Посреди океана. Глава 70

Жизнь "Лазуритская" шла своим чередом, а внутренняя жизнь Инги текла своим руслом.
И оба эти потока практически не пересекались.
"Клетка пошла искать птицу" - отличный афоризм Кафки. Под него можно подогнать всё.
На данный момент клеткой была её голова, которая искала птицу: истину-ответ тем мыслям, которые не давали покоя. А именно, последний сон, касающийся М.

Все предыдущие сны о нём говорили, что с ним не всё в порядке. Но что было сказано недавним сном? Такие сны обычно называют вещими. Что же он вещал, кто подскажет?
"Клетка пошла искать птицу".
В поисках ответа мысли метались, недоумевая, куда их заносит...
Что же там с ним случилось?
Как пережил он предательство Наташи? И что это было, если не предательство? И что вообще такое предательство?
Одно дело, когда человек получает свой бумеранг. Когда в ответ на своё предательство получаешь чьё-то. Но М. не такой. Он не способен на предательство. Поэтому для него поступок Наташи - не бумеранг, а несправедливость.
Но почему, отчего же так бывает? За что человек, ничем не заслуживший такого отношения, получает это самое предательство?

Вспомнился вдруг Вадик с улицы Советский тупик, у которого они с Анютой проживали, устраиваясь в тралфлот.
Сколько времени у него прожили, всего о себе понарассказывали, а он... Это только
на "Лазурите" довелось узнать от Анзора, что у него на самом деле случилось. Как
он заполучил себе предательство... А судя по всему, Вадик не из тех людей, чтобы
заслужить к себе такое отношение. Он добрый, хороший человек. Может, таким
образом судьба даёт свой болезненный урок, который человек должен усвоить?
Но ладно, этот Вадик... У него ещё всё может наладиться, если не будет наступать
на те же самые грабли. Усвоит свой урок, и жизнь дальше покатит, как надо.
Вадик и Вадим - это же одно имя? Какое-то трагическое имя...

Инга вспомнила другого человека, другого Вадима. С этим и вообще, жизнь, мало
сказать, несправедливо, просто жестоко обошлась.

Они приехали из Комсомольска-на-Амуре. Очень красивая, благополучная семья.
Муж, жена и два сына. Один ровесник Инги, а второй лет на семь младше.
Так случилось, что отец этого семейства устроился на работу к Ингиному папе в отдел.
Жена его тоже в какой-то отдел устроилась на заводе.
Трёхкомнатная квартира, в которой разместилось это семейство, оказалась по соседству
с тётей Надей, через стенку, на одной лестничной клетке.

Папа Инги пригласил всё это семейство в гости. Всё-таки люди только приехали в этот город, да ещё так издалека, никаких здесь друзей-знакомых. Надо же было как-то   помочь им освоиться на новом месте.
Гости были приглашены в однокомнатную квартиру Соколовых, ещё до переезда в "муравейник". Это было летом. На каникулах. Между седьмым и восьмым классом.

Так получилось, что Инга оказалась первым человеком-ровесником, с которым в этом городе познакомился Вадим.
Невысокий, лобастый мальчик с большими чёрными глазами, смотревшими настороженно, исподлобья. Обычный угловатый подросток. Судя по всему, довольно замкнутый.

- Как твоё имя? - спросила его Инга, пока взрослые оживлённо общались за столом в комнате, а дети были удалены на кухню.

- Вадим, - ответил он. И криво усмехнувшись, добавил: - Прелестное имя для такого урода!

- А ты чем-то похож на Лермонтова, - сказала она, усмехнувшись в ответ.

В глазах его отразилось изумление.

- Ты читала? - спросил он недоверчиво.

- ..."великие души имеют особенное преимущество понимать друг друга"...

- ... "они читают в сердцах подобных себе, как в книге, им давно знакомой; у них
есть приметы, им одним известные и тёмные для толпы"...- продолжил он наизусть.

                МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.

- Не тот хорош, кто лицом пригож, а тот хорош, что для дела гож, - рассудительно заметил Юрка, подхватывая эстафету сватовства. - А Паша наш, знаешь, экономный
какой? Он даже из пустого в порожнее недоливать умудряется.

