Клюквенный сок

— Па-абереги-и-ис-сь!

Получаю сильнейший толчок в спину. Ноги взмывают в воздух. Пролетаю метра полтора вперёд и рушусь в пушистый сугроб. А? Что это?!

Верчу звенящей головой по сторонам. Перебираю коленками в белом пуху. Где же эта дурацкая земля?!

В этот момент где-то сверху раздаётся сухой треск; он переходит в металлический скрежет. Туда, где я только что стоял, низвергается локальный Армагеддон в виде арматуры, бетона и всяких щепок.

Всё это создаёт жуткую пыль. Когда облако рассеивается, я вижу старика в серебристом наряде Деда Мороза. Кого же ещё встретишь в канун Нового Года?

Похоже, что он спас меня.

Дед, улыбаясь, стягивает шапку с головы; по его виску бежит красная струйка:

— Малость не рассчитал, — бормочет он и валится на обледенелый асфальт.

— Пацан, ты в порядке? — орут с крыши рабочие. — Мы уже скорую вызвали!

Я отмахиваюсь и нахожу, наконец, точку опоры. Вскакиваю и бегу к деду:

— Вы как?!

— Скорую не надо... отнеси меня по адресу, — он вертит глазными яблоками под закрытыми веками, потом суёт за пазуху ладонь в красной рукавице, достаёт конверт. Там адрес: улица и дом.

Смотрю, не понимая:

— Мне вас отнести? Но вам же плохо!

Дед кивает и, кажется, отключается.

Вокруг потихоньку собирается толпа зевак.

Делать нечего. Нужно помочь. Сую конверт в карман куртки и подхватываю старика. Как странно: будто мешок с ватой. Слишком уж лёгок для взрослого мужчины.

Так. Тверская... Тверская... это же пешком не больше километра!

Перехватываю поудобнее деда и...

— Стой, малец. Пешком несподручно. Тут сани рядом, — всё также незряче бормочет он и взмахивает ладонью в сторону арки неподалёку.

— Сани? — неуверенно переспрашиваю, но иду в указанном направлении.

— Да-а-а, хорошие саночки. Быстрые. Внучка выбирала.

Входим во двор через калитку в воротах арки. Естественно, на парковке здесь всё заставлено премиум-классом. Центр.

Говорю:

— Наверное, не туда повернул...

— Погоди. Тебе сколько лет, скажи дедушке?

— Восемнадцать.

— Так садись, не робей. Нет, постой. А звать как?

— Коля...

Дед на секунду замолкает и складывает рукавицы лодочкой у рта. Неясно шепчет что-то. Потом, отняв ладони, неожиданно звонко вскрикивает:

— Эй вы сани!.. Ла-ла-лай! Ваш хозяин — Николай! — при этом его кустистые брови вздыбливаются, как седые ёжики. Он добавляет сварливо. — Вот ведь, старый стал. Не лезет рифма в голову-то. Ну да ладно, не беда...

Рядом с нами на парковке загораются фары голубого Роллс-Ройса. Выдвигается статуэтка Ники из капота. Автомобиль сигналит нам. Отхожу, чтобы пропустить, всё высматриваю сани.

— Ну что стоишь, родной? — бурчит дед мне в куртку, — торопиться надобно. Поданы саночки.

Непонимающе верчу головой.

— Да что ты, какой непонятливый попался, — дедовская рука отвешивает мне подзатыльник, — живо садись и дедушку устраивай! Кому говорю?!

Потом уже он добродушно добавляет: "О-хо-хо-хушки...".

"Вот тебе и Дед Мороз", — думаю. Треснул так, что зайчики в глазах. Бандит какой-то. Опускаю его в пассажирское кресло и с надеждой уточняю:

— Мне пора, наверно?

— Пора-пора, — он двумя пальцами ухватывает меня за грудки и, протащив спиной по кожаному потолку, усаживает за руль. — Ехать пора! Н-но!

