канаде, в Аргентине и Австралии.
    В XX веке Ярославский край утратил значительное число старообрядцев. Одни эмигрировали; другие, поняв изменения времени, отказались от веры своих предков; третьи, уйдя в глубокое подполье, молясь в тайных местах, уже не смогли передать традицию своим детям, опасаясь за их дальнейшую судьбу. Практически не осталось сторонников беспоповских толков. Сегодня из почти двухсот общин Русской православной старообрядческой церкви (РПСЦ) – наследницы Белокриницкой иерархии – девять находятся в Ярославской области, входя в состав Костромской и Ярославской епархии. Это немало, если учитывать, что кроме общин в деревнях Глухово и Павлеиха Ярославского района, Елохино и Павликово Некрасовского района, Нефёдьево и Дёшино Угличского района, а также общины города Рыбинска, действуют два старообрядческих монастыря. Один из них – Николо-Улейминский монастырь (в Угличском районе), переданный РСПЦ в 1992 году; второй открыт в том же году в Ярославле в храмовом комплексе бывшей Коровницкой слободы.

    Они живут рядом, но стараются не смешиваться с нами, чтобы не заразиться, как неизлечимой болезнью, той жизнью, которую проживаем мы. Сегодня старообрядцы – уже не обособленная религиозная группа. Это национально-культурный феномен, демонстрирующий, как мы могли бы жить, если бы когда-то наши предки сделали иной выбор. Но предки, в основной массе – совершенно бессознательно, пошли туда, куда повела их власть, не веря ей, но при этом считая, что она лучше знает, куда идти.
    Из поколения в поколение отношение большей части нашего народа к жизни менялось в сторону превалирования материального над духовным. Божественное растворялось в сиюминутном. Уже в XVIII веке российская «элита», которая на русском языке разговаривала с трудом, увлеклась европейской эзотерикой и утратила связь с Православием, а к концу XIX века благодаря деятельности различных демократов, социалистов и нигилистов основная часть городского населения России смотрела на всё церковное, как на анахронизм. Сельское население, составлявшее демографическое большинство, продолжало сочетать в своих верованиях христианские установления с многовековыми народными суевериями и обычаями.
    Россия, которую мы потеряли, это не приторное лубочно-абрамцевское искусство периодов правления Александра III и Николая II, по которому и судит о той России Запад, это не идиллические открытки Елизаветы Бём с кудрявыми детишками в кафтанах и сарафанах. Россия, которую мы действительно потеряли, это осознанная, трансформированная через духовно-религиозную концепцию, система существования общества в целом и каждого человека в нём. Через три с половиной столетия после Раскола мы получили общество человеческих существ, в основной массе не верящих ни во что или верящих только в силу Власти и Денег. Индивиды с духовными предпочтениями выделяются на этом фоне, как белые вороны в чёрной стае. Но и они не находят покоя, будучи оторванными от истинных национальных корней.
    Официальная Церковь утверждает, что такими нас сделали «бездуховные» годы Советской власти.  Но это – ложь. Если мы вспомним себя тридцать лет назад, в разгар «перестройки», то окажется, что мы были чище, проще и значительно наивнее, чем сейчас, а значит, ближе к Богу, хотя и не верили в Него. Церковь вполне сознательно снимает с себя ответственность за бездействие в борьбе за человеческие души, оправдываясь великими жертвами, понесёнными ею в советский период, маскируя собственное предательство сонмом новомучеников во главе с немецким «русским» императором, позорно сдавшим первому встречному власть, которая досталась ему по праву рождения. Во второй половине 1980-х годов Церкви выпал шанс реабилитироваться, признать ошибки, допущенные за предыдущие столетия, повернуться к людям добрым лицом, а не спиной в драгоценных облачениях. Но она поступила иначе, выбрав тупиковый путь накопления материальных ценностей, превратившись в бизнес-пирамиду, основанную на эксплуатации человеческой глупости и страданий. Речь не идёт о священниках первого звена, честно исполняющих свою службу на нищих приходах, а о системе узаконенных поборов, перемещающих массы денег снизу вверх. А люди, утратившие последнюю веру если не в Бога, то в Светлое Завтра, оказались в лапах того, кто никогда не откажется захватить мятущиеся души.
    В борьбе за сохранение душевной чистоты мы – потомки победителей в борьбе двух путей русского Православия – проиграли сторонникам старой веры. Гонимые в течение нескольких веков, они сберегли душевный, а потому и материальный лад. Они живут не только тем, что сегодня, но и тем, что будет завтра. А мы, сегодняшние хотим хорошо жить здесь и сейчас, и поэтому нередко переступаем через собственную совесть. Мы хотим материально обеспечить своих детей и дать им образование, думая, что оно позволит им материальное благополучие в будущем. И мы не понимаем, что при подобном векторе направленности жизненных усилий они станут в итоге такими же рабами Его Величества Мирового Кредита, какими сами того не подозревая оказались мы. А какую веру оставим мы нашим детям?
    Но есть ещё носители той культуры, которая, будучи основана на глубочайшей вере Богу, кажется большинству невероятной в наше время. Они берегут её, как великую и единственную ценность. Они живут совсем рядом с нами – староверы, последние Хранители Руси.

2017 г.


Литература

    Бородкин А.В. Сибирская ссылка инока Капитона // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. – Тамбов, 2011. № 4 (10). Ч. 1.
    Вургафт С.Г., Ушаков И.А. Старообрядчество. Лица, предметы, события и символы. Опыт энциклопедического словаря. – М., 1996.
    Зеньковский С.А. Русское старообрядчество. – М., 2006.
    Кожурин К.Я. Протопоп Аввакум. –  М., 2011.
    Красильников А., Красильников Г. «А есть такие волости, где сплошь почти раскольники...» // «Северный край», 14 марта 2012 г.
    Мельников Ф.Е. Краткая история древнеправославной (старообрядческой) церкви. – Барнаул, 1999.
    Михельс Г. О деятельности Ивана Неронова в первые годы никоновской реформы. // Русское общество и литература позднего феодализма. – Новосибирск, 1996.
    Опарина Т.А. Грамота 1656 г. Монастырского приказа о «сыске и поимке» Ивана Неронова // Старообрядчество в России (XVII–XX века). – М., 2004. Вып. 3.
    Опарина Т.А. Поиски церковного идеала Ивана Неронова. // Человек верующий в культуре Древней Руси. – СПб, 2005.
    Рутман А.Т. Храмы и святыни Ярославля. – Ярославль, 2005.
    Свирелин А.И. Сведения о жизни архимандрита Переславского Данилова монастыря Григория Неронова // Труды Владимирской учёной архивной комиссии. – Владимир, 1904. Т. 6. По изданию – Переславская Краеведческая Инициатива. № 1819.
    Смирнов С. Иван Аксаков и русские «старинари» // «Русь», 1991 г., № 1.
    Смирнов Я.Е. Ярославская губерния в начале XIX века: материалы историко-статистических описаний. – Ярославль, 2008.
    Теляковский  Н.Н. Старина и святыни города Романова // Старина и святыни города Романова. – Ярославль, 1991.