- И что он дурак, это тоже не страшно, - продолжил Соколов развивать свою
идею. - Наш Паша, хотя и думает с трудом, зато соображает быстро. - Он проиллюстрировал свои последние слова красноречивым щелбанцом по собственной
шее.

- Да, он у нас умён не по годам, - вставил Анзор. - Самому скоро тридцатник
стукнет, а ума, как у трёхлетнего.

- Всё-таки сделали из меня идиота, - проворчал "жених", нарисовавшись во всей
красе на пороге камбуза.

- Это было нетрудно, - добродушного заверил его сварщик.

- Тебя уже мама с папой таким сделали, - пояснил ему Анзор.

- Они у тебя, случайно, не брат с сестрой были? - поинтересовался ехидно слесарь.

Пашка поспешил снова скрыться во чреве камбуза.

- Смылся, - удовлетворённо прокомментировал Юрка. - Это его старый излюбленный приём.
На какой-то момент они примолкли, сосредоточившись на поедании рагу овощного.

- Хорошо сидим, - вздохнув, проворчал Соколов. - Жуем капусту, как три козла.

- За козлов сейчас получишь, - на всякий случай беззлобно пригрозил Анзор.

- Два козла, - возразил Юрка.

- Тебе что по арифметике в школе было? - поинтересовался у сварщика въедливый слесарь.

- Четыре.

- Надо пересмотреть. Четыре для тебя много, - заверил коллегу мой однофамилец.

- Козла - два, - снова повторил Юрка. - Потому что я не козёл.

- А кто же ты? - возмутился слесарь.

- Я? Зайчик!

Пока эта троица таким образом пререкалась между собой, в салон начали подходить добытчики бригады Котова. Настроение у них, судя по хмурым лицам, было не из
лучших.

Молдова явился позже остальных добытчиков, когда тех в салоне уже не было.
Он сидел за столом один и был мрачнее тучи.
А когда я не углядела вовремя, что ему пора подавать второе, демонстративно встал, подошёл к раздаточному окошку, взял свою порцию и, прежде чем снова сесть,
с силой стукнул тарелкой о стол.

В салоне на момент повисла недоуменная тишина.
Все, кто находился здесь, с удивлением обернулись на возмутителя спокойствия.
Я тоже испуганно взглянула в его сторону и, осознав свою оплошность, прикусила губу.
Но и всё, больше никак не отреагировала на эту выходку. Подумаешь, сам взял себе  поесть! Барин какой!
Конечно, я понимала, что он злился вовсе не из-за этого. Его задело то, что я его
не заметила. Не обратила на него своё внимание, которое, по всей видимости, в этот момент было обращено на кого-то другого. Вероятно, он считал, что я должна была - просто обязана! - замечать в первую очередь именно его. И дал мне это понять таким
вот громким способом.

Минута молчания, воцарившаяся в салоне после грохота ударившейся о стол тарелки
с порцией овощного рагу, быстро прошла. И реакция матросов на поступок Лёхи последовала незамедлительно.
Так как "святая" троица из рембригады уже ушла, то обсуждение этой ситуации
досталось группе рыбообработчиков, занимавших свой средний стол, и двум мотылям, восседавшим  за столом машинного отделения.

- Этот парень, он что, буйно помешанный? - поинтересовался у меня Сазанджян, как
будто не мог сам у него спросить.

- На кого стучим? - весело поинтересовался у Молдовы рыбообработчик по прозвищу
Хиппак, который был вызывающе длинноволос и числился по "Лазуриту" как Линкин ухажер.

Лёха даже ухом не повёл, словно никого здесь не было. Свирепо и молча уставясь
в тарелку, он поглощал своё овощное рагу.

- В нём говорит нанесённая тобой обида, Инга, несправедливая обида, - объяснил
мне моторист Селедкин. Хотя я совсем никого и ни о чём не спрашивала.

