Расскажи мне о своем счастье. Жизнь прекрасна

ДИНА БАКУЛИНА. Отрывок из повести "Расскажи мне о своем счастье"


У ВАС ПОСЕТИТЕЛИ БЫВАЮТ?

– Привет, Варвара!..

Это Лиля-Бабочка совершенно неожиданно для Вари заскочила к ней в Музей кукол.

– Привет! – удивилась Варя. – Ты как здесь появилась?

– Да я на секундочку на одну!.. – торопливо пояснила Лиля.

– Ну, жалко, что не надолго…

– Слушай, а ты почему тогда так быстро ушла? И так незаметно… – с обидой спросила Лилечка.

– Когда – тогда? С твоего дня рождения? – переспросила Варя.

– Да, – нахмурилась Лиля. – Тебе что-нибудь не понравилось, что ли?

– Да ну! – отмахнулась Варя. – Что мне могло не понравиться? Всё так здорово было…

– Тогда почему? – настаивала Лиля.

– М-м… Тут дело вот в чём: я там такой счастливой себя почувствовала, как давно-давно уже не случалось…

– А… понимаю… – довольно прищурила глазки Лилечка. – Это, наверное, когда Антон Антонович твою картину с розочками похвалил, да?

– Да, – призналась Варя. – Тогда.

– Вот оно что!.. А я ведь тоже сколько раз говорила, что у тебя талант… Самый настоящий. Разве не говорила?

Лилечка казалась обиженной.

– Говорила, – согласилась Варя. – Только одно дело ты, а другое… художественный критик!

Взглянув на сразу погрустневшие глаза подруги, которая и без того слегка комплексовала своей бездарностью, Варя пояснила:

– Ну подумай, Лиля: он же критик всё-таки… Причём, даже с именем… Да ты ведь и сама говорила…

– Правда, говорила, – согласилась Лиля и лицо её снова прояснилось. – Критик – это вправду совсем другое дело! А имя у него точно есть, да. Только для узкого круга… Для избранных. Во всяком случае, недавно, на открытии выставки Серова, его очень многие узнавали и уважительно так с ним здоровались… Да и вообще, Антон Антонович – человек видный.

– Это точно, видный, – мечтательно вздохнув, согласилась Варя.

– Ну ладно, мне идти надо, – засобиралась Лилечка. – К тому же скукотища у тебя в этом твоем музее! Интересно, к вам посетители хоть изредка заходят?

– Ну конечно! – обиделась Варя. – Заходят, ещё как! Просто, сейчас рано ещё, к тому же рабочий день. Работают все, а вечером наверняка кто-нибудь зайдёт…

– Ну вот, и закрывали бы свой музей до вечера! – предложила Лиля.– А то, что толку, что ты сидишь тут одна, – как, всё равно, гриб!

– Ну почему как гриб-то? – совсем по-детски обиделась Варя. – К тому же, Лиля, количество посетителей от меня не зависит. Мне положено здесь работать, вот и работаю…

– Ладно, пора мне, – примирительно заключила Лиля. – Кстати, я сейчас прямо от тебя к Антону Антоновичу иду.

– Как это? – не поняла Варя. – Куда?

– Да у него же офис в двух шагах от вашего музея! Я тебе не говорила разве?

– Нет.

– Ну, так вот, говорю. Только он довольно редко там бывает. Так, может два-три раза в неделю. Сегодня где-то до четырех будет… Сказал, что я могу зайти.

– А… зачем ты к нему? – не переставала удивляться Варя.

– Да не зачем! Просто книгу вернуть. Он мне книгу одну почитать давал,  – а теперь пора возвращать. Требует!

– К вам можно? – послышался громкий слегка дребезжащий, но ещё достаточно сильный женский голос. Вслед за тем в дверь музея просунулась голова бодрой старушки, а потом вошла и она сама. Жизнерадостная посетительница приветливо посмотрела на Варю, потом на Лилю.

– Здравствуйте, – улыбнувшись гостье, сказала Варя, – проходите, пожалуйста.

Лиля помахала Варе рукой и упорхнула.

