Как карта ляжет часть 1

Наталья Борисовна Рязанцева видимо набирала курс 98 года по принципу: чем больше народ в мастерской будет отличаться друг от друга – тем лучше. Помню, в метро тогда висела социальная реклама, которая всё время попадалась мне на глаза: фото разных цветов, и надпись: «Город – единство непохожих. Аристотель».
Кирилл Олюшкин, Андрей Мигачев, Наташа Т., Елена (Алёна) Боймяшкина, Алексей Сашин, Владимир Стамбула, Тихон Корнев, Ким Белов, Максим Воловик и я.

Ах да, была ещё одна девушка. Из цирковых. К сожалению, я забыл её имя. Она носила очки, закончила литературный институт, но тоже это скрывала. Одно время она даже зарабатывала тем, что мыла бассейны. Появлялась она на занятиях редко, только на зачетах, экзаменах, да и то не всегда. Поэтому-то я и не запомнил её хорошенько. Хотя должен был. Именно она предложила мне проверить моё сочинение на вступительных экзаменах. И, думаю, именно благодаря ей я получил тройку, а не что-нибудь похуже. А где-то на третьем курсе она неожиданно умерла. Почему, как – не спрашивайте, ничего не могу сказать. Жаль всё же, что её имя стерлось. Вот так бывает, что память о наших поступках живёт дольше, чем наши имена.

Самой младшей была Наташа Т. Ей, по-моему, только исполнилось восемнадцать. Невысокая, симпатичная, немногословная, она недавно приехала с семьей из Новосибирска в Москву. Папа – лётчик. Наташу все на курсе старались оберегать, относились к ней как к ребёнку. Помню однажды в сентябре мы шли на физкультуру (да, и тут от физры не спрятаться) на ближайший стадион. И вдруг Наташа расплакалась. Ким, Тихон и я стали её утешать. Спрашивали, что случилось. Она долго не хотела говорить, а потом призналась: подумала, что, наверное, зря поступила во ВГИК на сценариста. Мы наперебой стали хвалить её тексты и скоро она улыбнулась.

Из статьи Н.Б. Рязанцевой «Как карта ляжет…»: «Листаю автобиографии вгиковских абитуриентов и понимаю: опыт наших "взрослых" курсов тут недействителен. Много семнадцатилетних, едва окончивших школу. И те, что постарше, тоже идут учиться на пять лет, то есть выбирают судьбу и способ существования. А мы из них выбираем. Попасть в "десятку" избранных - уже большой успех. Для тех, кто поступит, лето 98-го и день зачисления в "элиту" могут остаться наивысшим достижением. Им еще не понять, что за эту "элитарность" придется расплачиваться всю жизнь. Раствориться в газетной текучке, корпеть над чужими текстами под присмотром начальства и ждать, ждать, обивать пороги на подступах к кино - о том ли мечтают наши избранные?»

Елена Боймяшкина просила называть её Алёной. Её тексты были пронизаны мистицизмом и тончайшей проработкой психологии героев. Её героини не могли выйти из дома, потому что на улице их могло поджидать всё что угодно. И они были совершенно правы, во Вселенной Алёны каждое слово, каждый шаг вели к катастрофе, гибели, загадка цеплялась за загадку тайна за тайну, и при этом мир открывался всё больше, а истина удалялась дальше и дальше, как горизонт. Алёна любила тёмные тона в одежде: темно-синий, темно-коричневый, и носила огромную модную сумку на толстом ремне, сумка билась где-то сбоку её колен.

Из парней самым младшим был Владимир Стамбула. Сын режиссера. Причем отец Володи снимал один из своих фильмов на Алтае. И маленький Стамбула побывал в наших горах. Впечатления от Горного Алтая он описывал так: «Блин, красиво, конечно. Но откуда там у вас столько сопливых типов, и что ни тип, норовит подраться. Что за обычай такой? Куда бы не приезжали, всегда подходят ко мне и говорят: «Давай подеремся»!» Невысокий кудрявый блондин со сломанным носом, железными нервами, улыбчивый, и со странной манерой говорит. Может, эта манера объяснялась особым талантом, а может, тем, что Стамбула был боксер. Причем не любитель, а профи, постоянно тренировался и участвовал в соревнованиях. Силы его, видимо уходили на тренировки и на лекциях и во время киносеансов Владимир часто засыпал. Наши профессора Мильдон и Кисунько никогда его не будили, а наоборот, старались говорить потише, относились к нему очень по-отечески.
Как-то видел Вову в одном фильме, сыграл он там главного героя – десантника. Форма ему шла, жаль, что дальше он сниматься в таких ролях перестал. Наверное, из-за невысокого роста. А если быть честным, мы над ним часто посмеивались, подкалывали его. Хотя редко это понимал. Единственный его сценарий, который я помню, был, конечно же, про нелегкую судьбу боксера, который бросает карьеру из-за сложных семейных обстоятельств, но потом, чтобы спасти свою девушку от нехороших людей, вынужден снова заняться спортом и провести суперматч со своим давним соперником.