- Это был жестокий удар. Но, увы, не запрещенный, - загадочно произнёс
рыбообработчик Саня.
И его длинное лицо ещё более удлиннилось от многозначительного выражения, сопровождавшего многозначительные слова. То ли он имел в виду удар тарелки по
столу, то ли мой моральный удар по самолюбию Молдовы.

- Не везёт в любви? - сочувственно поинтересовался в воздух молодой матрос Серёжа Шнурок. И вздохнув, добавил: - К сожалению, это распространенное явление.

- Да, он влюбился. Это бросается в глаза, - со знанием дела констатировал Сивая
Чёлка.

- Это не только бросается в глаза, но иногда даже и в физиономию. Да...- заметил глубокомыссленно Сазанджян.

- Удар друга лучше, чем поцелуй врага, - уверенно заявил Хиппак.

- Видать, Инга, натерпелся он от вашего брата за свою жизнь, - понимающие изрёк Селедкин.

- А у неё нет брата, правда ведь? - поинтересовался у меня рыбообработчик Ваня по прозвищу Альбинос. Он был самый натуральный альбинос, от макушки до кончиков
ресниц.

Я хотела было сказать, что мой брат далеко, в Караганде, чтобы от него Молдова
мог натерпеться. Тем более, что я и сама его ни разу не видела. Но решила, что
эту информацию знать в салоне не обязательно.

- У меня сестра, - ответила я.

На этом дискуссия по поводу ударившейся о стол тарелки была закончена. Потому что
Лёха, с грохотом отодвинув стул, удалился.

На полдник он не пришёл вообще. Неужели до такой степени обиделся? Во, блин,
даёт! Зато Вася-добытчик явился и, как обычно, по-доброму улыбаясь, попросил
меня составить ему компанию, почаевничать вместе с ним. Я сразу же согласилась, обрадовавшись, что  его обеденная мрачность сменилась хорошим настроением.

Разговор у нас шёл совершенно несущественный. Про масло. Но для меня это было абсолютно неважно. Я слушала плохо, тараща на него глаза, как зачарованная овца, любуясь его улыбкой и гордясь, что, разговаривая со мной, он практически не
заикается.

Намазывая хлеб маслом и не переставая улыбаться, он говорил:

- Я до армии масло вообще не ел. Терпеть не мог. Только когда болел, есть его приходилось. Мать, бывало, разогреет молока и масла туда как вбухает! Вот и
давишься этим пойлом, пьёшь под маминым взглядом через силу.

После его ухода я ещё какое-то время ходила приторможенная, под впечатлением от Васиной улыбки. Но конечно, в таком состоянии я находилась недолго. Из этого транса меня быстро вывела суровая действительность, а точнее, капризное требование Димы-электрика.

- Нарежь хлеба! - повелел мне он, презрительно скривившись и надменно тряхнув
своей лошадиной чёлкой.

- Но на вашем столе две миски с хлебом стоят, - возразила я.

- Разве ж это хлеб? - Диму аж перекосило. - Это сухарики какие-то!

- Какие тебе ещё сухарики? - не поверила я. - К началу полдника свежего хлеба
нарезала, а к концу он уже сухариками стал?

- Я кому сказал, нарежь хлеба! - взвизгнул он, чуть не подпрыгнув на стуле.

Мне не хотелось затевать скандал, но, подходя к хлеборезке, я всё же позволила
себе излить своё недовольство:

- Полдник заканчивается. Уже почти все поели. Сейчас вот напилю хлеба, а к ужину
это уже действительно сухариками станет. А потом начпрод опять на нас ругаться будет,
что столько много хлеба выбрасывать приходится.

Я положила свеженарезанный хлеб в миску, стоявшую перед Димой. И готова была
стукнуть ею о стол, как это сделал в обед Молдова. Я прямо клокотала от гнева,
глядя как этот вредный тип презрительно скривился, обнюхав кромку хлеба, а затем удовлетворённо хмыкнул.
Естественно, что от моего недавнего лирико-поэтического настроя и следа не осталось.
Подобное хамство любого бы задело.