Бодрая старушка несколько раз обошла всё помещение, – правда, сделать это было нетрудно: в Музее игрушек имелось всего три небольшие комнаты. Всё осмотрев, пожилая посетительница написала длинный положительный отзыв в гостевой книге и ушла довольная.

Варя спохватилась, что сегодня, собираясь на работу, она совсем забыла про бутерброды,  – а есть между тем уже хотелось. Подумав, она решилась покинуть свой пост: «Зайду-ка я в соседнее кафе, что-нибудь перекушу. За это время вряд ли кто-нибудь ещё сюда заглянет…»

Варя закрыла музей, накинула плащ и вышла на улицу. Маленькое кафе «Три ступеньки вверх» находилось всего через дом от музея… Небольшой зал был почти пуст. Она заказала кофе и два пирожка – один с сыром, а другой с брусникой и, взяв заказ, уселась за ближайший столик, у окошечка. Подумала: «А здесь ничего – уютно».

И тут над самым ухом её раздалось:

– Здравствуйте, Варвара! К вам можно присоединиться?

– Антон Антонович?! – от удивления Варя даже немного приподнялась со своего места. – Конечно, садитесь! Буду очень рада!

Благосклонно и в тоже время с достоинством улыбнувшись Варе, Антон Антонович поставил на столик свою чашку кофе и, водрузив на неё ватрушку с творогом, величественно уселся в кресло.

– А я смотрю и думаю: неужели это в самом деле вы? А это вы и есть, – голос его был ласковым и даже слегка урчащим, точно у кота. – А мы с вашей подругой Лилей только что о вас вспоминали…

– Да. Я знаю, – сказала Варя. – Лиля и ко мне в музей заходила…

– Вот-вот… – кивнул Антон Антонович. – Хорошая у вас подруга… как будто… Правда, с виду, немного легкомысленная… Впрочем, некоторых женщин это даже украшает…

– Да нет, Антон Антонович, – это у Лили просто вид такой… Посмотришь на неё, и кажется, что она свободно и весело по жизни порхает… Да у неё ведь и фамилия подходящая – Бабочкина. Мы её в училище Бабочкой и прозвали.

– Гм… да… это интересно, – благосклонно улыбнулся Антон Антонович. – Но, давайте-ка мы, Варенька, лучше поговорим немножко о вас… м-м… Точнее, о ваших работах…

– О моих работах? – просияв, переспросила Варя.

– Я тут посмотрел несколько ваших холстов, – тогда же, у Лили в гостях. Вы в тот раз отчего-то слишком рано ушли…

Варя вспомнила: «Точно, ведь у Лили есть несколько моих работ… Кажется, пара пейзажей, один портрет… и натюрморт, вроде бы… И что-то ещё…»

– Скажите, а вы член Союза художников? – красиво отхлебнув глоточек кофе, спросил Антон Антонович.

– Я? – растерянно и смущенно переспросила Варя. – Да, совсем недавно вступила…

– Недавно? А что ж вы тянули? С вашими-то данными… Вполне… Вполне… – Антон Антонович снова красиво отпил глоточек кофе и так же красиво откусил кусок ватрушки. Кажется у Антона Антоновича всё получалось как-то по особенному красиво. Старательно, неспешно прожевав, он продолжил:

– А знаете что?

– Что? – с интересом спросила Варя.

– А давайте-ка мы вам премию художественную присудим! А? Не такую, знаете, пустую для галочки… а настоящую такую… денежную премию.

От удивления Варя чуть не поперхнулась кусочком брусничного пирога. Несколько секунд она не могла найти, что ответить на такое предложение.

– Я знаю, что вы… м-м… скажем так, живёте в общем не слишком богато… м-м… и думаю, что на самом деле такая премия могла бы… Могла бы поддержать ваш талант, дать вам возможность какое-то время писать свободно, увлечённо, не оглядываясь на все эти… по-своему опыту знаю – очень изматывающие материальные… м-м… ограничения.

«Интересно откуда он знает, что я едва свожу концы с концами?» – с горечью подумала Варя и тут же догадалась: конечно, это ему Лиля-Бабочка разболтала… И конечно, как всегда из лучших побуждений.

– Так что же, Варвара, – вы не против?