Машина рвёт с места. Я инстинктивно хватаюсь за руль, но без толку. Не слушается. Мы вышибаем ворота и вылетаем на Тверскую. Едва не сбиваем двух девчонок в белых пуховиках.

Нас проносит через двойную сплошную. Отовсюду летят сигналы машин и испуганные крики. На спидометре: 200!

С обочины машет палкой гибддшник.

— Тпрууу! — выдыхает дед.

Роллс-Ройс молниеносно паркуется перед машиной с мигалкой. Откатывается стекло. В окошке появляется гибддшник:

— Здравия желаю, лейтенант Фёдоров! Документики ваши.

— Вася, ты! — удивляется мой дед и чешет шапкой окровавленную лысину. — А ну, покажись сюда.

Гибддшник неуверенно наклоняется в окно. Вглядывается:

— Вы...

— Да-да, я это, — кивает дед и только теперь открывает глаза.

— А-а-а... О-о-о... Вы... Я. Ну понял, да! Конечно!

Окно закрывается, а гибддшник всё лопочет что-то, радостно подпрыгивая и жестикулируя жезлом.

Машина трогается. Дед натягивает шапку и усмехается:

— Оболтус! У него ножки не ходили до 7 лет. Дедушка починил! Ой, что-то нехорошо, замутило, — он оседает в кресле, трёт рукавицей лоб. — Ты езжай, не отвлекайся, а дедушка покемарит.

— Да уж, веду... как ваша голова?

Роллс-Ройс несётся шашками по полосам. Скорость стабильно: 200.

Убираю руки с руля. Какой-то бред. Неожиданно машину начинает вести зигзагами. Баранка руля словно танцует. Хватаюсь — и всё успокаивается.

— Не балуй там, Николай! А с тыквой у меня всё хорошо. Это же клюквенный сок, — бормочет дед из глубины кресла. — Направо здесь.

На дрифте машина влетает во двор. Чудом ничего и никого не задевает. Останавливается. Несколько секунд тишины.

— Та-а-ак, конвертик не потерял, Коленька?

С дрожью лезу в карман:

— Вот он!

— Ага. Адрес сверяем. Верно всё? — дед говорит с закрытыми глазами, посмеивается.

Смотрю по сторонам. Вот подъезд, там вроде бы адрес написан, но не разобрать отсюда.

— Пойди-пойди, сверь, Николай. Хотя нет, обожди, — холодная рукавица хватает моё запястье. Пауза. Медленно поднимаю глаза на дедовский красный нос. — Ты чего такой дёрганый-то, родной? Я ж Дед Мороз. Али не признал?! О-хо-хо...

Он раздосадовано качает головой, а я нервно пытаюсь кивнуть.

— Ну-ну, расскажи-ка о чём грустил-то? На кого обижался, добрый молодец?

— Я? Да... с чего вы взяли-то? Нет, я просто... Нет, не обижался, — бубню под нос, разглядывая красивую рукавицу.

— Ну-ну... Полноте. Это ты бабушке рассказывать будешь. А дедушке правду говори, Николай, — клещи в рукавице усиливают хватку.

— Что?! Почему вы?.. — комок обиды вдруг поступает к горлу.

— А ты что, не слышал разве? На обиженных балконы падают! Вот и на тебя... — он рукавом стирает клюквенный сок с лысины. — Бросила-таки она тебя, обидулю такого?!

— Бросила... Вчера.

— Ну, во-о-от! Ты говори-говори. Дедушка поймёт, — клещи сдавливают запястье сильней. — Что ещё не так?

— Мне больно!.. — напрягаю руку, но не выбраться. — Да всё не так, дед! Отец не помогает, забыл давно про меня — живёт невесть где. Мать с работы уволили месяц назад. Меня из института вот-вот отчислят. Зуб заболел, а мне даже лечить не на что! Всё! Всё не так! И эта ещё ушла...