- Я извиняюсь, - вежливо обратился ко мне кочегар Сеня Кучерявый, который сидел
за этим же столом и оказался невольным свидетелем всей этой некрасивой сцены. - Должен сообщить тебе, Инга, что он у нас  местный диссидент. - И насмешливо
повращал глазами, указывая на электрика. - Ему всё время что-нибудь не нравится.

Этот Сеня всегда говорил таким тоном, что неизвестно было, как воспринимать его
слова. Вроде бы вид абсолютно серьёзный. Но глубоко-глубоко в его якобы
простодушных синих глазах скрывалось нечто, заставлявшее искать во всём, что он говорил, потаенный смысл. Он и Кучерявым сам себя прозвал именно потому, что был почти лысым. Лет Сене было около сорока, но компанию он водил, в основном, с молодёжью.

- Что ты мелешь? - удивился Дима его словам.

- Погоди, - спокойно предупредил его кочегар, - твоё счастье, что у девчонки этот
рейс первый. Вот только попади с нею во второй раз, она тебе таких сухариков даст,
что небо с овчинку покажется! Уж я-то смоленских знаю! Они обиды спускать не любят.

Я с благодарностью посмотрела на неожиданного заступника.

- Что? - предупредительно спросил Сеня Диму, увидев, как тот вспыхнул и вроде
было намеревался что-то ответить.

- Да так, - отмахнулся он. - Хотел сказать гадость, да потом передумал.

- Ну и правильно, - одобрил его Кучерявый. - Лучше хорошее что-нибудь скажи.

На этом инцидент с хлебом пришлось забыть, потому что в салон ввалились шумные
и голодные вахтенные добытчики.

- Что там у нас сегодня? - звонким голосом с порога поинтересовался Румын. - Каша рисовая? Ну нет, Инг, ты это брось. Мы не какие-нибудь китайцы. Для нормальных мужиков это не еда. На кой нам Хренников? Давай Чайковского! - бросил он лозунг
своей бригаде, хватаясь за чайник. - Инга, налей-ка нам погорячее чего-нибудь. И заварочки, пожалуйста.

- Ага. Погорячее. А то я замёрз, как котёнок, который  по девочкам ходил, -
поддержал его Руслан.

- Что так поздно? - поинтересовалась я у них, возвращаясь с камбуза с обновлённым  чаем в чайнике и с кружкой заварки. - Что-нибудь не заладилось?

- Вот именно. Сначала не клевало, а потом перестало, - ответил Коряга. - Фу,
каша! - скривился он, увидев то, что я им подала.

- Что-нибудь вытащили? - спросил у добытчиков Сеня Кучерявый.

- Вытащили, вытащили! - отмахнулся от его вопроса Румын.

- А почему ж тогда жрать нечего? - строго запытал Дима-электрик.

- Ну не будете же вы кушать подводную лодку! - в тон ему, так же строго, ответил Коряга.

- Валерка, дай-ка нам лучше кусок колбасы! - зычно предложил Вова Большой,
поворотясь лицом к камбузу.

- Вы что, издеваетесь? - изумленный повар высунулся из амбразуры камбуза, словно кукушка из часов.

- Ну что ты, - успокоил его Коряга. - Если бы мы издевались, мы бы попросили
её тоненько порезать.

- Брали бы лучше пример вон, с Кости, - предложил Валерка, продолжая торчать
в окошке. - Сидит молченько, ест себе кашку и не ворчит.

- Ну, Костя, это понятно... Это редкое явление, - вздохнул Коряга. - Он настолько неприхотлив, что может есть всё, что перед ним стоит. Волоки лучше, что у тебя на камбузе есть вкусненького!

- Ну, извини, - сказал повар, потупив глазки. - Был бы ты девочка, я бы тебе
сказал...

- Говори, я выдержу, - подбодрил его Коряга. - А если меня боишься, Инге скажи.

- Инге скажу. А ты мне не нравишься! - оборотившись ко мне, он похвастался: -
Самое вкусное на камбузе - это я сам!

- Инга говорит, что ты не в её вкусе, - ответил ему вместо меня Руслан. - Правда, Инга?

- Правда, - охотно подтвердила я.