– Конечно, конечно же, Антон Антонович, я… Я не против! – с готовностью, и в то же время без излишней горячности, согласилась Варя. А про себя подумала: «Не сплю ли я случаем? Может, это всё мне просто снится…»

Она смотрела на Антона Антоновича и очень ясно сознавала, что его удивительное предложение не относится к числу тех,  что считаются сомнительными или даже грязными, – это она чувствовала безошибочно. Но премия? Мне? Совершенно неизвестной художнице, которая, в общем, ещё ничего толком в своей жизни и не написала… Премия! По ходатайству компетентного, уважаемого искусствоведа, который и видит-то меня второй раз в жизни?! Ну, разве это не чудо? Машинально отставив в сторонку уже остывший кофе, Варя непроизвольно всматривалась в ярко-карие, излучающие жизнь и силу, глаза Антона Антоновича, и… И просто не могла оторваться от вида этих прекрасных глаз, от этого благородного лица…

– Ну что ж раз вы не против, Варвара, – сказал Антон Антонович, – будем брать быка за рога… Вот в ближайший четверг в Союзе художников состоится вручение ежегодной премии, приходите, посмотрите, подышите, так сказать… этим воздухом… Адрес нашего Союза вам напоминать не надо?

– Не надо,– сказала Варя.

– Ну, вот и приходите. В семь-тридцать. А мне… – Антон Антонович взглянул на свои ручные часы. – У-у-у… а мне, в самом деле, уже пора. Надо поработать сегодня. Завтра – никак. Завтра мы с женой в Финляндию уезжаем на пару деньков. Так что… Ну до свидания, Варвара, до свидания…

– До свидания, Антон Антонович! – Варя так и светилась от радости.

– И готовьтесь… готовьтесь… – на прощание сказал Антон Антонович, отодвинул в уголок стола пустую чашку, встал и направился к выходу.



Я ГОТОВА

Обещал баклан ставриде,
что устроит в лучшем виде…

Из дневника Вари Пичугиной


Теперь, что бы Варя в эти оставшиеся до собрания дни ни делала, у неё перед глазами то и дело вставал светлый облик Антона Антоновича,  а в ушах звенели его волшебные слова. Причём, слова эти всякий раз звучали по-разному: то тихо и с надеждой, то уверенно и с силой, то ясно и громко: «Готовьтесь, Варвара!.. Готовьтесь, к получению премии!..» Иногда Варя усилием воли пыталась отогнать все эти мысли и говорила сама себе:

– Да когда же это ещё будет?!

А сердце всё равно ждало, верило и радовалось. Потом Варя задумывалась: вот она накупит много хорошего холста, новые краски и кисти… потом… потом вызовет, наконец, мастера, чтобы отреставрировать давно порыжевшую от времени ванну… Потом… поменяет старые рамы на окнах… А может ещё останется на небольшое путешествие?.. Куда-нибудь, – например, в Рязань или Вологду… А может, даже в Грецию!.. Ну бывает же, случаются недорогие горящие путевки… От таких мыслей у неё начинала кружиться голова, и тогда она снова, усилием воли останавливала себя: «Хватит мечтать раньше времени!» Но ей всё равно мечталось, ей нудержимо хотелось мечтать… Эти мысли были так целительны для души… так отрадны… Ведь вот – она столько лет рисует, а её до сих пор не заметили. И тут, откуда ни возьмись, – точно с неба – появляется Антон Антонович, искусствовед, знаток, профессионал, и замечает в ней талант и предлагает свою протекцию. И нет в этом его поступке никакой нечистоты или корысти. Это ли не счастье? Так мало в эти три последних года было в её жизни радости, так мало…

Вот уже и наступил день торжественного собрания художников. До открытия церемонии ещё минут десять, но зал уже почти полон. Вошла и тут же заметила Антона Антоновича: он стоял у стены и рассматривал одну из висящих на ней репродукций. Варя подошла к нему сзади окликнула:

– Антон Антонович!

Он обернулся – как будто солнышко выглянуло: такой ясный и в то же время сильный взгляд…

– Здравствуйте, – поприветствовал он и сразу без перехода: – А давайте-ка мы с вами сядем вон туда… – и взглядом показал туда, куда он предлагал ей сесть. – Этот ряд достаточно удалён от сцены, впрочем, все ближайшие места всё равно уже заняты.