— А ну! — Дед поднимает вторую клешню в рукавице, жестом велит закрыть рот. — Плохо, положим. А ты что же? Настеньке своей так и талдычил всю дорогу? Плохо-де-плохо. Она должна решать всё? Или мама, может?!

Дед Мороз, поводив седыми ёжиками, распахивает глаза. Две мутные льдины, но в них видно что-то большее, чем моё отражение. Несколько секунд дедовский взгляд не моргает. Это...

Он оускает веки и спрашивает:

— Что, Николай, разглядел?

— Не знаю, Дед Мороз…

— Э! Ау! Адрес, спрашиваю, разглядел? Иди, проверяй!

Выхожу из Роллс-Ройса. Во дворе никого. Хлопаю дорогущей дверцей. Бегу к подъезду, скрипя свежим снегом. Позади раздаётся взрыв. Волна толкает меня в спину. А? Что?! Снова Армагеддон? Оборачиваюсь.

Роллс-Ройс вспыхнул, как бенгальская свеча, разлетаются разноцветные фейерверки. Бросаюсь к машине и слышу:

— Стой, дуралей! Здесь! Здесь твой Дед Мороз! О-хо-хо! — смеётся в стороне.

— Дед, ты чего творишь? — кричу рассерженно и вместе с тем хохоча, но замечаю, что дед хватается за голову, с которой льётся всё больше красных струй. — Как ты, Дед Мороз?!

— Нормально-нормально, Коленька, — он растерянно садится на снег, серебристый рукав постепенно наполняется красным. — Конвертик не теряй только.

Хлопаю по карману куртки и пытаюсь помочь деду встать:

— Да вот же он, Дедушка Мороз! Всё! Я скорую вызываю!

— Не надо скорую! — он хватает меня за запястье. — Ты лучше скажи-ка Деду Морозу, внучек. Что на Новый Год хочешь? — на несколько секунд его лицо принимает хитрое выражение, он убирает окровавленную руку и улыбается всеми румяными щеками.

— Хочу, чтоб ты жил Дед Мороз!

— О-хо-хо-хо, — дед хлопает себя по коленям рукавицами, оставляя кровавые следы. — Дуралей ты, Колька! Как же мне жить, когда меня и не существует вовсе! Это нынче каждый ребёнок знает! Эх, — он махает рукой. — Не беда! Глядишь, и тебе что-нибудь дедушка придумает! Ну, будь здоров! Пей клюквенный сок!

Пламя от автомобиля разгорается сильнее, расплёскивая разноцветные фейерверки. Пригибаюсь и смотрю, а когда оборачиваюсь к Деду Морозу… его, разумеется, уже нет. Только клюквенный сок на снегу.

На шум прибегает гибддшник Фёдоров:

— Здравия желаю, ле... А, это вы. А где дедушка?

Оглядываюсь и вижу, что остался только красный пакет из-под сока и чёрные следы на снегу от фейерверков. С неба медленно падают снежинки. Говорю:

— Исчез. Вот и весь праздник, — разглядываю его фигуру, — как ваши ноги?

— Так! А-а-атставить! — гибддшник берёт руки по швам и ушагивает чуть прихрамывая.

В кармане топорщится конверт. Кому же он предназначен? Почему написаны только улица и дом?

Снежинки прячут последние следы Деда Мороза.

Ведь кому-то этот конверт нужен больше, чем мне. Да и чего, в сущности, могу пожелать я?

Много денег? Хороших отметок? Новую девушку?

У меня всё есть, чтобы получить это и без волшебства.

Тогда, может, мир во всём мире? Бессмертия? Власти?

Нет, этот конверт явно не для меня. Отдам его кому-то ещё. Не сегодня. Спрячу дома и когда-нибудь обязательно встречу того, кому нужно это волшебство.

А пока мне просто хочется клюквенного сока и чтобы Дед Мороз был жив.