Чужие окна

Он приходил каждую пятницу. Ровно в 17.30. В снег, в дождь, в нашу июльскую иногда не выносимую жару, а даже в минус пятьдесят. Ровно в 17.30 раздавался вкрадчивый негромкий стук, и ее сердце каждый раз от неожиданности плюхалось куда-то в область желудка, а потом радостно начинало трепыхаться в горле, совершенно лишая голоса в первые секунды встречи. Уже полгода эти встречи доставляли ей какую-то стыдную радость и душевное смятение от мысли, что она – воровка. Или, нет. Кошка-приблуда, которая греется у чужого огня, и ворует куски чужой пищи.
Иногда, поддавшись унынию и ничем не переборимого чувства несчастливости,  повинуясь классике жанра, рыдала ночами в шелковую наволочку, на которой недавно лежала Его голова.  А утром, видя в зеркале свои опухшие карасевые веки, давала себе слово, что в четверг позвонит Ему и отменит встречу. К обеду отеки спадали под тяжестью долек сырого картофеля, настроение ползло вверх согласно температуре на градуснике за окном, и желание отменить пятницу благополучно растворялось в повседневной суете… Она ругала себя за малодушие, устраивала себе драматическую рефлексию перед котом, который с умным взглядом выслушивал ее психологические потуги, вяло повиливая пушистым хвостом. Рефлексия быстро сдавалась под мощным напором страха ОДИНОЧЕСТВА,  слова, которое было словно выскоблено железными палочками на гранитной плите в ее голове.
Одинокая женщина – это не образ жизни, это образ сознания. Она хорошо понимала, ясно видела перспективу, точнее сказать, отсутствие перспективы в таких отношениях с женатым мужчиной.  Иногда после утомительного рабочего дня, в суете и размеренности которого был хоть какой-то смысл и хоть какой-то намек на порядок, она забывала о Нем, отвлекаясь на разговоры с коллегами, на графики и отчеты. Но вечером… Все начиналось с того момента, когда офис дружно и торопливо начинал собираться домой. Панический страх пустой и кажущейся холодной квартиры заползал своими безжалостными грязными сапожищами в душу, мозг паралитически пытался сопротивляться этим сигналам, но образ темного брюха одинокого жилья, которое через каких-то сорок минут ее поместит в свою утробу, не радовал и не вселял надежды на счастливый вечер. Она пробовала обмануть и себя, и это брюхо. Оставляла включенным свет. Это создавало видимость присутствия кого-то еще в доме, и на первых порах помогало. А потом опять пришло осознание того, что это всего лишь иллюзия и что кроме кота, ее никто не встретит на пороге и не раскроет радостных объятий.
Вечерами она любила смотреть из темноты на окна соседнего дома. Они светились разным светом, но таким таинственным и манящим другой  жизнью. Она научилась придумывать эту жизнь, ориентируюсь на свет. Вот, окно светится голубым светом, наверно, работает телевизор, муж вполглаза пялится на экран, ожидая, когда призывные и аппетитные запахи с кухни превратятся в котлету или гуляш. Вот, окно, освещенное ярким оранжевым светом. Это, наверно, детская. В ней тепло, надежно, и пахнет стираной детским порошком  одеждой и пластилином. Машенька рисует, Пашенька лепит слоненка с забавно вывернутым хоботком. А вот окно сиреневое. От него веет каким-то магнетизмом и еще каким-то чувством, то ли непричастности, то ли зависти, то ли просто она пока не смогла определить, что это за чувство. Бывает же так, чувствуешь, а рассказать не можешь.  Но щемило в груди. Для каждого окна она придумала свою историю. Но все они делились на три категории.
На кухнях, как безмолвные манекены, шевелились женщины, в детских играли дети, в скрытых от постороннего взора спальнях люди любили друг друга. Ни ссорам, ни скандалам, ни скучным историям не нашлось места в ее фантазии.
А иногда в нее вселялся бес трудолюбия. Она устраивала генеральную уборку, отчаянно и с самозабвениям терла ковры и хрусталь, снимала с зеркал тусклую паутину пыли, до блеска натирала краны в ванной и возвращала природную белизну унитазу. Казалось, вещи благодарно шамкали очищенным ворсом, звякали тютчевской стерильной прозрачностью, диванные подушки радостно подскакивали, облачившись в новые гобеленовые одежды. Она летала по квартире, раскрасневшаяся, гибкая, орлиным взором выискивающая затаившиеся островки грязи, куда ее карающая рука еще не добралась. Летала и думала, Он придет в пятницу, а здесь такая чистота, мужчины ведь любят уют и чистоту, мужчины любят, когда их ничего не раздражает, не отвлекает и не напрягает. Все чистенько, запах свежести умиротворяет, уют успокаивает и затягивает, и Он в очередной раз убедится, какая она прекрасная хозяйка.
Вот так она жила от пятницы до пятницы. Выходные она переживала спокойно, перед телевизором, или за компьютером, или у мамы за городом.  Потому что у нее было, что вспомнить, и на что надеяться. На пятницу. В субботу она жила воспоминаниями о встрече и Его запахом на подушке, Его шлепанцами, Его полотенцем. В воскресенье остатками субботы. С понедельника надеждой пятницы. Она не считала себя несчастной. Ведь у нее была пятница. У многих женщин не было и этого, потому что немногим удается жить ни на что не претендуя, не жалея настоящего, не проклиная  прошлого.   Дальше окон в соседнем доме ее мечты не простирались. А чужие окна – это, согласитесь, чужие окна.