– Давайте, – согласилась она.

И правда, зал был уже заполнен. На сцену вышел ведущий с поздравительной речью. Потом по очереди стали объявлять номинантов. Первая номинация – за лучший пейзаж, потом – за лучший портрет и последнее – натюрморт. Работы победителей Варя со своего места разглядеть не могла, – правда, их проецировали на большой экран, а значит, хотя бы приблизительное представление составить было можно… Дух праздничного торжества, наполняющий зал, вскоре овладел и Варей. Антон Антонович спокойно и солидно сидел рядышком. Он, как и все присутствующие, вовремя хлопал, вовремя улыбался, иногда в небольших перерывах между церемониями, к нему кто-то подходил, почтительно здоровался, справлялся о здоровье жены, – многие тут коротко знали Антона Антоновича, уважали его. Варе было лестно сидёть рядом с этим великим человеком, чувствовать себя под крылом большой, сильной птицы.

Когда церемония награждения уже подходила к концу, Варя снова услышала от Антона Антоновича тихое, но уверенное:

– Ну вот, теперь и вы, Варя, готовьтесь… готовьтесь… В следующий раз…

«Готовлюсь!» – с благодарностью подумала она, изо всех сил сдерживая переполняющую её радость, и улыбнулась Антону Антоновичу.



ВЫ УЖ КАК-НИБУДЬ САМИ…

Не верь, не бойся, не проси»,
И успокойся, и свой крест неси…

Из дневника Вари Пичугиной



Напарница Вари, с которой они по очереди дежурили в Музее игрушек, заболела, и Варе пришлось работать подряд целую неделю. Впрочем, это вовсе не утомительно: посетителей в апреле обычно мало, организованные детские группы проходят в основном на каникулах. Сиди себе на стульчике, размышляй о смысле жизни.

Вдохновлённая и окрылённая одобрением Антона Антоновича, Варя теперь после работы постоянно рисовала, отвлекаясь разве только на недолгие прогулки с Бароном и походы в продуктовый магазин. Видимо, неосознанно почувствовав, что Варя с головой ушла в творчество, Гоша, Лиля и Эдик Флоксов словно по команде куда-то запропастились. Так или иначе, а Варе сейчас никто не мешал творить. Она теперь так зарабатывалась, что даже забывала приготовить бутерброды, чтобы взять их с собою в музей, – может забывала, а может… Может,  и нарочно не брала… Теперь в каждый свой обеденный перерыв Варя отправлялась в кафе «Три ступеньки вверх», – то самое, где однажды она случайно встретилась с Антоном Антоновичем. На самом деле Варе очень хотелось снова увидеть его, чтобы как-нибудь невзначай разузнать, как там продвигаются дела с её премией, – так щедро, бескорыстно и неожиданно ей обещанной.

И надо сказать, надежды Вари на встречу с Антоном Антоновичем вскоре оправдались. Хотя искусствоведа не было в кафе ни в понедельник, ни во вторник, – наверное в эти дни он просто не посещал свой офис, – но вот в среду… В среду, едва войдя в зал, Варя сразу же заметила Рукавишникова. Он сидел один за крайним столиком у стены. На столе перед ним лежала развернутая газета, струила пар прозрачная чашка с чаем, а рядом возвышалась стопка не то бутербродов, не то пирожков. Всего в кафе, считая Рукавишникова, было человека три. Варя на мгновение замерла у двери. Словно уловив это её быстрое душевное движение радости и робости, Антон Антонович поднял глаза от газеты и, как Варе показалось, тоже заметил её. Но тут же снова – и как-то особенно внимательно – углубился в чтение. Она ещё немного замешкалась и, поразмыслив, куда бы сначала направиться – прямо к нему или к стойке заказов, всё-таки отправилась сначала к стойке. Заказала кофе и пирожок с какими-то ягодами, – больше ничего не хотелось.