Из статьи Н.Б. Рязанцевой «Как карта ляжет…»: «… у меня есть слабость — углядеть "жемчужное зерно" в неумелом сочинении, открыть талант - кто ж этого не любит? - а потом ждать чуда от своего открытия, терпеть строптивого лодыря и кусать локти - почему не взяла вот ту хорошую, правда, скучную девушку, она бы прилежно училась и без хлопот защитила диплом. Одну такую не могу почему-то забыть: объясняла ей, почему предпочли другого, она не добрала балла, обе мы отводили глаза, она все кивала молча, чтоб не заплакать. Потом иду, она стоит на ветру, у вокзала, ест пирожок. Приехала на последние деньги и должна отбывать в свой далекий город, не добравши балла, и это был ее последний шанс - по возрасту. Сколько раз я потом жалела, что ее не взяли: более "интересные" оказались ничуть не лучше. Опыт говорит - надо выбирать тех, кому мы нужнее, кто будет стараться».

Мне до сих пор кажется, что я отнял место у этой девушке с пирожком. Лучше бы пусть она поступила, может быть добилась большего, чем я, и в кино появился бы новый талант. Но вернемся к моим сокурсникам.

Ким Белов – улыбчивый, московский мальчик. Не кореец. Блондин. Тайну своего имени он любил подавать по-разному. Одной и версий, конечно, была – Ким от коммунистического интернационала. Белов любил смачный мат, не столько ради самого мата, или для усиления экспрессии, а часто просто, чтобы озадачить или смутить собеседника. Вообще же, Ким был добрый, начитанный, любящий мишуру околокино: тусовки, презентации, показы, встречи. Он был одним из ведущих такой рубрики или передачи нашего телевидения как «Городские пижоны». Может, помните, шли такие ночные показы зарубежных фильмов.

При этом эрудиция Кима в кино поражала, да и талант у него был несомненный. Мне запомнилась его первая киноповесть «Труба». По мотивам «Шинели» Гоголя. Только современный Акакий Акакиевич мечтал не о шинели, а о трубе – мобильном телефоне, которые тогда были редкостью, обладали гигантскими размерами, тугими кнопками и длинными антеннами. А какой ироничный, легкий у Кима был язык. Его чтение можно было слушать без напряжения хоть две пары подряд. Мы были с ним совершенно разные ягоды, и с очень разных огородов. Он мог мне дать много, а что я ему?

Ким близко сошелся с Максом Воловиком. Максим учился платно, поэтому-то нас на курсе и было не десять, а одиннадцать. В шестнадцать лет его семья переехала в Нью-Йорк. Там он учил английский язык, смотря в кинотеатрах американские фильмы. Одновременно проникся и любовью к кинематографу. И вот приехал во ВГИК, потому что в Москве лучшая киношкола и лучшие режиссёры, и т.п. и т.д., и бла-бла-бла. Помню, любил Максим большие тяжелые куртки и огромные ботинки с толстой подошвой. По-моему он ходил в них во все сезоны. Макс обладал высоким ростом и удивительными большими глазами. Прибавьте очаровательную полу американскую улыбку, и вы попадёте под обаяние этого человека. А еще потрясающе знание современного американского кино. В общем, киноведьмы, как называли все девушек с киноведческого отделения, так вокруг него и вились.

И писал Максим тоже неплохо. По крайней мере, его истории захватывали. Например, мне запомнилась одна про то, как друг подменил у своего друга, героя рассказа, результаты анализа на ВИЧ. И вот герой думает, как ему дальше жить, как признаться во всём родителям, а особенно любимой девушке, и всем своим бывшим. Тут в тему звучит в голове модная в то время песня Земфиры: «У тебя СПИД, и, значит, мы умрём». Ждать результаты нового анализа надо три месяца, и за эти три месяца жизнь героя полностью меняется. А потом, друг героя признался, что положительный анализ на ВИЧ у него, у друга, а у героя, – отрицательный. Но он, друг, решил, преподать герою жестокий урок. И герой, вместо того, чтобы тут же убить своего друга, оказывается ему благодарен. Читал Максим неспешно, с расстановкой, пояснениями, что и раздражало и увлекало одновременно. И с Максом мы были совершенно разные.

Из статьи Н.Б. Рязанцевой «Как карта ляжет…»: «Вгиковский курс как студия, все взаимозависимы, каждый чему-то учит всех. Пока они все хорошие - пока поступают, хотят понравиться и знают как. Но нет, они все действительно хорошие, что-то новое появилось в этом поколении, выросшем уже после перестройки. Или кажется? "Хорошо забытое старое" - вот что появилось. Самое общее впечатление от всех вместе - совсем начинающих и довольно умелых, - что они отличаются от предыдущих точным нравственным чувством, естественным различением добра и зла, не щеголяют ни чернухой, ни порнухой, ни стебом, ни "концом гуманизма", словно жизнь, сделав свои кульбиты, встала на все четыре лапы. Все поветрия будто сошли на нет. Они не делают вид, что их слишком интересуют "крутые разборки" и остросюжетные спекуляции с братвой или наркодельцами. Их интересует жизнь, какой они ее видят и знают и пытаются понять. Поколение "внуков" — по отношению к шестидесятникам, — выросшее при свободе слова, хорошо описывает дедушек и прабабушек, знает свои корни, в автобиографиях в меру иронично, но сохраняет достоинство и вообще, похоже, выбирает вечные ценности и простой, без излишеств стиль. Не то чтобы все подряд таланты, но как-то "чисто, светло" и даже весело их читать».

Аминь. А про остальных расскажу завтра, если интересно, договорились?

Сергей Решетнев © На фото Н.Б. Рязанцева. Автор фото мне, к сожалению, неизвестен