Новогодняя Ёлка 1963

Моей Роне

Я себя во многом упрекаю.
Ты - моя высокая звезда!
Есть река во Франции такая.
Я её не видел никогда.

Новогодние Ёлки в нашем доме устраивались ежегодно.
За этим очень внимательно следила тётя Рона.
Когда Роны не стало, ёлочки тоже устраивались.
Но не такие.
Не такие высокие.
Не такие торжественные.
Бабушка к ним своих рук не прилагала.
Она их – ёлочки – переносила, терпела, воспринимала индифферентно.
Но сама не активничала.
И я её понимал.
Потому что я тоже.
Потому что для меня Новогодняя Ёлка была праздником Роны.
Ёлка и Рона были связаны для меня навсегда.
Ёлка без Роны была немыслима, невероятна, непереносима.
Ёлка без Роны была памятником Роне, письмом Роне, доказательством того, что Рона в наших сердцах.
В 1962-ом году у меня был юбилей – мне исполнилось ровно 10 (десять прописью!) лет.
16-го декабря до падения Роны оставалось 29 суток.
Ей оставалось, по сути, жить 35 дней и ночей, но 3 из них в полном беспамятстве, в тяжелейшем параличе.
Понятно, что о своей надвигающейся смерти Рона рассказывала мне часто, начиная с 1957-го года, когда мы 4-го октября выходили на Добролюбова – мы были в гостях у её подружек – смотреть на звёздочку первого советского искусственного спутника Земли.
Серёжке 16 декабря было семь лет и два месяца.
В этом возрасте имеет значение каждый месяц.
Понятно, что для Серёжи Новогодняя ёлка и Рона были связаны совсем не так тесно, как для меня.
Рона встречала меня на перроне Свердловского железнодорожного вокзала, в июне 1953-его года, когда мы с мамой «вернулись» с Колымы.
Ну, мама, разумеется «вернулась».
;
Но я, видит Бог,  туда не уезжал никогда!
Я там, как ни крути, родился!
И вот Рона была самым первым человеком в моей жизни, кроме моей мамы, которая так сильно меня ждала, и так сильно мне радовалась.
И с 1954-го года мы с Роной вместе встретили десять Новых лет, и справили десять Новогодних Ёлок.
А для Роны?
Что это такое было для неё – Новогодняя Ёлка?
Её любимого папу, её великого папу, единственного реального мужчину её мамы, её фантастического отца арестовали 27-го января 1938-го года.
Накануне они с папой вечером разобрали Новогоднюю Ёлку.
Новогоднюю Ёлку в квартире (тогда это была ещё квартира!) и… во дворе!
Её – Ронин - папа устраивал красавицу Ёлку для всего нашего Двора!
Но в конце января Ёлку разбирали, аккуратно укладывая в многочисленные коробочки дорогие стеклянные игрушки, бусы, флажки, шишечки, виноградинки, фигурки клоунов и различных животных.
Отдельно паковались огромные куклы роскошных Деда Мороза и Снегурочки.
Отдельно убирались свечи в маленьких крепежных подсвечниках.
Отдельно укладывалась верхняя Звезда ёлки.
Особым образом прибиралось подножие – крепление Ёлки – огромный деревянный крест.
В кулёчки фасовали «дождь» и «снежинки».
Коллекция Новогодних шаров была фантастическая!
А ещё десятки раскрашенных скорлупок яиц, украшенных тряпочными и бумажными шапочками, изящно обрамлённых гофрированными бумажными жабо, с ватными бородками и усиками.
Разноцветные ленточки и вершина электрического прогресса – гирлянда лампочек трёх цветов!
И вот это всё тогда, в январе 1938-го года укладывалось «до следующего Нового года»!
Деда увели. Рукописи его бесследно исчезли.
Имя его безжалостно вычёркивалось отовсюду непонятно почему.
А в доме была кладовка.
Общая.
Над лестницей, ведущей в подвал.
Никто и никогда в неё не заглядывал, хотя обыск был не только у деда, но и ещё у, минимум, двух жительниц дома.
Правда, уже во время войны.
И вот в этой кладовке, в сундуках на самом верху и были сложены эти украшения и приспособления для Ёлки.
И они  сохранились!!!
И мы с Роной ежегодно доставали их на Новый год и украшали очередную Ёлку. И дополняли игрушечки из яичных скорлупок. И вырезали новые снежинки. И дорисовывали новые карточки и флажки в гирлянды.
И развешивали все шары и крепили все подсвечники.
А в Новый год зажигали все свечи и гирлянду.
А после встречи Старого Нового года снова аккуратнейшим образом всё это паковали обратно.
Где мы брали Ёлку?
На Ёлочном базаре непременно на Городском рынке.