Может быть, он взглянул в мою сторону только машинально, а сам был так поглощен своими мыслями, что на самом деле меня и не заметил. Да, конечно, так и есть. Взглянул на меня, но не увидел. Успокоенная такой догадкой, держа в руке чашку и пирожок, она медленно подошла к его столу.

Почувствовав или услышав её приближение, Антон Антонович снова поднял глаза от газеты и каким-то непривычным, слишком сдержанным тоном произнёс:

– Здравствуйте.

Во взгляде и в голосе искусствоведа чувствовалось напряжение.

– Здравствуйте, – настороженно ответила Варя и подумала: «Что-то здесь не то… не так…» Весь облик Рукавишникова неуловимо преобразился: вместо уверенного в себе, открытого и яркого, переполненного позитивной энергией человека, перед ней сидел немолодой, усталый… И не только усталый, а к тому же как будто чем-то напуганный… У Антона Антоновича был такой вид, будто ему хотелось вот прямо сейчас взять и убежать куда-нибудь. А не бежал он только потому, что даже на это сил у него не хватало…

– К вам можно? – не дождавшись приглашения, осторожно улыбнувшись, спросила Варя.

– Конечно, – немного помедлив, очень неуверенно согласился Антон Антонович. И тут же, слегка окрепшим голосом, вздохнув, почти доброжелательно повторил: – М-м… ну, конечно… Присаживайтесь.

Антон Антонович подкрепил свои слова нешироким приглашающим жестом руки и даже отодвинул в сторону газету  – медленно, как бы нехотя.

Некоторое время оба неловко молчали. Она не могла найти первую фразу для разговора, а он то тихонько почесывал руку, то слегка хмурил брови. В общем, это был какой-то совсем другой Антон Антонович. «Наверное, у него что-то дома случилось», – подумала она и посмотрела на него уже не робко, а участливо.

– Как здоровье вашей жены? – тихо поинтересовалась Варя. Она помнила, что он как-то говорил, что его жена часто страдает от перепадов давления.

– Да, ничего, ничего, спасибо, – быстро откликнулся он. И тут же принялся говорить что-то о своей внучке, потом о внуке, потом о сыне, потом… Она слушала все эти неважные для неё, семейные новости Антона Антоновича и думала: как бы его спросить, ну как бы его так осторожно спросить о премии?.. А он всё говорил и говорил о своей большой семье, обо всех своих домочадцах по очереди и, казалось, всё никак не мог или не хотел остановиться… Наконец, словно боясь, что его сейчас перебьют, и решив опередить такую возможность, он перебил себя сам:

– Ох, времени-то уже… – и только сказав это, посмотрел на свои наручные часы. Потом снова подтвердил: – Ох.

Помолчали несколько секунд

– Мне, пожалуй, пора, – уже почти радостно сказал Рукавишников Варе.

– Мне тоже, – сказала она, поднимаясь из-за стола.

– Значит, выйдем вместе? – без энтузиазма, даже с плохо скрытым огорчением, спросил он.

– Да, – кивнула она.

Вышли на улицу. Прошли несколько шагов в одном направлении.

– Ну, мне направо, – смотря в сторону, сообщил он.

Она не выдержала:

– Антон Антонович!

– Да? – с выражением растерянности на лице, уныло переспросил искусствовед.

– А… вот вы как-то говорили… О премии… Вы тогда сказали…

– О премии? – попеременно слегка почесывая то лоб, то подбородок, удивленно переспросил он. – М-м… что-то не припомню…

Варя словно онемела. Она вытаращила глаза и молча, изумлённо смотрела на Антона Антоновича. Он же, глядя куда-то в сторону, молчал. Потом, после паузы, как будто вдруг вспомнив:

– Ах, так вам хотелось бы получить премию? Конечно, конечно, это так понятно… Средства для поддержания так сказать… новых творческих идей… это, знаете, никогда не бывает лишним… Гм… да… м-м…

Антон Антонович кашлянул, потом достал платок, негромко и аккуратно высморкался и снова заговорил, – на этот раз почти с возмущением:

– Премия?! Ну так ведь это же… это, знаете ли, зависит… м-м… только от вас! Подавайте документы… Продвигайте своё творчество. Премия… м-м…

Он глубоко вздохнул и, снова обретя былую уверенность, жёстким тоном заключил:

– Премию – это вы уж как-нибудь сами!

