Из лесу ёлочку взяли мы...

– До чего же нелегка доля горе-следака… Постоит с неделю ёлка и на свалку, да и только…
А начальству рапорт выдай, что ты самый башковитый – главаря прижал уликой, супротив неё, не пикнув, пал в чистуху... – любил каламбурить шеф, каждый год устанавливая в кабинете якобы живую жиденькую ель.

До кремлёвских обс...курантов оставалось всё меньше времени...
– Сколько можно стоять на своём? – ярился Крыжопников, проводя очередной допрос ничуть не трезвеющего дровосека, так он про себя называл пойманного ДПСниками хилого мужичонку, непринуждённо волокшего сутками ранее за комель здоровенную /не жадность ли – мать героизма?/ ель, попутно заметая следы и возвращая девственный вид нейтральной полосе вдоль чухонской границы.
А тут и телекс подоспел – сопредельная сторона обнаружила свежеобгрызенный пенёк, диаметром с конское ведёрко и без единой щепки окрест, предъявляя: это – ваши! Будто вердикт не подлежал двоякому толкованию? Брехня. Всякое бывало.
Мы ещё поглядим, чья дель, уже с интересом оглядывая персонаж, размышлял дознаватель. Хилый-то хилый, а нахрапом расколоть не удавалось. Что-то здесь не так, червь сомнения грозил продвижением по службе. В одиночку завалить такое древо под силу не всякому. Уж не групповуха ли? Замаячила премия...

– Кури!
Меняя тактику, Крыжопников расплылся в широкосельской, как он думал, особо располагающей к откровенности, улыбке.
– Ты родом-то, откель? /Рубаха-парень и слова должен применять ковыристые/.
Мужик ощерился. Ну и клычары, вампиры дрогнут… Да неужто? Ими крушил! – осенило сыщика.
А ежели визуально установлено, что тягая по просёлку деревце весом поболе тонны /восьмером с передышкой кое-как утолкли на штрафстоянке/, мотивацию имел бешеную, а, значит, и стоять будет насмерть, то реально становилось не по себе...

– А пил чего?... Ну, ладно, ладно, не хочешь, понимаю, зачем на себя клепать?
Я вот давеча в скважину ключ вдеть не смог, пока не сообразил, что её нету, бывают же двери нарисованные? Засмеют, кому скажешь…
Опять ни звука. Молчи, гадёныш, молчи….

Входящий вызов поперхнулся, не доиграв «маленькой ёлочке холодно зимой, из лесу ёлочку взяли мы….»
Домой! Вот куда он её пёр, куда же ещё-то?! А я? И так стало Крыжопникову стыдно за свою чахлую, со вчера поставленную на столик пластмассовую «красавицу», что нестерпимо захотелось попользоваться нежданно привалившей возможностью удивить зазнобу, отхватив пару-тройку метров макушки, усеянной плодами… Она звонила. Волнуется. Понимает, что занят.

– Слышь, дед, ты сознаёшь степень ущерба, нанесённого тобой природе некогда братской народности? Поступок-то неважнецкий, потянет на многие лета, но…
Знаешь, небось, что под Новый год многое возможно? Нет ёлки – нет и протокола. А ты, я вижу, в тонусе и, по всему, серьёзного поведения, лишнего-то ни звука… Отгрызёшь, где покажу и по… лапам?! Остальное – сам употребишь по назначению.
И вновь ничего разумного облик лесоруба не являл. Могила!

– Кры-жоп-ни-ков! Вставай, пора. «Скоро всё случится…»,– игриво напевала жена, фанатея от «аварийного» диско-шлягера,
– Глянь, чего Дед Мороз подогнал с нарочным? Надо поспешать с нарядами. Хватит дрыхнуть.

В дверях скалилась та же чахлая особь мужеского пола, уминающая хвою, а за спиной, занимая всю лестничную площадь, топырилась душистая, недавно освежёванная часть голубой ёлки. Успел-таки порадовать, успел! Только...
Почему благоверная в кителе?

– Кры-жоп-ни-ков! Освободи кабинет, домой, домой... ну, же! – настойчиво тряс плечо дежурный,– опоздаешь к новогодней трапезе.

Сны дома и на работе в канун праздника...
Время, когда распутываются старые и завязываются новые узелочки, главное – верить: мечтам свойственно сбываться, даже криминальным.

И...
Стряхнув остатки грёз, Крыжопников приступил к сущему.
Откусив от конфиската ветку, в образе добытчика, минуя изумлённых постовых, опрометью понёсся на встречу с будущим.
«Коли вышел в следаки, сам домой и волоки, но рассчитывая силы, всем препонам вопреки!» – билась в мозгу крылатая фраза начальника. Знал: чем, когда и насколько воодушевить подчинённых. Дока!