Никаких иных мест Рона не признавала.
Высота Ёлки была стандартом «от папы» - ровно три метра!
Семья жила впроголодь.
Я ходил в школу в одном трико.
И зимой и летом.
Но на Ёлку деньги откладывались всегда.
Это было табу.
Неприкасаемо.
Ничего важнее, чем Новогодняя Ёлка в жизни Роны не было, и быть не могло.
23-его декабря мы шли на рынок и выбирали ёлку.
Ни пихту, ни сосну Рона не признавала.
И цены в этом вопросе для неё не было!
Это было торжество!
Ёлка вносилась в дом постепенно, поэтапно.
Сначала в холодный коридор.
Через полдня в холодную кладовку.
И только через сутки в нашу комнату.
Вся мебель в комнате передвигалась и в центре, напротив моей любимой печки, Ёлка крепилась в крест на подпорках, погружённая в широкую банку с водой.
Рона понимала толк в установке и наряжании Ёлки.
Три вечера кряду с 25 по 28 декабря из кладовки приносились сундуки и чемоданы. И, этап за этапом, Ёлка тщательно украшалась игрушками, шарами, подсвечниками, электрической гирляндой, и всем остальным.
Два-три часа очередного этапа были расписаны по пунктам!
Каждая деталь перепроверялась и тщательно примерялась.
Каждая пружинка правилась.
Это было высокое, высочайшее искусство!
Табуретка увеличивала досягаемость вершины Ёлки.
По спирали и вниз навешивались одни за другими элементы наряда.
Рона была погружена в это священнодействие полностью!
Самой последней на вершину Ёлки одевалась Звезда!
Описывать элементы украшения я могу часами!
Звезда была из прекрасного немецкого набора, и из него же была коллекция волшебных фигурок людей и животных около тридцати.
Эту коллекцию Роне папа подарил как раз в 1937-ом году, накануне 1938-го Нового года, в связи со своей победой во Всесоюзном литературном конкурсе.
Во дворе у нас стояли дровяники. Наш был на первом этаже, четвёртым с дальнего от наших окон края, со стороны Большого дома. В 1963-ем году в феврале, уже после похорон Роны этот дровяник сгорел!
Пожар был страшный! Я бродил по пожарищу, забрался в «наш» сарайчик – точнее в то, что от него осталось. В самом углу стоял обгоревший сундук, который мама вынесла за неделю до пожара из кладовки.
На его дне блестели скорлупки стёкол, когда-то украшавших нашу Ёлку немецких фигурок. Именно благодаря им я усвоил первое немецкое название города, в котором их изготовили – Дрезден!
В 1938-ом году они украсили ту самую Новогоднюю Ёлку Роны в нашем доме.
А три из них дедушка повесил повыше на пятиметровой Ёлке во дворе.
Он тогда же одел костюм Деда Мороза и, хороводя детишек, дарил им подарки – конфетки и печенюшки.
В этом году 16-го декабря мне удалось организовать первую Новогоднюю шахматную Ёлку в Урае. Я был в костюме Деда Мороза и давал сеанс одновременной игры пяти и шестилетним дошколятам!
Вот так с 1938-ого года благодаря сердцу Роны та Ёлка перекочевала в Урай, встречающий 2018-ый!!!
Восемьдесят лет!
В 1963-ем Новом году всё было «как всегда»
Как всегда, мы старательно украшали Ёлку.
Как всегда несколько дней её приготовление было священным.
Бабушка пребывала в спокойном расположении духа.
Всё дышало надвигающимися праздниками.
Бабушка пекла пироги в нашей общедомовой громадной русской печи.
За Новым Годом последовало Рождество.
Седьмого января Большое зеркало, стоявшее рядом с шифоньером на период праздников, внезапно упало и разбилось.
Рона побледнела.
- Что с тобой? – спросил я прямо.
- Зеркало разбивается к покойнику в доме, - отвечала она
Но и дальше всё шло «как всегда».
До 13-го января.
13-го января она упала.
Кровоизлияние.
Паралич половины тела.
Она сообщила мне половиной рта, что не чувствует половину тела.
Она лежала на моей раскладушке, ногами к дверям.
Ёлка стояла у её изголовья.
Она молча смотрела на большой красный шар со снежным рисунком на нём.
Таких шаров на Ёлке было семь.
Этот вешала она сама.
Теперь она смотрела на него.
Говорить она почти совсем не могла.
- Почитай мне, - попросила она жестами.
Но заснула.

Маму вызвали из её «камералки» в Новоалексеевке.
17-го января Рону забрали в областную больницу.
Утром 18-го в дверь вошла мама с узелком.
Она провела с Роной ту ночь.
Мама вошла и сказала просто:
- Всё!