Варе показалось, что её ударили по лицу – наотмашь, очень сильно… и… совсем непонятно за что.

– С премией это вы уж как-нибудь сами, – уже намного мягче, но с видимым усилием повторил он.– Если вы и в самом деле так уж этого хотите… ну, тогда… подавайте заявку… м-м… Ну что там ещё нужно?.. Я даже не знаю… м-м… Словом, вы уж как-нибудь сами…

– Но… но ведь я совсем недавно стала членом Союза… – рассеянно проговорила она.

– М-да… Да-а – укоризненно покачав головой, сказал Антон Антонович. – Это конечно… м-м… сильно осложняет дело… Я имею ввиду… это значительно усложняет ВАШЕ дело. Но, в общем… конечно… м-м… гм… да… – он не закончил фразы и с большим интересом принялся следить за обыкновенным сизым голубем, который с важным видом что-то клевал невдалеке.

– Да… весна-то нынче… м-м… не тёплая… – вздохнув и потирая руку об руку, заметил Антон Антонович.

Варя закусила губу и едва-едва сдержалась, чтобы не заплакать. Как же так? Зачем же он мне это всё предложил? Ведь мне самой такое никогда и в голову бы не пришло… Зачем же этот взрослый, солидный, обстоятельный с виду человек так упорно, так настойчиво и так… Так бессмысленно столько времени меня обнадёживал?!

Сердце Вари заныло, а лицо изо всех сил пыталось удержать хоть сколько-нибудь приличное выражение. Впрочем, вид у неё был до того жалкий, что Антон Антонович снова немного смягчился:

– М-м… видите ли… м-м… Я ведь даже и не в комиссии… То есть, я состою совсем не в той комиссии, которая присуждает подобные премии… Так что… – голос Антона Антоновича снова набирал твёрдость и жёсткость. – Это вы уж как-нибудь сами.

«Он, может быть, и в самом деле хотел помочь мне… Хотел,  да не смог. Силы не хватило. Думал, его, как авторитетного искусствоведа, послушают, но не учёл, что в каждой премиальной комиссии – свои авторитеты, и властью они ни с кем делиться не собираются…»

Всё это Варя придумала или додумала потом… Долго думала, думала и наконец решила, что наверное так всё и было… Да, видимо, авторитет Антона Антоновича, на который он так рассчитывал, который безотказно действовал в одном сообществе, совершенно не ценился в другом. Совсем иная группа людей, с другими лидерами, – тоже сильными… «Сами с усами!» Они не потерпели вмешательства в свои владения. Разные океаны и разные киты в океанах… Но он ведь не объяснил ей ничего такого… Не сказал: «Знаете, Варя, я и вправду хотел вам помочь, но не смог. У меня просто не получилось». Вместо печального, зато честного признания, Антон Антонович предпочёл сделать вид, что она неправильно его поняла. Сама все перепутала, навоображала… А он вовсе и не предлагал ей никакой протекции! Ничего ей не обещал!

Варе было очень больно – не только оттого, что её мечта о честной и такой нужной сейчас премии, разбилась вдребезги. Но и оттого, что Антон Антонович оказался просто пустым болтуном и трусом… Печально разочаровываться в мечте, но в людях разочаровываться ещё печальнее.

Варя вспомнила, как сказала однажды одной своей приятельнице, – сейчас уже не помнит по какому поводу… Кажется, Варина приятельница слишком восторженно говорила о едва знакомом человеке, безмерно восторгалась им по одному-единственному, первому впечатлению… Варя на всякий случай, решила предупредить доверчивую, слишком романтичную подругу: «Не стоит очаровываться, чтобы не пришлось разочаровываться». Произнесла эти слова и сразу поняла, что сказала верно – угадала. Впоследствии её сомнения подтвердились. Сейчас Варя вспомнила свои собственные слова и попробовала применить их к себе. Мысль была, кажется, по-прежнему хороша, вот только она опоздала. Зато сейчас, наверняка, подойдут слова, которые, произнес однажды, старец Иоанн Крестьянкин. Он посоветовал человеку, который собирался отбывать заключение: «Не верь, не бойся, не проси!» Он не понаслышке знал важность своего совета: он сам прошёл и лагеря, и ссылки, и, несмотря, на это, а может даже, наоборот, благодаря испытаниям, старец сумел не только сохранить, но и приумножить в своей душе тот свет, что светит и сейчас. Свет такой силы. Это хорошие, золотые слова:

– «Не верь, не бойся, не проси», – повторила Варя. И мысленно добавила: – И успокойся, и свой крест неси…

«Ладно, потерпим, – глубоко вздохнув, сказала она себе. – Пусть время лечит…»



ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА. НЕ У ТЕБЯ, КОНЕЧНО, НО ВСЁ ЖЕ…

В пятницу вечером Варе позвонила Лиля-Бабочка.

– Куда ты запропастилась? – обрадовалась Варя.

– Да просто по работе занята была, – объяснила Лиля. – Выставку монтировали. Ты же знаешь, я хоть у нашего Анвера всего-навсего смотритель, а когда ему что-нибудь приспичит, приходится пахать, как лошадь!

– Знаю, знаю, – согласилась Варя.

– Слушай, я что звоню-то… – вспомнила Лиля. – У нас тут в воскресенье небольшая индивидуальная выставка намечается… Художник один, приятель Анвера, из Норвегии приехал, – так ты… В общем, к шести часам приходи! Сможешь? Антон Антонович Рукавичников тоже, кстати, будет!.. Так что приходи непременно! Ну что ты молчишь-то, Варя? Придёшь?

Сглотнув комок в горле, с усилием одолевая одно слово за другим, Варя ответила:

– Я… пока не знаю, Лиля… Может… Ну, может, приду…

– Ага, буду ждать! – беззаботно пискнула Лиля. – Ну всё, пора мне, Варенька, – дела… Давай, тогда до воскресенья!..

– Давай, – сказала Варя.

На выставке художника из Норвегии Варе дважды пришлось вплотную столкнуться с Антоном Антоновичем, которого она не только не хотела, а просто-таки физически не могла видеть. И ведь знала же, что если пойдёт на выставку, этой встречи ей не избежать, – а всё равно почему-то пошла.

Почему она так решила, она и сама не могла себе объяснить. Впрочем, если бы по-настоящему захотела, то, пожалуй, всё-таки смогла бы. Варя хотя и не считала себя человеком сильным, в ней, за многие годы, как-то сама собой выработалась привычка к преодолению. Когда она чувствовала, что жизнь, произвольно или не произвольно, воздвигает для неё какое-нибудь новое препятствие… И не только воздвигает, но ещё как бы указывает на него: «Вот, мол, Варвара, посмотри, что я для тебя приготовила!»… И тогда Варя чувствовала, что вместе с препятствием кто-то там наверху давал ей и силы, чтобы преодолеть его. Ведь преодолевать, как всегда, приходилось прежде всего себя. А борьба с собой, как известно, самая трудная. Но бороться всё равно надо: всю жизнь, до самого конца. Потому, что дальше уже не будет ни борьбы, ни возможности для неё. По окончании жизни у отпавшей от тела души будет только та пища, которую она приготовила себе здесь, на земле, – заранее. Эта пища и есть те самые долгие и трудные победы над собой, которые всё-таки удалось одержать. Если, конечно, удалось. Надо, чтобы удалось.

На самом деле, встречая Антона Антоновича, Варя хотела  бы сказать ему – с обидой и горечью – только одно:

– До чего же вы всё-таки пустой и трусливый человек, Антон Антонович! Пустой, – потому что ни с того, ни с сего пообещали мне эту дурацкую премию. Пообещали и обнадежили, хотя никто вас об этом не просил. Просто взяли зачем-то и обманули меня… А трусливый, – потому что потом не смогли просто и прямо сказать мне, что передумали… или не сумели почему-то… Вместо этого, сделали вид, будто ничего такого и не обещали, словно это я сама всё сочинила, напутала, неправильно поняла…

Вот что хотелось бы ей сказать Антону Антоновичу прямо в лицо, а потом выбежать вон и горько заплакать…

Вместо этого, на выставке, встав лицом к лицу с Антоном Антоновичем, Варя заставила себя не только поздороваться с ним, но даже улыбнуться. Но если бы вы только знали, как ей это было трудно… Если бы вы знали…

Представьте, что вы видите перед собой человека, в которого вам по какой-то серьёзной причине, очень хочется запустить… ну уж если не камень, то во всяком случае, тухлый помидор… А вы вместо этого с душевным усилием отбрасываете камень или помидор в сторону, – и вместо тухлого помидора, протягиваете ему дорогую, вкусную конфету… Да ещё и уговариваете себя не жалеть ни о чём и улыбаться.

Когда Варя любезно и с виду даже дружелюбно поздоровалась с Антоном Антоновичем, удивление явственно отразилось на его лице. Значит, несмотря на всю самоуверенность и внешнюю чопорность, осталось в нём что-то непосредственное, по-детски естественное. Искусствовед Рукавичников очень удивился… Потом, кажется, вполне искренне обрадовался и тоже поприветствовал Варю. А она уже отошла от Антона Антоновича: во-первых, потому что совсем не могла, не хотела его видеть; во-вторых, потому что вокруг него всё равно постоянно кто-нибудь ошивался…

А он, красиво разговаривая со слушателями, и по обычаю, направо и налево раздавая свои безупречно мудрые советы, время от времени краешком глаза наблюдал за Варей. Её реакция была Антону Антоновичу непонятна, он боялся какого-нибудь скрытого подвоха…

А суетливая толпа окружала художественного критика плотным кольцом, одни слушатели тут же сменяли других, – ведь Рукавишников был хорошим рассказчиком, которому легко подчинялись слова. Слова, как оказалось, пустые…

Когда, на том же самом вечере, они случайно столкнулись во второй раз, Варе даже пришлось произнести несколько слов. Антон Антонович в это время разговаривал с какой-то дамой, и Варя с надеждой думала: «Сейчас быстренько проскользну мимо них – и всё…» Но дама, как назло, не только заметила Варю, но и окликнула её:

– Варвара, вы ведь наверняка уже читали: «Заснувшие эмоции» нашего уважаемого Антона Антоновича… Верно?

Варя растерялась и чуть замедлила шаг, но, по-прежнему надеясь пройти мимо, быстро сказала:

– Нет, к сожалению… Пока не читала…

– Жаль! – удивилась дама, и, разочарованно взглянув на Варю, с укоризной добавила: – Я думала, ЭТО уже прочитал каждый!

– Нет, – снова ускоряя шаг, сказала Варя, – но я обязательно прочту… в самое ближайшее время… – Выпалив своё неискреннее обещание, Варя так ускорила шаг, словно боялась, что её сейчас догонят и побьют… Больше в этот вечер она с Антоном Антоновичем не сталкивалась: во-первых, потому, что они оба не хотели этого; а во-вторых, потому, что обширный зал галереи Анвера это позволял.

Как ни странно, но вынужденная встреча с Антоном Антоновичем не расстроила Варю, а даже как-то утешила. Варвара была рада, что сумела сдержаться, не дать волю эмоциям. И ещё она вдруг почувствовала, что острая боль понемногу стала отпускать её. Ей даже показалось, что она совсем простила своего обидчика.

Поздно вечером, когда Варя уже подходила к своей парадной, её внимание неожиданно привлекла новая (раньше она её что-то не замечала), сделанная мелом надпись на стене дома. Старательно выведенные печатные буквы были такие большие, что пришлось отойти подальше, чтобы прочитать надпись целиком. Варя не поленилась и отошла, хотя обычно это было ей не свойственно – изучать надписи на стенах домов… «ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА!» – оптимистично утверждала первая часть начертанной на стене фразы. «НЕ У ТЕБЯ, КОНЕЧНО, НО ВСЁ ЖЕ…» – безжалостно уточняла вторая часть. «Жизнь прекрасна. Не у тебя, конечно, но всё же…» – про себя повторила Варя. Эта мысль заставила её улыбнуться – так просто и искренне, как она умела улыбаться тогда, когда ещё был жив её Рома. Кажется, она улыбнулась так впервые за очень долгое время.